- Ничего не могу сказать, Вован.
   - Лады, - проговорил,  допивая  кофе,  бригадир.  -  Войди  в  контакт  с
Белокрылом, ковырни его как-нибудь на эту тему. Сможешь?
   Мариша преданно взглянула на него серыми озерами глаз.
   - Все для тебя сделаю.
   - Что заходивший мент из себя представляет?
   - Кострецов этому оперу фамилия. Крутит убийства Пинюхина и Ячменева.
   - А чего к тебе приперся?
   С этого момента Марише пришлось свернуть с правдивых "показаний" Вовану:
   - Да не ко мне, а к Феогену. Я его не интересовала. Повесила  ему  лапшу,
что прибираю здесь, за хатой в отсутствие архимандрита слежу.
   - Как этот Кострецов на нападение Сверчка среагировал?
   - Прибежал назад встрепанный. Опознал он его.  Видно,  по  приметам,  что
после завала Ячменева на Архангельском собрал. Давай меня трясти. А мне что?
Я на своем как стояла, так и стою: дел Феогеновых не знаю, о Ячменеве ничего
не слышала. Мало ли кто надумал мента тут завалить?
   - Если опер не лох, то должен был смикитить, что Сверчок  в  шестерках  у
Феогена.
   - Он так и решил, я поняла. Нормально фишка легла: Сверчок сунулся  после
завала на Архангельском к пахану Феогену  за  новыми  указаниями,  на  мента
напоролся, психанул и решил на перо поставить. Я в стороне.
   - Лады, Мариша.
   Вован скинул с голого тела пальто и начал одеваться.  Маришка  подошла  к
нему,  прижалась.  Он  поцеловал  ее  в  лицо,  в  груди,   но   по-деловому
отстранился, прощаясь:
   - Теперь будешь завязана на мне. Жду информации  по  Белокрылу.  -  Остро
взглянул на нее. - Наркоту, может, все-таки тебе оставить?
   Трудный это был момент для Мариши. Дозы у нее кончились, но скрытый  жар,
исходивший из темных глаз Вована, подвигал на испытание.
   - Нет, - мотнула она головой и улыбнулась, - не будем дешевку мазать.

***

   Когда Вован вышел из подъезда на Арбат, Топков взял его  под  наблюдение.
Лейтенант проследовал на своих "Жигулях" за "БМВ" бригадира до его квартиры,
которую тот снимал на московской окраине.
   В доме, где обретался Вован,  Топков  расспросил  соседей  о  его  образе
жизни, потом навел справки о нем в  местном  отделении  милиции.  Уточнив  у
коллег,  присматривающих  через  участкового  за  бандитом,  его  кличку   и
принадлежность к востряковской ОПГ, Гена  проехал  в  МУР,  где  добрал  все
имеющиеся сведения об уголовнике Воване.

Глава 3

   На Чистые пруды опускалась ночь, и сидящий в засаде у подвала с Черчем  и
Нютой  Ракита  пожалел,  что  решил  помиловать  подругу-алкоголичку   Кеши.
Парочка, прикончив последнюю банку пива,  заснула,  Ракита  подумал:  "Могут
продрыхнуть до утра". Его опасения не подтвердились. На лестнице из  подвала
показалась Нюта, отряхиваясь как дворняжка, выползшая из будки. Она порылась
в карманах, видимо надеясь на завалявшиеся  монеты,  но  не  обнаружила  их.
Взбила челку, вдохновляясь добыть необходимое пойло в чистяковских  ущельях,
и затопала со двора.
   Ракита расстегнул "молнию" куртки, чтобы удобнее выхватить десантный нож,
и собрался было вниз на угомон надоевшего ему своим существованием бомжа. Но
вдруг вылез наружу и сам "клиент"!
   Черч, воспитанный в благородной семье во главе с папой-генералом, избегал
самых гнусных привычек плебейской  братии.  Так,  не  мог  он  мочиться  под
крышей, где спал. Из-за этого он и поднялся по ступенькам во двор  и  прошел
за нуждой именно к тем кустам, за которыми скрывался Ракита.
   Киллер даже улыбнулся от везухи, вознаградившей его за  долгое  ожидание.
Он кошачьи обогнул свою сторону кустов, выходя на позицию  для  удара.  Кеша
прекрасно подставил ему спину, примостившись с расстегнутой ширинкой лицом к
навесу из ветвей. Ракита выдернул нож и собрался ринуться на  цель,  как  из
сумерек негромко, но веско кто-то произнес:
   - Брат мой! Не убивай человека.
   Ракита  замер,  к  нему  обернулся  Черч,  белея  изумленным  лицом.   Из
спустившейся  темноты  к  ним  придвинулась  ладная  фигура   длиннобородого
Никифора, напрягавшего Кострецова рассуждениями на религиозную тему.
   Никифор повторил, обращаясь к убийце:
   - Брат, не убий!
   Счетчик в голове у Ракиты мгновенно выщелкнул:
   "Все равно приходится класть двоих!"
   Спецбригадовец катастрофически  засветился  теперь  и  жертве,  и  новому
свидетелю.  Ракита  молниеносно  шагнул  к  Никифору,  держа  у  бедра  нож,
собираясь сначала воткнуть в этого, а потом прыжком догнать и Черча.
   Никифор не тронулся с места, но изможденное его лицо будто бы осветилось,
и богомолец проговорил:
   - Брат, я давно готов к смерти.
   Смотрел на Ракиту этот бородач словно как с иконы. Киллер замялся, и этих
секунд хватило, чтобы Черч пришел в себя. Кеша заорал и кинулся опрометью со
двора.
   Не отводил от Ракиты взгляда Никифор, поднял три  перста  и  осенил  себя
крестным знамением. Опустил Ракита руку, сжимавшую  нож,  с  трудом  перевел
дыхание. Никогда он не натыкался на такое препятствие: светлый взор будто бы
из инобытия...
   Мешая шутку с впервые  нахлынувшим  на  него  неведомым  страхом,  киллер
спросил:
   - Ты чего все "брат" да "брат"? Из братвы, что ли?
   - Я из братьев во Христе.
   - Не верующий я. И моли своего Бога, что сегодня я устал. - Ракита  сунул
нож внутрь куртки, собираясь уходить.
   - Ты крещен? - спросил Никифор.
   - Да, - почему-то ответил ему Ракита, проклиная себя за все случившееся.
   - Значит, мы братья.
   В небе россыпью пуль зажглись звезды, темень  верхотуры  просекло  лезвие
месяца. Ракита еще раз посмотрел в лицо человека,  которого  чуть  не  убил.
Потом повернулся и зашагал прочь.

***

   Черч, не помня себя, добежал до ОВД. Он ворвался к Кострецову с воплем:
   - Сросшийся чуть не зарезал!
   Опер  выскочил  из-за  стола.  Они  вместе  с  Кешей  ринулись  к   месту
происшествия на Потаповский. Черч кричал на ходу:
   - Никифор отмазал! Богомольный мужик со Сретенки. Он за веру срок  волок.
Церковь советскую не признает. И на власть он хер положил. Святость  великую
имеет! Глянул на Сросшегося и говорит: "Ты чего, братан?" Тот перо и кинул.
   - С ножом на тебя киллер пошел? - уточнил Кость.
   - Ну да, - задыхаясь на бегу, проговорил Кеша. -  За  спиной,  падла,  уж
встал, как я из подвала поссать поднялся.  А  Никифор  откуда-то  выходит  и
говорит: "Братан, грех убивать!"
   - Давно этот Никифор на Сретенке?
   - А с лагерей появился после начала перестройки.  Прославился  он,  когда
сретенский храм в Печатниках само церковное начальство за  ересь  разгоняло.
Никифор тут как тут - подошел к главному попу и в рожу ему харкнул.
   Когда они вбежали в нужный двор, Никифор не торопясь выходил из него.
   - Никифор, а тот штымп где? - крикнул Черч.
   Мужик остановился и поинтересовался:
   - Вы, ежкин дрын, о чем?
   - Да ты что, дядя? - взвыл Кеша. - Я все о том, как завалить меня  десять
минут назад здесь хотели!
   Никифор усмехнулся, глядя на Кострецова, сказал:
   - Гражданин начальник, путает чтой-то этот человек.
   Капитан понял, что и по этому случаю ничего  от  него  не  добьешься.  Он
кивнул Кеше:
   - Ты иди.
   Черч, с ужасом оглядевшись, проговорил:
   - Куда? Опять на перо?
   - Успокойся, - ободрил Кострецов. - Киллера твоего после такого  расклада
уж на Чистяках нет. Лети туда, где прошлый раз скрывался.
   Кеша с беспредельным выражением кошмара на лице подхватился  и  унесся  в
темноту.
   - Никифор, - сказал опер, - вы за что власть, нашу церковь,  наши  органы
ненавидите? За то, что сидели? Так это вас прежняя власть упекла.
   - А чем нонешняя власть, с ее органами, той же  церковью  красной,  лучше
старой? - осведомился тот, пошире расставляя кривые ноги.
   - Хотя бы тем, что вы можете себе позволить плюнуть  в  лицо  священнику,
как это было в храме на  Сретенке.  Свобода  самовыражения,  свобода  слова,
любых политических взглядов и верований.
   - Правда ваша. На Сретенке я обновленцу этому, попу  Кочеткову,  в  морду
плюнул. Так я б ему и при Советах плюнул.
   Кострецов прищурился.
   - За такие фокусы и срок отбывали?
   - Отбывал я  за  фокус,  что  в  катакомбниках,  в  истинно  православной
подпольной церкви при коммуняках был.
   - По какой же статье?
   -  Все  по  той  же   пятьдесят   восьмой,   гражданин   начальничек,   -
пренебрежительно смотрел на милиционера Никифор.
   - Именно - по той же, - раздраженно произнес капитан. - Статья эта еще  в
сталинском ГУЛАГе была знаменита, ее "фашистской" называли, привлекались  по
ней изменники родины, власовцы и так далее.
   - Именно, именно. В пятьдесят восьмой есть  и  подпункт:  за  клевету  на
советскую власть и прочие крючки. Я и "клеветал"  на  советскую  сергианскую
церковь заодно с ее властью из видения святого  Иоанна  Кронштадтского:  "На
престоле большая звезда и Евангелие со звездою, и  свечи  горят  смоляные  -
трещат как дрова, и чаша стоит, а из чаши сильное зловоние  идет,  и  оттуда
всякие гады, скорпионы, пауки выползают. Перед престолом стоит  священник  в
ярко-красной ризе, и по ризе ползают зеленые жабы и пауки,  и  лицо  у  него
страшное и черное как уголь, глаза красные, и изо рта у  него  дым  идет,  и
пальцы черные. В этой церкви нельзя принимать миропомазание".
   Кострецов, услышав про дым изо  рта  священника,  вспомнил  о  сигаретном
бизнесе патриархии, оживленно заметил:
   - Кое-что из этого видения и на современную церковь похоже.
   - Обязательно, ежкин дрын. Только  вместо  звезды  у  сергиан  теперь  на
престоле знак доллара. Прозорливцы-то давным-давно и наш момент обсказали.
   Никифор, заметив интерес капитана, начал цитировать:
   "В последнее время мир будет опоясан железом и бумагой... Тогда, хотя имя
христианское будет слышаться повсюду и повсюду  будут  видны  храмы  и  чины
церковные, но все это одна видимость, внутри же - отступление... Ходить в те
храмы нельзя будет,  благодати  в  них  не  будет...  Истинно  благочестивые
христиане потерпят гонение от своих лжебратий, лицемерных  христиан,  многие
из которых будут ограничиваться только одной  наружностью,  одними  внешними
обрядами... Священство последних веков будет в  нравственном  падении  через
две страсти: тщеславие и чревоугодие...  Людей  будут  заставлять  ходить  в
церковь, но мы не должны будем ходить туда ни в коем случае..."
   - Это кто же - "мы"? - прервал Кострецов.
   - А истинно православные.
   - Значит, по-прежнему у вас выходит, чтобы молиться только в катакомбах?
   - Не, - светло улыбнулся Никифор, - наши теперь, слава Богу, почти все на
свет  Божий  вышли.  Перешли  под  омофор  Русской  православной  церкви  за
границей, ее приход ныне и в Москве  есть.  Зарубежные  русские  истинные  с
нашими, спаси Христос, воссоединились.
   - Ну вот, и вы получили условия, а новую власть опять  не  признаешь,  на
меня как на врага  смотришь.  Столько  на  твоих  глазах  на  Чистяках,  как
нарочно, произошло, а помочь не желаешь, - начальнически переходя  на  "ты",
сказал капитан.
   - Твоя правда: именно - "нарочно", - как равному тыкнул и ему Никифор.  -
А ты замечай все таинственное. Но власть твою безбожную, верно, не признаю и
помогать не буду. Условия, ты говоришь, нам дали? Да наши приходы, когда вам
надо, ОМОНом разгоняют, хотя и молимся лишь в домовых храмах. Многим ли  это
от  бывших  советских  катакомб  отличается?  -  Он  вдруг  повеселел.  -  И
правильно, истинная Христова церковь всегда должна быть гонима!
   Никифор посмотрел на испятнанный звезд-ными брызгами черный бархат неба и
пошел от Кострецова словно от пустого места.

***

   Кострецов вернулся в опустевшее ОВД, увидел, что  в  его  кабинете  горит
свет. Толкнул туда дверь: за столом сидел Топков.
   - Привет, Гена. Что не отдыхаешь?
   -  Выследил  я  гонца  востряковских  у  Мариши!  -  ответил   лейтенант,
откладывая ручку  и  блокнот.  -  Кличка  Вован,  бригадир  их  группировки.
Позвонил тебе домой, потом сюда, дежурный говорит:  убежал  куда-то,  должен
вроде вернуться. Я и подъехал.
   - Я на  Потаповский  вместе  с  Черчем  мотался.  Там  Ракита  его  хотел
прирезать. Чудом Кеша гибели избежал и на этот раз. А выручил его тот  самый
Никифор, который после убийства  на  Архангельском  не  стал  мне  показания
давать.
   - Сектант?
   - Да нет. Мы сейчас с ним долго говорили. Он объяснил, что происходит  из
катакомбников истинно православной церкви, а нынче -  прихожанин  Зарубежной
церкви. Мне Саша Хромин про эти церкви рассказывал, но  не  возьму  в  толк,
почему они вместе с Московской патриархией никак не договорятся?
   - У этой проблемы, Сергей, длинная предыстория. Устал  я  сегодня,  чтобы
тебе ее излагать. Да и на кой она тебе?
   Кость резко сдернул с себя куртку, бросил ее на стул.
   - Достал меня этот кривоногий Никифор!  Зону  прошел,  а  шлет  с  ясными
глазами на хер капитана милиции, патриархию,  всю  нашу  власть.  Вот  ежкин
дрын!
   - Он  и  должен  быть  такой  закалки,  которую  на  Руси  еще  староверы
героически показали. Те в петровские времена самосжигались  семьями,  целыми
старообрядческими общинами, чтобы продемонстрировать презрение  к  церковным
нововведениям, то есть к антихристовым деяниям.
   - Со старообрядцами не сталкивался. А Никифор и Сверчка, и Ракиту видел -
золотой свидетель по нашему розыску. Вот дрын-то: хоть не  плюнул  на  меня,
как он с попом из патриархии на Сретенке  отличился,  но  обозвал  нас  всех
безбожниками.
   - А тебе обидно?
   - Я, Гена, на Антиохийское подворье время от времени захожу,  на  службах
иногда стою. С женщиной одной на рыбалку под Боровск на Протву  ездили,  так
там на всенощную в Пафнутьев монастырь  зашли.  Это  тот  самый,  в  котором
протопоп Аввакум и боярыня Морозова томились.
   Топков ухмыльнулся.
   - Катакомбнику Никифору такая околоцерковность - одни примочки. Да он еще
и Русской православной церкви за границей прихожанин? В этой идеал  -  белый
воин,  она  с  белогвардейцев  началась  и  ее  иерархи   считают:   истинно
продолжилась  от  князя  Владимира,  крестившего  Русь.  Это  в   противовес
продавшейся большевикам  сергианской,  патриархийной.  В  Зарубежной  церкви
монархическая,   императорская   крутизна   необыкновенная,    ревнительство
православного благочестия самое ортодоксальное, консервативнейшее.
   -  Но  мы-то  уже  не  красные.  Чего  таким,  как  Никифор,  против  нас
подниматься?
   - Во-первых, есть мнение, знаешь ли, что Гражданская война до сих пор  не
кончилась. А в духовном отношении Зарубежная церковь не  прощает  патриархии
ее нераскаянный сергианский грех, который теперь, сам видишь, разросся уже в
дьявольщину с мафией, криминалом. К тому же патриархия  не  признает  святым
расстрелянного большевиками Николая Второго и других новомучеников, погибших
от руки чекистов. В минус ко всему этому ввязалась патриархия  во  Всемирный
совет   церквей,   желая   объединиться   экуменистически   с    католиками,
протестантами,  даже  с  представителями  каких-то  африканских   верований,
которые  там  шаманы  представляют.  Русским  зарубежным  ревнителям   такое
невыносимо.
   - Да какие они теперь русские? Это деды, ну, может, отцы  их  родились  в
России, а современное поколение по-русски с большим акцентом разговаривает.
   - Верно, но Зарубежная церковь получила  новую  перспективу  с  открытием
своих приходов в России. У нас и по всему СНГ их десятки, туда хлынули такие
прокаленные  катакомб-ники,  как   Никифор,   все   православные,   видевшие
отступление, криминальный шабаш в верхушке Московской патриархии.
   - В общем, не сговорим мы на сотрудничество Никифора?
   - Никак, Сергей. Такие, как он,  не  на  нас,  так  сказать,  прихвостней
безбожного государства, рассчитывают, а только на разборку Господа Бога.
   - Ладно, возьмемся за  более  уступчивых.  С  чем  этот  Вован  у  Мариши
объявился?
   - Этого не могу сказать, подслушки в квартире Феогена не установлено.  Но
Вован у востряковских всегда на острие атаки, командует группой способных на
любое бандитов.
   - Подробности встречи надо постараться у самой Мариши выяснить, не отходя
от кассы, - сказал Кость и набрал номер телефона арбатской квартиры.
   - Алло, - сонно откликнулась Мариша на другом конце провода.
   Капитан положил трубку.
   - На месте она. Сейчас поеду, возьму ее тепленькой.
   Кострецов натянул куртку, попрощался с Топковым. Потом зашел  в  каптерку
ОВД и взял оттуда несколько пакетиков с порошком героина для инъекций, сунул
их в карман.

***

   Мариша  открыла  дверь  Кострецову  заспанной  и  недовольной,  бросив  в
прихожей:
   - Теперь и ночью будешь меня доставать?
   -  Наше  дело  круглосуточное,  девушка.  Время  визитов  не   приходится
выбирать. Да и не нарваться бы на твоих корешков, как  в  прошлый  раз.  Они
тебя, как я понял, больше любят днем навещать.
   Последние слова Кость проговорил  многозначительно,  намекая  на  дневной
визит Вована. Мариша внимательно посмотрела на него.
   Капитан прошел в гостиную, сел и осведомился:
   - Какие новости?
   Несмотря на ментовский прозрачный намек, Мариша решила скрыть  встречу  с
Вованом, подставлять которого ни за что не хотела.
   - Новости? - переспросила она. - Скорый ты. Вот приедет  из  командировки
Феоген, будут и новости.
   - Так и живешь мышкой в норке? - усмехнулся опер.
   - Почему? Выхожу по делам: магазины и все такое.
   Кострецов резко вскинул на нее глаза.
   - "Все такое" это "Банановая улица"?
   Мариша расстроилась, поездки за наркотиками  были  ее  тайной  болью,  но
попыталась устоять перед дотошным ментом и в этом:
   - Какая "Банановая"?
   - Не гони, Мариша. Тебя там наши люди засекли.
   Вскочил опер и быстро поднял у нее рукав халата: на локтевом сгибе Мариши
виднелись точки от уколов.
   Капитан снова опустился в кресло, продолжив:
   - Давно на "толчке" ты не появлялась. Дозы-то, наверное,  на  исходе.  Не
ломает? - спросил участливо.
   - Тебе какое дело? - с ненавистью взглянула Мариша.
   Отказ от наркотиков,  которые  принес  Вован,  был  для  нее  неожиданным
решением. Мариша не была готова к воздержанию, которое  начинается  страшной
похмельной ломкой. Поэтому после ухода Вована, чувствуя,  как  подступают  к
ней эти ужасы, она приняла снотворное, чтобы  поскорее  заснуть.  Сейчас,  с
приходом  Кострецова,  Мариша  чуяла  начало  внутренней  ломочной  дрожи  и
изнывала.
   - Меня все твои дела касаются, - произнес Кострецов  и  выложил  на  стол
пакетики с "герой".
   Она впилась в дозы глазами, пальцы ее вздрогнули.
   - Уколись, успокойся, - подбодрил ее опер.
   Но в Маришином  сердце  сейчас  властвовал  образ  Вована,  страстного  в
ласках, несгибаемого и в том, что завязал пить отраву. И она дала ему  слово
стать такой же!
   Мариша вспотела и попробовала молиться про себя Иисусовой молитвой:
   "Господи,  Иисусе  Христе,  Сыне  Божий,  помилуй  мя!  Господи,   Иисусе
Христе..."
   - Ты чего? - добродушно бросил опер, закуривая.  -  Лечиться  не  хочешь?
Тебя даже пот прошиб.
   Вытерла девушка ладонями мокрое лицо и заплакала. Кострецову на миг стало
ее жаль. Но как всегда в таких случаях с рассопливившимися уголовниками,  он
думал об их жертвах,  которых  эти  блатари  или  блатарки  гноили,  давили,
мучали, обирали, унижали, отправляли на тот свет без пересадки. Капитан  как
хирург, испачканный кровью во время операции, привык думать лишь о раке, что
грызет его "пациентов". Как  его  иссечь,  чтобы  не  перекинулась  смертная
болезнь на здоровых?
   Несимпатичен  был  Кострецову  убитый  новый  русский  Пинюхин,  но  ведь
сожитель этой  рыдающей,  Феоген,  распорядился  человека  убить.  А  потом,
представлял Кость, твердея сердцем, Маришка наводила головореза Сверч-ка  на
Ячменева. И тот был далеко не лучшим субъектом на  этом  свете,  но  капитан
хорошо помнил, как  лежал  он  с  навсегда  погасшими  глазами  на  асфальте
церковного двора.
   - Будешь колоться? - мрачно буркнул он