радусов  и
поехал спиной вперед, вызвав панику у  двух  юных  леди,  старательно  и
безуспешно пытающихся разогнаться. Леди кинулись  в  разные  стороны,  и
одна из них чуть не упала.
   - Иван! - закричала Ингеборга. - Будь осторожен! Смотри по сторонам!
   - Я классно развернулся?
   - Да! Супер!
   Газоны были зелеными и свежими, небо голубым и весенним,  воробьи  на
балюстраде веселыми и беззаботными, как и полагается воробьям в  апреле,
когда тепло и кругом полно еды, и на душе у  Ингеборги  было,  наверное,
так же легко, как у воробьев.
   Все отлично. Иван замечательный мальчик. С ним вполне  можно  ладить,
особенно если не поддаваться умильной бабьей жалости, от которой хочется
ронять на его золотистый затылок сладкие слезы, с утра до  ночи  кормить
плюшками с изюмом, баловать, ухаживать и ничего не запрещать.
   Несколько раз ей  приходилось  вполне  серьезно  себя  останавливать,
чтобы не начать проделывать все эти глупости, губительные  для  ребенка,
как говаривала ее профессорша, доктор наук, сухарь  и  знаток  всего  на
свете.  Детей  профессорша  видала  только  из  окна   своей   квартиры,
расположенной на пятом этаже, когда  их  выводили  гулять  на  унылые  и
чахлые просторы каменного сталинского двора.
   Ингеборга усмехнулась.
   Бог с ней, с профессоршей.
   Помнится, еще царь Соломон утверждал, что "и это  все  пройдет".  Вот
оно  и  прошло,  в  полном  соответствии  с  цитатой.  Ивана  она  будет
воспитывать так, как считает нужным сама,  и  наплевать  ей  на  великие
авторитеты!
   Именно поэтому сейчас они пойдут  в  кафе  и  станут  есть  шашлык  с
лавашем и запивать его кока-колой и заедать мороженым, а не поедут домой
к правильному вегетарианскому борщу.
   Вот так.
   Интересно, что Она станет делать  первого  сентября,  когда  придется
отдать Ивана в чьи-то чужие руки? Может быть, она даже не узнает,  выпал
ли у него последний молочный боковой зуб, который по-хорошему давно надо
бы выдрать, только деловому папаше все недосуг. Чем она будет заниматься
по  вечерам,  когда  придет  время  читать   Ивану   про   его   любимых
мумми-троллей? Куда она денет  субботы  и  воскресенья,  которые  сейчас
можно потратить на поход с Иваном в музей или Парк Победы, тем более его
полоумного папаши, как правило, не бывает дома и по выходным?
   Она не учла этого, когда согласилась посидеть  с  Иваном  в  качестве
временной няньки. Тогда она была  совершенно  уверена,  что  это  просто
работа на лето за очень хорошие деньги, Вот дура. При чем тут деньги?..
   - Пить хочу, - сказал рядом Иван и деловито полез в ее  рюкзак.  -  А
где наша вода?
   - В наружном кармане, - ответила Ингеборга  и  добавила,  больше  для
порядка:
   - Когда лезешь в чужую сумку, нужно сначала спрашивать разрешения.
   Смежив длинные светлые ресницы, Иван глотал воду, на мордахе  у  него
было написано неописуемое блаженство.
   - Я же не в чужую, - возразил он, отрываясь от бутылки и дыша тяжело,
как набегавшийся жеребенок, - я же в нашу!..
   Ингеборга засмеялась.
   Что там великие авторитеты думают на этот счет? В смысле "губительных
последствий"?
   А сумка-то действительно "наша"...
   - Иван, мы сейчас пойдем обедать, - объявила Ингеборга, решив, что не
будет никаких губительных последствий, если она оставит  эту  сумку  без
внимания. - Уже половина третьего.
   - А можно я еще разочек прокачусь?  -  немедленно  заныл  Иван.  -  Я
только туда и обратно, а вы на меня посмотрите, ладно? Ну пожалуйста...
   - Хорошо, - согласилась Ингеборга легко,  -  один  круг,  и  мы  идем
обедать. Кстати, ты особенно не старайся выложить все силы прямо сейчас.
После обеда мы тоже можем покататься. Если захотим, конечно.
   - Что, правда? - спросил Иван недоверчиво, но Инга  Арнольдовна  лишь
посмотрела как-то так, как умела смотреть только она одна,  и  так,  что
сразу становилось ясно - она не обманывает, не морочит ему голову  и  не
старается от него отвязаться.
   А Клара только и делала, что обманывала его!..
   Ножки-дощечки,   обутые   в   двухсотдолларовые   коньки,   проделали
замысловатый пируэт, и, стараясь делать все правильно, Иван  покатил  по
аллее.  Худая  мокрая  спина  и  несуразно  длинные  руки,  которыми  он
беспорядочно махал, выражали щенячий восторг.
   Ингеборга тоже хлебнула воды из  бутылки  и  засунула  ее  обратно  в
карман рюкзака.
   Господи, какой скотиной должна быть женщина, которой хватило духу его
бросить! Ну ладно мужа - муж  действительно  не  подарок,  -  но  такого
мальчишку!
   Ингеборга решительно заправила  под  кепку  выбившуюся  прядь  волос,
поднялась с лавочки и подхватила рюкзак. Что-то ее все тянет на ту самую
слезливую жалость, которую она  так  решительно  осуждала  десять  минут
назад.
   Иван выехал из-за поворота - лицо сосредоточенное, губы  сжаты,  -  с
некоторым усилием выровнял  ноги  и  стал  разгоняться.  И  все-таки  не
удержался, глянул - наблюдает она  за  ним  или  нет  -  и,  увидев  что
наблюдает, улыбнулся короткой победной улыбкой.
   Ингеборга шмыгнула носом и помахала ему рукой, хотя  он  уже  смотрел
под ноги, а не на нее.
   - Здрасьте, - сердито сказал кто-то у нее за  спиной,  -  я  вас  еле
нашел.
   От неожиданности она повернулась как-то на редкость неловко,  коньки,
поехали у нее из-под  ног,  и,  чтобы  не  упасть,  она  со  всего  маху
плюхнулась задом на лавочку.  Пластмассовая  бутылка  в  рюкзаке  издала
подозрительно неприличный звук.
   Павел Андреевич посмотрел, как показалось Ингеборге, с недоумением.
   - Папа?!! - издали заорал Иван. - Папа, это ты?!!
   - Нет, - сказал папа, - это не я. А это не ты?
   - Папа!!! Папочка!!!
   Раскинув руки, Иван подлетел,  прыгнул,  повис,  беспорядочно  тычась
лицом куда попало. Коньки лупили по скамейке, сияли кривоватые  передние
зубы, и распластанная на лавочке Ингеборга  вдруг  подумала,  что  знает
теперь, как выглядит беспредельное, полное, вселенское счастье.
   - Папочка, откуда ты приехал?! Как ты нас нашел?! А мы даже не знали,
что ты собираешься приехать! Папка!!! Слушай, а ты обратно когда уедешь?
   - Завтра утром, - сказал отец и сел  вместе  с  Иваном  на  скамейку,
рядом с Ингеборгой, - у меня.., свободное время оказалось.
   - Утром? - не поверил Иван и, отстранившись, посмотрел отцу  в  лицо.
Но по его лицу тоже было похоже, что он говорит правду, -  ты  будешь  с
нами кататься?
   - Я посмотрю, как вы катаетесь, - пообещал отец.
   - Меня Инга Арнольдовна весь день учит!  Инга  Арнольдовна,  можно  я
проедусь, ну, специально для папы, а? Один раз только! А потом  обедать.
Можно?
   Ингеборга кивнула, и, поминутно оглядываясь, Иван покатил по аллее.
   - Не смотрите на меня с таким изумлением, - попросил Степан мрачно, -
вы меня нервируете.
   Иван опять оглянулся, и Степан махнул ему рукой.
   - У нас.., несчастье. Умер мой прораб, Петрович. Я с ним  хрен  знает
сколько лет работал.
   - Как умер? Когда?
   - Сегодня ночью. Прямо в Сафонове, где мы вчера водку пили. То ли  от
водки, то ли от сердца, то ли неизвестно от чего...
   -  Как  неизвестно?  -  повторила  Ингеборга  растерянно.  -   Почему
неизвестно?
   -  Потому  что  странные  дела  у  меня  на  объекте  творятся,  Инга
Арнольдовна, - ответил Степан, - ну то есть очень странные...
   - Пап! - крикнул Иван. - Ну как?!
   - Высший, класс! - прокричал в ответ Степан. - Это вы его научили?
   Ингеборга молча кивнула, рассматривая его.
   После  вчерашнего,  когда  его  привез   какой-то   сотрудник   и   с
извиняющейся улыбкой почти втащил в квартиру, выглядел он плохо -  глаза
заплыли, хомячьи щеки горят лихорадочным румянцем, губы  потрескались  и
запеклись. Весь вид выражал отчаяние и покорность судьбе.
   Или это  не  после  вчерашнего?  Это,  пожалуй,  что-то  похуже,  чем
банальный похмельный синдром. Неужели так убивается по своему прорабу?!
   - Я довел все дела до логической точки и уехал, -  зачем-то  объяснил
Степан. - Продолжать буду завтра. Сегодня у меня сил нет.
   Он вдруг наклонился вперед и взялся руками за голову.
   - Нет у меня сил, - повторил он глухо, - все кончились.
   Тотчас же ему стало противно, что он устраивает  такое  представление
перед училкой, он разогнулся и посмотрел злобно. Однако училка  смотрела
на него участливо, без заполошного любопытства и укротительского азарта.
   Все они поначалу прикидываются сочувствующими и понимающими, а  потом
находят самое больное место и начинают за него кусать. И кусают  до  тех
пор, пока боль не пожирает все остальные чувства. Тогда они на некоторое
время останавливаются и с живым интересом ждут, что будет дальше.  И  по
силе агонии безошибочно определяют, что это - уже конец или еще возможно
продолжение...
   - Вы можете ехать, - сказал Степан, спохватившись,  -  я  весь  вечер
пробуду дома, и вам, наверное, нужно хоть раз в неделю  приехать  раньше
двенадцати.
   - Нужно, - согласилась Ингеборга. - Спасибо,  что  предложили,  Павел
Андреевич, но у нас с Иваном вполне определенные планы на день, и  я  не
могу их ни с того ни с сего менять. Он меня не поймет.
   Степан быстро и хмуро взглянул на нее. Она кивнула.
   - Он и так всего боится,  -  продолжила  она  негромко,  -  телефона,
звонка   в   дверь,   возвращения   Клары,   грохота   мусорки,   вашего
неудовольствия и так далее. Он должен знать, что есть вещи,  которые  не
могут измениться ни при каких обстоятельствах.
   - Например, обед с вами, - подхватил Степан язвительно.
   - Да хоть бы и обед. Что в этом плохого?
   - Плохого ничего,  но  обед  явно  не  попадает  в  категорию  вечных
ценностей.
   - Речь не идет о вечных ценностях, Павел Андреевич.
   Речь идет о том, что у ребенка расшатаны нервы, и мы должны приложить
максимум усилий для того, чтобы привести их в порядок.
   - Что вы выдумываете?! Вы-то уж точно ничего  не  должны!  Тем  более
моему ребенку! Почему вы мне всякий раз указываете, что  я  чуть  ли  не
довел своего сына до психбольницы, а вы просто ангел  небесный,  который
должен его спасти от тирана и самодура, то есть от меня?!
   - Если бы я считала вас тираном, Павел Андреевич, я бы  обратилась  в
милицию!
   - Да не называйте вы  меня  Павлом  Андреевичем,  сколько  раз  можно
повторять?! Мне это совсем не нравится! И  не  ставьте  на  нас  никаких
педагогических экспериментов, мы не крысы и не обезьяны!..
   - Папа?
   Они моментально перестали орать друг на друга и уставились на  Ивана,
который подъехал к лавочке, в отчаянии содрал с головы кепку  "Рибок"  и
уже готов был зарыдать.
   - Вот видите, - прошипел Степан, - что вы наделали, черт бы вас  взял
совсем!
   - И вас тоже, - ответила Ингеборга совершенно хладнокровно.  -  Иван,
мы идем обедать. Я считаю, что мы должны пригласить  на  обед  и  твоего
отца. Сегодня мы обедаем в шашлычной,  Павел  Андре...  Прошу  прощения.
Пойдемте?
   Иван моментально позабыл, что он только что готов был зарыдать, и  об
опасности позабыл - раз отец сердится, значит, может уехать или  -  хуже
того! - выгнать Ингу Арнольдовну, и кончится его хорошая радостная жизнь
с мумми-троллями, планетарием, роликами в парке  и  даже  предполагаемым
обедом в шашлычной, а это ведь гораздо лучше, чем дома!
   - Пап, ты есть хочешь? Я ужасно хочу! Даже в животе трещит! Ты будешь
с нами обедать?
   - Конечно,  -  ответил  Степан,  несколько  больше,  чем  ему  самому
хотелось, удивленный мужеством  прибалтийской  крысы,  в  мгновение  ока
сведшей на нет все их диалектические противоречия, -  у  меня  трещит  в
животе аж с самого утра А коньки будете снимать?
   - Мы не будем, - ответила за Ивана прибалтийская крыса,  -  мы  потом
станем еще кататься, а шашлычная на улице, так что нам будет удобно.
   - Ну как хотите, - пробормотал Степан.
   Шашлычная -  белая  пластмассовая  конструкция,  окруженная  красными
стульями и шаткими столиками,  о  которые  регулярно  тушили  окурки,  -
оказалась в двух шагах. Мест было сколько угодно, и не видно  подростков
с бутылками в зубах.
   - Как я устал, - сразу же заныл Иван, повалившись на стул, - и еще  я
умру от голода. Пап, а здесь долго нужно ждать?
   - Лучше  бы  покормили  ребенка  "вовремя,  -  пробурчал  Степан,  не
уточняя, однако, лучше, чем что.
   - Пап, купи мне попить! И хлеба! Очень есть хочется...
   Пап, а можно мне два шашлыка?
   - Хоть пять. А вам, Инга Арнольдовна?
   - Мне пять не надо, - отказалась она, -  мне  тоже  можно..,  два.  И
салат. И булку. И воду без газа.
   -  И  мороженое!  -  завопил  Иван,   вспомнив.   -   Мы   еще   дома
договаривались, что сегодня в парке едим мороженое!
   Степану стало весело:
   - Так, еще раз, только по порядку. Два шашлыка каждому,  салат,  воду
без газа, булку и потом мороженое.
   - И мне булку! И мне не воду без  газа,  а  кока-колу  со  льдом!  Ну
ладно, без льда. А салат только если из картошки, а если из капусты  или
помидоров, то мне не надо! И если есть, кукурузу! А воду  прямо  сейчас,
можно, пап?
   Степан  посмотрел  на  своего  сына  и  его  няньку,  в   изнеможении
развалившихся за шатким красным столом с круглыми оплавленными  оспинами
от сигарет, и захохотал во все горло.
   Ну точно, беда с  этим  настроением!  Ну  просто  переходный  возраст
какой-то!..
   - Вам помочь? -  спросила  Ингеборга.  Ей  понравилось,  что  он  так
неожиданно засмеялся. В этом была некоторая надежда.
   - Ну помогите! - разрешил он.
   На коньках  она  была  очень  высокой,  странно  высокой,  непривычно
высокой. Ему было неловко от того, что она такая высокая. Кроме того, он
не мог оторвать глаз от ее ног, обутых в  твердые  ботинки  со  сложными
замками.
   Внезапно  он  как  будто  увидел  ее   и   даже   приостановился   от
неожиданности. Она была в длинной майке  и  твердом  берете,  повернутом
козырьком назад, как кепка у Ивана. Штанишки  из  плотной  черной  ткани
обтягивали ноги и  аккуратный  рельефный  зад.  Наколенники  -  кожаные,
заслуженные, вполне спортивно потертые, не  какой-то  там  пластмассовый
мусор!  -  вид  нисколько  не  портили,  а  даже,  наоборот,   придавали
определенную стильность. Рукава свитера, наброшенного на плечи,  связаны
впереди огромным узлом, волосы торчат из-под берета  в  разные  стороны,
темные очки зацеплены за  воротник  майки,  перчатки,  тоже  не  слишком
новые, удобно облегали узкие запястья и длинные пальцы. В круглых дырках
была видна очень белая кожа.
   Всемилостивый архангел Гавриил и все его помощники!..
   -  Только  нам  побыстрее,   пожалуйста,   -   попросила   Ингеборга,
доверительно заглядывая в окошко, из которого по-уличному вкусно и остро
пахло жареным мясом, луком, горчицей, горячим хлебом и кофе, - а то мы с
голоду умрем!
   Наклонившись, она толкнула задом Павла Степанова, но даже не заметила
этого. Зато он заметил.
   Решив, что снова призывать на помощь архангела Гавриила  со  товарищи
совершенно бессмысленно, он с усилием отвел от нее  взгляд  и  посмотрел
вдоль аллеи.
   Солнце шпарило, как летом, парочки прогуливались, взявшись  за  руки,
мальчишки на роликах неслись наперегонки, и  была  еще  только  середина
дня, и он неожиданно подумал, что жизнь прекрасна...
   - Помогите мне, пожалуйста, - попросила Ингеборга, - я одна  все  это
не унесу.
   Он подхватил пластмассовые мисочки с салатом и хлебом,  а  она  взяла
воду и дефективные одноразовые вилки и ножи, и они  двинулись  к  Ивану,
который выражал такое нетерпение, что даже привскакивал и подпрыгивал.
   "Как это я догадался поехать в этот дурацкий парк? - думал Степан.  -
На работе я бы точно к этому времени уже сдох.  А  я  поехал  в  парк  и
сейчас буду есть шашлык на улице".
   Иван уже поедал салат - тот самый, из  картошки,  -  и  жевал  черный
хлеб, и запивал его водой из бутылки, и перед ним стояла  еще  одна,  не
начатая, миска с кукурузой, и он посматривал на нее  с  удовольствием  и
предвкушением.
   Выскочила официантка в неуместно чистом  фартуке  и  выставила  перед
ними гору мяса. Выглядела гора внушительно.
   - Куда нам  столько?  -  спросил  Степан,  ни  к  кому  конкретно  не
обращаясь. - Оставим половину!
   - Пап, ничего мы не оставим, - уверил Иван вгрызаясь в  мясо,  -  что
ты!
   - Мы очень есть хотим, - пояснила Ингеборга, - просто ужасно!
   - Я вижу, - согласился Степан.
   И они действительно все съели.
   - Вы знаете, - сказал Степан после того, как его сын слопал последний
кусок и вразвалку, как объевшийся щенок, пошел  к  окошку  за  следующей
бутылкой воды, - я никогда не видел, чтобы он так ел. Что такое?
   - Да ничего такого, -  пожала  плечами  Ингеборга,  -  просто  весна,
авитаминоз, да еще целый день на улице, да еще на роликах! Он же растет.
Его нужно хорошо кормить.
   Степан посмотрел на нее подозрительно,  но  она  говорила  совершенно
серьезно.
   После обеда хорошо накормленный Иван стал неудержимо зевать, и  стало
ясно, что ни о каком продолжении роликового марафона  не  может  быть  и
речи. Его нужно было везти домой, однако даже Степан понимал, какое горе
постигнет его сына, если только он скажет о том, что этот сказочный день
закончен и пора возвращаться.
   - Вот что я думаю, - начал он осторожно, как будто  пробуя  слова  на
вкус, - может, нам лучше мороженого съесть в  каком-нибудь  кафе?  Здесь
наверняка мороженое не очень.
   - Да, - подхватила догадливая Инга Арнольдовна, - это хорошая идея, а
то я что-то устала. А ты, Иван?
   - Я - нет, - уверил Иван бодро, изо всех сил тараща глаза. Он боялся,
что они как-то незаметно и против его воли  закроются  и  он  не  успеет
ничего предпринять. - Я совсем не устал. Но я согласен.
   И он нагнулся - на спине цепочкой выступили позвонки - и стал снимать
ролики.
   Ингеборга посмотрела на Степана, а Степан на Ингеборгу.
   Такой скорой капитуляции ни он, ни она не ожидали.
   - Куда поедем? - спросил Степан в машине. - Идеи есть?
   Идей ни у кого не было - Иван уже  пристроился  на  нагретом  солнцем
заднем сиденье, и было ясно, что он уснет в ту самую секунду, как машина
тронется с места, и Ингеборга закрывала глаза, делая вид, что от солнца.
   С ума от них можно сойти. Что он  станет  с  ними  делать,  если  они
сейчас оба уснут? Иван еще туда-сюда, а эта?..
   Как это он догадался поехать в  парк,  наплевав  на  все  проблемы  и
несчастья? Пожалуй, это было его лучшее решение за  последние  несколько
недель.
   - Все ясно, -  сказал  он  громко,  и  Ингеборга  резко  выпрямилась,
пытаясь вырваться из дремы. Вид у нее был забавный. - Никаких идей ни  у
кого нет, значит, я буду действовать на свое усмотрение.
   - Конечно, - пробормотала она, - пожалуйста.
   Ишь какая вежливая! Культурная и хорошо воспитанная.
   Черт бы ее побрал.
   "Лендкрузер" ловко выбрался со стоянки и нырнул под мост.
   Куда бы сейчас поехать, чтобы не нарваться на пробки? Павел  Степанов
понятия не имел о том, куда можно ехать в будний день в  четыре  часа  -
если только в мэрию или в префектуру,  но  на  сегодня  эти  проверенные
маршруты ему не годились.
   - Дайте мне сигарету, - попросила рядом прибалтийская крыса, - мои  в
рюкзаке, а рюкзак в багажнике.
   Степан протянул ей пачку и включил кондиционер.
   - Ребенка простудим, - проговорила она невнятно от  зажатой  в  зубах
сигареты.
   - Не простудим. В открытое окно больше дует.
   - Куда вы решили ехать?
   - Еще не знаю. Пока  поедем  прямо.  -  В  зеркало  заднего  вида  он
посмотрел на Ивана, который спал, подложив под щеку  сложенные  ковшиком
ладони. - Как вы его сегодня.., уделали. Он еле до машины дошел.
   Ингеборга не очень поняла, осуждает он ее или на этот раз хвалит.
   - Вы можете завезти  меня  домой,  если  вам  все  рано  куда  ехать.
Наверное, я вам сегодня больше не понадоблюсь.
   "Я вам  сегодня  не  понадоблюсь"  -  это  была  фраза  из  какого-то
английского романа. Там героини, как правило, разговаривали именно так.
   - Вы же совсем недавно мне объясняли, ч