затем на Залитерной батарее, - ответил Борейко. - Я тоже  не  сразу  узнал
вас. Вы стали кавказцем.
     - Ну, это не совсем так! Обрусел - это  верно.  Был  Ирманом,  да  не
захотел носить немецкую фамилию и стал на  русский  лад  Ирмановым.  А  вы
зачем попали сюда?
     Сушилин доложил генералу обстановку на фронте.
     -  Очень   приятно   в   боевой   обстановке   встречать   доблестных
портартурцев, - еще раз пожал руку Борейко генерал. -  Комендант  крепости
Шварц тоже был в Артуре. Он так же, как и раньше, энергичен и неутомим.  С
вами служат, верно, и другие артурцы?
     - Так точно. Старший офицер у меня  в  батарее  подпоручик  Звонарев.
Быть может, вы помните его?
     - Румяный пухлощекий юноша, что женился на дочери Василия  Федоровича
Белого? Отлично помню. Передайте привет от меня. Очень толковый и  храбрый
офицер.
     - А вот со мной старший фейерверкер Блохин. Всю осаду провел в  одной
роте со мной, - представил генералу Блохина Борейко.
     - Здорово,  молодчина!  -  обратился  Ирманов  к  солдату  и  ласково
похлопал его по плечу. - Не забыл, значит,  своего  командира,  с  которым
раньше воевал? Мой трубач, если помните, Лейбензон, совершенно бесстрашный
человек, никогда от меня ни на шаг не отходил в Артуре, он тоже  со  мной.
Стал моим ординарцем. Так и воюем опять вместе.
     - У меня в батарее есть еще солдат Заяц, тоже  артурец.  Еще  храбрее
стал, чем был в Артуре, - доложил Борейко.
     - Значит, вы были хорошим  командиром  для  солдат,  коль  скоро  они
собираются около вас. Таких офицеров я очень ценю.  На  них,  по-моему,  и
держится наша армия. Если солдаты готовы идти за  офицером  в  огонь  и  в
воду, значит, он настоящий отец-командир для солдата,  с  ним  они  любого
врага побьют, - задушевно проговорил Ирманов.
     Затем генерал  ознакомился  с  намеченным  Сушилиным  планом  обороны
боевого участка и одобрил его. Узнав, что в этот  район  тяжелый  дивизион
направлен по указанию Шварца, Ирманов заметил:
     - Знал  Алесей  Петрович,  кого  к  вам  направить.  Капитан  Борейко
наилучшим образом выполнит порученную ему задачу.
     Затем Ирманов решил лично осмотреть окопы переднего  края  обороны  и
ознакомиться  с  положением  на   месте.   Борейко   попросил   разрешения
сопровождать Ирманова, однако  генерал  шутливо,  но  решительно  отклонил
просьбу.
     - Да вас, дорогой мой, за десять верст видно.  Немец  сразу  приметит
вас. Нет, сидите на своем КП. Это  мой  категорический  вам  приказ.  -  И
вместе с Сушилиным вышел из блиндажа штаба дивизии.
     Борейко послал вслед за ними  Васю  Зуева,  а  сам  занялся  осмотром
местности, где располагались резервы  и  тыловые  учреждения  дивизии.  На
узкой болотной полоске были  устроены  неглубокие  блиндажики,  в  которых
помещались резервы, склады боеприпасов, перевязочные пункты.
     Пользуясь туманом, через реку переправлялись десятки рыбачьих  лодок.
Понтонеры хотели было начать  наводку  моста,  но  Сушилин  запротестовал,
считая, что мост только демаскирует переправу и раскроет врагу их замыслы.
     С темнотой начиналось усиленное движение многочисленных  лодок  через
реку.
     Оставив на западном берегу реки Васю и Лежнева, Борейко  вернулся  на
свой КП, размещавшийся на пристанционной водонапорной башне.  Немцы  давно
ее разбили, но обломки сохранились и среди них пристроился со стереотрубой
Борейко. Дождь мешал наблюдениям и артиллерия обеих сторон молчала.
     Когда  наконец  погода  улучшилась,  германцы  подняли   над   своими
позициями  привязной  аэростат,  что  позволило  им   хорошо   рассмотреть
восточный  берег  Вислы,  где  расположились  батареи  тяжелого  дивизиона
Борейко.  Дальнобойные  германские   батареи   немедленно   приступили   к
пристрелке обнаруженных ими огневых позиций батарей.
     Тяжелая пушечная батарея, стоявшая за  небольшой  деревушкой,  первой
оказалась под огнем и принуждена была замолчать. Это было особенно досадно
потому, что Борейко  намеревался  именно  этой  батареей  сбить  вражеский
аэростат.
     Гаубичные батареи не обладают нужной дальнобойностью.  Легких  орудий
на  болотистом  берегу  тоже  не  было.  Борейко  решил  ночью  на   плоту
переправить через реку одну тяжелую дальнобойную пушку с заданием  во  что
бы то ни  стало  сбить  вражеский  аэростат.  Месторасположение  его  было
засечено  по  буссоли  с  нескольких  населенных  пунктов   и   определить
расстояние до него не представляло никаких трудностей.
     Ночью Вася и Звонарев, погрузив на плот дальнобойную пушку, доставили
ее на левый берег и ранним  утром,  когда  чуть  забрезжил  рассвет,  дали
несколько прицельных выстрелов по аэростату. Этого  оказалось  достаточно,
чтобы немцы торопливо спустили аэростат на землю  и  больше  не  рисковали
поднимать его в воздух.
     До темноты  немцы  вели  усиленный  обстрел  переднего  края  русской
обороны. Тяжелые снаряды  рвались  в  окопах,  убивая  и  калеча  людей  и
командование вынуждено было отвести солдат в тыловые укрытия,  оставив  на
передовой только часовых.
     Стемнело, моросил мелкий осенний дождь. Немцы  методически  выпускали
ракеты, которые  своим  трепетным  белым  светом  на  несколько  мгновений
освещали землю и тухли в туманной  мгле  ночи.  Погода  благоприятствовала
разведке. Несколько солдат выскользнули из окопов и направились в  сторону
врага.
     Вася был оставлен как передовой наблюдатель в ркрпах одного из полков
21-й пехотной  дивизии  и,  желая  получше  ознакомиться  с  расположением
германцев, присоединился  к  разведке.  Ползти  по  кочковатому,  изрытому
воронками пространству было трудно. Влажная пелена тумана окружила его  со
всех сторон. Вспыхнула ярким голубоватым светом ракета,  осветив  мертвое,
перепаханное снарядами поле. И снова все потонуло в сырой и жуткой тьме.
     Разведчиков не было видно. Вася  понимал,  что  двигаться  одному  по
незнакомой местности вблизи вражеских окопов опасно. Того и гляди,  вместо
разведки сам попадешь в плен. Оставалось  одно  -  возвращаться,  пока  не
потерял правильное направление. И Вася повернул к своим позициям. Вдруг он
почувствовал, как несколько человек навалились на него. Он даже  не  успел
крикнуть,  -  заткнули  кляпом  рот,  стукнули   по   голове,   чтобы   не
сопротивлялся и поволокли.
     "Ну, все, - с тоской подумал Вася, - отвоевался... Плен".  Но  вскоре
услышал задыхающийся от усталости голос:
     - Здоровый, черт... Отъелся на  немецких  харчах...  Сил  больше  нет
тащить его, дьявола.
     У Васи отлегло  от  сердца.  Он  представил  себе  лица  незадачливых
разведчиков, когда они увидят, какого  "языка"  притащили  в  свои  окопы,
рассмеялся и спокойно отдался в руки своих "похитителей".
     Васю втолкнули в окопы, хорошенько встряхнули, вытащили кляп изо  рта
и замерли в изумлении: "немец" с знанием дела крепко выругался.
     - Ну и ну, -  вытаращили  глаза  разведчики,  -  немец,  а  как  лихо
по-нашему чешет.
     - Да какой я вам немец, черт вас всех задери, - я  артиллерист  Зуев,
вместе с вами на разведку пошел...
     На громкий смех солдат пришел офицер.
     -  Такая  тьма  кругом,  ваше  благородие,  -  смущенно  опрадывались
разведчики. - А тут вдруг видим -  человек  ползет  к  нашим  позициям.  И
здоровый такой, а у нас пехтура все на  подбор  низкорослые.  Ну,  думаем,
зверь сам в руки идет. И схватили, для порядка вложили ему малость...
     Офицер отругал и Васю, чтобы не шлялся, где не надо,  и  разведчиков,
чтобы смотрели в оба, приказал к утру достать настоящего "языка".
     От усталости и пережитых волнений Вася, пристроившись  поудобнее  тут
же в окопчике, уснул. Он не слышал, как ушли на  новую  разведку  солдаты,
как сменились часовые. Мертвая тишина и белый густой, как  студень,  туман
опустились над болотом, придавили людей к земле, рождали угрюмые,  тяжелые
мысли. Часовые напряженно прислушивались: тишина казалась  подозрительной,
чудились шорохи, чьи-то неясные шаги. Вот  так  свалится  тебе  на  голову
немчура и пикнуть не успеешь, трахнут  по  башке  и  поволокут  к  себе...
Жутко! Часовой поежился от озноба, поднял воротник шинели.  Скорей  бы  уж
рассветало!
     Вася проснулся от громких голосов, топота  ног.  Открыл  глаза.  Чуть
брезжил рассвет. Сквозь белесые  космы  тумана  неясно  проступали  фигуры
солдат. Было сыро и прохладно.
     В окоп ввалились несколько солдат, волоча за собой что-то похожее  на
мешок. При ближайшем рассмотрении это оказался оглушенный ударом  немецкий
унтер с двумя нашивками на погонах. Он застонал и медленно пришел в  себя.
Кто-то из солдат стал перевязывать ему голову.
     - Тринкен! - попросил немец.
     Ему дали напиться из солдатского котелка и повели к офицеру,  который
стал задавать вопросы  пленному.  Немец  не  пожелал  отвечать.  Ему  дали
несколько  пощечин.  Нехотя,  явно  искажая  истину,  унтер  стал   давать
показания. Когда ему предложили показать на  карте  расположение  полка  и
близкостоящих батарей, немец заявил, что не умеет  читать  карту,  за  что
получил еще несколько затрещин.
     - Слышь ты,  волнопер,  хватит  спать-то,  вставай!  -  услышал  Вася
простуженный,  хрипловатый  голос  солдата.  "Языка"  привели.  -   Офицер
спрашивает - может, по-ихнему балакаешь?
     Вася поднялся, разминая затекшие ноги, и  зашагал  по  пояс  в  белом
тумане, как в воде, за неясно проступавшей спиной солдата.
     На  командном   пункте,   окруженный   разведчиками,   стоял   немец,
долговязый, с серым от страха лицом.  Он  испуганно  смотрел  светлыми,  с
припухшими веками, глазами  то  на  офицера,  то  на  угрюмые,  измученные
бессоницей и тяжким военным трудом лица солдат. Услышав  родную  речь,  он
обрадованно, с надеждой взглянул на Васю.
     - Ну-ка покажи свою руку, - сказал по-немецки Вася, вспомнив Блохина.
- Посмотрим, что ты за птица.
     Немец, не понимая, что от него хотят, несмело протянул натруженную, с
негнущимися в суставах пальцами, руку. На вопрос, что он делал дома, немец
тихо, со всхлипом ответил:
     - Землю пахал...
     - И много у тебя земли? - поинтересовался Зуев.
     - Шесть моргенов на троих.
     - А у помещика сколько? - справился Вася.
     - У господина барона десять тысяч моргенов и земля отменная, не  чета
нашей крестьянской, - уже охотнее и смелее объяснил немец. - Нам  обещали,
что как только мы Россию завоюем, то каждому прибавят по пять моргенов,  а
кто получит железный крест, то и по десять...
     - А землю вы откуда взяли-бы? В России? - переспросил Вася.
     Немец утвердительно кивнул головой.
     - Слыхали, ребята, что немец сказал? Они пришли отобрать у  нас  нашу
землю, чтобы раздать своим солдатам, -  громко  проговорил  Зуев.  -  Ради
этого и пошли на нас войной.
     И без того угрюмые лица солдат  посуровели,  глаза  налились  злобой.
Немец, не понимая, о чем  идет  речь,  видел  только  озлобленные  лица  и
опасливо озирался вокруг.
     - Чем к нам-то за землей лезть, лучше бы отобрали ее у своего барона.
Не надо было бы столько верст топать, да и легче забрать,  чем  у  нас,  -
пояснил Зуев.
     Пленный даже улыбнулся, услышав такие речи.
     - Такое говорят наши социал-демократы, но их за это сажают в  тюрьму,
- проговорил он.
     - Всех не пересажают, крестьян куда больше, чем баронов, - проговорил
Вася.
     - Нам начальство говорило, что вы,  русские,  хотите  у  нас  забрать
землю. Кому верить? - недоуменно спросил пленный.
     - Верь тому, кто говорит правду. Отобрать  землю  у  своего  помещика
куда проще, чем лезть к нам войной. Тут и сдохнуть недолго, сам видишь.
     Пленный подумал и глубокомысленно произнес:
     - Гут - карашо!
     На  дальнейшие  вопросы  он  отвечал  подробно  и  охотно.   Дружески
подмаргивая Васе, он  рассказал  все,  что  знал  о  своих  войсках  и  их
расположении. Выснилось, что гвардейскому  резервному  корпусу  поставлена
задача сбросить русских в реку, переправиться через Вислу и взять крепость
Ивангород. Для этого корпус был пополнен людьми, ему придали два батальона
тяжелой артиллерии и обещали,  в  случае  успеха,  хорошо  наградить  всех
отличившихся.
     Пленный надеялся, что и он получит за разведку  железный  крест  и  в
придачу к нему десять моргенов русской земли. Но ему не повезло: он  попал
в плен.
     Теперь о земле думать не приходится и он готов  рассказать  все,  что
знает, лишь бы его не отправили в Сибирь, где все люди умирают от холода и
голода.
     Когда "языка" увели в штаб полка и офицер ушел вместе с ним,  солдаты
окружили Васю.
     Вася рассказал о своей беседе с пленным.
     - Хитер ты, братец! - обратился к Васе один из солдат. - Ловко ведешь
свою линию. У начальства под носом такие недозволенные разговоры! Мы  тоже
думаем, что воевать с соседним помещиком куда проще и  сподручнее,  чем  с
немцем,  а  пока  что  дело  это  не  получается.  А  тебе   совет:   будь
поосторожнее! Неровен час, нарвешься на сволочь и пошлют тебя  в  пехотную
разведку с приказом пристрелить.
     Вскоре из штаба полка пришел офицер и  сообщил,  что,  по  показаниям
пленных, с утра немцы начнут  артиллерийскую  подготовку,  а  затем  будут
штурмовать окопы 3-го Кавказского корпуса. Ввиду  этого,  генерал  Ирманов
приказал немедленно перебираться через  болота,  чтобы  к  рассвету  самим
броситься в атаку на немцев.
     Густой туман надежно скрывал все приготовления русских и вскоре  рота
за  ротой  поднимались  на  бруствер  и  исчезали,  будто  растворялись  в
предрассветной мгле. У немцев было по-прежнему тихо и ничто  не  указывало
на то, что они ожидают нападения русских.
     Зуев остался в окопах, чтобы поддерживать связь с батареей.
     Как всегда перед атакой, Васю била  нервная  дрожь.  Через  несколько
часов покажется солнце и с его первыми лучами загремят  пушки,  послышится
скороговорка пулеметов. Что  принесет  ему,  Васе,  этот  рассвет?  Жизнь,
смерть? Зачем нужна эта война солдатам, что, надрываясь, тащили сейчас  по
болоту пушки, снаряды? Выбиваясь из  сил,  спешили  к  немецким  позициям.
Зачем они спешили? За смертью, за той единственной пулей в сердце,  полном
сейчас горячей живой крови?
     А ему, Васе Зуеву, зачем нужна эта война? Кому  понадобилось  держать
его в сырых, прпахших болотным смрадом окопах? Любовь к своему  отечеству,
как говорит дядя Сережа?  Черта  с  два!  Он,  Вася,  знает,  что  это  за
отечество и кому оно нужно.
     "За веру, царя и отечество". Ишь придумали, сволочи! Небось за  веру,
царя и отечество генералы не гнили в окопах, когда положили  костьми  чуть
ли не всю 2-ю армию в Восточной Пруссии. Небось за веру, царя и  отечество
военный   министр   Сухомлинов   загребает   миллиончики,   наживаясь   на
интендантских поставках негодного обмундирования, вооружая солдат  ружьями
и пушками старых моделей. Вася  читал  об  этих  махинациях  в  листовках,
которые дал ему на днях Блохин.
     Вася вспомнил свою не столь уж долгую и не столь богатую событиями  и
радостями жизнь: дестство, проведенное в бедной рабочей семье,  отъезд  на
Дальний Восток в надежде на большие заработки отца, сиротство, неожиданное
усыновление Звонаревыми, возвращение в Россию,  учеба...  Слов  нет,  Васе
жилось неплохо, он ни в чем  не  нуждался,  учился.  Он  искренне  полюбил
Варвару  Васильевну  и  Сергея  Владимировича,  но  иногда  было  грустно,
хотелось, чтобы его  волос  коснулась  узловатая,  в  мозолях,  но  легкая
материнская рука... Вася задремал.
     Из сумрака выплыло  милое  Варино  лицо,  оно  улыбнулось  ему.  Варя
подошла ближе, положила руку ему на голову,  провела  по  щеке.  Сладко  и
больно рванулось сердце. Захотелось плакать, целовать эту  добрую,  родную
руку. Вася всхлипнул и открыл глаза.
     Туман, белесый туман, отрезавший его от  всего  живого.  Иногда  Васе
казалось, что он любит Варю далеко  не  сыновьей  любовью.  Его  волновала
Варина близость, ему нравилось смотреть, когда она расчесывала свою густую
косу, сердце его замирало и чаще билось, когда он слышал ее молодой голос,
звонкий заразительный смех. Он восхищался ее энергией,  ее  смелостью,  он
гордился ею. А может быть, по-настоящему так и любят мать? Кто знает...
     Окончательно Васю разбудил грохот пушечных выстрелов, крики,  тяжелая
скороговорка пулеметов, доносившиеся из-за болота.
     - А-а-а... -  стелился  отчаянный  и,  вместе  с  тем,  могучий  крик
множества голосов.
     "Началось..." - подумал Вася.
     Рассветало, в густом тумане проступили очертания деревьев, на  берегу
реки -  полуразрушенные  крестьянские  халупы.  В  тыл  тянулись  вереницы
раненых. А навстречу, через болото, к переднему краю пробирались  солдаты,
таща за собой пулеметы на маленьких колесиках, цинковые ящики с  ружейными
патронами, лотки с артиллерийскими снарядами, телефонисты тянули  провода.
Несколько наудачу выпущенных  немецких  снарядов  разорвалось  поблизости,
обдав  Зуева  жидкой  грязью.  Недовольно  отряхнувшись,   Вася   поспешил
спрятаться  в  блиндаже,  но  земля  то  и  дело   сыпалась   с   потолка,
содрогавшегося от взрывов. За болотом  заговорили  легкие  батареи.  Туман
смешался с клубами дыма и пыли и плотно осел на болоте.
     Вася попробовал соединиться по телефону с  батареей,  но  провод  был
поврежден  и  телефое  не  действовал.  Зуев  с  тревогой   начал   искать
повреждение. Стало очевидно, что провод перебит где-то далеко в тылу.
     Началось наступление и связь с батареей была необходима. Для этого он
и оставлен на передовой! Недолго думая,  Вася  перемахнул  через  бруствер
окопчика и, пригибаясь, побежал  к  расположенному  неподалеку  командному
пункту батареи.
     - Что там происходит? - встретил его вопросом Борейко. -  Немцы,  что
ли, наступают? Я тебе звоню, а ты, черт рыжий, молчишь!
     Вася рассказал о наступлении русских частей.
     - Черт знает что такое! - вскипел Борейко. - Идет наступление, а  мне
о нем ничего не сообщили. Я собирался сейчас  открыть  огонь  по  немецким
позициям. Представляешь, что бы это было?  И  ты  тоже  хорош,  молчал  до
последнего момента. Зачем тебя оставили на передовой?!
     Вскоре прибыл посланный из штаба. Шварц приказывал тяжелому дивизиону
перейти по мосту через Вислу и занять огневые  позиции  на  правом  фланге
крепостной обороны. Здесь  намечался  удар  во  фланг  и  тыл  германского
гвардейского резервного корпуса. Атаковать должны были полки  гвардейского
корпуса, к нему придавался тяжелый дивизион Борейко.
     Получив это распоряжение, капитан приказал батареям в срочном порядке
направляться в район нового своего расположения.
     Первой должна  была  двигаться  пушечная  батарея,  которой  временно
командовал  Звонарев.  Офицеры  батареи  приняли  было  Звонарева  сухо  и
официально. Солдаты  тоже  хмуро  посматривали  на  новое  начальство.  Но
спокойный и уравновешенный Сергей Владимирович скоро расположил к  себе  и
тех  и  других.  Он  попросил  старшего  офицера  батареи  -  поручика   -
командовать  батареей,  так  как  ему,  Звонареву,  еще   не   приходилось
встречаться с дальнобойными  пушками  в  боевой  обстановке.  Не  стал  он
перемещать с занимаемых в батарее  постов  ни  офицеров,  ни  солдат.  Все
должно было оставаться по-прежнему, пока он не освоится  в  батарее  и  не
познакомится со всем ее личным составом.
     С солдатами он поговорил, как всегда, просто, дружелюбно и  несколько
по-штатскому, как привык на заводе разговаривать с рабочими. Солдаты стали
приветливее  и  охотно  бросались  исполнять  его   приказания,   задавали
различные вопросы. Правда ли, что он всю осаду был в Артуре и  не  получил
ни одной награды, хотя и был тяжело ранен? Правда ли,  что  он  на  заводе
заступался за рабочих и за это его отправили на фронт, хотя,  как  инженер
военного завода, он не подлежал мобилизации в армию?
     Звонарев охотно отвечал. Офицеры, особенно двое юных пор