на войне.
     - Ну и ну! - проговорил Блохин, плюнул и зло выругался. -  Сейчас  бы
пушку да прямой наводкой по этой сволочи.
     - Братцы, тикать надо, - взмолился Лежнев. - А то, неровен час, и  мы
застрянем у немца.
     Было необычно тихо. Перестрелка  прекратилась.  Уставшие  от  боев  и
бессонницы солдаты бросали ненужные им более  винтовки  на  землю  и  сами
валились на траву.  Артиллеристы  потихоньку  стали  отходить  в  лес,  но
неожиданно натолкнулись в темноте на немецких солдат.
     - Цурюк! - услышали они команду.
     - Попались, - произнес Лежнев и громко выругался. - Они  уже  оцепили
лес.
     Немцы заставили артиллеристов сдать им  лошадей,  отобрали  оружие  и
погнали к стоящей толпе обезоруженных солдат. Стало ясно, что уйти  отсюда
будет не так-то легко, как казалось сначала.
     - Падай на землю и выбирайся к ржаному полю, пока темно, а там  видно
будет, что делать дальше, - распорядился Блохин.
     Немцы  теперь   обходили   поляну,   освещая   землю   электрическими
фонариками. Солдат они сгоняли в одно место, офицеров - в другое.
     Разведчики  поползли  туда,  где  было  меньше  солдат  с   фонарями.
Постепенно они углубились в лес и стали действовать смелее.
     Миновав лес, артиллеристы очутились на еще не сжатом  ржаном  поле  и
уже спокойно, во весь рост, двинулись вперед, останавливаясь,  лишь  когда
раздавались окрики немецких солдат. Отзывался  Зуев.  Обычно  справлялись,
какого они полка и какой дивизии. Еще в штабе Зуев узнал, что против 13-го
корпуса действует 36-я германская дивизия в составе трех пехотных полков -
106-го, 107-го и 108-го. На вопрос о том, какого  они  полка,  Вася  бойко
называл номер одного из этих полков и заявлял, что они  ищут  обоз  полка,
чтобы  хоть  немного  перекусить.   Для   маскировки   разведчики   надели
подобранные по дороге немецкие каски с шишаками. Немцы в темноте принимали
их за своих и сочувствовали, так как сами тоже были  голодны.  Они  охотно
указывали, где находятся полковые обозы дивизии.
     Отойдя несколько километров от злополучного леса,  где  Клюев  сложил
оружие, разведчики напрямик пошли на юг, ориентируясь по заревам  пожаров.
Перед рассветом они были уже в двадцати километрах от места сдачи.  Немцев
нигде  не  было  видно,  и,  выйдя  на  шоссе,  артиллеристы  зашагали  по
направлению к русской границе.
     К  полудню  их  нагнал  большой  отряд  пехоты,  среди  которого  шло
несколько артиллерийских запряжек, две пушки с зарядными  ящиками.  Кто-то
из солдат узнал разведчиков и подошел к ним.
     - Где ваши лошади и оружие? - справлялись они.
     - Немцам подарили в придачу с генералом Клюевым и другими генералами,
- отвечали артиллеристы. - Где штабс-капитан?
     - Впереди! Геройский командир провел нас у немцев  под  носом,  почти
без боя. Мы захватили немецкие обозы, разжились галетами и шнапсом.
     На  привале  артиллеристы  прошли  в  голову  колонны   и   разыскали
Енджеевского.
     - Здорово, орлы! - насмешливо приветствовал их штабс-капитан. - Коняг
своих пропили, что ли, заодно с оружием и шинелями?
     - Немец все отобрал, как забрал нас в плен, - пояснил Блохин.
     - Эх вы, растяпы! Я без малого с целым  полком  и  батареей  ушел  от
немцев. Вы замешкались, что ли, на лесной поляне?
     - Захотели посмотреть, как русские генералы в плен сдаются.  Тут  нас
немец и застукал, - ответил Зуев и подробно рассказал о пережитом.
     - Ну как такую сволочь,  как  Клюев,  не  пристрелить  на  месте?!  -
возмутился Енджеевский. - Хотя бы вы догадались это сделать.
     - Немец дюже охранял их  превосходительств.  Ведь  ему  будет  лестно
показывать наших пленных генералов своим. Вот, мол, посмотрите,  какие  мы
герои, сколько русских генералов сразу забрали. Есть чем немцу  гордиться!
Генерал рыба большая и важная, не всякий день такую  поймаешь,  -  ответил
Блохин.
     - Вы, я вижу, Филипп Иванович, по-прежнему остры на язык, - улыбнулся
Енджеевский.  -  Сейчас  в  разговоре  со  мной  это   можно,   а   вообще
остерегайтесь! Есть тайный приказ  всех  революционно  настроенных  солдат
отправить в самые опасные места в бою, - предупредил Енджеевский.
     К вечеру подошли к русской границе и вздохнули свободнее. Помощь была
уже под рукой.
     Артиллеристы стали разыскивать солдат из 6-го корпуса.  Из  рассказов
солдат узнали, что командир  15-го  корпуса  генерал  Мартос  тоже  сдался
немцам, примерно при таких же обстоятельствам, как и Клюев. С ним  сдались
почти все генералы его корпуса.
     Постепенно вырисовывалась картина полного разгрома 2-й русской армии.
     Где находился сам командующий армией генерал  Самсонов  и  его  штаб,
никто не знал. Солдаты упорно говорили, что и он находится в плену  вместе
со всем своим штабом.
     Ходили самые панические слухи о приближении немцев к русской границе.
Едва перейдя реку Нарев,  отряд  Енджеевского  получил  приказ  немедленно
окопаться на ее южном берегу и не допустить переправы немцев через реку.
     Случайно Енджеевскому удалось наткнуться на полевое казначейство 6-го
корпуса и узнать о местонахождении штаба корпуса.  Но  найти  его  удалось
только к вечеру.
     В штабе ничего не знали о  сдаче  в  плен  13-го  и  15-го  армейских
корпусов и о судьбе генерала Самсонова и  его  штаба.  Выслушав  сообщение
разведчиков, командир корпуса генерал Благовещенский набожно перекрестился
и поблагодарил бога за то, что его корпус благополучно ушел  из  Восточной
Пруссии, и приказал штабному попу служить благодарственный молебен.
     - Хорош бы я был, если  б  выполнил  приказ  Самсонова  наступать  на
Ортельсбург на помощь 13-му корпусу. Сидел бы  сейчас  в  плену  вместе  с
Клюевым и Мартосом, - облегченно говорил генерал.
     -  Быть  может,  тогда  и  Клюев   не   попал   бы   в   плен,   ваше
высокопревосходительство, сил у германцев было очень немного! Иначе мы  не
смогли бы прорваться сюда, - заметил Зуев.
     -  За  такие   речи   следует   расстреливать!   -   бешено   крикнул
Благовещенский, суя в лицо Зуеву свой волосатый кулак, но, заметив пестрые
канты вольноопределяющегося на погонах ВАси, генерал заметно сбавил тон. -
Вы слишком смело рассуждаете о таких вещах, в которых мало что  понимаете,
господин вольноопределяющийся!
     Не найдя своего начальства, артиллеристы решили с утра идти в  Ломжу,
где ремонтировались потрепанные  в  боях  батареи  тяжелой  артиллерийской
бригады.
     Утром стала известна потрясающая новость - прибыли остатки штаба  2-й
армии Самсонова:  начальник  штаба  армии,  генерал  Постовский  и  другие
офицеры. Им удалось прорваться через немецкие  части  и  лесами  дойти  до
Каролиненгофа, но тут в темноте исчез генерал Самсонов. Скорее всего можно
было предположить, что он попал в руки немецких дозоров, ведущих  разведку
по дорогам в лесной полосе. До рассвета искали  Самсонова,  но  так  и  не
найдя, отправились дальше.
     - Значит, еще одним генералом  больше  попало  в  руки  немцев!  -  с
возмущением говорил Енджеевский. - Воображаю, какая у них теперь  радость,
одних генералов забрали что-то свыше  двадцати.  И  генералы  все  высшие:
командиры корпусов, а теперь даже и командующий армией.
     - Неужели их не будут судить по возвращении из плена? - спросил Зуев.
     - Ворон ворону глаз не выклюет. Генерал генерала не засудит, - мрачно
отозвался Стах.
     - Вот если бы расстреляли по суду  Стесселя  и  компанию,  то  другим
генералам было бы неповадно сдаваться в плен! - решил Блохин.
     Весть об исчезновении Самсонова породила ряд слухов.  Солдаты  упорно
твердили, что он сам сбежал к немцу, заранее договорившись с ним  о  сдаче
своей армии.
     -  Судить  его  у  немца  не  будут,   только   спасибо   скажут   за
предательство. Харч положат ему генеральский. А до конца войны  еще  много
воды утечет, - рассуждали они.
     Многие чины  штаба  Самсонова  были  убеждены,  что  генерал  не  мог
пережить такого позора, как разгром его армии, и покончил с собой. Но  эта
версия не пользовалась  успехом.  Зная  Самсонова  ближе  других,  генерал
Постовский уверял, что сдаться в плен Самсонов не мог.
     - Не в его характере. Это рыцарь воинской чести, - уверял он.
     Общее  настроение  в  штабе  было   угнетенное.   Ждали   дальнейшего
наступления немцев из Пруссии. Готовились к обороне  водного  рубежа  реки
Нарев.
     Батарея Борейко получила приказ сосредоточиться у станции Остроленка.
Ходили слухи, что и  тут  она  задержится  недолго.  Скорей  всего,  будет
отправлена в Варшаву, где можно заняться  наконец  основательным  ремонтом
материальной части.



                                    19

     В район Остроленки, крупного железнодорожного узла,  стягивались  все
части, уцелевшие после разгрома 2-й армии.
     Около  станции  образовался   целый   вренный   городок   -   пехота,
интендантство,  госпитали,  артиллерия.  В   здании   бывшей   прогимназии
расположились штабные учреждения армии. Грозные  события  последних  дней,
как черные злые тучи, прижали  людей  к  земле.  Сутолока,  неразбериха  в
частях и штабах усиливали состояние уныния и растерянности. Подсчитывались
потери. Слухи, потихоньку передававшиеся из уст в уста, рисовали  страшную
картину. Германское радио открытым текстом  передало  сообщение  немецкого
главного командования о параде  в  Берлине.  По  Унтер  ден  Линден  перед
ликующей немецкой толпой строем прошли около ста тысяч пленных.  Во  главе
колонны шли  двадцать  русских  генералов,  за  ними  безоружные  полки  с
приспущенными до земли знаменами.  Двенадцать  знаменщиков  несли  знамена
различных  полков.  Их  провели  мимо  королевского  дворца  Кайзергофа  и
Вильгельм II в окружении своей свиты с балкона наблюдал за этим шествием.
     Шептали обыватели, с круглыми от страха глазами:
     - Говорят, в них бросали тухлыми яйцами...
     - Гнилыми помидорами...
     - Улюлюкали...
     - Ужас, ужас! - И старушки набожно крестились.
     К вечеру в штабе армии стали известны  предварительные  итоги  потерь
2-й армии Самсонова. Помимо Енджеевского, вышли из окружения еще несколько
групп. Всего около  двадцати  тысяч  солдат  и  пятисот  офицеров  да  два
генерала из штаба. Убитых насчитали до тридцати  тысяч.  Итого,  пятьдесят
тысяч человек. Немцы не могли взять в плен  больше  пятидесяти  тысяч,  из
которых половина была раненых. Пушек всего в  армии  было  около  трехсот.
Семьдесят сохранилось. Значит, взяли немцы не пятьсот, как они сообщали, а
не более двухсот тридцати, из них много побитых. Такова  истинная  картина
победы немцев.
     - Нельзя сказать, чтобы и это было очень утешительно.  Если  бы  наши
генералы, вместо сдачи в плен, подумали о том, как выйти из окружения,  то
никакой бы катастрофы не было, - заметил Борейко.
     Блохин с интересом прислушивался к разговорам, которые  велись  среди
солдат.  Его  умные  глаза-щелочки  прятались   под   нависшими   бровями,
обветренные губы кривила злобная усмешка. Уж кто-кто, а он  знал,  что  за
житье на чужбине, в плену. "Немец даром хлебом кормить не будет. Все  жилы
вытянет... Пятьдесят тысяч человек, ружья, пулеметы, пушки - целая  армия.
И с этими силами не выдюжить? Сдаться в плен? А все почему?  Кто  виноват?
Солдаты? Нет! Виновники налицо - двадцать  генералов.  Все  в  крестах,  в
орденах. На парадах они ходили героями, а как пришлось  туго,  так  они  и
запросили пардону, кишка оказалась тонка.  Вот  и  Лежнев  вчера  ругался.
Молодой  еще  парень,  а  разбирается.  "Лучше  бы,  -  говорит,  -   этих
генеральчиков до войны всех перестрелять". Дождуться  и  остальные  своего
часа - переведем, как гнилую падаль. Навязались нам на шею!"
     Блохин понимал, что материал, который он собрал, ценен,  интересен  и
очень важен. Он знал: отправь  его  в  Питер,  здорово  пригодиться  Ивану
Герасимовичу. Но с  переходами  и  походами  последних  дней  трудно  было
связаться со своими людьми.
     Очень надеялся он на сегодняшний день. Вчера Звонарев получил  письмо
от Варвары Васильевны. Она,  между  прочим,  сообщала,  что  в  Остроленке
расположился походный лазарет и он, Блохин, сможет навестить там их старую
знакомую Блюмфельд. Наконец-то он получит весточку от  друзей,  советы,  а
может и еще кое-что. И сам передаст письмо. Он подробно  описал  все,  что
слышал и видел собственными глазами.  Товарищ  Клава  из  этого  материала
составит замечательную листовку.
     Поджидая  Васю  Зуева,  с  которым  они  должны  были  отправиться  в
госпиталь, Блохин почистился, надежнее запрятал письмо.
     В госпитале, который помещался в местной больнице, Блохин  без  труда
разыскал врача Блюмфельд. Она вышла  к  ним  из  перевязочной,  маленькая,
худенькая, в белом халате и косынке. Ее близорукие, черные навыкате  глаза
устало прищурились. Она молча пожала руку  Блохину.  Добрая  улыбка  сразу
изменила ее уставшее некрасивое лицо,  сделала  его  удивительно  милым  и
молодым.
     - Вас, Вася, невозможно узнать! -  сказала  Блюмфельд,  пожимая  руку
Зуеву, с удивлением его разглядывая. - Этакий молодец вымахал!  Чтобы  вам
не было скучно, я приготовила вам  сюрприз.  Сейчас  увидите  кое-кого  из
старых артурских друзей. Аннушка, -  обратилась  она  к  проходившей  мимо
санитарке, - позовите сестру Акинфиеву. Скажите, что ее  ждут  в  приемном
покое. Да, да, Надя Акинфиева, вы угадали. Ну вот,  я  же  знала,  что  вы
обрадуетесь. Потолкуйте с ней, а я тем временем уведу Филиппа Ивановича  к
себе. У нас, к сожалению, очень мало времени и очень много дел.
     В штабе армии Борейко вручили пакет  от  полковника  Кочаровского:  в
связи  с  предстоящей  переброской  на  другой   участок   фронта   срочно
доукомплектовать  личный  состав  батареи.  Пополнить  запасы   фуража   и
продовольствия.  Борейко  сокрушенно  вздохнул:  его  вновь  ждали  бои  с
интендантами, писарями, всяким  штабным  мелким  начальством.  Признаться,
такие сражения для него были  куда  неприятнее,  чем  штыковая  схватка  с
врагом.
     Но  делать  было  нечего.  Приказ  есть  приказ.  Прихватив  с  собой
Звонарева, Борейко отправился на сборный пункт,  куда  прибывали  маршевые
роты. В списках маршевой роты  ему  в  глаза  бросилась  знакомая  смешная
фамилия - Заяц,  к  тому  же  этот  солдат  был  из  запасных  квантунской
артиллерии.
     "Что за черт! - подумал Борейко. - Ужели это наш Зайчик с  Утеса?  Не
может быть, чтобы у Зайца были однофамильцы".
     Прибывшие солдаты маршевой роты были собраны на дворе.
     - Здорово, герои! - подошел к ним Борейко. - Вы и есть 117-я маршевая
рота? Где ваш командир?
     - Так точно, мы и есть  117-я  маршевая.  Командир  у  нас  прапорщик
Полукотов, вон в холодке сидит, чаем прохлаждается, - показали солдаты.
     Борейко послал Звонарева к Полукотову с просьбой выделить нужных  ему
солдат.
     Прапорщик срывающимся голосом стал вызывать солдат по списку. В строю
не оказалось только Зайца.
     - Сбежал-таки! Два раза по дороге убегал, но его ловили и  возвращали
в маршевую роту, - уныло проговорил Полукотов.
     Борейко пошел к этапному коменданту заявить  о  побеге  Зайца,  когда
неожиданно перед ним выросла щуплая фигурка и,  вытянувшись  по-строевому,
отрапортовала:
     - Канонир Заяц в ваше распоряжение прибыл.
     - Где это ты, курицын сын, пропадал, что тебя пришлось разыскивать? -
набросился штабс-капитан на солдата.
     - Я, вашбродие, думал, что опять попаду к  какому-нибудь  прапору  из
мордобойцев. Они забили вконец! Потому и бегал. А как увидел вас, со  всех
ног бросился. С вами готов в огонь и воду, куда прикажете, - ответил Заяц.
     - Чем же ты,  Зайчик,  занимался  все  эти  годы?  -  поинтересовался
Борейко.
     - Был антрепренером, - с чувством  собственного  достоинства  ответил
солдат.
     - То  есть  как  -  антрепренером?  Директором,  что  ли,  театра?  -
переспросил Борейко.
     - Так точно, ваше благородие. Вы не смейтесь. Моя бедная старая  мама
тоже сначала смеялась. "Что с тебя взять, - говорила мама,  -  ты  бедный,
слабый еврей. Куда ты лезешь в театр? Шил бы лучше хорошие сапоги, как наш
сосед Ицик. Над ним никто не смеется. Ему за работу платят хорошие гроши".
А мама у меня умная женщина,  она  не  желала  своему  единственному  сыну
несчастья. Я ее не  послушал  и  она  оказалась  права  -  надо  мной  все
смеялись. Но люблю, когда люди смеются, - что с них взять, если им весело?
Набрал я в  Свенцянах  хороших  парней  и  девчат  и  начал  представлять.
Поначалу и разгоняли нас и даже однажды побили в полицейском  участке.  Но
потом как-то стало легче - видно, махнули на нас рукой.
     - Почему же ты не носишь свой крест, которым тебя наградили в Артуре?
- спросил Звонарев.
     - Отобрали его у меня, как  только  я  пришел  к  уездному  воинскому
начальнику.
     - Под суд, что ли, попал? Без суда крест отобрать нельзя.
     - Какие там суды! Увидел  воинский  начальник  на  мне  крест  и  как
заорет: как ты смел, такой-растакой, на себя Георгиевский крест  нацепить?
Я ему докладываю: вашбродие, так, мол, и так, награжден в Артуре  за  свои
подвиги против японцев. А он: "Того не может быть,  чтобы  ты  подвиг  мог
совершить! Есть у тебя бумаги на крест?" Я  ему  показал  приказ  генерала
Белого о моем награждении, подписанный самим Стесселем. Так  начальник  не
поверил, забрал крест и бумаги, говорит, на проверку. Только я их и видел.
Так я и остался без креста, - печально закончил свой рассказ Заяц.
     - Не горюй, Зайчик! Найдем тебе крест! Мы тебя в обиду  не  дадим,  -
сказал Звонарев, прикалывая Зайцу георгиевскую ленточку, взятую у Блохина.
     На батарее их дожидались вернувшиеся  из  госпиталя  Блохин  и  Вася,
раскрасневшийся, с блестящими, взволнованными глазами.
     - Где же вы запропастились? - накинулся Вася на вошедших в  небольшую
комнату, где квартировал  Борейко.  -  Дядя  Сережа,  вы  не  можете  себе
представить, кого я видел сейчас.
     - Нет, друг мой, - пробасил Борейко. - Удивлять вас будем мы.  Ну-ка,
Зайчик, два шага вперед. Прошу любить и жаловать - Заяц  с  Электрического
Утеса, отчаянный герой и самый находчивый человек на свете.
     Блохин разинул рот от удивления:
     - Вот так фокус! Живой Заяц собственной  персоной!  Откуда  ты,  друг
милый?
     Заяц вытянулся по стойке "смирно" и, лукаво поблескивая своими карими
глазами, доложил:
     - Прибыл в ваше  распоряжение  как  пополнение.  А  то,  говорят,  вы
потеряли много генералов.
     Хохот покрыл его слова. Пока все шумно рассаживались за неприхотливый
солдатский обед, Вася отозвал Звонарева в сторону.
     - Я лопну от нетерпения, если не расскажу вам, кого я  только  сейчас
видел.
     - Помилуй, Вася, не надо. Некому убирать, много  будет  всякого...  -
улыбаясь, проговорил Звонарев. - С тобой и впрямь что-то стряслось.  Глаза
блестят и веснушек вроде стало меньше. Уж не влюбился ли, часом, или нашел
генерала Самсонова?
     - Дядя Сережа, не смейтесь. Я видел Надю Акинфиеву,  -  выпалил  Вася
одним духом. - Теперь я посмеюсь над вами. Ну и вид у вас!
     Звонарев широко раскрытыми глазами смотрел на Васю. Не может быть! Та
Надя, милая, славная Надя, что была его юношеской  мечтой  в  Порт-Артуре,
что заставляла сильнее биться его сердце! Это просто чудо! Где она?  Какая
она? Почему она здесь?
     И сразу вспомнилась ему Надя в тот далекий артурский вечер, когда  он
постучался в ее домик, - в  легком  розовом  кимоно  с  открытыми  нежными
смуглыми руками, вся розовая, ароматная, желанная...
     - ... она спрашивала о вас, - услышал он голос Васи. -  И  какая  она
красавица! Я погиб, дядя Сережа. Честное слово, я погиб. Как  взглянул  на
нее, так сразу понял, что погиб.
     В комнату вошел поручик Трофимов. Увидя компанию обедающих, он  криво
усмехнулся и, обращаясь к солдатам, презрительно бросил им:
     - А ну катитесь отсюда подобру-поздорову.