два летчик оказался над немецкими укреплениями,  как  его  встретили
огнем  многочисленные  зенитные  батареи.  Вокруг  самолета  то   и   дело
появлялись белые клубки разрывов германских снарядов.
     - В такой обстановке, когда вокруг ежеминутно рвуться снаряды,  очень
трудно  вести  наблюдение  за  наземными  целями,  -  проговорил  Борейко,
пристально наблюдавший в бинокль за самолетом.
     Летчики,  тоже  наблюдавшие  за  самолетом,  не   проявляли   особого
волнения:
     - Вероятность попадания из зенитной пушки по самолету  незначительна.
Гораздно  страшнее,  когда  в  воздухе  появяться   немецкие   истребители
"юнкерсы". Они быстроходней и маневренней наших и,  конечно,  легко  могут
нагнать и побить наш самолет.
     Но вот на горзонте появилась  едва  заметная  точка.  Летчики  тотчас
заволновались.
     - Два "юнкерса" идут  наперерез  нашему  "ньюпору".  Надо  немедленно
возврращаться.
     Борейко в бинокль наблюдал за продолжающимся полетом Али Ага. Самолет
резко повернул в сторону своих войск, круто пошел на  снижении,  но  немец
его быстро нагонял. С замиранием сердца следили с земли за происходящим  в
воздухе. Неожиданно  где-то  рядом  раздались  частые  и  резкие  пушечные
выстрелы. Вокруг "юнкерсов"  появились  плотные  дымки  разрывов  зенитных
снарядов. "Юнкерс" перестал снижаться и сбросил сразу несколько осколочных
бомб. Они упали невдалеке от самолета, идущего на посадку.
     Прийдя в себя после полета, Шихлинский принялся нанситьна  карту  все
замеченное с воздуха.
     - Наблюдать с самолета очень  трудно.  Я  многого  не  рассмотрел.  В
общем, у немцев три рубежа обороны. Один по самой  реке  с  шестью  рядами
проволоки, с версту за ними - второй рубеж с  четырьмя  рядами  проволоки.
Видимо, этот рубеж послабее. И за ними верстах  в  трех  еще  один  рубеж,
очень сильный, в десять рядов проволочных заграждений, с сильно  развитыми
узлами обороны. Пробраться через эту укрепленую  полосу  нелегко.  Тяжелые
батареи своим огнем смогут разрушить только первый рубеж, от силы  второй,
а до третьего им не добросить своих снарядов. Расход боеприпасов,  конечно
будет очень велик. Данные воздушноы разведки  нодо  уточнить  и  дополнить
разведкой наземной. Должен сказать, что к немцам в этом районе  все  время
подходят войска. Тыловые станции забиты эшалонами. Очевидно, враг  ожидает
нашего удара в этом районе, - закончил Али Ага.
     - сегодня  или,  самое  позднее  завтра  мне  надо  будет  лететь  на
дополнительную разведку,  -  произнес  Борейко,  подводя  итог  сообщениям
Шихлинского.
     Генерал  указал  на  карте  несколько  мест,  где,  по  его   мнению,
находяться тяжелые немецкие батареи.
     - Видите небольшой лесок? К нему специально проведена дорога  Там-то,
по всей видимости, и расположены тяжелые батареи Этот лес надо  обстрелять
химическими снарядами. В лесу газ здерживаеться, и при наличии  восточного
ветра  можно  будет  попотчевать  немцев  их  же  оружием.   Только   надо
предупредить пехоту, чтобы она не сунулась в лес и не потравилась  там,  -
наставлял генерал своих подчиненных.
     Еще  с  утра  Вася  отправился  в  пехотные  окопы   для   детального
ознакомления с вражескими  огневыми  точками  и  узлами  сопротивления.  в
окопох он связался с  пехотным  начальством  и  постарался  вместе  с  ним
выяснить, что же следует разрушать в первую голову. На переднем  крае  шла
смена  частей,  второочередные  дивизии  сменялись  гвардейскими  полками,
которым предстояло штурмовать немецкий рубеж обороны.
     Борейко хмуро следил за  происходящим.  Он  сознавал,  что  предстоит
страшная  бойня  при  неподготовленном  штурме   прекрасно   оборудованной
немецкой обороны. Тысячи людей зря обрекались  на  гибель  и  увечья  ради
прихоти безмозглых генералов. Подполковник считал,  что  его  нравственная
обязанность - приостановить предстоящее избиение тысяч людей.
     "Полечу на разведку сам, выясню то, что не увидел  Шихлинский.  Точно
подсчитаю необходимый расход снарядов. Выясню,  выдержат  ли  пушки  такую
канонаду, и доложу самому высшему  начальству,  если  понадобиться,  пошлю
рапорт прямо в Ставку верховного. Если царь ничего не понимает  в  военном
деле, то у него ведь  есть  начальник  штаба  генерал  Алексеев,  говорят,
толковый человек, сведущий в военных  вопросах.  Он  поймет,  какую  бойню
готовят гвардии на Стохроде", - решил Борейко.
     Предварительно Борейко вместе с пилотом обстоятельно  изучили  карту,
где  предстояло  лететь,  пометки  Шихлинского.  Наконец  был  дан   старт
самолету.
     С запада плыли низкие дождевые тучи. Предстояло лететь  на  небольшой
высоте, и легко было  прятаться  в  облаках.  Самолет  медленно,  пологими
виражами набирал высоту. На высоте восемьсот метров вошли в облака и взяли
курс  на  запад.  Через  несколько  минут  оказались  уже  над   вражеской
территорией. Борейко стал всматриваться в хорошо видимые германские окопы.
Сделав еще несколько виражнй, самолет пощел на посадку.
     Али  Ага  поджидал  на  аэродроме.  Теперь   они   вдвоем   принялись
разглядивать  карту.  Борейко  удалось  значительно  уточнить  сведения  о
расположении германских батарей.
     Подоспевший  Зуев  дополнил  данные  воздушной   разведки   наземными
наблюлениями за  передним  краем  германской  обороны.  Теперь  надо  было
подсчитать необходимый расход снарядов для штурма вражеских узлов обороны.
Подсчеты показали, что требуеться не меньше тысячи тяжелых снарядов, чтобы
гарантировать пехоте захват первой полосы вражеских позиций.
     - У нас имееться тысяча двести снарядов  крупного  каллибра.  Но  это
весь наш боевой комплект. Кроме того, наши пушки могут выдержать всего  по
сто выстрелов. Следовательно, орудия будут стрелять на пределе  прочности.
И самое главное:  даже  при  таком  большом  расходе  снарядов  у  немцев,
вероятно, уцелеют одиночные огневые точки, и атакующие наши части  понесут
неисчислимые потери, - предупреждал Борейко.
     - Но как эту очевидную истину втолковать  в  генеральские  головы?  -
ответил Шихлинский.
     - Отправимся вместе в штаб гвардейского отряда, постараемся  повидать
начальника штаба бывшего командира преображенцев графа Игнатьева. Авось он
нас поймет и зря не бросит полки в атаку, - предложил Борейко.
     - В гвардейском штабе, как нигде в другом  месте,  все  стремяться  к
наградам и очень мало думают о потерях, - усомнился Шихлинский.
     - Пятнадцатого июля день  именин  генерала  Безобразова.  Его  обычно
поздравляет  сам  царь.  Вот  и  хотят  ответить  на   поздравление   царя
поздравлением о победе доблестной царской  гвардии.  Видите,  предлог  для
штурма весьма важный, - усмехнулся Али Ага.
     - Это просто чудовищно!  -  возмутился  Борейко.  -  Ничем  не  лучше
распутиновщины. Чую, ой чую - скоро кому-то отольються вдовьи слезы.



                                     29

     Подъехал Рейн, его тут же ввели в курс всех дел и  попросили  принять
участие в составлении докладной записки в гвардейские штабы.
     Только к утру была закончена подробная докладная записка.  Вывод  был
единственный: наступать при нынешних условиях на укрепленую позицию немцев
нельзя.
     Зуев,  который  активно  учавствовал  в  общей  работе,  не  замедлил
поделиться выводами записки с Блохиным, а  тот  пообещал  сообщить  о  ней
солдатам гвардейских полков:
     - Пусть солдатики себе  на  ус  мотают,  что  начальство  готовит  им
массовое истребление.
     С утра Шихлинский, Рейн и Борейко в сопровождении Зуева направились в
штаб гвардии, расположенный невдалеке  от  станции  Рожище,  километрах  в
пятнадцати от переднего края обороны. Там  они  неожиданно  встретились  с
Кочаровским, приехавшим проведать сына. Его тоже пригласили на предстоящее
совещание, которое должно было решить, когда  и  какими  силами  атаковать
немцев на Ковельском направлении.
     Артиллерийское  начальство  гвардии  собралось  в   просторном   зале
помещичьего дома. Докладывал Борейко, а уточнять его  доклад  должны  были
Шихлинский и Кочаровский.
     Вскоре  на  заседание  пришли  начальник  штаба  и  сам   командующий
гвардейским отрядом генерал Безобразов. На стене  висела  подробная  карта
района будущих боев.
     Борейко очень сжато доложил обстановку на участке,  где  должны  были
развернуться наступательные бои,  ознакомил  присутствующих  с  положением
тяжелых  батарей,  их  боеснабжением,  состоянием  материальной  части,  с
результатами воздушных и наземных разведок. Общий вывод, к которому пришел
Борейко, был тот, что при  наличных  артиллерийских  средствах  разрушение
всей полосы германских укреплений невозможно и  атака  неизбежно  потерпит
кровавую неудачу.
     Это  заключение  вызвало  всеобщее  возмущение.   Посыпались   весьма
нелестные реплики в адрес Борейко,  который-де  недостаточно  компетентен,
чтобы решать вопрос, быть или не быть наступлению.
     - Прикажут, и полки пойдут в атаку! - упрямо  твердили  представители
гвардейского штаба.
     - Пойти-то пойдут, но атака захлебнеться. Германского рубежа  они  не
преодолеют. Потери будут  исключительно  велики  и  ни  в  какой  мере  не
оправдают достигнутых результатов, - предупреждал Борейко.
     - Подполковник, очевидно,  не  представляет  себе,  на  что  способна
русская гвардия.
     - Зато я хорошо  представляю,  что  значит  идти  безоружными  против
сильно  укрепленных  позиций  врага,  который  более   полугода   создавал
оборонительный рубеж на Стоходе, - твердо и спокойно говорил Борейко.
     Шихлинский и Рейн поддержали заключение Борейко. Это привело  штабных
работников в замешательство.
     - Что, по вашему мнению,  господа  тяжелые  артиллеристы,  нужно  для
преодоления  вражеского  рубежа  обороны?  -  спросил  Безобразов,   молча
слушавший доклад и возникшие после него споры.
     - Отложить наступление до первого августа,  подвезти  не  менее  двух
тысяч тяжелых снарядов и сосредоточить в этом районе еще два-три дивизиона
мощных орудий - одиннадцати- или двеннадцатидюймового калибра, - советовал
Борейко.
     - Без одобрения  Ставки  верховного  главнокомандуещего  это  сделать
нельзя, - сказал Безобразов.
     Поскольку Шихлинский на этом собрании был представителем  Ставки,  то
ему было поручено немедленно отбыть в Могилев, где  находилась  Ставка,  и
там в  срочном  порядке  выяснить  все  эти  вопросы.  Прямо  с  заседания
Шихлинский отправился на железную дорогу,  забрав  с  собой  все  схемы  и
записку Борейко. Шифрованной телеграммой запросили  Ставку  о  возможности
получения тяжелых снарядов. Через час пришел  ответ:  снаряды  могут  быть
доставленны только через неделю, и то в половинном количестве.
     - На русских заводах их еще не изготовляют, а  дорогие  союзнички  не
торопяться снабжать ими русскую армию, - пояснил Рейн.
     Не ожидая возвращения Шихлинского, Борейко осторожно пристрелял  свои
батареи  по  наиболее  вероятным  целям  в   предстоящем   бою.   За   ним
пристрелялись  и  другие  тяжелые  дивизионы.  Своим   чередом   произвели
пристрелку и  легкие  батареи.  К  вечеру  уже  можно  было  приступать  к
артиллерийской подготовке наступления на намеченном направлении.
     Одновременно  с  войсками  и  артиллерией  стягивались  и  санитарные
учреждения. Правда, они распологались в тылу, но сосредотачивались в  этом
же районе.
     После ухода  тяжелых  батарей  в  район  Рожища  Варя  начала  искать
возможности  перебраться  поближе  к  мужу.  Вместо  Хоменко,   принявшего
командование 102-дивизией, командиром полка был назначен Енджеевский. Варя
этого не знала.
     Знакомые Варе по предыдущим боям  разведчики  Гапотченко  и  Гриценко
остановили Звонареву перед штабным блиндажем и  предупредили,  что  у  них
новый командир.
     - Якийсь пидполковник. Фамилие ему польская, сразу  не  выговоришь  -
Анжевский, а звать его Евстахий Казимирович, - сообщили солдаты.
     Варя  очень  обрадовалась  и,  приоткрыв  дверь  в  блиндаж,   громко
окликнула Стаха.
     - Варенька! Так это вы, самая строгая из всех жен в мире!  -  пошутил
Стах, подходя к Звонаревой. - Где же наши сверхтяжелые друзья?
     - Переместились  на  тридцать  верст  к  северу.  Готовят  там  новое
наступление. Вот все, что я знаю, - ответила Варя.
     Стах радушно  пригласил  Звонареву  зайти  и  посидеть  с  ним.  Варя
рассказала Енджевскому о Хоменко, его предшественнике.
     - Удивительный человек, талантливый командир. Женат, имеет двух детей
и  ни  одной  любовницы,  -  не  утерпела  Варя   и   подпустила   шпильку
Енджеевскому.
     - Мне остаеться продолжать уже сложившиеся в полку традиции, хотя я и
слышал  от  солдат,  что  Хоменко  не  очень-то  жаловал  "шпигунов  та  й
мерзостников", как говорят украинцы, - заметил Стах.
     - Старший разведчик и правая рука бывшего командира Гриценко  и  есть
"главный шпигун" в полку, - смеясь, сообщила Звонарева.
     - Откуда вы его знаете? - живо спросил Енджеевский.
     - От Блохина и Васи - лиц, вам хорошо известных, - сказала Варя.
     - Спасибо за  новость.  Буду  знать,  с  кем  имею  дело,  -  ответил
Енджеевский.
     Затем из разговора выяснилось, что Стах собираеться ехать по делам  в
Луцк, где находились высшие штабы корпуса и армии.
     Варя упросила взять ее с собой, надеясь на обратном пути  побывать  в
тяжелом дивизионе Борейко.
     В Луцке Варя разыскала главного уполномоченного Красного Креста армии
и упросила его перебросить свой перевязочный  отряд  в  район  предстоящих
боев на Стоходе. Уполномоченный тут же вручил ей  распоряжение  Емельянову
"в самом срочном порядке переместиться в район гвардейского отряда".  Варя
должна была сегодня же дорставить эту бумагу в свой перевязочный отряд.
     Как только Стах закончил  дела  в  Луцке,  они  направились  в  район
расположения тяжелых батарей. Никто точно не знал, где они  находяться,  и
пришлось довольно долго проплутать, пока наконец не натолкнулись  случайно
на Зайца, который ездил  в  интендантство  за  продовольствием  и,  увидев
Звонареву, подошел к ней. Енджеевский знал его больше  по  рассказам,  чем
лично. Но по той приветливости, с какой  Варя  разговаривала  с  солдатом,
называя его по имени и отчеству, Енджеевский понял, что он тоже из Артура,
и дружески с ним поздоровался. Заяц пересел  к  ним  в  машину  и  показал
дорогу шоферу. Одновременно он делился новостями. В Питере очень  голодно,
и все стоит бешенные деньги. быстро нарастает недовольство среди  рабочих.
Говорил это Заяц вполголоса, чтобы не слышал  солдат  -  водитель  машины.
Рассказал он и о том, ждут возвращения из Ставки  верховного  Шихлинского,
где  решаеться  судьба  предстоящего  наступления.  Сам  Заяц  считал  это
авантюрой и рассказывал, что гвардейские солдаты наступать не хотят.
     Енджеевский слушал Зайца с большим вниманием, так  как  понимал,  что
только присутствие Вари позволяет  солдату  так  открыто  высназываться  о
существующих порядках и гвардейском начальстве.
     В батарее Варя встретила Шихлинского, который только что вернулся  из
Ставки. Генерал был мрачен и молчалив. Даже с Варей  поздоровался  сухо  и
неприветливо. Звонарева поняла, что стесняет Шихлинского, и поспешила уйти
к солдатам, чтобы узнать батарейные новости.  Блохин  был  настроен  очень
мрачно. Он считал, что предстоит огромная человеческая  бойня  по  прихоти
начальства и без всякой к тому надобности.
     - Объявить бы всем солдатам, что не пойдут в наступление... Да сильна
еще дисциплина в армии, и особенно в гвардии,  -  вслух  рассуждал  он.  -
Приехал генерал Шихлинский и привез строгий приказ - штурмовать  немца  во
чтобы то не стало, и обязательно пятнадцатого  июля,  во  Владимира  день.
Говорят, сам  Гришка  Распутин  указал  этот  день,  а  его  слово  свято.
Помолился оон богу, приснился ему сам киевский князь Владимир, и решили  -
сон вещий, и число самим господом богом ему предуказано. Под  корень  надо
рубить царский режим, тогда этого не будет, - бурчал Блохин.
     - Всему свое время, Филипп Иванович. И оно скоро прийдет.  Надо  пока
собирать силы.
     Пока Варя беседовала с  Блохиным  и  Зайцем,  Енджеевский  побывал  в
гвардейском штабе, ознакомился с обстановкой на фронте и  выяснил,  что  в
случаи удачи в прорыв будет брошена и 102-я дивизия, в  которой  находился
полк Енджеевского.
     На  совещании  артиллеристы  распределили   цели   между   батареями.
дальнобойные пушки Шнейдера и Виккерса решили выдвинуть к  переднему  краю
обороны. Это давло возможность обстрела глубоких тылов немцев, но  ставило
батареи под удар немецких не только тяжелых, но и легких батарей.
     - Нас могут подбить в самом начале артиллерийской подготовки, а пушки
у нас уникальные, - возражали командиры этих батарей.
     - Тогда отправляйтесь экспонатами в музей,  -  насмешливо  проговорил
Шихлинский.
     С рассвета тринадцатого июля началась  артиллерийская  подготоака.  К
вечеру четырнадцатого она заканчивалась.
     В ночь на пятнадцатое или рано  утром  пятнадцатого  начинался  штурм
немецких позиций. Все знали, что наличными средствами полностью  разрушить
передний край немецкой обороны  невозможно  и  что  при  штурме  неизбежны
большие потери. Все дело сводилось к тому, чтобы по возможности  уменьшить
их.
     Через болотистую реку надлежало заблаговременно построить  деревянные
мостки и сделать это незаметно  для  немцев.  Саперы  должны  были  только
установить  опоры,  по  которым  можно  было  быстро   настелить   заранее
заготовленные доски.
     Немцы усиленно вели воздушную разведку, но артиллерийского огня почти
не открывали, скрывая расположение своих батарей.
     Как только выяснилось время наступления,  Енджеевский  заторопился  в
полк. С ним уехала и Варя, едва обменявшись несколькими словами с с мужем.
Приказ о переброске перевязочного отряда на передовую  очень  огорчил  его
маленький персонал. Сестры Ветрова и Осипенко отказались покинуть  батарею
Кремнева, хотя  он  сам  уговаривал  подчинить  ся  приказу  штаба  армии.
Уполномоченный Емельянов тоже не стремился в опасный район. Однако  приказ
есть приказ, и Емельянову  ничего  не  оставалось,  как  подчиниться.  Так
перевязочный  отряд  перешел  в  район  стоянки  литерных   артиллерийских
дивизионов.
     Зуев стал старшим офицером, а Блохина, получившего Георгиевский крест
первой степени,  представили  к  производству  в  прапорщики,  как  он  не
плевался и ни отказывался.
     - Дослужился, Филя! Наденешь офицерские погоны, станешь  благородием!
- подтрунивал над ним Борейко.
     - С меня такое благородие, как из чего-то пуля, - уверял Блохин.
     Вскоре пришел приказ о производстве его в офицеры. Он даже хотел было
напиться с горя. Но на фронте  появился  присланный  с  пополнением  Павел
Петрович Сидорин. Он уже ходил подпоручиком и нисколько не тяготился  этим
обстоятельством.
     - Помни, Филипп Иванович, нам, партии,  очень  нужны  образованные  и
имеющие боевой опыт офицеры из пролетариев,  из  рабочих.  Революцию  надо
делать умелыми руками. Значит надо постигать военную премудрость. А  проще
всего это сделать не солдату, а офицеру, перед которым открыты все военные
секреты.
     Когда Блохин впервые появился перед  солдатами  в  офицерской  форме,
Родионов особенно громко и раскатисто скомандовал  "смирно"  и  отдал  ему
рапорт. Блохин выслушал его как должное и громко поздоровался с солдатами.
     - Произвели меня в благородия. В строю я теперь офицер, а  вне  строя
как был для вас Филиппом Ивановичем, так прошу меня и величать, чтоб я  не
загордился, - шутил Блохин.
     Он наотрез отказался переселиться  в  офицерскую  палатку  и  оттался
по-прежнему с солдатами. Блохин стал поручать Лежневу и Родионову беседы с
солдатами  других  частей,  понимая,  что  теперь  ему,  офицеру  особенно
доверять не будут.
     Заяц предложил было отметить производство Блохина в  о