Татьяна УСТИНОВА
   БЛИЗКИЕ ЛЮДИ



Анонс

   Кто увидит в преуспевающем новом русском  одинокого  человека,  давно
уже не надеющегося найти свое счастье?
   Кто разгадает во  внешне  самоуверенном  "хозяине  жизни"  брошенного
мужа, в одиночестве воспитывающего маленького сына?
   Возможно, та единственная, встреча с которой перевернула его жизнь...
   Возможно, не  похожая  на  других,  серьезная  девушка  исцелит  боль
раненного  предательством  сердца,  вернет  сильному   мужчине   радость
настоящей любви и поможет любимому даже в час смертельной опасности...

   Все предвещало, что у Кролика опять будет очень  занятой  день.  Едва
успев открыть глаза.  Кролик  почувствовал,  что  сегодня  все  от  него
зависит и все на него рассчитывают. Это был как раз  такой  день,  когда
надо было, скажем, написать  письмо  (подпись  -  Кролик),  день,  когда
следовало все выяснить, все проверить, все разъяснить...
   А. Милн. Винни Пух и все-все-все

   Было темно и сыро. Дождик прошел, и в воздухе пахло  весной,  влажной
землей и стройкой.
   Странно, подумал  человек,  стоявший  почти  на  самом  краю  свежего
котлована. Наверное, точно так же пахло, когда древние египтяне  строили
свои загадочные и великие пирамиды.
   Шел дождик - должно быть, редкая штука в тех краях, - земля раскисала
и размягчалась, как сентиментальная старуха от слезливого фильма,  и  во
влажном воздухе повисал  запах  стройки.  Две  с  половиной  тысячи  лет
прошло, никто и никогда ничего толком не узнает о том, что было тогда, а
запах не изменился.
   Человек усмехнулся и швырнул в котлован окурок.. Маленькая  оранжевая
комета мелькнула в вязкой темноте и исчезла, потухла.
   Что-то сегодня потянуло на философские  размышления.  К  чему  бы?  К
старости, что ли? Вот бы удивились те, другие, если бы могли  подслушать
его мысли! Для них он никто, они его и не замечают даже. Разнорабочий  -
подай, принеси, подержи, за бутылкой сбегай!..
   Его это забавляло. Он знал о них гораздо больше, чем они о нем,  и  в
этом было его  неоспоримое  преимущество.  Когда-то,  еще  в  школе,  он
прочитал о том, что всеми событиями на Земле управляют вовсе не те,  кто
громче всех кричит и размахивает флагом на баррикадах. Можно  кричать  и
размахивать сколько угодно - хоть всю жизнь! - и даже не догадываться  о
том, что все это - исполнение чьей-то чужой и более сильной воли.
   Никогда ему не хотелось быть впереди. Он  всегда  оставался  в  тени,
незаметный, серый человечишка, годный только тачку возить да  бегать  за
бутылкой Он усмехнулся. О нем никто ничего не знал, зато он знал все обо
всех. За это знание многие - большинство! - готовы были  выложить  любые
деньги.
   Было очень тихо, только где-то монотонно капала вода.
   Кап-кап-кап... И запах земли и влажного бетона становился  все  более
отчетливым, каким-то предутренним.
   Ну? И сколько ему еще ждать?
   Конечно, он человек маленький, ему  подождать  ничего  не  стоит,  но
время  шло,  а  машины  все  не  было.   Пожалуй,   придется   придумать
какое-нибудь  наказание.  Нельзя,   в   самом   деле,   позволять   себе
опаздывать... Он посмотрел на часы. Ну да.
   Почти на полчаса. Он знает, каким будет наказание. Одна мысль об этом
доставила ему такое удовольствие, что он зажмурился и засмеялся.
   Нет, флагами на баррикадах пусть размахивают дураки.
   Мы умные, мы как-нибудь потише...
   А вот и машина.
   Со стороны шоссе  приближалось  негромкое  сытое  урчание  заморского
двигателя В темноте разобрать ничего было нельзя.  Прожектора  по  всему
периметру стройки разбивали прямо-таки с маниакальным упорством. Они  не
горели почти никогда, хотя шеф каждую неделю  заставлял  покупать  новые
лампы. Небось денег на это ухнул целую кучу.
   "И вообще.., ну ее к дьяволу, эту стройку.  Что-то  непонятное  то  и
дело происходит вокруг. Вот получу то, что мне  причитается,  накажу  за
своеволие, и - поминай как звали, гори ваша стройка синим пламенем..."
   Он начал спускаться к условленному  месту.  Земля  с  тихим  приятным
стуком сыпалась из-под ботинок.
   Он шел осторожно, стараясь особенно не лезть в грязь, и  был  уже  на
полпути, когда поднял  голову,  и  под  единственным  уцелевшим  фонарем
навстречу ему блеснула мокрая крыша большой и тяжелой машины.
   Он замер, как насторожившийся лис, почуявший охотника.  Черт  возьми,
это была совсем не та машина, которую он ожидал увидеть!
   Что это значит? Они не договаривались о том, что приедет  именно  эта
машина!  Хозяина  этой  машины   он   ненавидел   и   боялся.   Пожалуй,
единственного из них.
   Раз так, знать он ничего не знает.
   Не было никакого договора, да и все. Сделка не состоится.
   Он просто вышел  покурить  среди  ночи.  Покурить  и  обойти  вокруг,
удостовериться, что  все  благополучно,  а  то  черт  знает  что  вокруг
происходит. Вон опять прожектор разбили... Что ж  эти  охранники,  спят,
что ль, как медведи зимой?!
   Играть ему было привычно и легко. Играл он всегда на "пять с плюсом".
Черт принес эту машину!.. Придется удвоить цену  и  наказание  придумать
посерьезнее, пусть не держат его за дурака!
   Шум мотора смолк совсем близко. Хлопнула дверь.
   Знает или не знает тот человек в машине, зачем  он  ночью  бродит  по
котловану? Знает  или  не  знает?  От  этого  сейчас  все  зависит.  Ему
рассказали или этот приезд просто так, обыкновенная проверка?
   Он сделал еще несколько  шагов,  остановился  и  вытащил  из  кармана
сигареты. Как будто только что увидев машину, он поднял  голову  и  стал
озираться по сторонам.
   - Кто здесь? - спросил он громко, и собственный голос в тишине пустой
ночной стройки показался  ему  жалким  и  испуганным.  Честный  человек,
вышедший среди ночи покурить, не может говорить таким голосом. - Это кто
приехал?
   В ответ не раздалось ни звука. Неподвижная гора полированного  железа
блестела под фонарем неживым инопланетным блеском.
   Но он отчетливо слышал, - как хлопнула дверь. Значит, кто-то вышел  и
ходит где-то поблизости. Тогда почему не отзывается?
   Внезапно ему стало страшно. Так страшно, что  волосы  на  шее  встали
дыбом.
   Нужно уходить. Быстрее.
   В вагончиках у самой границы леса спят люди. Если  он  закричит,  они
проснутся. Конечно, проснутся. Ничего страшного.
   Он суетливо повернулся, увязая башмаками в жирной земле, сделал  шаг,
и из темноты его быстро и точно ударили в висок.  Он  всхлипнул,  нелепо
взмахнул руками и упал лицом вниз на бетонную плиту.

***

   Тело нашел Чернов, который по причине  всегдашних  домашних  неурядиц
приезжал на работу раньше всех. Поначалу, увидев в котловане  неподвижно
лежащего человека, Чернов  решил,  что  это  кто-то  из  рабочих  прилег
отдохнуть  "после  вчерашнего".  Человек  лежал  так  удобно,  в   таком
безмятежном покое, что Чернов рассвирепел. Хорошо  хоть  Степан  еще  не
приехал. Была бы история, если бы этого отдыхающего нашел Степан!
   "Вот козлы. Допились до того, что не могут по  вагончикам  разойтись!
Уволю к дьяволу, прямо сейчас, кто бы ни был".
   Увольнять ему никого не пришлось.
   Человек был мертв. Так безнадежно, так ужасающе мертв, что у  Чернова
едва не отнялись ноги, как только он взглянул в белое с желтым лицо.
   Его уже кто-то "уволил", подумал Чернов как будто сквозь  вату.  Даже
две недели не дал, как положено по законодательству о труде.
   Вот только этого им всем сейчас и не хватало. Вот все  у  них  сейчас
замечательно и хорошо. Только трупа недоставало.
   Как-то скучно было без трупа...
   Чернов быстро закурил, стараясь  не  смотреть  под  ноги,  где  лежал
мертвый человек. Хуже всего, что это был не абстрактный труп, а Володька
Муркин, разнорабочий, которого он сам нанял с месяц назад. Володька  как
Володька -  в  меру  пьющий,  невзрачный,  вечно  суетливый,  как  будто
стремящийся услужить. Чернов его не любил.
   "И как это он свалился башкой на эту плиту?! Куда его понесло?! Вроде
сильно он никогда не пил. Может, вчера подрался? С кем? Если с кем-то из
наших - все, мы пропали -  приедет  милиция,  начнутся  разбирательства,
идиотские допросы, вызовы в отделение и так далее. Работа встанет, и так
время не просто поджимает,  оно  давит  на  нас,  как  кузнечный  пресс.
Великий Господи, сделай так, чтобы не было никакой драки, чтобы  он  сам
свалился, пусть это нехорошо, что я тебя об этом прошу, но  сделай  так.
Господи!..
   Вадим Чернов, тридцати семи лет от роду, самоуверенный,  образованный
и упрямый, как все бывшие военные, не верил в науку криминалистику и был
совершенно точно уверен, что  никакую  картину  преступления  по  одному
следу, оставленному на земле, или сгоревшей спичке воссоздать нельзя.
   Расследования убийств казались ему такой же  глупостью,  как  попытка
определить, есть  ли  жизнь  на  Марсе,  глядя  на  этот  самый  Марс  в
театральный бинокль. Да и не понимал он, зачем расследовать, когда можно
не расследовать, а засадить за решетку первого попавшегося  под  руку  и
написать в отчете, что убийца пойман и больше  угрозы  для  общества  не
представляет.
   Пусть все, что угодно. Пусть  работяги  вчера  в  стельку  надрались,
пусть обнаружится несоблюдение  каких-нибудь  очередных  правил  техники
безопасности, но только не драка.
   Потому что если драка  -  значит,  убийство,  значит,  расследование,
значит, конец света.
   Черт бы взял этого  Муркина,  выбравшего  такое  неподходящее  время,
чтобы откинуть сандалии. Хотя, может, именно черт его и взял.
   Понимая,  что  милиция  все  равно  приедет,  даже  если  это  просто
несчастный случай, Чернов отступил назад, стараясь попасть в собственный
след. Все же детективы он почитывал и знал, что возле трупа лучше ничего
не трогать.
   Была бы охота что-то там еще и трогать!
   Чернов полез в карман за телефоном, но тут же в раздражении сунул его
обратно. Как он ни хорохорился, но вид  мертвого  Володьки  произвел  на
него гораздо более сильное впечатление, чем он сам мог себе  признаться.
Руки были не просто влажные - они были  мокрые  и  холодные,  как  шкура
дохлой рыбы. Он сердито зашагал к  тонкой  водопроводной  трубе,  нелепо
торчавшей на краю котлована, отвернул шершавый вентиль  и  попил  мутной
ржавой воды. Потом плеснул в лицо.
   "Возьми себя в руки. Чай, не барышня".
   Он злобно утер физиономию подкладкой куртки и посмотрел по  сторонам.
Вокруг никого не  было,  только  в  отдалении  у  вагончиков  начиналась
привычная утренняя жизнь. Чернов посмотрел на часы. Шесть. Седьмой.
   Никто еще ничего не знает, подумал он тоскливо.  Для  всех  пока  что
начинается обычный день. Только он, Вадим Чернов, стоит в двух шагах  от
трупа Володьки Муркина и не может заставить себя позвонить.
   Он вздохнул и снова посмотрел в котлован, смутно  надеясь,  что  труп
куда-нибудь исчез за то время, что он умывался.
   Труп, будь он неладен, был на месте.
   Что-то поблескивало на полпути между  мертвым  Володькой  и  бетонным
столбом, к которому был прикручен прожектор, как будто золотое кольцо  в
куче навоза. Чернов посмотрел, прищурившись, и стал спускаться, по  дуге
обходя труп. Стараясь не  смотреть  в  его  сторону,  он  копнул  носком
ботинка рыхлую землю. Какой-то длинный и узкий предмет, похожий на тюбик
губной помады, сверкнув полированным золотым боком, подпрыгнул  и  мягко
шлепнулся неподалеку. Чернов наклонился, поднял его и вытер о куртку.  ,
Это была зажигалка. Стильная позолоченная  зажигалка,  на  которой  было
выдавлено черным  "Кельн  Мессе".  Зажигалка  принадлежала  Степану.  Он
привез ее в марте со строительной выставки из Германии,  куда  поехал  с
Беловым, оставив Чернова за старшего.  Чернову  тогда  тоже  хотелось  в
Германию, тем более он никогда еще не был за границей, но Степан  решил,
что поедет Белов.
   Значит, Степан эту свою драгоценную зажигалку потерял, да еще в таком
неподходящем месте...
   Чернов думал всего одну секунду, а потом сунул  зажигалку  в  карман.
Даже идиоту ясно, что Степан не может иметь отношения к смерти какого-то
никому не нужного распоследнего рабочего с собственной  стройки,  а  раз
так, значит, зажигалку эту он просто сунул мимо кармана, когда вчера или
позавчера  лазал  по  котловану,  и  ментам  об  этом  знать  совсем  не
обязательно.
   Преодолевая себя, он еще раз посмотрел вниз, на Володьку, отвернулся,
выматерился и решительно достал телефон.

***

   - Па-ап!
   Шум воды в трубах, шипение яичницы  на  сковороде,  развеселые  вопли
ведущего утренней программы на "Русском радио".
   - Папа!
   Стук посуды и пронзительный взвизг кофемолки.
   - Папа!!
   Степан вздрогнул и оглянулся, чуть не выпустив кофемолку из рук.
   - Пап, ну ты чего?! Совсем уже?!
   С Ивана на пол текла  вода.  Он  стоял  в  дверном  проеме  мокрый  и
совершенно голый. Степан уставился на него, как будто впервые увидел.
   - Я тебя зову, зову! Ты что, не слышишь?
   - Нет, - сказал Степан. - Не слышу. Уже пора?
   - Давно пора, - ответил Иван обиженно и зашлепал  в  ванную,  бормоча
себе под нос:
   - Зову, зову, два часа зову..
   Степан переставил сковородку, хлопнул по кнопке  чайника  и  пошел  в
ванную вслед за сыном.
   - Давай! - приказал Иван и зажмурился. Он  стоял  в  ванне  -  острые
локти,  выпуклые  коленки,  ребра  все  до  одного  можно   пересчитать,
ручки-палочки  и  ножки-дощечки.  В  кого  он  такой   худющий?   Степан
усмехнулся. Утренний ритуал никогда не менялся. Просто сегодня он что-то
отвлекся и про ритуал позабыл.
   - Готов? - переспросил  Степан,  повыше  поднимая  ведро  с  холодной
водой. Иван сосредоточенно кивнул, не открывая глаз.  Степан  перевернул
ведро, вода отвесно упала на Ивана, так что он даже  покачнулся,  стекла
по  всем  ребрам,  по  ручкам-палочкам  и   по   ножкам-дощечкам.   Иван
моментально покрылся гусиной кожей и встряхнулся, как собачонка.
   Степан сунул ему полотенце.
   - Ты просто супербизон, - сказал он какую-то нелепую  фразу,  которая
приводила Ивана в восторг и которая тоже была частью ритуала.
   Из полотенца вынырнула розовая мордаха, сияющая кривоватыми передними
зубами.
   Просто ангел Божий, а не ребенок.
   Степан тяжело вздохнул.
   - Вытирайся и давай завтракать. Мне некогда.
   -  Тебе  всегда  некогда,  -  сообщил  Иван  из  полотенца.  -   Тебе
когда-нибудь будет есть когда?
   - Так нельзя говорить, - поправил Степан машинально, - нужно  сказать
"будет ли у тебя время".
   - Да какая разница! Времени-то все равно не будет...
   Внезапно Степан пришел в сильное раздражение. Как будто Иван в чем-то
несправедливо обвинял его.
   - Вот если ты будешь все время со мной базарить, -  сказал  он,  хотя
Иван вовсе и не базарил, - времени у меня совсем не станет.
   И ушел на кухню.
   Конечно, ему некогда. Он работает с утра до ночи. Все  мечты  о  том,
что в один прекрасный день работа  пойдет  без  него,  а  ему  останется
только пожинать лавры, ежедневно  разбивались  вдребезги,  как  любовная
лодка о быт  в  стихах  революционного  поэта  Маяковского.  Иногда  ему
приходится работать по субботам и еще по воскресеньям.
   Степан разложил по тарелкам яичницу.
   Он понятия не имеет, куда деть Ивана, когда начнутся  каникулы.  Черт
бы взял эту продвинутую  школу,  где  каникулы  начинаются  почему-то  в
апреле! В прошлом году у них все лето жила мама,  а  в  этом  году  мама
умерла...
   - Иван! - крикнул Степан громче, чем нужно. - Ну где ты там?!
   Думать об этом с утра нельзя. Об  этом  можно  думать  только  ночью,
когда Иван спит и впереди еще пять часов, чтобы прийти в себя. Степан не
мог позволить себе думать такие думы с утра пораньше.
   - Пап, где моя черная водолазка?
   - Посмотри в шкафу.
   - Да нет в шкафу, я уже смотрел!
   - Иван, я ее не надевал, если ты об этом спрашиваешь!
   - Я спрашиваю, где моя черная водолазка?! - Голос уже  почти  дрожит.
Не восьмилетний мужик, а рохля и мямля, ей-богу!
   Степан стукнул сковородкой о плиту и большими сердитыми шагами  пошел
в комнату к Ивану.  Иван  стоял  перед  распахнутым  шкафом  и  зачем-то
перебирал трусы на нижней полке.
   - Трусы ты тоже потерял? - спросил Степан язвительно. - На, вот  твоя
водолазка! Ты что, не можешь голову поднять и посмотреть?!
   Он был не прав и знал это.  Домработница  Клара  Ильинична  почему-то
положила Иванову водолазку очень высоко, в постельное белье. Иван ,снизу
ни увидеть, ни достать ее не мог.
   - Одевайся  быстрее!  -  приказал  Степан.  -  Мы  уже  сейчас  будем
опаздывать.
   Он привозил Ивана в школу очень рано, раньше всех остальных детей,  и
сдавал  с  рук  на  руки  классному  руководителю  -   или,   по-новому,
воспитателю - Валерию Владимировичу.
   Наверное, с полчаса Иван сидел в классе  один.  Привозить  его  позже
Степан не мог - он начинал работать очень рано, с половины  девятого.  И
все равно ничего не успевал.
   Пришел Иван, волоча за собой стильный немецкий рюкзак,  который  отец
привез ему из Кельна. Рюкзак он швырнул в угол, а сам сел, зацепил  свои
облаченные в джинсы "дощечки" за ножки стула и заныл:
   - Опять яичница? Не хочу я никакой  яичницы!  Сколько  можно  яичницу
есть? Вчера Клара Ильинична в холодильнике кашу оставила. Пшенную...
   Степану стыдно было признаться, что кашу он вечером  съел.  Ему  тоже
смертельно надоели покупные антрекоты и куры-гриль.
   Поэтому он сказал грозно:
   - Ешь давай! - и  подвинул  сыну  тарелку.  И  налил  морковный  сок,
который Иван терпеть не мог и пил, зажимая нос пальцами.
   Иван взглянул отцу в лицо совершенно черными Леночкиными  глазами  и,
очевидно, увидев Там что-то, пререкаться не  стал,  а  начал  покладисто
ковырять яичницу.
   Лучше бы скандалил.
   - Хочешь, вечером в ресторан пойдем, а? - предложил  Степан.  Чувство
вины требовало какого-то выхода. - В  какой-нибудь..,  итальянский.  Где
макароны подают.
   Иван  глянул  на  него  и  отхлебнул  морковного   сока,   не   забыв
предварительно зажать нос.
   - Ты лучше в шкоду зайди, - прогундосил он, не  отпуская  носа.  -  У
всех родидеди приходят, а у бедя нед.
   - А что? - насторожившись, спросил Степан и легонько хлопнул сына  по
руке, чтобы тот отпустил нос. - У нас проблемы?
   - Нет у нас проблемой, - ответил Иван, но как-то подозрительно быстро
начал жевать яичницу.
   - Проблем, - поправил Степан, отчетливо  понимая,  что  проблем  там,
очевидно, воз и маленькая тележка.
   Он уже почти простил жену за то, что она ушла от него.
   Но он никак не мог простить  мать  за  то,  что  она  так  неожиданно
умерла. Они остались с Иваном одни. Совсем одни.
   Конечно, с хозяйством они справятся, им не привыкать - мама всю жизнь
жила отдельно и в хозяйстве участия не принимала. А друг с другом?
   - Ты что, опять трояков нахватал?
   - Ничего я не нахватал! - ответил Иван, дернув плечом. - Просто я  не
знаю...
   - Чего ты не знаешь?
   - Пап, ну съезди в школу и спроси, чего я не знаю! -  Он  оскорбленно
засопел, губы у него искривились и набухли,  и  всю  мордаху  как  будто
повело в сторону. - Она говорит, что я все не правильно понимаю! А я  не
знаю, что я не правильно понимаю!
   - Да кто она-то?
   - Инга Арнольдовна! - выкрикнул Иван, отвернулся  и  утерся  рукавом.
Степан слышал это имя впервые.
   - Кто такая Инга Арнольдовна?
   - Она ведет у нас литературу. Между прочим, с нового года, папочка!
   В их продвинутой школе с первого  класса  преподавали  не  чтение,  а
литературу.
   - Ты что, - осторожно спросил Степан, - плохо читаешь?
   Иван научился читать года в четыре и с тех пор читал все, что  только
попадало ему в руки.
   - Папа! - воскликнул Иван с упреком. Он воспринимал такие вопросы как
оскорбление.  Он  не  понимал,  почему  взрослые  иногда  говорят  такие
глупости. - Читаю я хорошо! Я не понимаю! Понимаешь? Не по-ни-ма-ю!
   - Черт знает что, - пробормотал Степан беспомощно.
   Не хватало еще только проблем в школе!
   В громадном офисно