в
этот дневной час коридорам к кабинету администратора театра.  Открыв  дверь,
увидел за столом пожилую, ярко накрашенную дамочку.
   - Добрый день, - сказал  он,  показывая  удостоверение,  -  как  дела  на
криминальной сцене?
   - Это вам лучше  знать,  -  ответила  та,  не  поддержав  шутливого  тона
капитана. - Ваши сотрудники тут круглыми сутками болтаются.
   Кострецов сел в кресло, обвел взглядом помещение.
   - Отбой, теперь я в основном этими происшествиями буду  заниматься.  Надо
осмыслить случившееся, подумать.
   - Разве?! - с надрывом осведомилась дамочка. - Но ведь анекдот  о  другом
гласит.
   - Какой анекдот?
   - А сидели двое перед банановым деревом: обычный  человек  и  милиционер.
Стали  спорить,  как  лучше  бананы  достать.  Обычный-то   говорит:   "Надо
подумать". А милиционер: "Надо прыгать", - и давай изо всех  сил  к  бананам
подскакивать. Кое-какие он ухватил. А обычный подумал и сообразил, что лучше
палкой действовать. Нашел ее и сбил себе много бананов. "Видишь,  -  говорит
он милиционеру, - лучше сначала подумать". А  милиционер,  знай,  скачет  да
кричит: "Не надо думать, надо прыгать!"
   Капитан от души рассмеялся:
   - Отпрыгались. Театр так чисто проутюжили, что приходится  соображать.  А
вы, раз такие анекдоты рассказываете, наверное, уже давно  думаете.  Так  не
будет ли каких-нибудь подсказок? Советов больше не надо.
   Дама достала из длинного портсигара тонкую сигарету, закурила  и  пустила
дым вверх еще не потерявшими упругость губами, и так огненными от помады.
   - Да что ж я могу капитану милиции подсказать? Своих театральных  назубок
знаю. Но не сами ж они у себя крали.
   - Особенно неприятна история с  орденами  генерала  Рузского,  -  заметил
Сергей.
   - О да! - озабоченно подняла выщипанные дуги бровей дама. - Какую  ошибку
мы сделали, что из его коллекции взяли. Зрителю-то, в принципе,  все  равно,
что за бирюльки на актерах.
   - Эти бирюльки были самым дорогостоящим в вашем театре.
   - Да как сказать, - небрежно повела глазками дама. -  Генерал  все  равно
продавать эти ордена не собирался. А вот ценности, которые у актеров украли,
придется им восстанавливать на последние гроши.
   - Ну да, - невозмутимо продолжил Кострецов, - например, угнанные иномарки
требуется компенсировать немедленно.  Был  "опель",  а  теперь,  может,  БМВ
взять. Эта модель во всех отношениях поприметнее.
   - В каких это - всех?
   - Например, если снова угонят, легче искать.
   Дама зло рассмеялась.
   -  Вы,  пожалуй,  разыщете!  А  знаете,  каким  п?отом  все  это  актерам
достается?
   - Знаем, замучили этими объяснениями  по  телевидению.  Так  кто  из  нас
мученики искусства?
   Дамочка раздражилась  так,  что  сквозь  пудру  на  щеках  проступила  их
природная краска.
   -  Вы  что,  издеваться  сюда  пришли?!  Еще   анекдотами   про   милицию
попотчевать? Не вам над людьми  искусства  трунить!  Уж  более  смехотворной
фигуры, чем  малограмотный  продажный  современный  милиционер,  в  нынешнем
общественном театре не существует!
   Кострецов тоже закурил.
   - Давайте-ка успокоимся. Я-то на вас обижаться не могу, потому что вы  от
имени людей искусства говорите, а сами к ним  отношения  не  имеете.  Вот  и
пытаетесь оскорблять милицию со своей завхозовской кочки. Тоже имеете право,
в "Современнике" и администраторы легендарные. С точки зрения милиции.
   Совсем сузила глаза дамочка.
   - Это что еще за намек?!
   - Да какой уж там намек! - простецки заулыбался Кострецов. - Талантливые,
я  говорю,  администраторы.  Вы  о  всех  бывших  тут  представителях  этого
переднего фронта искусства знаете?
   Ему хотелось, чтобы собеседница сама вспомнила "бриллиантового" барыгу.
   Дамочка вперилась взглядом в безмятежную кострецовскую физиономию.
   Наконец ее осенило:
   - А-а, это вы про Неумывайкина...
   Капитан  с  удовольствием   рассмеялся,   услышав   произнесенную   вслух
колоритную фамилию администратора-бриллиантщика.
   - И про товарища Неумывайкина тоже. А хорошая у вас память. Дело-то  было
в семидесятых годах.
   - И все-таки вы еще на что-то намекаете, -  уже  настороженно  произнесла
собеседница.
   Кострецов с усмешкой посмотрел на нее.
   - Боюсь, вы такая хитрая,  что  сами  себя  можете  перехитрить.  Поэтому
говорю  прямо.  Параллель  с  Неумывайкиным  -  не  намек  на  то,  что   вы
подозреваетесь  в  наводке  воровской  шайки  на  грабежи  театра.   Хотя...
ассоциация с таким талантом, как Неумывайкин, на сцене "Современника" вполне
допустима.
   Хотелось, ох, хотелось капитану поставить на место эту дамочку. Но он был
отходчив и дружелюбно продолжил:
   - Я тут спорил со своим помощником о нынешних людях  искусства  и  понял,
что действительно не очень их жалую. А вот о тех, кто  вынужден  обслуживать
эту  капризную,  самовлюбленную  публику,  честное  слово,  другого  мнения.
Поэтому немного растерялся, когда вы взялись их с таким  пылом  защищать.  А
они сами, ого как в состоянии себя прикрыть. Тут их  мастерство  безупречно.
Но вам-то каково? Что я, не знаю? Ни в одном другом  коллективе  нет  такого
гнусного и запутанного клубка сплетен и интриг, как в театре.
   Женщина устало махнула рукой, по лицу ее сразу поехали морщины.
   - Достается, конечно. Такие, как я, всегда второй,  даже  третий  сорт  в
театре. - Она усмехнулась. - А  зрители,  выходит,  уж  последний  сорт  для
господ артистов.
   - Вас как величать? - вежливо осведомился капитан.
   - Далила Митрофановна.
   Опер с трудом сдержал улыбку: "Современнику" везло на колорит.
   - А я Сергей.  Так  вот,  меня  в  расследовании  артисты  совершенно  не
интересуют. Вы правы, Далила Митрофановна: в кражах вряд  ли  они  замешаны.
Важнее присмотреться к  околотеатральному  люду.  Ну  например,  к  завзятым
театралам типа генерала  Рузского,  к  тем,  кто  около  артистов  крутится.
Конечно, небезынтересна и обслуга театра, его сотрудники.
   - Поэтому вы с меня начали?
   - Так точно. Вы же сами сказали:  всех  здесь  знаете.  Вы  такой  ас,  -
напропалую льстил Кострецов, - что даже Неумывайкина помните.
   Далила Митрофановна вздохнула.
   - Как его не помнить! Он до сих пор в нашем театре  как  родной,  на  все
спектакли ходит.
   Капитан внутренне напрягся.
   - Неумывайкин?! Сколько лет прошло... Отсидел, давно посторонний человек,
а все в "Современник" его тянет.
   Далила добродушно усмехнулась.
   - А театральные вроде цирковых. У  нас  тут  второй  дом,  как  семья.  И
правильно вы подметили: дрязги, склоки - будто среди  многочисленной  родни.
Привычка к клану на всю жизнь. Вот и Неумывайкин  Эдуард  Анатольич  сколько
пережил, а тянет его сюда, хотя и здание у нас новое, и многое другое.
   - Вы, я вижу, терпимо к нему относитесь.
   - А что такого, капитан Сережа? В совке как жили? Всякий норовил утянуть.
Ну и Эдуард Анатольич увлекся. Клиентура у него была  шикарная.  Это  сейчас
"Современник" - лишь один из неплохих театров  среди  двухсот  в  Москве,  а
тогда-то мы были особенными, революционерами:  молодые  Ефремов,  Табаков...
Связался Эдик бриллианты те распространять, но не воровал же их.  Нагляделся
на окружающих, захотелось хоть так быть знаменитым.
   - И стал, - продолжил Кострецов. -  Сам  Андропов  с  верхушкой  КГБ  его
"коллекцией" любовался.
   - Правда?!
   - Да. Разложили изъятые камушки на столе у  помощника  Андропова.  Пришли
ознакомиться: Андропов, Цвигун, Пирожков, Чебриков... Неумывайкин-то  все  в
Москве проживает? - как бы  невзначай  подбросил  капитан  интересующий  его
вопросик.
   - А где ж еще Эдику быть? Он без московских тусовок, как рыба без воды.
   Перед уходом Кострецов поговорил с Далилой Митрофановной  на  отвлекающие
темы, чтобы не вздумала она вспугнуть ставшего  уже  старым,  но,  наверное,
по-прежнему  шустрого   Эдика   Неумывайкина.   С   этим   мастером   своего
нетеатрального дела капитану надо было непременно повидаться.

Глава 2

   На  следующее  утро  опер  Кость  решил  прогуляться  по  своей  "земле":
прощупать, чем дышит местный полуподпольный народ.
   Кражи в самих театрах могли быть пищей для пересудов  публики,  вхожей  в
мир  кулис.  Угоны  же  автомобилей  с  оживленных  пятачков  у  театральных
подъездов - уже ближе к толковищам в  пивных,  забегаловках,  а  также,  так
сказать, для обмена мнениями на приблатненных Чистяках.
   Самым давним стукачом капитана был Кеша Черч. Он работал на  него  частью
по соображениям лирическим: оба они родились и  выросли  на  Чистых  прудах,
учились в одной школе, - но в большей степени из благодарности Кострецову за
то, что тот не обращал внимания на Кешины мелкие уголовные грехи.
   Эту широко известную  в  округе  личность  Кострецов  сначала  безуспешно
поискал в любимом месте Черча - пивной в Банковском переулке.
   "Стало быть, уже похмелился", - подумал Сергей и вышел на угол переулка и
Мясницкой улицы.
   Он перешел на другую сторону Мясницкой  к  массивному  старинному  зданию
банка. Наверное, это  учреждение  было  здесь  с  незапамятных  времен,  раз
переулок напротив назвали Банковским. Кострецов заглянул  во  двор  банка  и
увидел Черча, греющегося на солнышке у одного из домов на лавочке.
   Капитан подошел, сел рядом. Черч, закинув  ногу  на  ногу  в  изможденных
кроссовках, распахнув на тощей груди линялую куртку, щурился  под  ласковыми
лучами, парно дыша свежим пивом.
   - К банку присматриваешься?! - шутливо спросил Кострецов. - Трудно  такой
брать в одиночку.
   - На банк специалист нужен, - важно произнес Кеша. -  А  есть  ли  сейчас
такие?! Помнишь последнего классного "медвежатника"  на  Москве  -  Паршина?
Менты с ног сбились, облаву устроили, а он вот в этом банке ночевал.
   - Да, - согласился Сергей, - никто и подумать не мог, что прячется ночами
Паршин в самом банке на Мясницкой. Выдающегося таланта  был  жулик...  Но  я
тебя, Кеша, об орлах более низкой квалификации хочу спросить.
   Черч, почуяв свою нужность,  побольше  развалился  и  ритуально  попросил
закурить.
   Капитан вручил ему "Мальборо" и сказал:
   - "Современник" и театр Табакова бомбили последнее время немилосердно.  И
в театрах, и снаружи: я имею в виду угон тачек.  Все  более-менее  приличные
иномарки артистов и сотрудников увели. Словно б  кто-то  войну  их  хозяевам
объявил.
   Черч подсосал воздух щелью рта, свободной впереди из-за выбитых зубов,  и
проговорил:
   - Слыхал кое-что. Сплошняком угоняли, бригада работала.
   - Вот именно. Не случайные какие-то ухари. А раз  команда  старалась,  то
должны быть и слухи.
   Кеша пощурился, озабоченно поморгал  своими  когда-то  серыми,  а  теперь
бесцветными от пьянки и лихой жизни глазами.
   - На сто процентов не скажу, но думаю, что действовал Гриня Дух.  У  него
сейчас новая команда. И гляжу, кое-кто из пацанов его нынче щедро гуляет.
   - Гриня Дух? - стал вспоминать  капитан.  -  Так  он  снова  на  Чистяках
появился? Летом-то он пропадал куда-то.
   - Ага. Контачил Дух с пиковыми - кавказцами. Ну и кантовался в их  краях,
там всегда работы много. Роскошная тачка им важнее жены.
   - Да берут-то тачки здесь. Что, Гриня на Кавказе представительства  своих
шаек открыл? И где именно?
   - А хрен его знает. У Грини  полон  Кавказ  дружбанов,  все  готовы  стол
накрыть. Лето же было. Может, просто отдыхал. Точно знаю, что  он  в  Грузии
был, вино хорошее оттуда привез.
   Бывший классный спортсмен-автогонщик Гриня имел кличку Дух, потому что во
время афганской войны шоферил на армейских транспортах по афганским дорогам,
простреливаемых настоящими "духами" - моджахедами. Да и  лихачил  на  машине
так, что у пассажиров дух захватывало.
   После героического периода  своей  биографии  Гриня,  вкусивший  азартной
опасности, увлекся угонами машин у мирных московских граждан. Сидел  за  это
неоднократно.  В  последнее  время  остепенился,  то  есть   перестал,   как
автомобильный наркоман, лично цепляться за  чужой  руль.  Он  занял  в  этом
автобизнесе свою нишу - стал координатором угонов  и  переброски  ворованных
машин на Кавказ.
   Кострецов  знал  весельчака  и  балабола  Гриню,  издавна  обитающего  на
Чистяках. Черноглазый, с  волнистой  шевелюрой  смоляных  волос,  подвижный,
Гриня один к одному  походил  на  хрестоматийного  конокрада.  Он  и  машины
обожал, будто б кровных скакунов. Мог подолгу стоять, обозревая какую-нибудь
великолепную иномарку, едва ли не выдыхая наконец: "Красавица ты моя!".
   Капитан уточнил:
   - Парнишки Духа, говоришь, широко гуляют?
   - Ну да, гордо так: мол, и при деньгах, и при Гринином авторитете.
   - А сам Дух?
   - Частенько вижу его теперь на Чистяках. Но не в деле, конечно. А  так  -
разъезжает по кабакам, казино. На заднем сиденье сидит, как  босс,  с  двумя
мордами по бокам. Через окно видно: по-прежнему рот у него не закрывается. И
прикид у Грини, и верхним стал, а все метла безостановочно метет.  Наверное,
и на том свете всех заговорит.
   Сергей улыбнулся.
   - Вот и в цвет, как блатные говорят. Человек с таким языком всегда что-то
лишнее вякает.
   Черч лениво процедил:
   - Да понял, понял тебя... Дай-ка еще "мальборочку". - Он снова закурил  и
назидательно указал:
   - Кто ж с пахана дело сечет! К Грине просто так не  подступишься.  А  вот
пацаны его, пальцы веером, по пьяни могут нужное произнести.
   Кеша любил подчеркнуть перед Кострецовым свое знание  оперативного  дела.
Был он  сыном  генерала  и  мамы  -  советской  барыни.  Когда-то  изучал  с
репетитором английский язык, играл на фортепьяно, но после смерти родителей,
промотав ими нажитое, снизился до обрубка своего первого школьного  прозвища
- "Черчилль". Как передовой юнец,  состоял  когда-то  Кеша  в  комсомольском
оперативном отряде. Потому нет-нет, да и  вкручивал  в  разговор  с  Сергеем
своеобразные замечания, словно б намекая, что оперской деятельностью занялся
еще тогда, когда Кострецов в милицию и не собирался.
   - Тебе виднее, - подыграл ему Сергей.
   Они распрощались. Кострецов зашагал домой, чтобы  надеть  для  следующего
рабочего визита свой лучший костюм.

***

   Жил опер в  Архангельском  переулке,  бывшем  Телеграфном,  выходящем  на
Чистые пруды церковью,  известной  в  народе  как  Меншикова  башня.  Обитал
Кострецов на дальнем его конце в  старинном  доме,  где  отстоял  у  "нового
русского"  хозяина  их  былой  громадной  коммуналки  комнату  с  кухонькой,
туалетом и ванной.
   Вынужден был теперь Кострецов забираться к себе через бывший черный  ход,
по которому обычные жильцы не ходили. Но это капитану было, скорее, на руку.
   Сергей зашел к себе,  открыл  шкаф,  чтобы  одеться  для  похода  в  Союз
театральных деятелей. Собственно, костюм на шикарные случаи был у Кострецова
один, зато не пожалел он на него ни скудной своей зарплаты, ни  премиальных.
Приобрел двойку парижского пошива, со всеми приметами высшего класса, вплоть
до элегантных крылышек от пота на подкладке в  районе  подмышек.  Имелась  к
костюму и парочка карденовских сорочек, а также носки  по  немыслимой  цене.
Были и породистые ботинки, с которых по большей части  приходилось  капитану
лишь обдувать пыль.
   Над галстуками, собственно,  Сергею  тоже  не  приходилось  долго  ломать
голову. Их было три, все шелковые, в тон костюму. После  недолгого  раздумия
остановился на том, что дольше других не повязывал.
   Кострецов подумал, что к такому костюму ему б иномарка не помешала,  чтоб
подкатить на ней небрежно. Можно было б напрокат и ее раздобыть. Да ладно.
   Столько пыли в глаза, и вдруг да попусту? Проведем  сначала  разведку,  а
уже потом...
   Ловить зазевавшихся в СТД капитан собирался на самый закаленный крючок  -
финансовый.

***

   Кострецов подъехал к парадной здания СТД на Страстном бульваре  в  такси.
Зашел в него и направился по коридорам, посматривая на таблички кабинетов.
   Ага, вот то что надо: "Главный бухгалтер С. В. Быловский". Можно начинать
и отсюда.
   Сергей без стука отворил дверь, уверенно зашел в комнату  и  поглядел  на
хозяина.  Мужчина  лет  пятидесяти,  с  густыми  неседыми   волосами,   лихо
подкрученными усами, поднял на него внимательные глаза.
   - Добрый день, - сказал капитан, присаживаясь в кресло и  закидывая  ногу
на ногу. - Сукнин Иван Афанасьевич у вас был?
   - Нет, - ответил главбух. - А кто это такой?
   - Сукнин  -  мой  хозяин.  Он  собирался  побеседовать  с  кем-нибудь  из
финансистов вашей организации.
   - Не был. А что у него за дело?
   - Сукнин  -  крупный  самарский  предприниматель.  Хочет  Иван  Афанасьич
спонсорские деньги вложить в какой-нибудь московский театр.
   Любезно светя карими глазами с полной физиономии, главбух представился:
   - Семен Викторович Быловский.
   - А меня можно просто - Сергей. Я у Сукнина вроде секретаря.
   Быловский словно учуял настоящую профессию Кострецова и уточнил:
   - Охраняете?
   - Телохранитель у него другой. А я на подхвате по менеджерской  части.  И
билеты на самолет беру, и в гостинице  шефа  обустраиваю,  да  масса  дел...
Сегодня с Иваном Афанасьичем разминулись, а собирался он к вам. Извините.  -
Сергей поднялся, делая вид, что собирается уходить.
   - Сидите,  сидите!  -  воскликнул  Быловский.  -  Может,  ваш  шеф  через
несколько минут и появится. А почему, интересно, он решил московскому театру
помочь?! В Самаре же свои театральные учреждения есть.
   Кострецов уселся поудобнее.
   - Имеются.  Но  подай  Афанасьичу  столичный  театр...  Мы  в  Москве  на
несколько дней, потом на бархатный сезон летим отдохнуть в Ниццу. Любо  шефу
здесь в театре благодетелем побыть. Вокруг артистки и все такое.
   Быловский качнул пиками ухоженных усов, ласково улыбнулся.
   - К такому спонсору в любом театре уважение. Ивану  Афанасьевичу  сколько
лет?
   - Да, наверное, ровесник вам.
   - О-о, - протянул многозначительно главбух, - самый возраст, чтобы хорошо
понимать прим сцены, и особенно молодых, многообещающих во всех отношениях.
   Кострецов с возбуждением проговорил:
   - Мы, волжские, все по-старинному  стараемся.  Вот  Островский  в  пьесах
купечество  описывал.  Загляденье!  Должны  и   современные   богатые   люди
меценатами русскому искусству быть.
   - А не чувствуется у вас, Сергей, волжского акцента, - произнес въедливый
главбух.
   - Обтесался, - скромно ответил капитан. - Учился в московском вузе,  даже
женат на москвичке был. Но не прижился у вас, потом Сукнин позвал.
   - А где учились? - очень вежливо продолжил Быловский.
   Кострецов мрачно взглянул.
   - Господин  Быловский,  вы  не  очень  много  вопросов  задаете?  Дальше,
возможно, поинтересуетесь, как Сукнин свои капиталы заработал?
   Быловский даже привскочил, дернул обеими щеками.
   - Сергей, да что вы?!  Только  для  поддержки  хорошего  разговора.  Пиво
холодное будете?
   Не слушая ответа, Семен Викторович выхватил из небольшого холодильника  у
стола пивную банку и протянул Кострецову. Тот открыл  и  стал  пить.  Достал
главбух и себе.
   Быловский, прихлебывая,  наблюдал  за  Сергеем.  Вдруг  озарился  широкой
улыбкой, отчего стрелы усов поползли едва ли не к ушам, и призвал:
   - Давайте на "ты"!
   - Для брудершафта коньяк надо пить, - солидно бросил Кострецов.
   Семен Викторович моментально водрузил на  стол  французский  коньяк,  две
рюмки, блюдечко с мгновенно порезанными дольками лимона. Разлил.
   Они подняли рюмки, зацепились руками, выпили и поцеловались.
   - Так-то оно попроще, Сергей, - произнес Быловский, со вкусом набивая  за
щеки лимон. - Давай еще по одной.
   Снова выпили.
   - Сеня, - блестя глазами, сказал Кострецов, - давно я в Москве не был.  А
жизнь, гляжу, у вас все круче и круче. Ночные клубы, казино одно на другом.
   - Любишь эти заведения?
   - А как ты думал?! Когда нищим студентом тут  скитался,  а  потом  бедным
родственником, только слюнки текли. Но нынче с Афанасьичем  оттянемся  здесь
как надо. Да куда ж он запропастился?