докторша  без  стеснения
осматривала их и показалась таким строгим  начальником!  Теперь  же  перед
ними стояла молодая озорная женщина с веселыми задорными глазами.  Солдаты
смущенно улыбались и прятались друг за друга.
     - Выходи-ка ты! - хлопнула Звонарева по плечу взводного  фейерверкера
Линника, показавшегося ей побойче других.
     Один из самых молодых солдат  в  батарее,  разбитной  Линник  был  из
ярославцев. Он широко улыбнулся, блеснув белыми зубами на загорелом  лице,
пронзительно свистнул и пустился  вприсядку.  Быстро  перебирая  ногами  и
задорно поглядывая на своего партнера, Варя  кокетливо  повела  плечами  и
закружилась стремительном танце.
     При мерцающем свете  костра  ее  гибкая  фигура  и  разгоревшееся  от
движений  молодое  лицо  казались  необыкновенно  красивыми.   Юбка   Вари
развевалась по ветру, волосы растрепались,  но,  увлеченная  пляской,  она
ничего не замечала.
     Толпа с восторгом следила за ними, отбивая такт руками.
     - Ну и танцует ваша докторша! -  восхищенно  шепнул  Кремнев  на  ухо
Ветровой.
     - И кто бы мог только подумать,  что  она  способна  так  плясать!  -
удивилась сестра. - Мы с Ирой считали ее немного чудачкой и синим чулком.
     - Козырь-баба! И не подумаешь, что ученая дохтурша, а не  деревенская
деваха, - солидно проговорил наводчик Солопов, поглаживая свою  бороду.  -
Глянешь на нее - и ноги сами в пляс просяться. - И,  неожиданно  растолкав
солдат, он присоединился к танцующим.
     - Ай да Солопов, ай да наводчик! Бородач наш и тот заплясал, - ахнули
в толпе.
     Теперь  Варя  кружилась  уже  между  двумя   солдатами,   с   азартом
молотившими   по   земле   каблуками.   Солопов   плясал   с    серьозным,
сосредоточенным видом, как будто он делал трудную работу, а не  веселился.
Зато на смуглом цыганском лице Линника светилась ухарская улыбка. Он то  и
дело вскрикивал, хлопая ладошами по  голенищам  сапог,  затем  неожиданно,
высоко подпрыгнув, кувыркался через голову и мгновенно опять оказывался на
ногах.
     Прошло добрых четверть часа,  когда  наконец  запыхавшаяся  Звонарева
вышла из круга, усиленно обмахиваясь платком.
     Кремнев, Сологубенко, сестры, офицеры и солдаты - все  зааплодировали
ей.
     Борейко и Зуев тоже пришли посмотреть на развлечения солдат и  теперь
шумно выражали свой восторг. Даже Звонарев  довольно  улыбался,  глядя  на
жену.
     - Как я жалею, что не могу уже, как  в  Артуре,  пройтись  с  вами  в
пляске! Сегодня вы поразили в самое сердце. И я наконец-то понял,  что  вы
работаете не по призванию. Ни Анна Павлова, ни  Кшесинская  не  смогли  бы
соперничать с  вами,  -  задушевно  проговорил  Борейко,  когда  Звонарева
подошла к ним.
     - Побольше бы вы милый, берегли  свое  здоровье,  -  может  быть,  мы
сегодня еще и поплясали бы с вами. Не правда ли, Сережа?
     - Тебе, как врачу, виднее! Ты сегодня превзошла самое себя, Варенька,
- погладил жену по руке Звонарев.
     -  Тетя  Варя,  я  теперь  буду  танцевать  с  вами   вместо   Бориса
Дмитриевича, - предложил Вася.
     - Куда тебе, птенцу, до него! - отмахнулась Звонарева.
     - Ой,  яка  вы  гарна  жиночка,  Варвара  Васильевна!  -  восторженно
проговорил подошедший Хоменко. - Милости прошу зайти до  моих  солдатив  и
потанцевать с ними. После такой пляски воны, як черти, будут драться.
     Варя охотно согласилась. Полковник почтительно взял  ее  под  руку  и
повел в расположение своего полка. Кремнев тепло поблагодарил Звонареву за
доставленное ему и солдатам удовольствие. Один только  Емельянов,  который
тоже находился в толпе, недовольно брюзжал:
     - Балерина какая-то, а не хирург!  Представляю  себе,  как  эта  коза
будет  оперировать  и  перевязывать  раненых!  Завтра  обо   всем   напишу
уполномоченному.
     В пехотном полку Варя выступала  с  еще  более  шумным  успехом.  Сам
Хоменко не удержался и прошелся вприсядку вокруг молодой женщины.  В  круг
вошли и Осипенко с Ветровой, но Вариного огня, ее ловкости задора у них не
было. Из приличия похлопали и им.
     - Откуда вы родом, позвольте узнать? - спросил Хоменко.
     - Казачка я, с Кубани. С детства  любила  смотреть,  как  танцуют  на
майдане наши парубки и дивчата.
     - Чуло мое сердце, что в вас есть добра запородска  кровь...  Так  на
Сечи плясали в свое время наши деды и прадеды.
     Распростившись с Хоменко,  Звонарева  вместе  с  Зуевым  и  Кремневым
прошла к батарее Борейко.
     Тут тоже веселились вовсю. Сам капитан дирижировал хором,  а  Блохин,
растянув до отказа талбянку, наигрывал изо всех сил "Барыню".
     Звонарева разыскала своего мужа.
     - Устала я, отбила все подошвы, - пожаловалась она. - Найди мне стул,
Сереженька.
     Поручик разыскал скамейку для жены, и Варя стала издали наблюдать  за
происходящим, опершись спиной на стоящего сзади мужа.
     - Мне в жизни еще неприходилось встречаться с таким сочетанием  чисто
мужской енергии и женской красоты, как у вас,  -  пылко  говорил  Кремнев,
любуясь Варей.
     - У нас на Кубани в любой станице найдете сколько угодоно таких,  как
я, женщин и девушек. Они издавна  привыкли  делить  с  отцами,  мужьями  и
братьями все тяготы войны и плясать до упаду на майдане в минуты радости.
     Отдохнув, Варя прошлась по кругу с Зуевым.
     - куда тебе до твоего командира! Тот в свое время умел плясать не  то
что ты.
     распростившись затем с ними, Варя  вернулась  в  сопровождении  целой
свиты офицеров в дом лесника, где уже все было готово к приему раненых.
     - Вы, доктор, вместо того, чтобы развлекаться  в  обществе  офицеров,
лучше бы проверили все ли у нас на месте по медицинской части, -  встретил
Звонареву упреками уполномоченный Емельянов.
     -  Для  чего  же  тогда  сушествуете  вы,  милостивый   государь?   -
ощетинилась Варя.
     - Хотя бы для того, чтобы призывать к порядку таких врачей,  как  вы,
милостивая государыня, - вспыхнул Емельянов.
     - Вам вредно волноваться при плохом сердце. Не хочу  нести  моральной
ответственности за вашу  преждевременную  смерть  и  умолкаю,  -  съязвила
Звонарева и вышла из домика.
     Она направилась к батарее Борейко. Лесная тропинка чуть проступала  в
ночной темноте, и Варя шла медленно и осторожно. Сквозь  деревья  виднелся
свет от дальних костров. Они  служили  маяками  для  Вари.  На  полпути  к
батарее Варю встретил Блохин, давно поджидавший ее.
     - Варвара Васильевна? - окликнул он докторшу.
     - Я самая, Филип Иванович, - отозвалась она и передала  захваченую  с
собой пачку листовок.
     Обменявшись  потом  несколькими  словами   о   необходимости   строго
соблюдать конспирацию и быть сейчас особенно осторожными,  они  разошлись.
Звонарева отправилась дальше к батарее, около которой в палатке помещались
ее муж с Борейко, а Блохин свернул в лес и скрылся  в  густом  кустарнике.
Вскоре солдат вышел на небольшую лужайку.  Здесь  его  окликнули  наводчик
Солопов и солдат-разведчик Кузнецкого полка Гриценко. Не зажигая огня, они
на ощупь поделили между  собой  листовки  и  разошлись  по  своим  частям.
Блохину  очень  хотелось  поскорее  прочитать  но  он  неторопливо  обошел
расположение батареи, уселся у  самого  отдаленного  костра,  огляделся  и
только тогда принялся за чтение.
     "Товарищи солдаты и  матросы!  Скоро  уже  два  года,  как  идет  эта
братоубийственная для рабочих и  крестъян  война.Миллионы  людей  убиты  и
искалечены на полях сражений, сотни городов, селений и деревень обращены в
развалины, цветущие страны превращены  в  пустыни.  Скоро  два  года,  как
лучшие сыны народов Европы посылают друг на друга ураганы  свинца,  стали,
жгут огнем и истребляют друг друга газами. Кому нужно  все  это?  Миллионы
людей  истекают  кровью  на  полях  сражений,  тысячи   калек   вынужденны
нищенствовать и побираться; лишившись кормильцев, стонут вдовы  и  сироты,
стонет весь народ, изнемогая  под  тяжестью  дороговизны  и  голода,  а  в
сундуки банкиров текут миллиарды за миллиардами.
     Натравив народы друг на друга, капиталисты повели поход  на  народные
права, организовали  удушение  народной  свободы.  Восстановлена  в  армии
порка.  В  деревне  крестьяне  снова  превращены  в   рабов-крепостных   и
принуждены насильно обрабатывать помещичьи земли под присмотром  урядников
и стражников. На фабриках и заводах открытое рабство введено уже давно.  И
если голодные рабочие начинают бороться  за  улучшение  своей  жизни,  нас
заставляют быть их палачами.
     Товарищи, так  продолжаться  не  может!  Пора  положить  конец  этрой
преступной войне, пора  начать  решительную  борьбу  за  жизнь  и  свободу
народов. Рабочие всех стран апизывают к борьбе не  против  друг  друга,  а
против своих правительств и их правящих классов.Сметем всех насильников  и
угнетателей, проложим дорогу к вечному миру и  свободе!  Долой  преступную
войну, долой монархию и палачей-офицеров! Да здравствует вторая российская
революция!
     Крондштадская военная организация С.-Д.
     Российской Рабочей Партии".
     Закончив чтение, Блохин с особым смаком произнес:
     - "Долой монархию и палачей-офицеров!" Очень даже правмльно! Пока  мы
не избавимся от этих скорпионов, кровососов и царя-палача, не  видать  нам
свободной жизни как своих ушей. Избавить нас от  них  может  только  новая
революция, - прошептал про себя Блохин и стал укладываться спать.
     На батарее Кремнева в эту  ночь  дежурил  Сологубенко.  Он  улегся  у
костра и вглядывался в золотую россыпь звезд на темном небосклоне.Узенький
серебристый серпик ущербной луны бросал слабый  свет  на  уснувшую  землю.
Художник думал о Вере. В его голове  складывался  сюжет  новой  картины  -
танцующая казачка  в  кругу  чубатых  длинноусых  казаков-запорожцев.  Два
парубка в лихо заломленных на затылок кубанках  отбивают  бешеную  чечетку
вокруг лукавой и быстроногой дивчины.
     Сологубенко усиленно тер рукою лоб, стараясь более полно  представить
себе композицию будущего полотна. Наконец он вытащил записную книжку и при
дрожащем свете костра сделал несколько набросков.
     - Понравилось вам, как вечером плясала докторша?  -  справился  он  у
дневальных.
     - Глядели мы на нее и диву давались. Ученая -  и  вдруг  так  пляшет.
Даже сразу в  уме  такого  не  укладывалось,  -  живо  ответил  телефонист
Горновой.
     Ночь тихо плыла над землей. прапорщика и солдат все больше клонило ко
сну. Откуда-то издалека доносился  заливистый  собачий  лай,  с  коновязей
слышалось  сонное  пофыркивание  лошадей  и  ленивые  оклики   дневальных.
Сологубенко задремал.



                                    19

     В начале четвертого  часа  тревожно  и  настойчиво  запищал  телефон.
Горновой поднял трубку.
     - Постой,  ничего  я  не  пойму,  -  тяжелые  -  стол,  мортирщики  -
пятистенок, легкие -  семисвечник.  Так,  что  ли?  Чудно  больно  что-то!
Повтори-ка еще раз.
     Помусолив карандаш, телефонист каракулями  начал  выводить  полученую
телефонограмму.
     "Подписал  командующий  армией  генерал  Каледин,  -  с  замысловатым
росчерком  вывел  он  генеральскую  фамилию.  -  передал  Середа,   принял
Горновой. Три часа пятнадцать минут двадцать второго мая тысяча  девятьсот
шестнадцатого года".
     Затем солдат осторожно разбудил Сологубенко. Прапорщик тоже ничего не
понял  и  велел  отнести  телефонограмму  Кремневу.  Капитан   прочел   ее
внимательно, посмотрел на часы и приказал будить солдат в пять часов утра,
затем он повернулся на другой бок и заснул. Еще было  совсем  тихо,  когда
Зуев  начал  выводить  из  ангара  привязной  аэростат.  Опробовав  работу
лебедки, проверил стропы выпускного клапана, добавил через аппендикс  газа
из газгольдеров.
     Около гаубиц хлопотал Звонарев, при свете  фонарей  в  последний  раз
перед боем  проверял  исправность  материальной  части.  Подошел  Борейко,
сипловатым со сна голосом поздоровался с солдатами, справился у Звонарева,
все ли в порядке на батарее.
     - Помни, в  случае,  если  я  выйду  из  строя,  продолжай  огонь  по
выбранным мною целям, не задерживай стрельбы, - приказал капитан.
     Затем он подошел к привязному аэростату и,  подозвав  к  себе  Зуева,
распорядился:
     - Если немецкий самолет атакует нас, бейте по нему ружейными залпами,
не думая обо мне.  Лучше  подстрелить  своего  командира,  чем  пропустить
врага. Кто из разведчиков пойдет со мной в полет?
     - Дозвольте мне ваше высокоблагородие! - немедленно отозвался Блохин.
     Борейко потрепал кго по плечу.
     - Полезай в корзину, Филя.
     Без четверти четыре Борейко занял место в  корзине,  за  ним  влез  и
Блохин. Оба прикрепили к себе парашютные стропы, сами парашюты повисли  на
бортах корзины.
     - Лебедка виру помалу! - скомандовал капитан, и серебристый  аэростат
медленно поплыл в спокойном прохладном воздухе.
     На востоке стало заметно сереть, свет прибавлялсь с  каждуй  минутой.
Борейко, поеживась от холода, в бинокль рассматривал покрытые  еще  ночной
мглой линии немецких окопов. Найдя наконец нужную цель,  он  повернулся  к
Блохину, который с телефоном примостилмя на дне корзины.
     - Так начнем, говоришь, Филя? - улыбнулся капитан.
     Блохин взглянул на охваченный заревом наступающего дня восток.
     - Как раз время разжигать кон, Борис Дмитриевич.
     - Цель номер один, орудиями огонь! - скомандовал  Борейко,  и  Блохин
точас же повторил это в телефон.
     Ровно в четыре часа утра на аэростат упали первые лучи  солнца,  и  в
это мнгновение внизу, в чаще леса, блеснул  столб  огня.  Через  несколько
секунд до капитана долетел раскатистый гул тяжелого выстрела, и в  воздухе
зашелестел быстро удаляюшийся снаряд. Около цели, чуть вправо и немного не
долетев до нее,взвился столб черного дыма.
     - Левее ноль-ноль два, прицнл больше на одно деление, батареей огонь!
- произнес Борейко.
     Блохин, как эхо, повторил команду в телефон, и вскоре снизу донеслись
удары трех выстрелов. Немного повременив, капитан поднес биеокль к глазам.
Перед ним четко вырисовывался сильно укрепленный узел сопротивления -  три
ряда  проволочных  заграждений   и   многоярусная   огневая   оборона   из
железобетонных укреплений, господствующих над всей окружающей  местностью.
Три огромных взрыва взметнулись как  раз  над  укреплением.  Высоко  вверх
взлетели глыбы бетона, бревна, колья проволчных заграждений и туча  камней
и земли. Когда дым рассеялся, стало видно, как стремительно бежали во  все
стороны от места взрыва немецкие солдаты.
     - Как жаль, что  нет  дальнобойных  пушек,  тут  бы  их  как  следует
припудрить шрапнелью! - вздыхал  Борейко.  -  Тридцать  секунд  выстрел  -
огонь!
     Двенадцатидюймовая батарея  начала  методичный  обстрел  укрепленного
узла, как гигантским молотом, разбивая железобетон,  бревна,  проволоку  и
уничтожая людей.
     Капитан осмотрелся по сторонам. Справа черная  завеса  дыма  и  земли
показала места,  обстреливаемые  тяжелой  и  мортирными  батареями,  слева
доносилась резкая стрельба легких орудий,  которые  били  по  проволоке  и
ближним  тылам  противника.  Воздух  наполнился  раскатами  артиллерийской
канонады. Казалось, среди безоблачного голубого неба разразилась  страшная
гроза. Испуганые птицы стаями взлетали над лесом и устремлялись на восток.
     Немецкие батареи молчали, зато  в  воздухе  появилось  около  десятка
вражеских самолетов. Они, как орды-стервятники,  кружились  над  русскими,
высматривая артиллерийские позиции.
     - Наблюдать за воздухом! - приказал Борейко  аэростатной  команде,  и
только  внизу,  около  подъемной  лебедки,  зашевелился  взвод  солдат   с
винтовками и два автомобиля с установленными на них сдвоенными пулеметами.
Блохин тут же вытащил из угла ручной пулемет Кольта  и  приладил  к  борту
корзины.
     Капитан  продолжал  следить  за  результатами  стрельбы.  После  двух
попаданий  двух  десятков  пятидесятифунтовых  снарядов  укрепленный  узел
превратился в бесформенную груду развалин.
     - Стой! Цель номер два, орудиями! - перенес огонь Борейко  на  группу
пулеметных гнезд во второй линии обороны, и через минуты огромные  гаубицы
обрушили на них свои всесокрушающие смертоносные удары.
     - Ваше высокоблагородие, самолет, -  торопливо  проговорил  Блохин  и
застрочил из пулемета.
     Побдескивая на солнце своими серебристыми крыльями, немецкий аэроплан
стрелял из пулемета, стремительно приближаясь к  аэростату.  Блохин  успел
дать лишь короткую очередь, и немец скрылся за оболочкой аэростата. Снизу,
с земли, раздавались рвущие  ухо  ружейных  залпов  и  лихорадочная  дробь
пулеметов, отчаянно запищал телефон.
     - Аэростат горит, скорее прыгайте на  парашютах!  -  услыхал  Борейко
взволнованный голос Зуева.
     - Горим, прыгай вниз! -  скомандовал  Борейко  Блохину  и  тотчас  же
почувствовал, как дно корзины уходит вниз.
     Солдат испуганно взглянул за борт корзины. Там, далеко внизу,  метрах
в трехстах, по зеленому полю ползали люди, размахивая чем-то белым.
     - Боязно, Борис Дмитриевич! - с сомнением проговорил Блохин. - Может,
и так спустимся?
     Но корзина все быстрей уходила из под-ног.
     - Прыгай, рябой черт! - рявкнул капитан и схватил солдата за шиворот.
     - Эх, была не была, - вскочил на борт корзины Блохин  и,  ухватившись
за кольцо парашюта, прыгнул.
     Через мгноаение на  зеленом  фоне  леса  распахнулся  оранжевый  круг
парашюта. Борейко тяжело перебросил ноги через борт, взгянул,  расправлены
ли парашютные стропы, и онгами вниз выбросился  из  корзины,  одновременно
выдергивая парашютное  кольцо.  В  ушах  засвистел  воздух,  на  мгновение
захватило дух, но резкий толчок привел его в чувство. Капитан  понял,  что
парашют  раскрылся.  Его  отчаянно  вертело  в  воздухе,  и   это   мешало
разглядеть, что происходит вокруг. Затем пахнуло жаром и на секунду совсем
близко мелькнул падающий, охваченный пламенем аэростат. Где-то над головой
затрещал пулемет, и Борейко почувствовал, как что-то  сильно  обожгло  его
левое плечо; на груди и рукаве появились темные струйки крови.
     "Добивает, сволочь, из пулемета.  Неужели  погибну?"  -  с  волнением
подумал капитан и крепко выругался  в  бессиль  ной  злобе.  На  мгновение
вспомнилась жена, первая встреча с нею в далеком Артуре. Превозмогая боль,
Болейко взглянул вниз. Под ногами, в десятке-другом саженей,  пасстилалось
зеленое море леса. Он понял, что ветром его отнесло в глубь леса.
     "Только  бы  не  зацепится  за  сучья  и  не  повиснуть  на  них,   -
забеспокоился капитан,  с  опаской  поглядывая  на  быстро  приближающуюся
зеленую чащу деревьев. - Не повредить бы и без того раненое плечо".
     Обломав  несколько  веток  на  своем   пути,   парашют   благополучно
приземлился.  Исцарапаный,  окровавленнный,  в  разорванном  кителе,   без
фуражки, капитан сохранил присутствие духа. С трудом поднявшись  на  ноги,
отказался от носилок и, зажав рану носовым платком, пешком  отправился  на
батарею.
     -  Блохин  жив?  -  прежде  всего  сравился  он  у  встретившего  его
Звонарева.
     - Так точно, - бойко отозвался сам солдат. - Только портрет малость о
сучки поцарапал. Хлебнуть бы водочки, а затем и опять лететь под небеса.
     -  Немедленно  наполнить  запасную  оболочку,  -   приказал   капитан
подошедшему Зуеву. - Через полчаса снова подъем.
     - Не успеем  так  скоро,  Борис  Дмитриевич.  Газгольдеры  наполовину
пусты, прийдется занятся добычей водорода. Раньше вечера не управимся,  да
и вам надо отдохнуть и прийти в себя, а то на вас лица нет. Я  уже  послал
мотоцикл за тетей Варей.
     - Напрасно ее  беспокоил.  Она  занята  у  себя  на  пункте,  а  меня
перевяжет и фельдшер, - недовольно сказал Борейко.
     -  Как  твое  самочувствие,  Боря?  Тебе  надо   немедленно   сделать
перевязку, - подошел Звонарев.
     - Отправляйся на вышку  и  начинай  обсирел  цели  номер  три.  Немцы
перепуганы до смерти и о