ь в извечно жестокой  борьбе за продление
рода.  То ли дело в  Моюнкумских степях во время облавы  на сайгаков,  когда
вдруг в  стремительном  беге  волки  нажимали  еще сильнее, чтобы  завернуть
уходящую  добычу  в нужную  сторону.  Но  на облаву волки выходили  натощак,
заранее готовясь к молниеносному броску.
   Особенно трудно было бежать Акбаре, наевшейся про  запас, чтобы кормить
детенышей. Но и она не сдавалась, мчалась что есть сил, и если бы ей удалось
настичь верхового, ни  секунды не колеблясь, ринулась  бы в  схватку, чем бы
это  для  нее  ни  кончилось.  Разумеется,   рядом  с  ней   был  Ташчайнар,
несокрушимая сила и опора, но ведь умирает  каждый за себя...  А  она готова
была принять  любую  смерть,  только  бы  достичь, только бы  догнать  этого
человека на резвом коне... только бы...
   И хотя конь под Базарбаем был  резвый, он  с ужасом заметил, что волчья
пара медленно,  но верно настигает его сбоку,  с правой стороны, отрезая ему
путь к приозерью. Коварные  звери намеревались повернуть всадника, загнать в
горы  - и тогда он неминуемо рано или поздно встретится с ними лицом к лицу.
Так  и выходило - вне  себя от страха, конь все  время  норовил податься  от
набегающих справа  волков  в  сторону  гор. Однако конем  управлял  человек,
мыслящее  существо,  способное  разгадать  их  маневр,  и в  этом заключался
просчет зверей.
   И  еще одно  обстоятельство спасло Базарбая. Когда благодареньем судьбы
впереди завиднелись огни ближайшей кошары, это - вот уж повезло так повезло!
-  оказалась  кошара   Бостона  Уркунчиева.  Да-да,   того  самого  Бостона,
передовика-кулака, которого он так невзлюбил. Но сейчас ему было не до того,
кто  кому нравится  или не  нравится, - какая разница, любая живая душа была
ему сейчас желанна, как  своя жизнь. Главное, человеческое жилье встретилось
на пути -  вот в чем радость, вот в чем спасение! И он возликовал, пришпорил
коня каблуками, и  конь  с новой силой понесся  туда, где были  люди, отары.
Однако для Базарбая прошла целая  вечность, прежде  чем он осмелился сказать
себе, что может надеяться на благополучный исход, но вот уже затарахтел, как
пулемет,  Бостонов электродвижок,  вот  уже переполошились чабанские псы и с
тревожным  лаем кинулись ему навстречу. Впрочем, и волки не  отставали - они
надвигались  все ближе  и ближе,  конь выбивался из  сил, и до Базарбая  уже
доносилось запаленное  дыхание  зверей. "О  боже  Баубедин, только спаси,  -
взмолился Базарбай, - принесу тебе семь голов скота в жертву!"
   "Спасся-таки! Спасся!" - ликовал Базарбай.
   Конечно, не пройдет и часа,  как он забудет  о своих, обещаниях, так уж
устроен человек...
   Но в тот момент, когда к нему подбежали чабаны, он буквально свалился к
ним на руки, то и дело повторяя:
   - Волки, волки за мной гнались! Воды, воды дайте!
   А  волки, судя  по всему, кружили где-то рядом, не  уходили,  выжидали,
упорствовали. На бостоновском зимнике поднялся переполох - пастухи забегали,
закрывали  двери загонов, перекрикивались  в  наступившей тьме, один из  них
залез  на крышу,  дал из ружья  несколько  залпов.  Собаки  подняли  громкий
несмолкающий лай, но  со  двора  не  выбегали.  Держались  поближе  к свету.
Трусость псов возмущала хозяев.
   - Ату  его!  Взять!  Да это не волкодавы, а  дерьмодавы!  -  науськивал
кто-то  псов хриплым  голосом.  -  А  ну  вперед!  Акташ,  Жолбарс,  Жайсан,
Барпалан! Вперед! Ату, ату  его! Эх вы, хвосты поджали, боитесь схватиться с
волками!
   -  Собака есть  собака, - возражал ему другой голос. -  Чего разорался?
Верхового они могут стянуть с  седла  за  сапог, а с волком им не совладать!
Что  ты хочешь! Против волка ни одна собака не пойдет. Оставь их, пусть себе
лают!
   Но  не сразу, совсем не сразу вспомнил Базарбай,  почему за ним гонятся
волки.  Только  когда парень,  которому было  ведено прохаживать  Базарбаева
коня,  спросил  вдруг: "Базарбай-байке, а  что  это у вас в  курджуне? Вроде
шевелится что-то", - тут он и спохватился.
   --  В  курджуне?  Да  это  же  волчата!  Черт   бы  их  побрал,  четыре
щенка-болтюрука*. Взял их прямо из логова в Башате.  Потому  волки и гнались
за мной.

   * Болтюрук- волчонок-сосунок.

   -  Вот оно что!  Вот это  здорово. Вот это огреб так  огреб!  Прямо  из
логова? Хорошо еще ноги унес...
   - А  не подохли они  в курджуне? Не задохнулись, не  подавились они там
при скачке?
   - Скажешь тоже! Что это, урюк, что ли? Они, брат, живучие, как собаки.
   - Давай глянем! Какие они из себя?
   Переметную  суму  с  волчатами сняли  наконец  с седла  и понесли в дом
Бостона. Такое важное дело должно  было произойти  в  доме Бостона, главного
здесь человека, хозяина  кошары, хотя самого  Бостона  в  тот вечер  не было
дома:  проходило очередное собрание  в районе, и  в очередной раз  передовик
Бостон Уркунчиев должен был сидеть в президиуме.
   Базарбая  повели в Бостонов дом чуть ли не как  героя,  и ему ничего не
оставалось, как  покориться. В  конце  концов, так он  оказался здесь  пусть
ненароком, но  гостем.  Нельзя  сказать, что  прежде Базарбай не  переступал
порога этого  дома. За многие  годы, что он чабанил по соседству с Бостоном,
километрах в семи отсюда, Базарбай побывал здесь раза три: первый раз, когда
были  поминки по пастуху  Эрназару, провалившемуся  в  ледяную  расщелину на
перевале Ала-Монгю, во второй опять же приезжал на похороны - полгода спустя
после  гибели Эрназара померла прежняя жена Бостона  (и  хорошей, сказывали,
женой была  покойная Арзыгуль), так вот, тогда приехал Базарбай на похороны,
как  и все окрестные чабаны и жители,  народу было тьма, а уж сколько коней,
тракторов,  грузовиков  - и не  счесть.  А в  третий раз  он  побывал здесь,
правда,  не  по  своей  воле,  когда  областное начальство  решило  устроить
производственный семинар, чтобы Бостон Уркунчиев передал пастухам свой опыт;
не хотелось ему ехать, но куда  денешься, заставили, вот  и пришлось чуть не
полдня слушать лекцию,  как да что делать, чтобы ягнята не дохли, а шерсти и
мяса давали побольше. Одним словом, как выполнять план.  Подумаешь, хитрость
какая - он и без них  все  знает: зимой корма подавай вовремя, летом в горах
пораньше вставай и попозже  ложись, в общем,  хорошо  работай, не спускай со
скота  глаз. Радетелем будь.  Как  Бостон, да  и не он один. Однако  у одних
лучше, у других хуже получается.  Так ведь одним везет,  а другим  не везет.
Вот,   скажем,   работает  у  Бостона  на  базе  движок  -  всю  ночь  свет,
электричество  и  в домах, и в  сараях, и вокруг двора. А  почему? Сумел  он
выбить  себе  два  агрегата  - один  выходит  из  строя  или  становится  на
профилактический ремонт,  другой подключается. А у всех других чабанов - и у
Базарбая в  том  числе - по  одному  движку круглый год.  А с  одним движком
морока: то он  работает, то нет, то  привезли  горючего, то  не привезли, то
что-то сломалось,  то  парень,  что  смыслит в этом деле,  плюнет на  все да
подастся в город - там молодежи во сто раз лучше жить и  работать. Вот так и
получается - по отчетам во  всех чабанских бригадах электричество, а на деле
ничего этого нет...
   И, конечно же, кто хорош? Бостон хорош, непьющий к тому же. А кто плох?
Базарбай и ему подобные, они вдобавок и пьющие. А раз ты плох, пусть бы тебя
гнали в шею, так нет же, попробуй заяви об уходе, чуть ли не милицию на тебя
напустят,  паспорт  отберут,  никаких  документов  не  дадут,  иди  работай,
дорогой, не уходи,  нынче никто не хочет чабанить, таких  дураков  мало, все
хотят жить  в городах, там отработал  свои часы - и гуляй себе культурно,  а
нет, на квартире  у себя отдыхай на всем готовом, топить печь не надо,  свет
круглые  сутки, хоть  днем, хоть ночью,  водопровод под носом, нужник и  тот
рукой подать, в коридорчике...  А при отаре какое уж житье? В расплодную без
малого с полутора тысячами голов скота управляйся, ни  минуты покоя ни днем,
ни  ночью,  все полторы тысячи над душой стонут, попробуй тут не полазить по
навозу, не  озверей,  не избей  жену,  не избей помощников,  не напейся... А
потом: кто плох? Базарбай и ему подобные...
   А  чуть  что  в  глаза  тычут -  посмотри  на  Бостона  Уркунчиева, вот
передовик, вот образец...  Так бы  и дал в морду этому передовику-куркулю! А
Бостону везет, к нему и люди идут лучшие, и  не уходят от него, работают как
одна семья. Базарбай да и многие  другие чабаны давно  уже плюнули  на  свои
заглохшие  движки, живут  по  старинке,  при  керосиновых  лампах да  ручных
фонарях, а у Бостона электрогенераторный  агрегат МИ-1157 прямо как  часы за
кошарой стучит, так что  слышно далеко  вокруг и свет от  него далеко видно.
Тем и  волков  отпугнули  -  давеча  как  гнались, вот-вот настигнут,  а как
завидели свет да заслышали стук движка, враз остановились.
   Собаки  все лают. Где-то  бродят еще,  должно  быть, волки,  но подойти
поближе боятся...
   Да,  везет, определенно  везет Бостону - вон как у него на подворье все
ладно,  и  в  доме яркий свет, чистота,  хоть и на овечьем  становище живут.
Пришлось разуться, сбросить кирзачи да портянки в прихожей и  в одних носках
вязаных пройти по кошмам в комнату.
   Уж  если человеку везет,  везет  во всем.  Вот ведь раньше  не  замечал
Базарбай, что вдова Эрназара, погибшего на перевале, такая видная собой баба
и нестарая. А теперь она, Гулюмкан,  жена Бостона и хоть и пережила горе, а,
судя  по виду,  счастлива. Лет-то ей  под сорок, а может, и того меньше, две
дочери  от Эрназара  в интернате  учатся,  а она возьми да роди еще  недавно
Бостону, и опять же повезло человеку - сына ему родила, а две дочери Бостона
от  прежней  жены  те  вроде  замуж уже  повыскакивали. И приветливая  какая
Гулюмкан, и неглупая, нет, совсем не глупая, знает,  что они  с Бостоном  не
терпят  друг друга,  а виду  не  подала, приняла  его  радушно,  переживала,
сочувствовала.  Проходи, мол, сосед наших  соседей, проходи, присаживайся на
ковер, ой,  да что  же  за  напасть  такая,  слыханное ли дело, чтобы  волки
гнались по пятам, слава  богу и духам предков - арбакам, что  спасли тебя от
беды,  а самого  нет  дома:  опять какое-то  собрание в районе, должно быть,
скоро вернется, обещали подбросить на директорском "газике", садись, садись,
надо  же чаю выпить после такого случая, а подождешь  немного, так и горячим
скоро накормлю.
   А Базарбай,  поскольку  уж  попал  в  такой  переплет,  решил  все-таки
испытать хозяйку, насколько  она искренна  с незваным гостем, да  и потом уж
очень  выпить  хотелось,  прийти  в  себя после  пережитого,  и  он набрался
нахальства.
   -  Чай - это питье для баб, - сказал без обиняков.  -  Ты уж извини, но
чего-нибудь покрепче не найдется в доме богатея Бостона? Слава-то о нем куда
как далеко идет!
   Такая уж гнусная  натура была у  Базарбая:  даже если бы и не  дали ему
выпить,  все  равно  был  бы  доволен  тем, как  сразу переменилась  в  лице
Бостонова  жена.  Не  по  нутру пришлась  ей  прямота Базарбая. А  чего  тут
церемониться - не беки какие-нибудь, не ханы, такие же скотоводы совхозные.
   - Ты  уж  извини, - ответила  она, хмурясь. - Сам-то  Бостон  не очень,
понимаешь ли, до этого дела охоч...
   - Знаю, знаю, не пьет твой Бостон!  - небрежно перебил ее Базарбай. - Я
это  так,  к  слову. Спасибо за  чай. Думал, хоть  сам и  не пьет,  а  гости
бывают...
   -  Да нет, почему же, -  засмущалась Гулюмкан и посмотрела на  Рыскула,
сидевшего рядом с Базарбаем,  -  у  его колен лежала злополучная  переметная
сума с волчатами.
   Рыскул приподнялся было  - собрался идти за  водкой,  - но тут в дверях
появился второй Бостонов помощник  -  не доучившийся  в пединституте студент
Марат,  разбитной малый, который,  изрядно покуролесив  по  области,  теперь
остепенился и осел у Бостона.
   - Слушай,  Марат, - обратился к нему Рыскул. - У тебя где-то припрятана
поллитровка. Я  знаю. Не бойся, если  что,  отвечать перед Бостоном буду  я.
Давай свою бутылку поскорее, обмоем добычу Базарбая.
   - Обмыть! Так это я мигом! - довольно хохотнул Марат.
   И вот  уже после  первого  полстакана, прогнавшего  досаду, Базарбай, у
которого  страх  уступил место привычной самоуверенности и  бесцеремонности,
растянулся на ковре точно у себя дома и стал рассказывать,  что да как было,
и  волчат показал.  Развязал  оба мешка-курджуна.  достал  волчат и тут  сам
впервые хорошенько их рассмотрел. Вначале волчата были вялы, почти ни на что
не  отзывались,  все  старались  спрятаться,  словно искали защиты,  а потом
ожили,  согрелись, заползали по  кошме,  поскуливали,  тыкались мордочками в
людей,  глядя  ничего не понимающими, неосмысленными глазами, - искали мать,
искали ее сосцы. Хозяйка жалостливо покачала головой:
   - Так ведь они же, бедняги, оголодали!  Детеныш, хоть  он  и волчий,  а
есть детеныш. Что как подохнут они у тебя с голоду? Зачем это?
   -  С чего  бы им подохнуть? - оскорбился Базарбай. - Эти твари живучие.
Два дня чем-нибудь подкормлю,  а там сдам в район. На зообазе знают,  как их
выхаживать. Начальство, если захочет, оно все умеет - волка и то  приручит и
заставит  в  цирке выступать, и за цирк люди деньги платят. Может,  и  эти в
цирк попадут.
   Тут все,  хоть хозяйка  и заразила их  своей  жалостью, заулыбались. Но
женщины, сбежавшиеся посмотреть нa живых волчат, стали перешептываться.
   -   Базарбай,  -  сказала   Гулюмкан,   -   у  нас  тут   есть  ягнята,
сироты-сосунки, их молоком прикармливают,  а что, если принести волчатам  те
ягнячьи бутылочки?
   - А что! -  не удержался от  смеха Базарбай.  - Овцы будут выкармливать
волков. Вот это здорово! Давайте попробуем!
   И  наступил  час,  вспоминая  о  котором  каждый  из  них  впоследствии
преисполнится ужасом. Людей  потешало и то, что кормили диких зверей овечьим
молоком, и то, что волчата были доверчивые и забавные, и то,  что один щенок
из выводка - самочка -  оказался синеглазым, сроду  никто не слыхал,  чтоб у
волчицы были  синие  глаза, такого  и в  сказках  не  встретишь.  И  то, как
веселился совсем еще маленький мальчуган, Бостонов сынишка-последыш Кенджеш.
То-то  радовался Кенджеш  - сразу четыре зверенка в доме.  Взрослых умиляло,
как этот полуторагодовалый  карапуз лепетал на своем,  только  ему  понятном
языке, как разгорелись у  него глазенки, как увлеченно он играл с волчатами.
И четверо  волчат почему-то льнули к ребенку, точно бы угадывая, что  он для
них тут самое близкое существо. Взрослые переговаривались: смотри, мол, дите
чувствует  детей,  -  старались  выяснить  у  Гулюмкан,  что  говорит  малыш
волчатам.  А  Гулюмкан,   счастливо  улыбаясь,   тискала   сыночка,  ласково
приговаривая:
   -  Кучюк,  кучюгом,  щенок,  щеночек  мой!  Видишь,  прибежали  к  тебе
маленькие волчата. Смотри, какие они мяконькие, серенькие. Ты будешь с  ними
дружить, да?
   Тут Базарбай и произнес фразу, которую потом тоже будут вспоминать:
   - Был один волчонок  в доме, а стало пять.  Хочешь быть волчонком? А то
давай  подкину  тебя, Бостонова  последыша, в логово, будешь расти  вместе с
ними...
   Все  от  души   смеялись   шуткам,   пили  чай.   Базарбай  с  Маратом,
раскрасневшись  от выпитого,  прикончили  поллитровку,  закусывали  салом  и
жареным мясом, все более оживляясь по  мере  выпитого. На дворе же наступила
тишина - собаки перестали лаять, а самый большой пес Жайсан - рыжая лохматая
громадина  - вдруг появился  на пороге  неприкрытой двери. Пес  задержался в
дверях,  вилял хвостом, не решаясь  переступить  порог.  Ему  бросили  кусок
хлеба,  он  подхватил  кусок  на  лету,   громко  клацнув  зубами.  И  тогда
подвыпивший Марат схватил для смеха одного волчонка и поднес его псу.
   - А ну,  Жайсан,  взять его! Взять, говорю!  -  И поставил  перед  псом
дрожащего, тщедушного звереныша.
   К  удивлению  присутствующих,  Жайсан  злобно  заворчал, поджал  хвост,
втянул голову  и кинулся наутек. И  только потом, уже  во дворе,  под окном,
залаял трусливо и жалко. Все захохотали, и громче всех Базарбай:
   - Зря стараешься, Марат!  Нет такой  собаки, чтобы  от  одного волчьего
духа  не  обделалась!  Ты что хочешь, чтобы ваш  Жайсан был львом? Такому не
бывать!
   Все перестали смеяться, когда маленький Кенджеш расплакался - ему стало
жалко  волчонка, и, опасаясь за него, он заковылял к нему, чтобы оберечь  от
непонятных проделок взрослых людей.
   А Базарбай,  покидав  в  курджун четверых  злополучных  волчат,  вскоре
уехал. Конь  его к тому времени отдохнул, его переседлали, и он бодрой рысью
покинул Бостоново зимовье. Рядом с Базарбаем  трусили верхами Марат и Рыскул
с ружьями за плечами, оба тоже подвыпили, но  Марат опьянел сильнее и оттого
был сверх меры словоохотлив. Эти крепкие парни вызвались проводить Базарбая,
чтобы  хоть как-то  сгладить  тот досадный случай,  который  произошел перед
самым отъездом  непрошеного гостя из дома Бостона.  Уже  собираясь выходить,
Базарбай, довольный, что
   оказался  в  центре  внимания  в  Бостоновом  доме, передал  курджун  с
волчатами  Марату:  на,  мол, перекинь через седло, - а сам  снял  со  стены
ружье,  висевшее рядом с огромной  волчьей шкурой. Он  внимательно  осмотрел
ружье, оно  ему  понравилось - добротное, поблескивающее  вороненой  сталью,
радующее глаз  ладной формой нарезное многозарядное ружье для  крупной дичи.
Волчью шкуру, висевшую как трофей на стене, Бостон добыл метким выстрелом из
этого ружья. Об этом знали все.
   -  Послушай, Гулюмкан,  - не спеша  сказал  Базарбай,  переводя  пьяный
взгляд с  ружья на  хозяйку. Попадись  ему  эта Гулюмкан, мелькнула  у  него
мысль, в укромном месте... Он  привык  брать женщин нахрапом, иногда прямо в
поле или у дороги, когда  это удавалось, когда  - нет, но  он не жалел ни  в
том,  ни  в  другом  случае,  и,  сравнивая  исподволь  Гулюмкан   со  своей
битой-перебитой Кок Турсун, он живо представил себе, как бы сейчас вмазал ей
наотмашь за то, что она, а не Гулюмкан досталась ему, за то, что опостылела,
и, пересилив себя, сказал: - В доме у вас хорошо, ты хорошая хозяйка. Да что
я хотел  сказать?  Понимаешь, Гулюмкан,  я боюсь,  как  бы  волки  опять  не
погнались за мной. Что, если я прихвачу с собой это ружье,  а завтра передам
с кем-нибудь из своих...
   - Ради  бога, повесь  на  место, - строго  сказала  Гулюмкан.  - Бостон
никому не позволяет притрагиваться к этому ружью. Он не любит, когда трогают
его ружье.
   - А  ты  сама  без  него  не  можешь  распорядиться  ружьем?  -  мрачно
усмехнулся  Базарбай, живо представляя  себе, как  бы он притиснул эту бабу,
представься ему удобный случай.
   - Да ты что! Приедет Бостон и увидит, что нет ружья, зачем мне это... К
тому  же я и не знаю, где  патроны. Бостон  их сам где-то  прячет. Ни одного
патрона никому не дает.
   Базарбай мысленно обругал Бостона по-черному; костерил и себя: разве не
знал  он,  какой  занудный  скупердяй  этот  самый   Бостон,   и  жена  его,
оказывается, ничуть не лучше; чуть было  не сказал ей. мол, подавись ты этим
ружьем, но тут Рыскул выручил его, разрядил, что называется, обстановку:
   -  Зря беспокоишься, Базаке. Мы с Маратом  проводим  тебя верхами, если
хочешь,  с  ружьями до  самого дома, - заверил  он, смеясь. -  Времени у нас
навалом, вся ночь  впереди, а это  ружье  ты и в  самом деле лучше не трожь,
повесъ  на  место. Тебе  ли не знать:  Бостон  он и  есть Бостон, он порядок
любит!
   Они собрались уже выходить, но Рыскул вынужден был задержаться  еще  на
пару минут - успокоить Бостонова малыша: Кенджеш задал  ревака,  зачем, мол,
дядя побросал волчат в мешок и куда их уносит.  Малыш вертелся, вырывался из
объятий матери, требовал вернуть полюбившихся ему зверят...
   А когда выехали со двора, недоучившийся студент Марат завел рассказ про
один потешный случай, который, как он полагал, мог развеселить попутчиков:
   - Недавно в районе у нас был скандал на весь мир - кишки  надорвешь! Не
слыхал, Базаке?
   - Да нет, не слыха