оему влиятельнейшему врагу, но тот  не  соизволил  даже  взять  трубку.  А
подручный этого владыки, раньше всегда  предельно  вежливый  монашек,  вдруг
выпалил, очевидно цитируя своего хозяина:
   - У Лолы Шубиной не вышло, так, возможно, получится у брата Лолия...
   - Какого Лолия?! - воскликнул Артемий и осекся, быстро скомкал,  завершил
разговор.
   Дело в том, что энергичнейшая Лола Шубина  была  обязана  превращением  в
компаньонку  Артемия  номер  один  только  своему   прекрасному,   ангельски
выглядящему из-за голубых очей и золотых волос брату Лолию. Артемий Екиманов
был гомосексуалистом, влюбился в нигде не работающего  шалопая  Лолия,  взял
его на содержание, как когда-то архимандрит Феоген  бывшую  монашку  Маришу.
Епископ платил своему красавцу-любовнику  большие  деньги,  на  которые  тот
снимал отличную квартиру и принимал там Артемия самым секретным образом.
   Сразу узнала об этом и мгновенно воспользовалась ситуацией сестра  Лолия,
став ближайшим доверенным лицом епископа. Ей  обнародовать  страсть  Артемия
было так же невыгодно, как ему самому,  поэтому  Екиманов  давно  успокоился
насчет возможной огласки. И вот тебе на! Помощник  врага-архиепископа  будто
бы невзначай бросил это никому не известное, крайне редкое имя Лолий, что  в
переводе с греческого означает-трава "куколь".
   Артемию стало ясно, что его порок открылся. Как  это  выяснили?  Екиманов
подумал о промашке, которую допустил некоторое время назад, и всем,  что  за
ней последовало.
   К нему за благословением на поездку в Московскую духовную академию пришел
молодой дьякон. В конце аудиенции тот, как  положено,  приложился  губами  к
руке владыки. Но пленил  Артемия  смазливый  молодой  человек,  не  выдержал
епископ и сказал:
   - Поцелуй своего владыку в уста.
   Дьякон с недоумением приблизил свои губы, в то время как Артемий  пригнул
его  голову  к  себе  и  страстно  поцеловал  в  рот.  Потом  епископ  обнял
растерявшегося посетителя, прижавшись к тому всем телом.
   Вскоре епископу верный человек из прихода этого дьякона просигналил,  что
тот обиделся  таким  обхождением.  Артемий  дополнительно  навел  справки  о
настроении дьякона через своих стукачей, информирующих его на  самые  разные
темы со всех концов епархии. И со сжавшимся сердцем  выяснил:  дьякон  после
встречи с ним болтал направо-налево  о  его  поведении  на  этой  аудиенции,
особенно подчеркивая  требование  архиерея  "поцеловать  в  уста"!  Екиманов
немедленно запретил дьякона в служении - "за клевету и грубость в  отношении
правящего епископа".
   Но вдруг Артемий наткнулся на то, что о  его  гомосексуальной  ориентации
многие догадываются. Тогда он спохватился - зря столь  резко  расправился  с
дьяконом! Но было уже поздно. Тот начал сколачивать  группу  недовольных  по
разным  причинам  Екимановым,  а   главное,   отыскал   паренька,   которого
давным-давно Артемий разово использовал для утех.
   Епископ схватился за голову, когда  для  него  добыли  копию  письменного
свидетельства того парня, учившегося в семинарии. Эта бумага на имя  Алексия
Второго гласила:
   ...Меня  с  другими  семинаристами  привезли  для  работ  в  Епархиальное
управление, откуда меня и несколько других учащихся повезли на дачу епископа
Артемия, якобы для работ. Там нас поили водкой, водили в баню  с  бассейном,
показывали видеофильмы. Потом приехал владыко Артемий и пошел в баню с неким
Трофимом... Там я увидел совершенно голого архиерея... Потом мы с ним  пошли
в его покои. Там он целовал меня, а потом  сказал,  чтобы  я  исполнил  роль
женщины и переспал с ним.
   Готов свидетельствовать за свои слова перед Святым Крестом и Евангелием.

***

   Познакомился Артемий и с письмом патриарху самого дьякона, где были такие
слова:
   ...Я буду бороться до конца, и  не  за  свое  место  и  положение,  а  за
удаление из тела Церкви нашей епархии раковой опухоли педерастии и  цинизма,
уже пустившей метастазы в наше духовенство.

***

   Екиманов  вызвал  правдолюбца   дьякона,   попробовал   его   утихомирить
возвращением в служение, повышением в сане,  но  тот  уперся  на  подвиге  -
довести все до патриарха. Артемий намекнул, что жалобщика вполне могут найти
с проломленной головой, но дьякон, оказавшийся высокоидейным, не поддался  и
на угрозу. Тогда епископ сорвался на выкрик:
   - Да Святейший давно знает, что я голубой. Но ничего мне не сделает.  Зря
стараешься, мозгляк!
   Как понял Артемий по ехидному замечанию из Управления  делами  патриархии
насчет Лолия, вышли на эту его связь, очевидно, с подачи досье на него  туда
совершенно отчаявшегося дьякона. Как сумели? Сам специалист по  такого  рода
расследованиям Артемий рассудил:
   "Почитали, скорее всего, в  Управлении  представленные  дьяконом  бумаги.
Его, тварь идейную, порасспрашивали. Решили присмотреть за моим окружением и
образом жизни. Сразу, конечно, заинтересовались Лолой. А через нее  вынырнул
и братец, он у нее в офисе постоянно отирается, к моим суммам еще и у сестры
деньги выпрашивает. Что он за птица, у Лолия на красивой мордашке  написано.
Проследили его квартиру и однажды увидели входящим туда вечером и  выходящим
утром меня... Как же я мог так  бездарно  влипнуть?  Я,  ведущий  хитроумную
кровавую  войну  с  самим  митрополитом  Кирином!  Господи,  неведомы   твои
наказания грешнику!"
   Епископ Артемий мерял  большими  шагами  гостиную  в  своей  подмосковной
резиденции, вспоминая, как он в эти секс-утехи влез, а теперь из-за  них  по
уши влопался. Еще семинаристом его к мальчикам  тянуло,  но  он  преодолевал
это, опустошая себя онанизмом. Потом, став монахом, быстро идя по  карьерной
лестнице, Артемий удачно скрывал, зажимал свое пристрастие, чтобы проникнуть
в приближенные самого патриарха.
   Когда Екиманов выбился в епископы, вошел не только в круг доверенных  его
святейшества, а и смог возглавить целый клан церковной  мафии,  бдительность
его ослабла.  В  конце  концов  сломали  Артемия  поездки  на  экуменические
совещания по всему миру.
   В этих командировках молодой епископ широко общался со священниками самых
разных конфессий. Особенно ему, сибариту, нравились западные святые отцы. Он
и не подозревал, что те вслед за сексуальной революцией, являющейся одной из
примет последнего времени, сплошь и  рядом  тонули  в  "группе  риска",  как
гомиков в России называли. Пасторы, обреченные своими канонами на безбрачие,
весьма элегантно приняли гомосексуализм некоей второй своей религией.
   Впервые соблазнил Артемия в  Париже  католический  священник-француз.  Он
разбудил в Екиманове все  вожделения,  подавляемые  столь  долго.  А  вторым
горячим любовником на одной из  экуменических  сессий  в  США  стал  местный
протестанский пастор. С тех пор педерастия во  многом  формировала  душевную
жизнь Артемия, и он не смог обходиться без постоянного  любовника,  каким  и
стал Лолий.
   Екиманов наврал пошедшему против него дьякону в их  последнем  разговоре,
упомянув патриарха как  своего  союзника  и  в  "голубом"  вопросе.  Об  его
однополовых пристрастиях патриарх ничего не знал,  но  вот-вот  мог  узнать,
прикидывал Артемий. Его недруги из Управления делами, к которым попали столь
зубодробильные сведения на него,  ни  перед  чем  не  остановятся,  лишь  бы
приложить конкурента.
   Артемий не мог представить себе, как справится с этой  подножкой  судьбы.
Он тягостно вышагивал у себя  в  покоях,  с  ужасом  думая,  что  это  может
закончиться полным фиаско  его  карьеры.  Патриарх  из-за  природной  боязни
скандалов, испугавшись огласки о приближенном к  нему  епископе  в  светских
кругах общества, способен был низринуть Екиманова в глубокую опалу.
   Именно эти, неожиданно свалившиеся на него  неприятности  стали  причиной
того, что Артемий выпустил из рук вожжи в битве против клана Кирина Гоняева.
Этим воспользовался Вован, на свой риск захвативший  Вадима  Ветлугу  только
для того, чтобы расквитаться с Белокрыловым.

***

   Епископ Артемий, таким образом, проигрывал по всем направлениям. Но он не
мог и представить, что  самую  большую  опасность  представляет  инициатива,
исходящая от одного человека. И им был генерал Белокрылов.
   Доведя Вована до психоза выходкой  спецбригадовцев  в  "Техасе",  Леонтий
Александрович стал детально изучать его босса Артемия. Опытнейший разведчик,
Белокрылов первым  делом  обратил  внимание  на  компаньонку  епископа  Лолу
Шубину. Это именно он стал следить за ее связями, как и предполагал  вслепую
Екиманов. Генерал нащупал Лолия,  потом,  отнаблюдав  квартирку  красавчика,
удостоверился во взаимоотношениях двоих педиков.
   Леонтий Александрович посчитал такую информационную добычу  замечательным
подарком судьбы. Теперь задуманное убийство Артемия классически  ложилось  в
схему  любовного  треугольника.   Гомики   -   народ   ревнивый   не   менее
шекспировского  Отелло.  Генерал   придумал   изобразить   новое   увлечение
Екиманова.
   Он  раздобыл  номер  телефона  Лолия,  позвонил  к   нему   и   заговорил
"полусладко-педерастическим" голоском:
   - Морковка, у твоего друга новые обстоятельства  жизни  и  обязательства.
Тебе, тухлый, с Артемием делать нечего.
   - Кто это? - раздраженно поинтересовался  Лолий,  хотя  мгновенно  уловил
собрата по манере выражаться.
   - Мы с Артемием любим друг друга.
   - Давно ли?
   Генерал со взмывающими "голубыми" интонациями ответствовал:
   - Чувства, мой милый, ценятся не за длину, а за содержание.
   - Почти так философ  Сенека  о  жизни  сказал,  -  с  ухмылкой  определил
довольно начитанный Лолий.
   - У тебя, малыш, все "почти". Денежек от Артемия тебе больше  не  видать.
Прощай, дружок.
   Белокрылов положил трубку. Этим звонком он хотел  добиться,  чтобы  Лолий
устроил сцену епископу. Артемий все будет отрицать, но подозрение у Лолия  в
неверности любимого  обязательно  засядет.  После  убийства  епископа  Лолий
обязательно наведет следователей на весьма реальный мотив расправы  -  новый
любовник требовал от Артемия прекратить связь со старым, на что Екиманов  не
пошел и пал жертвой его пылкости.
   Следующим этапом операции была  как  можно  более  широкая  компрометация
Екиманова как гомосексуалиста. Хорошо ориентируясь  в  склоках  и  интригах,
Белокрылов подробнейше выяснил историю с "устами" молодого дьякона. А  когда
тот подал бумаги в Управление делами патриархии, генерал  анонимно  позвонил
туда и выложил о любовнике епископа Артемия Лолии.
   После  этих  точных  и  неумолимых  по  последствиям  шагов   Белокрылову
оставалось немного подождать, пока "пидор" епископ увязнет в своем скандале,
а потом выполнить задание митрополита Кирина.

Глава 2

   Как генералу Белокрылову нужны были гнилая душа и тело епископа  Артемия,
так сам отставной кэгэбэшник стал  суперзадачей  жизни  и  профессионального
бытия Ракиты. Спецбригадовец Евгений Ракицкий, маскарадно преобразившийся  в
спившегося московского интеллигента, вынюхал в пивной на Чистяках у  местной
шатии сведения о действиях в "Техасе" Дардыка, Пули, Котовского и Лячко.  Он
прикинул, с кого из них начать, чтобы добраться до генерала.
   По сути, эта четверка осталась у Белокрылова последним надежным  оплотом.
После гибели Кузьмы, Оникса,  измены  Ракиты  лишь  они  продолжали  крепить
спецбригаду как бывшие асы спецслужб. Другие трое  бойцов  использовались  в
подразделении на третьестепенных ролях, их так и звали за глаза - "пацаны".
   Ракита понимал, как опасна четверка "дедов", но именно из нее кто-то  мог
точно знать, как отыскать в новых условиях генерала. Он подумал, что браться
за Пулю и Дардыка крутовато, потому как, во-первых, они всегда держались  на
пару, а  во-вторых,  в  спецбригадовской  стае  эта  парочка  была  наиболее
романтична - такие на предательство командира вряд ли пойдут.
   Нужно было выбирать из Котовского и Лячко. Ракита решил: эффективнее  для
раскалывания будет Котовский, потому что Лячко он  плохо  знал.  К  тому  же
Котовский был лих, то есть предельно отчаян, а такие  люди  часто  бывают  и
неосторожны.
   Котовский подходил для наезда  также  своим  загородным  проживанием.  На
своей теплой даче он занимался всяческим копанием в саду и на грядках, ходил
по грибы и на рыбалку. Вот на приволье, если умело, любого по всем  правилам
можно допросить, решил Ракита.
   Утром, дождавшись  ухода  Никифора,  бывший  спецбригадовец  вновь  надел
давешний интеллигентский  прикид.  При  шляпе,  наклеенных  парике,  усах  и
бородке, очках открыл гараж, оставленный Никифору на попечение. Сел  в  свой
джип и тронулся за город.
   Точного адреса дачного поселка бывшего коллеги Ракита не знал. Он,  глядя
на карту Подмосковья, то место восстанавливал по памяти, из обрывков веселых
баек Котовского о его дачных занятиях. Наконец точно определился и доехал до
нужного дачного кооператива.
   Здесь Ракита оставил свой джип  у  сторожки  и  стал  бродить  меж  домов
поселка, расспрашивая о местожительстве Котовского, описывая его  колоритную
внешность, манеру говорить и замашки.
   Дачу Котовского ему подсказали. Ракита, сунув руку под макинтош, взвел  в
подмышечной  кобуре  курок  пистолета  "ТТ",  проверил  положение  ножен   с
десантным тесаком на ремне и  стал  приближаться  к  угодьям  Котовского  по
сильно заросшему боярышником переулку.
   Он пролез через кусты к нужному  забору  из  штакетника.  Присел  и  стал
наблюдать раскинувшийся перед ним участок. Все на нем говорило,  что  хозяин
только что был здесь: и перевернутая тачка  с  остатками  торфа,  и  лопата,
воткнутая  около  ямы  для  закладки  компоста.  Но  из  людей   никого   не
просматривалось. Ракита подумал - Котовский зашел в открытый нараспашку  дом
отдохнуть. Довольно долго ждал,  не  шевелясь,  в  своей  засаде.  Никто  не
появлялся.
   Для профессионала  Ракиты  все  это  странным  не  показалось.  Он  начал
соображать, называя про себя Котовского по его  укороченному  для  окрика  в
переделках прозвищу "Кот".
   "Значит, затаился  где-то  Кот.  Выходит,  прослышал  он  что-то  о  моих
розысках по участкам, пока я там блуждал. Как? Неважно. Самое  главное,  что
откуда-то наблюдает Кот  сейчас  свою  территоррию  на  предмет  выныривания
подозрительного хлюпика в шляпе и очках, которого ему описали. Еще не  засек
меня, раз не было нападения".
   Сидеть в кустах Раките далее было  бесполезно  и  небезопасно.  Котовский
знал эти окрестности назубок и,  продвигаясь  по  окружности,  шаря  методом
тыка, вполне мог разглядеть засаду Ракиты. Он прикинул, что Кот, увидев  его
в этом прикиде, возможно, не узнает сразу. А если и рассмотрит, то не  будет
мгновенно стрелять. Ракита, конечно, объявлен Белокрыловым в особый  розыск,
который кончается "черным хлебом", но вряд ли такой удалец,  как  Котовский,
держа его на мушке,  откажет  себе  в  удовольствии  поглумиться  над  столь
бездарно вляпавшимся Ракитой.
   Решился бывший спецбригадовец на разведку боем, а проще сказать - на  то,
чтобы стать мишенью, живцом, чтобы наудачу перехватить у Кота инициативу,  а
значит, и жизнь. Он чувствовал себя сегодня  на  особицу:  Евгений  Ракицкий
впервые в своей жизни перекрестился этим утром, собираясь на операцию.
   Он расстегнул поношенный габардиновый макинтош,  чтобы  ловчее  выхватить
из-под него пистолет или нож, если успеет. Полез в давно запримеченную  дыру
в штакетнике. Протиснулся, побыстрее выпрямился, чтобы  встретить  возможный
прыжок Котовского стоя. Медленно двинулся к дому, оживленно поглядывая из-за
стекол очков, почесывая бороденку, дабы правая, "стреляющая" рука гуляла  на
уровне груди.
   Когда он почти приблизился к веранде, услышал сзади голос Кота:
   - Стой, Ракита. Руки за голову! Чего вырядился?
   - Обстановка такая, -  ответил  Ракита,  вскидывая  руки  к  затылку,  не
поворачивая головы.
   - Не оборачивайся. Одна рука на шее,  второй  аккуратненько  кидай  назад
пушку. Не шуткуй, ты Котовского знаешь.
   - А я никогда шутником не был, - вяло проговорил Ракита, вынул из  кобуры
пистолет и бросил его за спину.
   - Садись на крыльцо лицом ко мне.
   Ракита приземлился  на  ступеньки  перед  собой,  развернувшись  телом  к
Котовскому, сказал:
   - Руки-то, может, опущу?
   Котовский, сияя выбритым шаром загорелого  черепа,  стоял  у  угла  дома,
целясь в Ракицкого из пистолета, усмехаясь шальными  глазами.  Он  отшвырнул
ногой в траву выброшенный Евгением пистолет, свой  ствол  сунул  под  мышку,
чтобы его не заметил случайный прохожий.
   - Опусти. Обстановка у тебя одна - на тот свет без пересадки, -  сплюнув,
сказал Кот. - Зачем приперся?
   Приковывая взгляд Котовского к  себе,  Ракита  положил  руки  на  колени:
правую ближе  к  распаху  пиджака,  чтобы  выхватить  оттуда  нож,  двинутый
рукояткой на центр бедром и мышцами брюшного пресса. Пробормотал:
   - Верю тебе. Пришел поговорить. Ты моего друга Максима знал?
   - Макса  Бейрутского?  -  уважительно  уточнил  Котовский,  назвав  Макса
кличкой, присвоенной тому посмертно за его последний лихой бой в  бейрутском
отеле.
   - Ага.
   - Лично я Макса не знал, но память его свята. - Кот немного  расслабился.
- Ты мне песен не пой, я ни в какую хреновину вдаваться не буду. При чем тут
Макс?
   - Такие парни, как он, в нашей вонючей спецбригаде служить бы не стали.
   Котовский зло усмехнулся.
   - Спохватился, когда за сраные бабки кровью умылся?
   - Лучше поздно, чем никогда, Кот.
   - Кому как, - раздраженно произнес тот, - а тебе ничем  перед  товарищами
не отмазаться. Ты Оникса убил!
   - Он меня убрать хотел. Или Белокрылов так дело изобразил, что  я  ни  за
что, ни про что парня положил?
   Хмуро глядел на него Котовский.
   - Не верю я тебе, Ракита. Ты должен был  сначала  ко  мне,  к  любому  из
"дедов", к тому же Ониксу с этим разговором прийти, а потом  действовать.  А
теперь - только пуля тебе.
   - Понял, - сказал Ракита, убедившись, что убийство им  Оникса  генерал  в
удобном ему свете ребятам описал. - Куда на "черный хлеб"?
   - Иди к туалету.
   Ракита взглянул в том направлении. Рядом с дощатым  туалетом  красовалась
наполовину заполненная компостом яма. Удобное место для могилы. Ракита также
подумал: удача, что  Кот  не  знал  Макса  Бейрутского.  А  то  бы  тот  мог
рассказать ему, что Женя Ракицкий бросает  нож  из  всевозможных  положений,
поражая любые точки на теле противника.
   Наклонился Ракита, делая  вид,  что  приподнимается,  собираясь  идти  на
расстрел. Молниеносно  пошла  рука  под  пиджак.  Взмах!  Нож  прошил  плечо
Котовскому, он уронил пистолет.
   Ракита взвился прыжком, ударил ногой спецбригадовца в грудь. Кот загремел
навзничь. Ракита подскочил,  подобрал  свою  и  его  пушки,  ударил  ими  по
самоварно сияющему калгану садовода. Тот потерял сознание. Ракита  вырвал  у
него нож из раны, подхватил Котовского под мышки и заволок на террасу.
   Оттуда Ракицкий  огляделся  через  большие  окна:  заросли  по  периметру
участка надежно отгородили происходящее  от  любопытных  взоров.  Он  ударил
ногой Кота в лицо. Тот очухался, схватился здоровой рукой за пробитое  ножом
плечо.
   - Ваше благородие, товарищ Котовский, - сказал Ракита, сидя  над  раненым
на стуле, - так кому в "черный хлеб"?
   - Дай перевязаться, - проговорил Кот, ошалело водя глазами.
   - Для того света это не обязательно. Где Белокрылов?
   - Не получится у нас разговора, гнида, - мрачно произнес Котовский,  сжав
челюсти до желваков, заходивших на щеках.
   Ракицкий ударил его ножом в горло. Росчерком перерезал Котовскому глотку.
   Потом прошел в комнату, сдернул с  кровати  одеяло.  Им  накрыл  труп  на
веранде.
   Там  Ракита  дождался   темноты,   чтобы   под   ее   покровом   закопать
спецбригадовца Котовского в компостной яме,  намеченной  хозяином  дачи  для
него самого.

***

   В спецбригаде об исчезновении Котовского узнали на следующий день,  когда
он не явился на намеченную встречу.
   Дардык