плохого -  помечтать.  Да,  да,
он, Ранненкампф создан для блестящей карьеры. На это намекнул ему  недавно
маркиз де ля Гиш, французский военный агент в России. Он сказал ему, тонко
улыбаясь, что французы умеют ценить победителей.  Откровенно  намекнул  на
великие французские почести, которые ждут Ранненкампфа в  скором  времени.
Что ж, это только хорошо их характеризует. Я получу только свое, то, что я
заслужил, а это не так мало, так что французам придется раскошелиться!"
     В дверь постучали и на пороге показался адъютант.
     Вытянувшись в струнку, он испуганными глазами смотрел на генерала:
     - Осмелюсь доложить, ваше превосходительство, пакет  от  командующего
фронтом генерала Жилинского.
     Не  поворачивая  головы,  Ранненкампф  искоса  холодно  взглянул   на
адъютанта.
     - Мне кажется, я предупреждал вас, господин  капитан,  что  во  время
завтрака я не люблю, когда мне мешают.
     - Я думал...
     - Думать  буду  я,  -  перебил  адъютанта  Ранненкампф,  -   а  вы  -
исполнять...
     Адъютант, лихо щелкнув каблуками, повернулся, вышел из комнаты,  тихо
прикрыв дверь.
     Завтрак был испорчен. Доев без удовольствия  остатки  цыпленка  и  не
притронувшись к молоку, генерал вскрыл принесенный ему пакет и углубился в
чтение.
     "Поначалу неплохо, - улыбнулся своим мыслям Ранненкампф. - Напрасно я
не прочитал за завтраком. Командующий благодарит  за  блестящую  операцию,
сообшает о благосклонности и похвале самого государя... Я этого и ждал..."
     Но дальше шло что-то непонятное. Генерал  пересел  ближе  к  окну  и,
нервно перебирая пуговицы, стал читать:
     "... Значительная победа 2-й армии  генерала  Самсонова...  блестящий
бой 15-го армейского корпуса в районе Орлау...  Уничтожена  37-я  пехотная
дивизия  германцев...  Четыре  тысячи  убитых  и  раненных,  свыше  тысячи
пленных..."
     А дальше еще хуже:
     "... Находя  просьбу  генерала  Самсонова  справедливой,  командующий
разрешает генералу Самсонову вести наступление  на  Алленштейн,  Остероде,
уклонившись тем самым на 60-70 километров к западу от направления главного
удара его армии. Это отклонение на  запад  обеспечит  глубокий  охват  8-й
германской армии и преградит ей выход к Висле.
     Генералу   Ранненкампфу   надлежит   взаимодействовать   с   генерало
Самсоновым и, не останавливаясь в Гумбинене, спешно идти на северо-запад в
направлении Кенигсберга для встречи со 2-й армией..."
     Дальше  читать   Ранненкампф   не   мог.   Это   уже   слишком!   Ему
"взаимодействовать" с Самсоновым! С этим хамом, с этой  бездарностью.  Всю
его глупость и тупость он знает еще со времен Маньчжурии. Он еще тогда  не
раз говорил генералу Куропаткину о бездарности Самсонова. Его давно  нужно
было выгнать, а  ему  дали  армию,  и  он,  Ранненкампф,  извольте  с  ним
"взаимодействовать".
     Нет, помогать ему Ранненкампф не  будет.  Пусть  выворачивается  сам.
Право же, это  будет  справедливо:  Ранненкампф  старайся,  спеши  ему  на
помощь, а Самсонов будет пожинать лавры победы, славу  себе  зарабатывать.
Нет уж, увольте!!! Самсонов... И фамилия неприличная для генерала.  В  1-й
армии, наверное, найдется сотня Самсоновых, и все - солдаты, от которых за
весту онучами воняет... Нет, тысячу раз нет,  он,  Ранненкампф,  знать  не
хочет  Самсонова,  он  презирает  его  и,  если  уж  говорить  откровенно,
ненавидит. И насколько Ранненкампфу известно, генерал Самсонов платит  ему
тем же.
     Ранненкампф, заложив руки за спину, прошелся по  комнате  и,  как  бы
отвечая генералу Жилинскому, произнес вслух:
     - Нет,ваше высокопревосходительство, не получится у нас с  Самсоновым
взаимодействия. Нет, не получится!..
     Подойдя ближе к двери, он вызвал адъютанта:
     - Передайте мое распоряжение -  дать  отдых  войскам.  Два  дня.  Нам
некуда спешить. После блестящей победы солдаты должны отдохнуть.



                                    13

     Не встречая особого  сопротивления,  русские  полки  6-го  армейского
корпуса,  входившего  во  2-ю  армию,  согласно  директиве  штаба   армии,
продвигались вглубь Восточной Пруссии, в направлении города Бишофсбурга.
     Но русская армия  двигалась  вслепую,  не  имея  представления  ни  о
составе немецкой армии, ни тем более о ее  расположении.  Разведовательные
сведения получали главным  образом  от  пленных  и  местных  жителей.  Оба
источника были весьма ненадежные.
     Тяжелые батареи двигались во  втором  эшелоне  частей.  Только  когда
корпус подошел к немецкому городку Ортельсбургу и  солдаты  наткнулись  на
укрепленные позиции немцев, командир 16-й  дивизии  генерал  Рихтер  решил
использовать тяжелые пушки.
     На ровной, как стол, местности  трудно  было  найти  скрытую  огневую
позицию для тяжелой батареи. Выехавший на разведку Зуев отыскал  небольшой
овраг, откуда брали глину для  кирпичного  завода,  расположенного  рядом.
Гаубицы, стрелявшие под большими углами возвышения, смогли расположиться в
этом узком, с крутыми берегами карьере. Командный пункт  Вася  наметил  на
заводской трубе. Отсюда открывался широкий вид во все стороны: влево из-за
леса  виднелся  Ортельсбург  и   блокпост   на   междуозерном   перешейке.
Просматривались и далекие  тылы  немцев,  где  были  видны  движущиеся  по
дорогам колонны войск и артиллерии, обозы, идущие к городку  и  движущиеся
из города железнодорожные составы  с  войсками.  Обнаружил  Вася  также  и
огневые  позиции  легких  немецких  батарей.  Наступающая  русская  пехота
окопалась перед немейкими укреплениями и блокпостом, который  был  центром
обороны в Междуозерье. Это укрепление надо  разрушить  во  что  бы  то  ни
стало.
     Ознакомившись с обстановкой, Борейко приказал Зуеву  пристреляться  к
блокпосту на шоссе. Взрыв первого же снаряда поднял к небу огромный  столб
черного дыма. Пехота сразу  насторожилась.  Она  еще  не  видела  действия
русских тяжелых батарей. Зашевелились и немцы. Для них тоже было  новостью
наличие  у  русских  тяжелых  орудий,  ставивших  под  угрозу   линию   их
укреплений.
     Несмотря на старания Зуева, прямого попадания в  немецкое  укрепление
не было.
     - Придется выкатить пушку  для  стрельбы  прямой  наводкой,  -  решил
Борейко.
     Но выкатить на руках тяжелое орудие было не  так-то  легко.  Пришлось
просить помощи у пехоты. С большим трудом  пушку  перетащили  по  ложбине,
укрывыясь холмами и кустарниками, подвезли ближе к цели.  Немцы  не  сразу
заметили это передвижение, и артиллеристы сумели навести  пушку  прямо  на
цель. Орудием командовал Трофимов,  а  Борейко  и  Зуев  с  наблюдательных
пунктов  следили  за  стрельбой.  Первый  выстрел  дал  промах   и   бомба
разорвалась где-то в районе Ортельсбурга, вызвав там пожар.
     Тут немцы заметили наконец гаубицу и начали ее усиленно обстреливать.
Появились раненые артиллеристы, Трофимов был контужен и потерял  сознание.
Около пушки его  сменил  Звонарев.  С  артурских  времен  он  не  был  под
артиллерийским и пулеметным огнем  и  неприятное  чувство  страха  холодом
наполнило душу. Как в Артуре, неожиданно около него вырос Блохин.
     - Тряхнем стариной, вашбродь?  -  весело  крикнул  он  прапорщику.  -
Помните, как на Залитерной да литере Б нас крыл япошка? Но ничего, уцелели
мы тогда! Не робь, номерки!..
     - Прямой наводкой, - раздался голос Звонарева, - огонь!
     Пушка с  грохотом  откатилась  и  тотчас  около  немецкого  блокпоста
взвился огромный фонтан черного  дыма  и  пыли.  Грохот  разрыва  был  так
оглушителен, что на мгновение солдаты остолбенели.
     - Рядом с немцем! Надо чуток левее..
     Вторая бомба попала перед самым немецким укреплением, взрывной волной
повредила броневой колпак. Немецкая пушка потеряла  способность  вращаться
по сторонам и ее снаряды теперь летели не причиняя вреда.
     - Давай, пали в свет божий, как в копеечку! - хохотнул Лежнев.
     Пехота с криком "ура" снова бросилась на штурм блокпоста.
     В это время неприятельский снаряд ударил в  орудие  и,  разорвавшись,
положил на месте всю прислугу. Чудом спасся Звонарев, отошедший  незадолго
до этого с биноклем в сторону. Еще не понимая, что произошло, он с  ужасом
смотрел на изорудованные, окровавленные тела людей, с которыми  он  только
что разговаривал и смеялся над шутками Блохина.
     "А Филя, где же Филя?" - холодея от мысли увидеть его убитым, подумал
Звонарев.
     Распростертая на земле фигура Блохина вдруг  зашевелилась.  Охая,  он
поднялся и начал клясть на чем свет стоит немцев.
     Звонарев, осмотрев орудие,  нашел  повреждения  и  приказал  откатить
пушку в тыл.
     Когда весть о потерях в тяжелой батарее  дошла  до  Кочаровского,  он
тотчас отправился под Ортельсбург, чтобы лично узнать все на месте.
     Участник японской войны в  Маньчжурии,  он  обладал  здравым  умом  и
быстро разобрался во всем происшедшем.
     - Вы, Борис Дмитриевич, опытный артиллерист, но  слишком  понадеялись
на подвижность наших неповоротливых пушек. Начальство приказало произвести
расследование. Меня и прислали сюда для этого - пояснил Кочаровский.
     - Если начальство так трясется над тяжелыми пушками, то  оставило  бы
их в Питере. Там они наверняка были бы целыми, - усмехнулся Борейко.
     - Остры вы на язык, господин штабс-капитан!
     Кочаровский  приказал   Звонареву   написать   подробный   рапорт   о
случившемся в бою и указать, какие необходимы исправления.
     Воспользовавшись этим, Звонарев изложил свои соображения по переделке
колес  и  устройства  уширителей  на  их  ободьях.  Полковник  внимательно
выслушал прапорщика и проговорил:
     - Америку открывать изволите,  господин  Звонарев!  Немцы  давно  это
придумали и пользуются такими  приспособлениями.  Поэтому  у  них  тяжелые
пушки могут идти наравне с конницей, а не только с пехотой,  по  пескам  и
болотам.
     - Почему же тогда у нас в армии не применяют уширителей? -  справился
Борейко.
     - Потому что  у  нас,  на  радость  нашим  врагам,  существует  некое
учреждение, именуемое Главным артиллерийским управлением, где застревают и
исчезают все, часто весма ценные и важные, проекты. Не знаю, сидят ли  там
просто дураки или изменники. Нет там уже генерала Белого! Сидят рутинеры и
чиновники! Поэтому я все беру на себя. Господин Звонарев, вы, как инженер,
сумеете рассчитать и применить на практике такие уширители. Вам помогут  и
артиллерийские техники, которые сидят у меня в управлении, -  распорядился
Кочаровский.
     -  Слушаюсь,  все  будет  исполнено  быстрейшим  образом!  -  заверил
Борейко.
     Уже стемнело, когда Кочаровский закончил свои  дела.  Отправляться  в
штаб было рискованно и полковник остался на батарее на ночь.
     За ужином он разоткровенничался и  стал  рассказывать  о  порядках  в
штабе армии:
     - Непосредственной связи штаба армии с корпусами у  нас  нет.  Только
ординарцы! Телефонного провода едва хватает до ближайших тыловых  пунктов.
Есть, правда, искровой телеграф с радиусом действия что-то  около  трехсот
верст. Но им пользуются только штабы армий и корпусов, а в дивизиях их уже
нет. Да и как пользуются - открытым текстом передают  все  распоряжения  и
приказы. Конечно,  их  принимают  в  первую  очередь  немцы!  Им  известны
буквально  все  наши  распоряжения.  Сведения  о  расположении  частей   и
получаемые нами приказы они тоже перехватывают. Короче, немцы воюют,  зная
все наши распоряжения, а мы, кроме слабых  и  путаных  сведений  армейской
разведки, ничего не имеем. Недавно штаб Брестской крепости, находящийся  в
глубоком тылу, предупредил Ставку верховного командования, что он свободно
принимает все  радиограммы  наших  штабов.  Так  вместо  благодарности  он
получил выговор за то, что занимается не своим делом.
     - Немцы ведь тоже пользуются радиограммами!
     - Но все они хорошо зашифрованы.
     - Почему же наши не прибегают к шифровке?
     - Оказывается, готовясь к войне, не  придумали  шифра  и  не  обучили
пользоваться им искровой телеграф, - пояснил Кочаровский.
     -  Это  просто  чудовищно!  Это   граничит   с   прямой   изменой   и
предательством! - покраснел от возмущения  Звонарев.  -  Да,  всего  можно
ждать, когда у нас в верховных штабах сидят  почти  сплошь  немцы!  Они  и
радеют фатерланду.
     - Русские дураки, сидящие в штабах, не менее опасны,  чем  шпилны,  -
отозвался Кочаровский. - Командующий нашей армией Самсонов - чисто русский
человек, но тоже не понимает, почему надо шифровать  все  радиограммы.  Не
мудрено, что всякие шпионы так и вьются вокруг штаба армии.
     - Это естественно, лучших шпионов,  чем  наши  бестолковые  и  глупые
штабы, и придумать трудно, - заметил Борейко.
     - Дело-то в том, что и шифры мало помогают. У немцев есть специальные
отделения  при  штабах  армии,  которые   занимаются   дешифровкой   наших
засекреченных  приказов  и  донесений.  Они  прекрасно  читают  все   наши
распоряжения, - пояснил полковник.
     - А кто мешает нашим  штабам  обзавестись  такими  же  отделениями  и
расшифровывать немецкие приказы? - спросил Звонарев.
     - Беда в том, что  в  мирное  время  об  этом  не  подумали  и  таких
шифровальщиков  у  нас  почти  совсем   нет.   Их   надо   было   готовить
звблаговременно. Моряки сумели  создать  такие  группы  и  недавно  удачно
разобрали важные прказы немцев. Но у  нас,  в  армии,  этого  еще  нет,  -
ответил Кочаровский.
     - Морской министр адмирал Григорович - мужик толковый! Мы  с  Сережей
знаем его по Порт-Артуру, а Сухомлинов  известен  лишь  как  лихой  гусар,
почти в шестьдесят лет женившийся на двадцатипятилетней  кокотке!  Правда,
она очень красива, - усмехнулся Борейко.
     - Говорят, она была причастна к шпионажу в пользу Австрии, когда жила
в Киеве, где и поймала Сухомлинова в свои сети, - заметил Звонарев.
     - Жена военного министра - шпионка? - изумился Кочаровский.
     -  А  императрица  Александра?  Чистокровная  немка.  Она   тоже   не
безупречна в этом отношении, - заметил Борейко.
     Кочаровский встал из-за стола и, поплотнее прикрыв дверь  в  комнату,
нагнулся к своим собосодникам и шепотом проговорил:
     - Недавно в одной листовке,  подброшенной  в  штаб  армии,  ее  прямо
называли  германской  шпионкой.  Правда,  это,  конечно,  социалистическая
пропаганда, но все же. Солдаты всему  этому  очень  верят  и  везде  видят
измену и шпионов, особенно, если говорить о генералах.
     - Грешным делом, я думаю примерно также, - тоже вполголоса проговорил
Борейко. - Как я могу верить какому-то Ранненкампфу,  если  его  настоящая
фамилия Эдлер фон Ранненкампф - немец из немцев, а стоит во  главе  Первой
армии? Он всеми помыслами всязан с Германией. А то возьмите нашу  гвардию.
Есть гвардейский конный полк. Почти все офицеры - бароны и  фоны,  имеющин
родню в Германии. Мне рассказывали про одного из них. Это полковник  барон
фон Притвиц Гафрон. Его родной дядя  командует  Восьмой  немецкой  армией,
находящейся в Восточной Прусии.
     - Неужели? - опять удивился Кочаровский.  -  Это  верно,  против  нас
немецкими  войсками  командует  генерал  фон  Притвиц  Гафрон.  Но  о  его
племяннике я ничего не слышал. Его надо  немедленно  убрать  с  фронта  на
Дальний Восток.  Там  он  не  сможет  вредить  нам,  -  горячо  проговорил
Кочаровский.
     - Вместо Дальнего Востока его назначили командовать  одной  из  наших
пехотных дивизий. Не мудрено, что в первом  же  бою  она  понесла  большие
потери, - усмехнулся Борейко.
     Наступило  молчание,  все  собеседники  были  потрясены  только   что
услышанным.
     - Как же при таких условиях воевать с  немцами?  -  глухо  проговорил
Кочаровский. - Как можно рассчитывать на победу, на успех?
     - Мы, правда, всего один день стояли под Вержбаловом, но слышали  там
рассказы наших солдат и офицеров о боях  под  Шталюпененом  и  Гумбиненом.
Ведь там, несмотря ни на что, мы вдребезги разбили семнадцатый  германский
корпус, который бежал с поля сражения вместе со своим командиром генералом
Макензеном,  считающимся  у  немцев  выдающимся  генералом,   -   напомнил
Звонарев.
     - Победили, как всегда не наши штабы и генералы, а русский  солдат  и
младший офицер. Как Суворов говорил, "русские всегда бивали прусских". Так
и теперь произошло, - проговорил Борейко.
     - Что правда, то правда! Наш солдат чудеса может творить, если суметь
к нему подойти и правильно им руководить в бою, - согласился  Кочаровский.
- Да, много вы мне наговорили неприятного...
     Вновь наступило молчание.
     - А знаете, господа, как вас зовут? - прервал молчание Кочаровский. -
Красная батарея! За ваше свободомыслие.
     - Совершенно  правильно  изволили  заметить,  господин  полковник,  -
отозвался Борейко. - Сегодня  вы  сами  видели  одно  из  орудий  батареи,
окрашенное кровью моих солдат и офицеров! Красный цвет - цвет  подвигов  и
геройства во славу родины.
     Кочаровский удивленно вскинул  глаза  на  штабс-капитана,  который  с
усмешкой глядел на своего начальника.
     - Прекрасный ответ! Я его обязательно повторю, когда буду докладывать
о вашей батарее генералу Самсонову. Убежден, что он будет доволен.



                                    14

     В  последующие  дни  русские  войска  продолжали   двигаться   вглубь
германской территории. Их встречали  опустевшие  хутора,  селения.  Жители
уходили, угоняя скот и унося все, что  было  возможно.  Оставались  только
цепные собаки. Голодные, одичавшие, они с лаем кидались на всех.
     Батарея Борейко находилась при 16-й пехотной  дивизии  и  Рихтер  уже
называл ее своей тяжелой артиллерией. Ей была придана полурота  одного  из
полков дивизии. Командир полка решил, что для такой цели наиболее подходит
последняя рота  в  полку  -  шестнадцатая,  где  обычно  находились  самые
низкорослые  и  малопригодные  к  строю   солдаты.   Рослые   артиллеристы
презрительно называли их  "крупой".  Командовал  ротой  невысокого  роста,
кругленький, буро-красный от загара капитан Хоменко. Он ехал  на  какой-то
сивой кавурке, все время подгоняя  своих  солдат,  отставших  от  батареи.
Обливаясь потом, в промокших на спинах рубашках, пехотинцы  выбивались  из
сил.
     Заметив это, Борейко разрешил шинельные скатки и вещевые мешки пехоты
положить на лафеты орудий. С огромной радостью  солдаты  сбросили  с  себя
тяжелую амуницию и сразу бодрее зашагали рядом  с  орудиями.  Их  командир
поблагодарил Борейко за дружескую помощь в походе.
     - Теперь мои орлы любого немца отгонят.
     Капитан оказался разговорчивым и сообщил, что всего  три  недели  как
призван из запаса,  а  до  того  был  управляющим  имением  в  Воронежской
губернии.
     -  Едва  успел  убрать  хлеб,  обмолот  уже  начался  без   меня,   -
словоохотливо рассказывал он.
     На привалах капитан Хоменко собирал оставшиеся  после  жатвы  колоски
хлеба, растирал их между пальцами. Глаза его, выцветшие и чистые, делались
добрыми и печальными. Когда набиралась горстка ржаных зерен, желтых,  чуть
сморщенных, он опрокидывал их в рот и долго жевал, чуствуя родной  привкус
хлеба. Вокруг Хоменко собирались солдаты и слушали его тихие, неторопливые
объяснения. За разговорами солдаты забывали о войне.
     Хотя впереди шли пехотные полки со своей легкой артиллерией и  только
после них, во втором эшелоне, двигались  тяжелые  батареи,  тем  не  менее
нет-нет да и раздавались по  сторонам  дороги  одиночные  выстрелы  и  над
головами посвистывали неизвестно откуда прилетевшие пули.
     На  ночь  расположились  бивуаком  на  окраине  городка  Щепанкена  и
выставили усиленное охранение во избежание внезапного нападения.
     Утром в Щепанкен прибыл Кочаровский.  Рассказывая  различные  штабные
новости, полковник с сокрушением поведал о вражде  между  Ранненкампфом  и
Самсоновым. Началась она еще в японскую войну.
     Теперь Ранненкампф сводил старые счеты. Он  задержал  на  трое  суток
свою наступающую на запад 1-ю