Удивились,  батюшка?  -   смиренно   пробасил   генерал.   -   Человек
предполагает, а Бог располагает.  Вот  и  мне  стало  у  митрополита  Кирина
невмоготу. Хочу с вами посоветоваться.
   Первая мысль Артемия была, что это провокация.  Слишком  хорошо  он  знал
этого отставного генерала КГБ, чтобы поверить ему хотя бы на йоту.
   - В чем же  решили  каяться,  Леонтий  Александрович?  -  овладев  собой,
осведомился Артемий.
   В ответ заговорил доверительно Белокрылов:
   - А не люблю, когда в полную грязь человека втаптывают. Много между  нами
неприятностей было. Доходило и до самого края, жизнь есть жизнь.  Я  офицер,
уважаю прямой бой, уважаю и военные хитрости, если для победы требуются,  но
тут уж такую  вонючую  канитель  затеяли,  что  не  выдержал  я,  решил  вам
позвонить. Покаяться хочу, что взял у тех людей компромат на вас.
   С захолонувшим сердцем Артемий сообразил - какие-то "голубые"  материалы.
Генерал подтвердил:
   - Гомиком вас, простите, батюшка, выставляют! Никогда не поверю. Что-что,
но уж такое! Я многое по своей службе повидал, "голубых" вмиг  рассекаю,  но
вы-то здесь при чем? Эти фотографии явно сфабрикованы.
   - Какие фотографии?
   - Вот я и хочу их вам показать. Там вы в постели с молодым мужчиной.  Все
так же подстроено, как и с министром юстиции и с генеральным прокурором,  но
там, правда, с девушками. Знаете, откуда ветер дует?
   - Догадываюсь, - уловив сочувствие  в  голосе  генерала,  грустно  сказал
Артемий, - из Управления делами патриархии?
   - Нет, не угадали. Давайте увидимся, но только так, чтобы ни мои, ни ваши
об этой встрече не знали.
   - Где встретимся? - уточнил епископ.
   Белокрылов  предложил  давно  облюбованную  им   гостиницу,   построенную
французами. Там были уютные номера, которые  любили  снимать  для  секс-утех
новые русские, подражая героям дешевых боевиков. Артемия это предложение  не
насторожило, и он дал согласие.
   "Не то что  блатарь  Вован",  -  с  почтительностью  подумал  Екиманов  о
Белокрылове и стал немножко возбужденно собираться  на  свидание.  Оно  было
хотя и деловое, но все-таки с мужчиной.

***

   Когда Артемий часа через два зашел  в  гостиницу  и  поднялся  к  нужному
номеру, дверь ему быстро открыл Леонтий Александрович, изрядно похудевший за
последнее время в результате непредсказуемых событий.
   - А вы стали таким  подтянутым,  генерал,  -  кинул  комплимент  Артемий,
проходя мимо Белокрылова, моментально закрывшего за ним дверь,  чтобы  никто
не увидел его гостя из коридора.
   Викарный епископ Артемий Екиманов  прошествовал  в  номер,  где  уже  был
накрыт столик на две персоны. Но, увы, генерал быстро подошел к нему сзади и
выстрелил из пистолета с глушителем в его затылок.
   Сейчас нужно было инсценировать встречу двух гомиков. Он смешал закуски и
выпивку на столе, часть  спустил  в  унитаз.  Разобрал  широкую  двуспальную
кровать. Заволок на нее труп. Раздел догола епископа, смазал  ему  вазелином
анальное отверстие.
   Нужно было показать, что ревнивый возлюбленный застрелил Екиманова.
   Действовал Леонтий Александрович четко, так  как  такие  инсценировки  не
только организовывал, но и преподавал их "почерк" курсантам "Вышки" КГБ.
   Номер был снят через одного из "пацанов"  спецбригады.  Генералу  удалось
проскользнуть  сюда  незамеченным,  а  уйти  надо   было   с   еще   большей
осторожностью. Он вышел на балкон и осмотрелся: кругом было тихо. Похудевший
генерал, будто лейтенантик на учении, перемахнул сначала на балкон  третьего
этажа, потом второго, оказавшегося  на  одном  уровне  с  крышей  котельной,
пристроенной внизу к первому этажу.  Соскочить  оттуда  для  него  оказалось
делом плевым.
   Садясь в машину, оставленную им на соседнем  дворе,  Белокрылов  подумал,
что самым трудным всегда было и будет  для  человека  первое  его  убийство.
Генерал совершил свое первое очень давно, будучи еще оперативником.
   "Сейчас,  -  прикинул  он,  трогаясь,  -  словно  и  не  убил,  а  комара
прихлопнул".

***

   Ракита после того, как расправился с Пулей и Дардыком на Сретенке, жил  в
своем джипе. На ночь он теперь парковывался в тихих местечках столицы и спал
на сиденье. Днем же боец пытался вычислить генерала Белокрылова.
   В  конце  концов  Ракита  выяснил,   что   единственный   из   оставшихся
белокрыловцев Лячко плотно висит "хвостом"  на  епископе  Артемии,  а  потом
куда-то отзванивает по сотовику, видимо, генералу.
   В спецснаряжении бывшего диверсанта-разведчика Ракицкого хранился  и  тот
сканирующий приемник, с которым он когда-то охотился за Пинюхиным. Эта штука
осуществляла перехват всех видов радиосвязи в широчайшем диапазоне. В вечер,
когда Белокрылов, застрелив епископа Артемия, катил к себе в "заныр", Ракита
сторожил эфир, сидя в джипе под окнами квартиры Лячко.
   До этого Ракицкий,  следуя  за  Лячко  по  всей  Москве,  отслушивал  его
разговоры по сотовому телефону, ожидая, когда  на  него  выйдет  генерал.  И
долгожданный белокрыловский голос раздался:
   - Здорово, сынок. Как настроение?
   Лячко:
   - Привет, Александрыч. Все нормально.
   Белокрылов:
   - Закончились наши дела, закончилась и наша  спецбригада.  Будь  в  шесть
утра в аэропорту "Шереметьево-2", будем прощаться.
   Лячко:
   - Есть.
   Белокрылов:
   - "Пацанов" наших я не  хочу  звать,  ты  им  мои  указания,  деньги  сам
передашь. Видишь, как боевая обстановка сложилась.
   Лячко:
   - Нормально, Александрыч. Хоть двое нас осталось из старой гвардии, а  то
ведь и хуже бывает.
   Белокрылов:
   - Что правда, то правда. До встречи.
   Ракита, прослушав разговор, вздохнул полной грудью  и  по  установившейся
последнее время привычке перекрестился. Он понял, что генерал сегодня  утром
улетает из России, а в Шереметьево  он  даст  последние  указания  Лячко  по
ликвидации спецбригады. Небезопасным местом для последней встречи  Ракиты  с
Белокрыловым был международный аэропорт, но выбора у бывшего  спецбригадовца
не было.
   Не  ошибался  Ракицкий.  Перед  звонком  к  Лячко  Леонтий  Александрович
позвонил отцу Вадиму и многозначительно  доложил,  что  просьба  митрополита
Кирина по епископу Артемию удовлетворена. Протоиерей  немедленно  перезвонил
Гоняеву, который от радости наказал  Ветлуге  выполнить  все,  что  попросит
Белокрылов.
   Ветлуга снова связался с генералом, и Леонтий Александрович сказал:
   - Сумму, которую соблаговолит выделить мне владыка,  прошу  перевести  на
мой счет в швейцарском банке. - И продиктовал Ветлуге название банка и номер
счета. Потом сообщил, каким авиарейсом  он  улетает  из  Москвы,  добавив  с
дотошностью офицера спецслужбы:
   - На всякий случай, батюшка, удостоверьтесь завтра, все  ли  благополучно
прошло.

***

   Этой ночью Ракита не спал. Он сидел в джипе у дома Лячко, поджидая, когда
тот вынырнет на утреннее прощание с генералом. Его согревала "Беретта" Макса
Бейрутского, спрятанная в подмышечной кобуре.
   Он потрогал кожу над переносицей, где вновь отросли брови. Подумал:
   "Говорят, что человеку со сросшимися бровями нельзя верить. А вот Никифор
поверил. Поверил и Черч. Это не так уж плохо, когда такому  злодею,  как  я,
поверили двое..."
   Лячко, легкий фигурой, но  сдержанный  в  движениях,  выкатился  из  дома
спозаранку. Он сел в машину, развернулся перед подъездом и помчался услышать
последнее "прости" легендарного генерала, ходившего  в  подручных  у  самого
Крючкова.
   Ракита шпарил за ним  на  своем  безотказном  джипе.  Он  не  должен  был
упустить верткого Лячко, так как Белокрылов не указал точного места  встречи
в аэропорту. Значит, генерал сам найдет в  здании  Шереметьева  Борю  Лячко,
заключил Евгений.
   Ракицкий ушел в  отставку  майором  и  никогда  не  думал  о  лаврах  или
проклятиях, которые он заслужил в подпольных сражениях за Родину. Теперь же,
уничтожив кучу своих коллег, он почему-то подумал: а нужны ли вообще  России
такие люди, как погибшие, как он? Не привыкший размышлять на подобные  темы,
Ракита не мог найти ответа. Но уверенность он обрел, когда  представил  себе
поганца Белокрылова: "Вот такой точно не нужен!"
   Лячко припарковался у  широкого  тротуара  здания  вокзала,  выскочил  из
машины,  привычно  оглянулся  на   предмет   возможного   "хвоста".   Ничего
подозрительного не заметил, так как Ракита оставил  свой  приметный  джип  у
нижней автомобильной развязки. Скрываясь за  стоящими  автомобилями,  удвоив
внимание, Ракита шел по пятам Лячко, ожидая Белокрылова.
   Последний спецбригадовец, крутя на  пальце  ключи  от  машины,  будто  бы
шоферюгой заглянул сюда подработать, шел по центру зала.  Ракита  трусил  на
расстоянии, скрываясь за прохожими,  понимая,  что  многоопытный  Белокрылов
может вычислить его из любой точки. Но такой целью генерал  в  это  утро  не
озадачился, и Ракита первым увидел его.
   Генерал поравнялся с Лячко и, убедившись, что тот заметил его, свернул  в
сторону. Не сближаясь, словно посторонние, они вышли на лестницу, ведущую  в
нижний этаж аэропорта.
   Раките это место тоже было выгодно, он следовал за парочкой, ощущая,  как
греет его пушка Максима. Генерал и Лячко остановились  на  пятачке  рядом  с
багажным отделением.
   Лучшего места майору Ракицкому выжидать не приходилось. Он  просквозил  в
обход пятачка так, чтобы Белокрылов оказался к нему спиной.  Пристроился  за
грузином, тащившим  свое  барахло  в  огромной  сумке  на  спине.  Дойдя  до
генерала, прошептал ему в самое ухо:
   - Стоять! Иначе стреляю.
   Увидевший его Борис Лячко  бросил  руку  на  грудь,  собираясь  выхватить
оружие, но Ракита отчеканил:
   - Боря, уймись! У меня счеты только с генералом.
   Белокрылов, узнавший  ненавистного  Ракицкого  по  голосу,  схватился  за
Лячко, рванул его на себя, прикрываясь его телом. В тот же  момент  выхватил
из-за пазухи у Лячко пистолет.
   Держа пушку наготове, проговорил:
   - Пошел на хер,  Ракита!  Я  сейчас  улетаю,  кончай  бодягу,  иди  своей
дорогой.
   Да, молниеносной была реакция у генерала. Не имея своего орружия, так как
вот-вот должен был идти на посадку, он и теперь пытался  переиграть  Ракиту,
подставляя своего последнего "деда" из спецбригады.
   Ракита, держа руку за пазухой на  рукоятке  "Беретты",  даже  растерялся.
Генерал, выглядывающий из-за Лячко, мог влепить в него  пулю,  но  Ракицкому
стрелять в Белокрылова значило прошить и Борю. Генерал понял его  заминку  и
произнес с усмешкой:
   - Замандражил, герой?  Я  тебе  сказал:  иди  отсюда  по-хорошему.  А  то
насовсем останешься.
   Смотрел майор Ракицкий на майора  Лячко.  Бледен  был  Боря,  печален  от
положения, в которое попал. Гнуснейше обходился с ним командир, используя  в
качестве щита.
   Летели секунды, Ракита лихорадочно соображал, надеясь, что не ошибется  в
Бориных профессиональных качествах. Он должен четко  среагировать  на  окрик
Ракиты: мгновенно отклониться или присесть, чтобы  стрелок,  которым  судьба
сделала Женьку Ракиту, всадил пулю в падаль, прикрывающуюся им.
   - Боря! - крикнул майор Ракицкий.
   Резко присел Лячко. Ракита выдернул "Беретту", грохнул генералу  точно  в
лоб. Потом подскочил к рухнувшему Белокрылову и всадил ему еще  две  пули  в
голову.
   Вокруг пятачка взвыли на разные голоса. Народ, сшибая друг друга, кинулся
к выходам.
   Ракита неторопливо перевел взгляд на Лячко, взвесил  в  ладони  пистолет.
Борис напрягся, ожидая выстрела от пошедшего в  разнос  диверсанта.  Евгений
успокоил его:
   - Знаешь, чья эта пушка? Друга моего, Максимки. Бейрутским окрестили  его
за последний бой в бейрутском отеле. И  мне  она  нормально  послужила.  Ну,
Боря, бывай здоров! Все наши ребята полегли от  моей  руки,  потому  как  по
приказу этой крысы, Белокрылова, на меня оружие  подняли.  Ты,  майор,  один
умным оказался.
   Быстро сунул пистолет под куртку Ракита, крутанулся и  бросился  в  самую
толпу людей, напуганных выстрелами и бегущих подальше от места происшествия.
Выскочил на улицу, прыгнул в джип и понесся в Москву.
   Майор Ракицкий правил на Чистые пруды, туда, где  он  кроваво  отличился,
откуда начал новую жизнь в  дворницкой  Никифора.  Майор  сделал  все  дела,
намеченные им самим в  довершение  жизни.  Рядом  на  сиденье  лежала  пушка
Максима, из которой больше не требовалось никогда и ни в кого стрелять.
   Ракита думал о правоте Никифора, о его словах: "А если не буду я жив,  то
вспомнишь... ты другим человеком стал. Если истинно уверуешь  и  раскаешься,
Бог все простит..."
   Остановил свой джип Ракита на Чистяках перед  зданием  местного  ОВД.  Он
выключил мотор, положил лицо  на  руки,  скрещенные  на  руле,  и  заплакал.
Ракицкий плакал второй раз в своей  жизни.  Впервые  он  залился  слезами  в
детстве, когда его бабушка рассказала, что погибшие мама и папа  молятся  за
него на небе.
   Потом Евгений взял "Беретту" Макса, сунул  ее  под  куртку.  Соскочил  на
тротуар  и  вошел  в  овэдэвское  здание.  Спросил   у   дежурного   комнату
оперативников. Ему указали. Ракита прошел по коридору и постучал в  кабинет,
в котором за столом с пепельницей, уже  наполовину  полной  окурками,  сидел
капитан Кострецов, а за столом напротив расположился лейтенант  Топков.  Они
обсуждали вчерашнее убийство епископа Артемия. Евгений открыл дверь и  вошел
в помещение.
   - Майор КГБ Евгений Ракицкий, - доложил он.  -  Сейчас  в  отставке.  Час
назад в аэропорту "Шереметьево-2" мною застрелен генерал Белокрылов. Из этой
пушки.
   Ракита цепко взглянул на оперов, определил Кострецова  старшим.  Вынул  и
положил перед ним "Беретту", продолжив:
   - Также мною  ликвидирована  большая  часть  так  называемой  спецбригады
Белокрылова, плюс к тому совершены убийства гражданина Пинюхина, бандита  по
кличке Сверчок, числится целый ряд других тяжких преступлений. По всем им  я
готов дать показания.
   Кострецов прищурился, оживленно сообщил:
   - Знаю тебя, а я капитан Кострецов. Я тебя раз с Банковского переулка  до
Преображенки, квартиры Белокрылова, вел. Ты  из  нее  по  пожарной  лестнице
через двор ушел.
   Ракита улыбнулся, повел широкими плечами.  Капитан  указал  ему  на  стул
перед собой:
   - Садись, майор. - Он кивнул Топкову. - Оформляй, Гена, явку с повинной.

***

   Уже несколько часов давал Ракита показания. Кострецов внимательно слушал,
а Топков едва успевал записывать беглую речь бывшего разведчика.  В  комнату
заглянули и вызвали Сергея к подполковнику Миронову.
   Кострецову сразу это не понравилось. Зачем-то с гонцом  приказали,  чтобы
подняться на второй этаж к шефу оперслужбы,  хотя  обычно  подполковник  сам
звонил ему по внутренней связи.
   Капитан прошел к  кабинету  Миронова,  постучался,  вошел  и  увидел  там
незнакомого полковника и еще двоих младших офицеров.
   - Капитан, - с ходу начал Миронов, -  вы  бывшего  майора  КГБ  Ракицкого
продолжаете допрашивать? Лейтенант Топков, оформив его явку с повинной,  мне
докладывал.
   - Так точно, - с раздражением ответил капитан, злясь на  прыткость  Гены,
из-за чего заварилось, как видно, что-то неприятное.
   - Сдадите Ракицкого товарищу полковнику. Он прибыл за ним  с  конвоем.  -
Подполковник кивнул на офицеров.
   Попытался Кость отбиться:
   - Ракицкий повинен в целом ряде убийств по нашему  "церковному"  розыску.
Начал давать важнейшие показания, которые требуют немедленных действий...
   - Товарищ капитан! - прервал его Миронов. - Выполняйте приказание. У  вас
с Ракицким Топков? Позвоните ему, сами здесь задержитесь.
   Капитан ощутил, словно неведомый капкан намертво захлопнулся.  Да  делать
было нечего, он поднял трубку и сказал Гене, что за Ракицким сейчас  придут.
Полковник в течение всей этой сцены  глядел  на  Кострецова  как  на  пустое
место, небрежно кивнул Миронову, встал и удалился с конвойными из кабинета.
   - Это что ж за беспредел? - почти закричал Кость,  когда  дверь  за  ними
закрылась. - Главный свидетель расследования сдался, все  выкладывает,  и  у
нас его какие-то отнимают?
   Седовласый Миронов успокаивающе поднял руку.
   - Не какие-то, а полковник прибыл из самого МВД.
   - С чего это Раките такой почет? Откуда в министерстве узнали, что он нам
сдался?
   Миронов поглядел по-отечески на пылкого Кострецова, с которым то ругался,
то восхищался его мастерством.
   - Ты где служишь?  В  нашей  кухне  только  свежий  продукт  ценится.  Об
утреннем трупе генерала КГБ в  Шереметьево  все  сводки  по  городу  кричат,
сообщают точные приметы  его  убийцы:  сросшиеся  брови  и  так  далее.  Это
подсказал милиции присутствовавший при разборке бывший сотрудник КГБ  Лячко.
Мне о явке Ракицкого как Топков доложил, я тут же начальству отзвонился.
   - Жаль, что меня не поставили в известность.
   Подполковник  поморщился,  как  всегда  это  делал,  предваряя   особенно
неприятное сообщение:
   - Сергей, ты садись, чтобы не упасть. Я тебе самое крутое еще не выдал...
Ракицкого забрали - не главное. Из МВД приказано твой розыск по  церковникам
закрыть, его материалы в министерство передать.
   - Что-о?! - протянул Кострецов и плюхнулся в кресло.
   - То самое. Не знаю, на кого ты, раскручивая это дело,  из  высшей  знати
напоролся, но похоже, кто-то из твоих фигурантов  на  министерство  вышел  и
намекнул, что надо бы розыск проконтролировать. Вот оно само  и  хочет  этим
расследованием заняться, чтобы не очень пошли круги по воде.
   - И вы не поспорили? - засверкал глазами капитан.  -  Нас  коррупция  все
время такими ходами вырубает! Круги по воде? Берут наверх, чтобы на тормозах
спустить или совсем замять! Вам ли это не знать? Вы ж еще  старой  закваски.
Неужели ни на грамм идейности не осталось?
   Смутился Миронов, пробасил:
   -  Сергей,  все  в  один  момент  навалилось.  Полковник  этот  с   двумя
молодчиками неожиданно прибывает за Ракицким. Он ко мне входит, и тут же  из
министерства звонок - приказывают твое расследование свернуть...  На  нас  с
тобой погоны. Иди, выполняй приказ.
   Кострецов поднялся, пошел к двери. Там остановился, повернулся,  взглянул
на седого волка уголовки Миронова.
   - Сколько у меня времени, чтобы дело сдать?
   - Как всегда, двадцать четыре часа. К завтрашнему утру дело должно быть в
МВД.
   Кость еще спросил:
   - А если за двадцать четыре часа я тех  самых  высоких  фигурантов  успею
прижать?
   Матерый подполковник, усмехнувшись, ответил:
   - Это твой единственный шанс, сынок.

Глава 6

   Капитан  милиции  Кострецов,  известный  на  Чистяках  как  опер   Кость,
проигрывал по всему фронту, потому что вырубали свои же командиры. Он  сидел
в своем кабинете и накручивал диск  старенького  телефона,  дозваниваясь  до
оперативника ФСБ Александра Хромина.
   - Саня, - сдавленно произнес он в трубку, когда тот ее  взял,  -  похоже,
пролетел я с алмазными  Ловуновым  и  Гоняевым.  Сегодня  с  утречка  Ракита
пристрелил в Шереметьево уходящего за кордон Белокрылова и мне сдался. И тут
же его забрали у меня из МВД, приказали и мне розыск свернуть.
   - Я, Сергей, уже в курсе всех этих дел.  Последовательность  была  такая.
Теперешняя правая рука Гоняева отец Вадим Ветлуга, видимо, по договоренности
с Белокрыловым, позвонил в Шереметьево  убедиться,  что  генерал  улетел,  и
узнал там  о  его  гибели.  Ветлуга  доложил  митрополиту  Кирину,  который,
возможно, решил, что это месть за вчерашнее убийство епископа Артемия.
   Кострецов поддержал его догадку:
   - Отец Вадим вполне  мог  укрепить  это  мнение  у  митрополита.  Ветлугу
захватывал до своего ареста  бригадир  востряковских  Вован,  работавший  на
Артемия.
   - Тем более. Кирин,  понятно,  забеспокоился,  так  как  следующей  пулей
наемники могли угостить его самого. Гоняев позвонил Ловунову, чтобы  тот  из
своего  всемогущего  кресла  президентского  чиновника   узнал   подробности
убийства Белокрылова. Ловунов связался  с  верхушкой  МВД,  там  Ловунову  и
сообщили, что убил Ракита, который сдался в