м здании на Профсоюзной, которое ремонтировала  его
строительная фирма, на прошлой неделе  какие-то  идиоты  выбили  стекла,
засыпав весь ковролин мелкой, как будто алмазной, крошкой, которую ничем
было не взять. даже самыми мощными  пылесосами.  Пока  они  решали,  что
делать с ковролином - перестилать или все-таки чистить,  -  прямо  перед
зданием прорвало водопроводную трубу, и  районная  администрация  вместо
того, чтобы трубу  чинить,  три  дня  пыталась  доказать,  что  во  всем
виноваты Степановы строители, которых зачем-то понесло в  этот  колодец.
Степан мотался в администрацию и в мэрию, скандалил, лебезил, доказывал,
уговаривал, платил деньги, унижался и ругался.
   В это самое время на другом его объекте, в Сафонове,  местные  жители
организовали пикеты и стали кидаться под бульдозеры. Приехала  программа
"Времечко" и еще какая-то, точно такая  же,  только  с  другого  канала,
Степан всегда их путал.  Приехал  вездесущий  "Гринпис",  хотя  никакого
отношения к экологии скандал не имел,  притащилось  местное  начальство,
мечтая под это дело получить еще каких-нибудь взяток.
   Старухи орали, старики потрясали тощими кулаками, рабочие, которым не
платили за простои, матерились и грозились  всех  закопать,  мужики  под
шумок растаскивали что под руку попадется, дети висли  на  оградительных
сетках, предводитель  орал  в  мегафон:  "Не  допустим  на  нашей  земле
святотатства!"
   Святотатство заключалось  в  том,  что,  по  сведениям  этого  самого
предводителя, на месте, где сейчас строился торговый центр, когда-то был
храм. Стоял он еще в допетровские времена, а потом его почему-то  снесли
и выстроили другой, на самом высоком  холме,  в  центре  села  Сафонова.
Никто и знать не знал о том,  что  на  этом  месте  был  храм,  пока  не
объявился местный активист по имени Леонид и не стал мутить воду.
   Активист был похож на всех сразу подобного рода активистов, какими их
показывают по НТВ в  программе  "Профессия  -  репортер".  У  него  была
длинная бледная физиономия  земского  статистика,  жиденькая  бородка  и
песочные волосы. Носил он сиротский синий свитер  и  вельветовые  брюки,
заправленные в грубые солдатские ботинки.
   Поначалу Степан не принял его всерьез. Потом предложил  денег.  Потом
пригрозил убить, если тот не перестанет лезть не в свое дело.
   Ничего не помогало. Угрозы активист Леонид воспринял даже с некоторым
восторгом - они подтверждали его  собственную  значимость.  От  денег  с
гордостью отказался, а не обращать на него внимания  в  последнее  время
стало очень трудно. Движение против  "святотатцев"  приняло  в  Сафонове
масштабы стихийного бедствия.
   Теперь новое дело! Год кончается, а  какая-то  там  Инга  Арнольдовна
говорит его сыну, что он ничего не понимает!
   Сговорились все, что ли!..
   - Ты у нее сегодня  спроси,  пожалуйста,  -  велел  Степан,  стараясь
говорить спокойно, - чего  именно  ты  не  понимаешь  и  что  мы  должны
сделать, чтобы ты понял. Хорошо?
   Иван заглянул в кружку и сделал вид, что не  замечает  оставшегося  в
ней морковного сока.
   - Нехорошо, - сказал он, слез со стула и понес кружку в раковину.
   Степан перехватил его на полдороге и вернул за стол вместе с кружкой.
   - Что нехорошо?
   - А то нехорошо, что она уже три раза в  дневнике  писала,  чтобы  ты
приехал...
   - Почему я-то об этом слышу впервые?! - взревел Степан и  брякнул  на
стол кружку. Худенькие плечики под модной водолазкой  поникли  и  как-то
сразу уменьшились, перед гневным отцовым взором вместо мордахи оказалась
золотистая макушка с  завитком  тонких  волос,  тонкие-претонкие  пальцы
вцепились в кружку с недопитым морковным соком, и на черную  поверхность
стола капнула слезища.
   - Да что ты ревешь?! Почему ты  мне  не  сказал,  что  меня  в  школу
вызывают?!
   "Он никому не нужен,  кроме  меня",  -  подумал  Степан,  разглядывая
макушку и чувствуя привычное стеснение то ли в горле, то ли где-то  ниже
горла.
   Никто не ходит к нему на школьные праздники и  никто  не  знает,  как
зовут его учителей. Никому нет дела до того, с кем он дружит,  и  с  кем
дерется, и что для весеннего  карнавала  ему  нужен  костюм,  и  что  не
правильно выросшие передние зубы мешают ему внятно  произносить  сложные
английские звуки. Никто даже не  пожалел  его,  когда  у  него  порвался
медведь,  его  самый  любимый  медведь  с  кофейной  гладкой  шерстью  и
янтарными  глазами,  Леночкин  подарок.  И  порвался-то  он  по  шву   -
подумаешь! - но из  него  стала  сыпаться  труха,  и  решительная  Клара
Ильинична моментально выкинула его в мусоропровод. Иван рыдал и  катался
по полу, а Степан приехал с работы и с разгону еще поддал по  худосочной
заднице, потому что сын никак не хотел успокаиваться, а он  в  тот  день
устал так, что его даже слегка тошнило.
   Конечно, потом он неловко пытался помириться и на следующий  же  день
привез из магазина другого медведя, в сто раз краше Леночкиного; но  тот
медведь так и сидел на полке в шкафу.
   Он был нужен  бабушке.  Они  оба  были  ей  нужны.  Но  она  зачем-то
умерла...
   - Иван, - сказал Степан  и  за  подбородок  поднял  голову  сына.  Он
пытался отворачиваться, из зажмуренных глаз у него лились  слезы,  и  он
еще подвывал тихонько, жалобя самого себя и Степана, - чего  ты  ревешь?
Что случилось? Почему ты мне не сказал, чтобы я пришел в школу?
   - Я.., я.., бо.., боялся, - выдавил Иван, икая.
   - Боялся? - переспросил Степан, опять приходя в ярость. - Меня?!
   Только этого еще не хватало! Что за новости?
   - Я что, - спросил он, едва сдерживаясь, - тебя бью?
   Или кусаю? Что ты несешь?
   - Ни.., ни.., чего, - пробормотал Иван. - Только  ты  кри...  кричишь
все время...
   - Пойди умойся, - приказал Степан холодно. -  У  нас  времени  совсем
нет, а ты еще скандалы по утрам закатываешь.
   Ты что, не понимаешь, что у меня впереди целый день  тяжелой  работы?
Это тебе не четыре урока отсидеть - и в бассейн, а потом гулять, а потом
еще на корт с ракеточкой!
   - Папочка, прости меня! - закричал совсем потерявшийся от горя Иван и
стал тыкаться Степану в майку. - Прости, я не хотел тебя расстраивать!
   Ненавидя себя за то, что он  не  умеет  наладить  жизнь  собственного
сына, Степан неловко потрепал его по золотистой макушке и легким шлепком
отправил в ванную Про  корт  и  про  бассейн  это  он,  пожалуй,  загнул
напрасно.
   Для Ивана и четыре урока - это тот же самый день тяжелой работы, а он
как будто похваляется перед ним и упрекает его в тунеядстве.  Вот  черт.
Придется, видно, ехать в эту самую школу  и  разговаривать  там  с  этой
самой Агнессой Витольдовной.
   - Иван, - крикнул он в сторону ванной, - как ее зовут, я забыл?
   - Инга Арнольдовна, - донеслось из ванной  после  минутной  паузы.  -
Пап, я тебе не говорил, потому что думал, ты меня на Озера не возьмешь.
   Каждой весной большой компанией они ездили на выходные под Псков,  на
Озера. У Степана был там дом.
   Лет семь назад он перекупил этот дом у  какого-то  "нового  литовца",
которому содержать его так далеко от Вильнюса  было  невыгодно.  Степан,
как правило, решал свои проблемы  с  непробиваемым  тупым  упрямством  и
поэтому в конце концов сообразил,  как  именно  можно  защитить  дом  от
"неразумных хазар" во время долгих зимне-осенних простоев.  Он  построил
на участке флигель, больше напоминавший теремок из сказки, и  поселил  в
нем отставного десантного полковника с женой.  У  десантного  полковника
был вполне легальный "Калашников", о чем моментально стало известно всем
окрестным бомжам и лихим людям. Проверять полковничью меткость почему-то
до сих пор никому не  захотелось,  и  дом  всю  зиму  отдыхал  в  полной
безопасности, а летом в него наезжал Степан - иногда  вдвоем  с  Иваном,
иногда с большими  компаниями.  Иван  любил  Озера  больше  любых  самых
распрекрасных заграниц. Степан разделял его точку зрения, и они  отлично
проводили там время. Жаль только, что времени у Степана становилось  все
меньше и меньше.
   - Па-ап! - позвали из ванной. - А пап!
   - Ну что?
   - Ты меня не возьмешь на Озера?
   - Да ну тебя к дьяволу, - сказал Степан довольно миролюбиво. - Что я,
зверь, что ли? Когда это я тебя не брал?
   - Ну.., из-за этого.., из-за школы...
   - Иван, нельзя быть таким трусом. - Степан через голову стянул  майку
и двинул в сторону дверь шкафа. Что  бы  такое  надеть,  чтобы  было  не
слишком жарко, не слишком холодно и выглядело не слишком официально и не
слишком затрапезно? - Чем мучиться, лучше бы сразу сказал, и все. И  это
не имеет никакого отношения к Озерам,  понимаешь?  Школа  школой.  Озера
Озерами...
   - Пап, телефон!
   - Слышу я...
   Он кинул на диван вытащенную из шкафа рубаху и ринулся в  кухню,  где
забыл трубку. Телефон вопил, как будто звонили из Америки.
   - Алло!
   Молчание, шуршание и писк.
   - Алло, я ничего не слышу!
   - Павлик, это я, - вдруг сказал Степану  в  самое  ухо  взволнованный
голос. - Хорошо, что ты еще не ушел...
   Чернов называл Степана Павликом, наверное, раз  в  несколько  лет.  И
поводы были более чем серьезные.
   - Что случилось? Черный, ты откуда?
   - Из Сафонова я, - проговорил Чернов, и голос у него  на  самом  деле
был странный. - Ты ребенка в школу везешь?
   - Да что, блин, случилось, ты можешь сказать или нет?!
   - У  нас  в  котловане  труп,  Павлик.  Самый  натуральный  и  вполне
свеженький, если я хоть что-то понимаю в  трупах.  Так  что  прямо  сюда
приезжай, когда Ивана завезешь...
   Степан сел.
   - Что у нас.., в котловане? - переспросил он осторожно.
   - Труп, Павлик, - повторил Чернов тихо, но отчетливо.  -  И  не  тешь
себя напрасными  надеждами  -  в  вытрезвителе  я  вчера  не  ночевал  и
галлюцинациями не страдаю. Приезжай быстрей.
   Павел  Андреевич  Степанов,  которого   друзья   и   враги   называли
исключительно Степаном, за долгие годы  пребывания  в  бизнесе  научился
отличать выдуманные проблемы от настоящих. Это было очень важно,  потому
что проблемы никогда не кончались  и  решить  их  все  не  было  никакой
возможности.
   Имело смысл решать только настоящие.
   Сейчас - Степан понял это  очень  отчетливо  -  проблема  была  самой
настоящей.
   - Ты чего? - помолчав немного, спросил  в  трубке  Чернов.  -  Или  в
обморок упал?
   - Нет, - ответил Степан сквозь зубы, - не упал. Кто-то из наших?
   - Да в том-то все и дело, что  да,  -  сказал  Чернов  с  досадой.  -
Володька  Муркин.  Помнишь  такого?  Ну,   вечно   грязный,   суетливый.
Противный. Помнишь? Похож на бывшего  научного  работника.  Я  не  пойму
никак, что с ним... Вроде водку он не так чтоб очень жрал...
   - А что с ним? - спросил Степан, одним ухом  прислушиваясь  к  Ивану,
который зашнуровывал кроссовки, пел песню и кряхтел совсем по-взрослому.
Эти звуки очень успокаивали Степана.
   - Лежит башкой  на  бетонном  блоке,  который  позавчера  в  котлован
свалили. Ну.., и все. Крови не видно, да я близко-то и не подходил...
   - А может, он жив? - спросил Степан, закрыл глаза и крепко  потер  их
пальцами.
   - Пап! - ахнул Иван издалека. - Ты что, еще не одевался?
   - Нет, Паш, - сказал Чернов печально. - Не жив он.
   - Точно?
   - Точно.
   - Па-па! Па-ап! Ты чего не одеваешься?! Нам ехать пора!
   Пап, ты где?
   - Милицию вызвали?
   - Нет еще. - Чернов,  похоже,  прикрыл  трубку  ладонью.  -  Я  решил
сначала тебе позвонить. Сейчас вызову. Ты когда приедешь?
   - Минут через сорок... - Степан прикинул, сколько ему  добираться  до
Сафонова от Ивановой школы. - Нет, не через сорок. Через час,  наверное.
Вызывай ментов, Вадим. Вот, твою мать, везет нам в последнее время!.. Ты
не знаешь, ничего... такого у нас на объекте вчера не происходило?
   - Не знаю, - сказал Чернов. - Попробую узнать.
   - Да чего теперь узнавать! Без нас все узнают!
   - Папа! Мы сегодня поедем или нет?!
   - Иван, перестань вопить, в конце концов! Слышишь, Черный, если  что,
звони мне на  мобильный  и..,  поаккуратней  там,  если  менты  до  меня
приедут.
   - Ясное дело, - пробормотал Чернов. - Я Эдика еще не предупредил.
   - Предупреди, - велел Степан, тяжело поднимаясь на ноги.  -  И  звони
ментам сейчас же!
   Эдиком Беловым звали третьего в их компании. Как  и  Чернов,  он  был
заместителем Степана, и втроем они составляли отличную команду, несмотря
на то что были очень разными.  Белов  был  рафинированный  профессионал,
Чернов  -  рубаха-парень,  умеющий  подружиться  с  любым,  даже   самым
строптивым клиентом. Степан был начальником.
   Короткие гудки бились не в трубке, а, кажется, где-то внутри головы.
   Труп в котловане - неслабое начало  дня.  Ничего  лучшего  невозможно
придумать, даже если придумывать специально.
   Любой  вариант  развития   событий   обещает   не   менее   волнующее
продолжение.
   Если это  не  убийство,  а  нарушение  правил  техники  безопасности,
значит,  Степану  предстоит  чудовищно  долгое   и   выматывающее   душу
разбирательство, на время которого все работы на  объекте  скорее  всего
будут приостановлены. Да и одним разбирательством, естественно, дело  не
кончится. Придется платить, платить всем, от кого хоть в  какой-то  мере
зависит, разрешать Степану продолжать работу или не разрешать.
   Обязательно  всплывет  какая-нибудь  берущая  за   душу   история   с
иногородними рабочими.
   Естественно, Степан предпочитал нанимать приезжих  -  им  можно  было
меньше  платить,  и  в  столице  они,  как  правило,  никого  не  знали,
следовательно,  пропивать  заработанное  им  было  особенно  не  с  кем.
Большинство  из  них  приезжали  на  заработки  из  просторов   "вильной
Украины", не так давно освободившейся от российского ига. За один  рубль
там давали как раз килограмм местной украинской валюты, и за  счет  отца
семейства, который работал у  Степана,  кормилось  еще  полтора  десятка
малороссийских родственников. Поэтому приезжие  рабочие,  в  отличие  от
таких же, но местного,  московского  разлива,  работали  лучше,  а  пили
значительно  меньше,  что  очень  устраивало  большинство   нанимателей.
Конечно, никто из них не был прописан в Москве,  даже  временно.  Степан
регулярно платил взятки участковым и паспортисткам, и  его  рабочих  они
оставляли в покое, но в последнее время  борьба  "за  чистоту  рядов"  в
Москве  обострилась  и  сдерживать  служебное  рвение   паспортисток   и
участковых стало сложнее.
   А тут на тебе!.. Новое дело! Труп в котловане.
   Объясняться придется не только  с  ментами.  Объясняться  придется  с
заказчиками, что значительно хуже.
   Его заказчиками на этот раз были ребята исключительно серьезные.  Они
строили супермаркеты в ближайших к МКАД поселках,  где  отоваривались  в
основном жители  пригородов,  а  летом  еще  и  многочисленные  дачники,
которым было удобнее покупать еду здесь, а не в  центре  Москвы,  откуда
потом  невозможно  было  выехать  Степан  знал,  если  заказчики   будут
довольны,  его  фирма  без  работы  не  останется  больше  никогда.  Все
многочисленные супермаркеты для них будет строить исключительно он.  Его
порекомендуют другим, таким же серьезным ребятам. Компания "Строительные
технологии" выйдет на  новый,  невиданно  высокий  уровень,  и  наступит
наконец долгожданное время почивания на лаврах.
   Наступило, блин...
   Лучше бы его убили, этого.., как его... Куркина или  Дуркина...  Нет,
вроде Муркина, что ли. Тогда получается, что Степан и его команда  вовсе
ни при чем, мало ли где и кого убивают!
   - Пап, ты чего? - совсем  рядом  испуганно  спросил  Иван,  и  Степан
очнулся. - Пап, ты почему не одеваешься, а?
   Он смотрел на  телефонную  трубку  в  руках  Степана.  Глаза  у  него
расширились, и мордочка стала совсем детской - от страха.
   Он боялся телефона.
   Однажды по телефону Леночка сообщила Степану, что  никогда  больше  к
нему не вернется.
   "А Иван?" - спросил тогда  Степан,  тяжело  глядя  на  сына,  который
ковырялся у него в ногах. Ему было пять лет.
   "Ну Сте-о-о-па! - протянула Леночка с  веселым  упреком.  -  Ну  будь
человеком! Ну куда мне еще ребенка?! Скажи спасибо, что я тебе  квартиру
оставляю'"
   Квартира принадлежала Степану, но Леночка об этом все время забывала.
   Выслушав Леночку,  Степан  повесил  трубку,  достал  из  морозильника
бутылку водки и залпом выпил ее,  не  отрываясь  и  не  закусывая.  Иван
зачарованно смотрел на него. Потом Степан лег и проспал, наверное, часов
двадцать, не слыша ни плача Ивана, ни его причитаний, не  чувствуя,  как
тот пытался его разбудить. Он проснулся в  сумерках.  Иван,  свернувшись
калачиком, спал у него под  боком.  Сквозь  рубаху  просвечивали  острые
позвонки. Степан зачем-то растолкал его и сказал, что мама к ним  больше
не вернется. От страха Иван даже не заревел,  а  завыл,  глядя  на  отца
потемневшими от ужаса расширенными глазами  и  широко  разевая  розовый,
совсем младенческий ротишко.
   С тех самых пор телефоны Иван ненавидел и боялся.
   И не зря.
   В  прошлом  году  тот   же   самый   телефон   -   телефон-предатель,
телефон-злодей - сообщил им, что бабушка умерла...
   - Папа... - повторил  Иван,  не  отводя  глаз  от  телефона.  И  даже
попятился немного.
   Степан злобно сунул трубку в гнездо.
   - Все в порядке, - сказал он преувеличенно  спокойно.  -  Просто  мне
срочно нужно на работу.
   - На работу? - переспросил Иван упавшим голосом.
   Он явно не верил, что отец так расстроился из-за работы.
   Как все очень одинокие и не слишком защищенные дети, он  склонен  был
видеть в простых и обыкновенных событиях самое худшее, а сегодня события
явно не были обыкновенными.
   - Ты не знаешь, где я рубашку  бросил?  -  спросил  Степан,  стараясь
отвлечь его и разрываясь от внезапно навалившейся жалости к нему и обиды
на жизнь, которая  в  последние  несколько  лет  преподносила  им  обоим
исключительно неприятные сюрпризы.
   - Знаю, - приободрился Иван. - Ты  ее  в  своей  спальне  на  кровать
бросил. Только она потом на пол упала.
   - На пол? - переспросил Степан машинально. Он уже не думал об  Иване.
Он думал только о том, что происходит в Сафонове и как бы  сделать  так,
чтобы уже там оказаться и начать контролировать ситуацию.
   Чего бы он только не дал сейчас, чтобы Ивана в школу отвез кто-нибудь
другой! Чего бы он не дал, чтобы хоть на день перестать  метаться  между
работой и ребенком, который, несмотря на свои восемь лет,  все  еще  был
удручающе мал и ничем не мог  помочь  Степану  в  вопросах  собственного
воспитания.
   Он не мог оставаться дома один, он сразу же  начинал  плохо  учиться,
если Степан хоть на неделю ослаблял контроль, он не засыпал,  если  отец
не успевал приехать домой к ежевечерней церемонии укладывания в постель,
он не давал ему разговаривать по телефону - как только Степан садился  с
трубкой на диван, Иван моментально пристраивался рядом, укладывал голову
ему  на  живот,  обхватывал   ручками-палочками   за   шею   и   начинал
удовлетворенно сопеть, как щенок, до отказа налакавшийся теплого молока.
Иногда Степан стряхивал его с себя, но чаще  всего  у  него  не  хватало
духу.
   - Вот она, пап! - Иван стоял в дверях, совершенно одетый,  и  смотрел
на него преданно. В руках у него была свежая Степанова рубаха - огромный
ком. Он очень старался услужить и отвлечь отца от грустных мыслей.
   - Спасибо, - пробормотал Степан. Рубаху надевать было нельзя. Сначала
ее нужно было долго гладить.
   Черт, черт, черт!!
   Роняя какое-то барахло, он даже не вынул, а выдернул из шкафа  первые
попавшиеся  вещи,  кое-как  напялил,  рыча  от   нетерпения   и   злобы.
Придерживая подбородком  крышку  портфеля,  он  озверело  рылся  в  нем,
пытаясь определить, где его мобильный телефон, и одновременно обувался.
   Иван стоял в отдалении, готовый по первой же команде броситься вон из
квартиры.
   - Ты взял ракетку и спортивную форму? - Степан говорил невнятно,  все
еще придерживая крышку портфеля. Те