Дэвид МОРРЕЛЛ


                              ПЯТАЯ ПРОФЕССИЯ

  ПРОЛОГ

  ОБЕТ ВЕРНОСТИ

  ПЯТАЯ ПРОФЕССИЯ

  Происхождение профессии, которой посвятил себя Сэвэдж, имеет предысторию,
корни которой уходят с прошлое и теряются в мифическом тумане. Поначалу
появились охотники, затем фермеры, затем в качестве смены - проститутки и
политики. Можно, конечно, спорить о том, в каком порядке появлялись эти
четыре древнейшие профессии, но то, что они были первыми, ни у кого не
вызывает сомнения.
  Как только возникла торговля, тут же появилось то, что необходимо
защищать. И, таким образом, сэвэджская - пятая - профессия. И хотя никто
не документировал первое появление ее на мировой арене, все же два случая
иллюстрируют доблестные традиции.

  КОМИТАТУС

  Когда через четыреста лет после смерти Христа англосаксы завоевали
Британию, то с собой они принесли германский кодекс абсолютного
повиновения своему военачальнику. В первоначальной и окончательной
трактовке кодекс обязывал вассалов, или комитатус, защищать своего вождя с
честью даже после его смерти. Одним из блестящих примеров подобного рода
повиновения своему господину является сражение на берегу реки Блэкуотер
возле города Малдона в Эссексе в 991 году.
  Грабившие побережье скандинавские пираты расположились на острове, который
в отлив соединялся с берегом узкой дорогой. Местный британский
военачальник Биртнот привел преданных ему комитатус к этой тропке и
приказал викингам оставаться на месте. Враг бросил ему вызов.
  Засверкали мечи. На дорогу пролилась кровь. Когда битва разгорелась, один
из молодых солдат Биртнота трусливо повернулся и убежал. Другие же, решив,
что это бежит сам Биртнот, тоже отступили. Остался на дороге только сам
Биртнот и его телохранители.
  В него попал дротик. Биртнот вытащил его и заколол им своего противника.
Меч одного викинга отрубил его бойцовую руку. Беззащитный, теперь он не
мог более сопротивляться, и был рассечен на куски. И хотя Биртнота более
не было в живых, верные комитатус продолжали стоять насмерть, продолжали
защищать его труп, мстить за его смерть и нападали на противника с еще
большим упорством, проявляя при этом чудеса доблести. Смерть их была
жестокой, но тем не менее радостной, потому что они не изменили кодексу
верности.
  Подлинный англосаксонский документ той поры, описывающий их героический
разгром, завершается таким пассажем:
  "Годрик часто бросал копья, направляя их острие против викингов. Он
выдвинулся вперед из рядов своих братьев, был разрублен, и, упав, умер. Он
был другом Годриком, не тем, который бежал".
  Эти двое Годриков представляют "конфликт принципала" в профессии Сэвэджа.
Главной задачей комитатус являлась защита принципала. Но, с другой
стороны, возникал вопрос: если дело является совершенно безнадежным, если
военачальник мертв, должен ли телохранитель защищать самого себя, свою
жизнь? Когда Сэвэдж дебатировал сам с собою по этому спорному вопросу, он
вспомнил Акиру и случай из совершенно иной культуры, прекрасно
иллюстрирующий экстремальные традиции пятой и наиболее благородной
профессии.

  СОРОК СЕМЬ РОНИНОВ

  В Японии эквивалентом комитатус были самураи. Эти воины-защитники начали
занимать видное положение в истории страны через тысячу сто лет после
наступления новой эры, когда местные военачальники, известные как даймио,
нуждались в преданных воинах, чтобы нормально править своими владениями.
Многие века главный военачальник, которого называли сегун, имел
неограниченную власть надо всеми даймио. Несмотря на это, каждый самурай
даймио чувствовал связь со своим местным господином. В 1701 году против
всех этих сложных проявлений верноподданичества произошел инцидент, давший
пищу для написания и создания одного из известнейших опусов легенд в
Японии.
  Троих даймио вызвали в суд сегуна, находящийся в Эдо (современный Токио) с
приказами принести военачальнику обет верности. Но эти даймио были
совершенно несведущи в этикете судебного поведения. Двое из троих стали
искать помощи у специалиста по судебному этикету и манерам. Они завалили
его подарками, и были вознаграждены ценными советами.
  Но последний даймио, господин Асано, был слишком наивен, и не стал
задабривать подарками инструктора по этикету, господина Кира. Тот
почувствовал себя уязвленным, и в присутствии сегуна высмеял Асано.
Публично униженный Асано, которому не оставалось ничего другого, как
защищать свою честь, вытащил меч и ранил Кира.
  Обнажить меч в присутствии сегуна было ужасным преступлением. Военачальник
приказал Асано искупить вину собственным харакири. Даймио повиновался. Но
его смерть не уладила спора. Теперь самураи Асано были повязаны неумолимым
кодексом гири, свободный перевод данного слова означает "тяжесть долга":
они были обязаны отомстить за смерть своего господина, уничтожив человека,
который начал цепочку инсинуаций и из-за которого был умерщвлен господин
Асано, - господина Кира.
  Закон гири был настолько неукоснительным, что сегун понял - предстоит
дальнейшее кровопролитие. Чтобы положить конец кровавой вражде, он послал
своих самураев к замку Асано и потребовал от вассалов Асано немедленной
сдачи. В замке капитан самураев Асано - Ойши Иопшо - держал совет со
своими подчиненными. Некоторые предпочитали драться с воинами сегуна.
Другие ратовали за проведение ритуального самоубийства по примеру своего
господина. Но Ойши чувствовал: большинство считает, что со смертью Асано
закончилось действие клятвы верности. Захотев испытать, кто чего стоит, он
предложил разделить имущество их господина и разойтись. Многие презренные
воины с радостью приняли эти условия. Ойши заплатил им и приказал уйти. Из
более чем трехсот самураев остались лишь сорок семь. С ними Ойши заключил
договор, и каждый из них, разрезав палец и соединив раны, опечатал договор
своей кровью.
  Сорок семь человек сдались воинам сегуна и поклялись, что сняли с себя
обязательства гири и что с сего момента не чувствуют перед своим мертвым
хозяином никакой вины. Они притворились, что приняли удар судьбы, и стали
ронинами, то есть бесхозными, бесхозяйными самураями, бродягами. И каждый
отправился своим путем.
  Но подозрительный сегун разослал за ними шпионов, дабы убедиться, что
вражде действительно настал конец. Чтобы обмануть шпиков, каждый ронин
ударился в самое презренное существование и поведение. Одни стали
пьяницами, другие распутниками. Один продал свою жену в проститутки.
Другой убил тестя. Один из ронинов сделал свою сестру женой ненавидимого
господина Кира. Позволяя своим мечам ржаветь, а людям плевать им в лицо,
все ронины свалились в пучину бесчестья. Наконец через два года после
смерти Асано шпики сегуна убедились в том, что самураи не помышляют о
мести, и вражда закончена. Военачальник снял наблюдение и отозвал своих
людей.
  В 1703 году сорок семь ронинов соединились и напали на замок Кира.
Высвободив долго подавляемую ярость, они убили ничего не подозревавшую
охрану, загнали и обезглавили ненавидимого ими ворога, затем обмыли его
голову, совершили паломничество к могиле своего отомщенного хозяина и
возложили на нее голову.
  И все-таки цепочка долгов на этом не завершилась. Следуя законам гири,
ронины нарушили клятву, данную сегуну: ведь военачальник приказал
прекратить вендетту. Одному закону чести противостоял другой. Оставалось
единственное решение. Сегун обязал ронинов повиноваться. С ликованием
самураи воткнули мечи себе в животы, потянув лезвие слева направо, а затем
резко вверх, в доблестном ритуальном самоуничтожении, называемом сэппуку.
Могилы сорока семи ронинов теперь стали одним из священных мест в Японии.
  Комитатус. Сорок семь ронинов. Сэвэдж и Акира. Кодексы долга. Честь и
верность. Защищать, а если обстоятельства заставили тебя отступить -
мстить, несмотря ни на что, мстить ценой своей жизни. Это и есть пятая и
наиболее благородная профессия.


                                  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ


  ВОЗВРАЩЕНИЕ МЕРТВЕЦА

  ЛАБИРИНТ

  1

  Следуя профессиональной привычке, Сэвэдж нажал кнопку этажа на уровень
ниже того, что был ему нужен. Разумеется, непрошеный посетитель добрался
бы на лифте лишь до второго этажа сверху. Компьютерная карточка, опущенная
в прорезь кабины лифта, автоматически поднимала нужных людей на самый верх
здания. Сэвэджу тоже выдали такую карточку, но пользоваться ею он
отказался. Он вообще ненавидел лифты. Их отъединение внушало опасения.
Никогда не угадаешь, кто стоит за открывающимися дверьми. И не то, чтобы
Сэвэдж ожидал какого-то подвоха в этот раз, но, сделав единичное
исключение из обычных правил, можно взять это в привычку, и когда придет
настоящая беда, то достойно ответить на ее приход уже не сможешь.
  Кроме всего, в этот теплый сентябрьский день в Афинах он хотел проверить
систему безопасности человека, к которому его пригласили. Хотя у него
частенько бывали богатые и влиятельные клиенты, они почти всегда
представляли либо политику, либо промышленность, и встретиться с
человеком, совмещающим в себе оба эти поприща, да к тому же являющегося
живой кинолегендой, было для Сэвэджа особой честью. Такое случалось
нечасто.
  Сэвэдж отступил немного в сторону, когда лифт остановился, и двери
распахнулись. Осторожно, прислушиваясь, внутренне сосредоточившись, он
выглянул в коридор, никого не увидел, расслабился и прошел к двери, на
которой по-гречески было выведено: "Пожарный выход". Ручка
беспрепятственно повернулась.
  Сэвэдж осторожно вышел и оказался на лестничной площадке. Каучуковые
подметки заглушали шаги по бетону. Все двадцать семь находившихся под ним
этажей казались вымершими. Полная тишина. Сэвэдж повернулся к находившейся
справа двери и подергал ручку. Она не повернулась. Отлично. Так и должно
быть. С другой стороны задвижка непременно - в случае необходимости -
открылась бы. Но с этой стороны непрошеные посетители остановились бы, не
в силах подняться выше. Сэвэдж, сунув в замочную скважину два
металлических зубца: один - для доступа к системе рычагов, другой - для
отыскания щелей, через которые можно было бы добраться до задвижки и
вытащить ее. Через семь секунд он открыл дверь, обеспокоенный тем, что
запор оказался таким простым. Он должен был бы провозиться с ним вдвое
дольше... Н-да...
  Сэвэдж проскользнул в проем, медленно затворил за собой дверь и стал
настороженно изучать идущие вверх ступени. Никаких телекамер ближнего
обзора он не заметил. Свет был приглушен, сгущая необходимую для защиты
темноту. Сэвэдж добрался до следующей площадки и выглянул, осматривая
продолжение ступеней. Охраны не увидел. Попробовав ручку, нахмурился:
дверь была незаперта. И, что было еще хуже, открыв ее, он не обнаружил
охраны и за ней.
  Ступая по заглушающему шаги ковровому покрытию, Сэвэдж двинулся по
коридору. Посматривая на номера дверей и следуя все уменьшающемуся ряду,
он добрался до нужного ему номера. Еще только выйдя в коридор, он сразу же
учуял резкий запах табачного дыма. И вот, оставив лифт справа, он повернул
за угол коридора и увидел их.
  Три человека сгрудились в дальнем конце коридора перед чьей-то дверью. У
первого руки были засунуты в карманы. Второй затягивался сигаретой. Третий
хлебал кофе.
  "Любители, черт бы их побрал, - подумал Сэвэдж, - профессионалы всегда
держат руки свободными".
  Охранники, увидев Сэвэджа, нескладно насторожились. Телосложением они
напоминали футболистов, и их костюмы были чересчур малы для выпирающих
грудных клеток и щей. Бычьих шей. Непрофессионала они вполне могли
напугать одним своим видом, но огромные размеры помешали бы им смешаться с
толпой, а бугрящиеся мускулы вряд ли помогли бы в настоящей схватке, в
которой все решает умение, а не сила.
  Сэвэдж убрал напряжение с лица, представив черты как можно более
дружелюбными. Свои шесть футов роста он ссутулил настолько, что стал
казаться несколькими дюймами короче. Идя к охранникам, он изобразил на
лице искреннее восхищение их мощью, чем привел "футболистов" в
высокомерный восторг.
  Изучая его документы - разумеется фальшивые - они показали настоящее
представление. Сэвэдж отлично помнил имя, которое носил в этом месяце.
Охранники даже обыскали его, но так как они не пользовались детекторами
металла, то не обнаружили небольшой нож за отворотом пиджака.
  - Все нормально, вас ждут, - сказал один. - А почему вы не воспользовались
лифтом?
  - Не сработала компьютерная карточка. - Сэвэдж передал ее охраннику. -
Пришлось остановиться на этаж ниже и пройтись по лестнице.
  - Но двери на лестницу заперты, - встрял второй.
  - Значит, гостиничная обслуга оставила их открытыми.
  - Кто бы ни забыл это сделать, его дело - табак, - пообещал третий мужчина.
  - Я вас очень хорошо понимаю. Сам не выношу небрежности в работе.
  "Футболисты" закивали, поглядели искоса на гостя, расправили плечищи и
проводили Сэвэджа в номер.
  "Нет, - подумал он. - Неверно, правило номер один: никогда не уходи со
своего поста".

  2

  Номер имел довольно обширную гостиную. Со вкусом обставленную. Но что
сразу привлекло внимание Сэвэджа, и что он с неодобрением отметил - стену,
закрытую толстыми портьерами напротив входа. Ткань несколько расходилась
по центру, и можно было увидеть огромное, от пола до потолка, окно,
открывавшее захватывающий вид на Парфенон и Акрополь. Хотя обычно в Афинах
все было покрыто удушливой дымкой смога, сейчас ветер разогнал и разбил
пленку, очистив воздух и заставив развалины с колоннами сиять в полуденном
воздухе. Сэвэдж позволил себе полюбоваться видом, но лишь зайдя в комнату
и остановившись напротив окна на минутку, потому что вообще не любил
огромных окон да еще с распахнутыми портьерами: они давали врагу лишнее
преимущество, приглашая наблюдателей воспользоваться имеющимися у них в
запасе телескопическими трубами, направленными микрофонами, работающими на
микроволнах, и что хуже всего - снайперскими винтовками.
  Потенциального клиента, с которым Сэвэдж должен был здесь встретиться на
месте, не оказалось, поэтому он оценивающе взглянул на находящуюся по его
левую руку дверь. Видимо, гардероб, а может быть, ванная или спальня.
Затем сконцентрировал внимание на правой двери, из-за которой слышался
приглушенный женский голос, и понял, что она ведет в спальню. Не услышав
ответа, Сэвэдж решил, что женщина говорит по телефону. Голос был
настойчив, словно она какое-то время не могла договориться со своим
партнером.
  С вымуштрованным терпением Сэвэдж взглянул дальше вправо. На стене висели
два полотна Моне и три Ван Гога.
  Дородные охраннички, поняв, что хозяина нет в комнате, откровенно
заскучали. Никто не гладил их по головкам, не совал в рот печеньица, не
хвалил за то, что они такие хорошие и так здорово справляются со своей
работой. Разочарованные, двое из них пошаркали ногами, поправили галстуки
и вернулись на свои посты в коридор без сомнения, для того, чтобы снова
приняться за кофе и сигареты. Третий закрыл за ними дверь и прислонился к
ней, скрестив руки на груди, стараясь выглядеть старательным, хотя сила, с
которой он сдавил свою грудную клетку, вполне могла бы показаться со
стороны страшной болью, от которой он страдает.
  Прислушиваясь к шепоту кондиционера, Сэвэдж отвернулся от картин на стене
и вгляделся в коллекцию выставленных за стеклом китайских ваз.
  Оставшийся телохранитель вдруг выпрямился.
  Дверь по правую руку Сэвэджа распахнулась.
  Женщина-легенда вошла в комнату.

  3

  По официальной биографии ей было сорок пять лет. Несмотря на это,
выглядела она такой же ослепительно юной, как и в последнем своем фильме,
снятом десять лет назад. Высокая, стройная, худощавая.
  Проницательные голубые глаза. Изумительный овал лица, чувственные линии
которого были обрамлены доходящими до плеч, выбеленными солнцем волосами.
Гладкая загорелая кожа. Мечта любого фотографа.
  Десять лет назад на пресс-конференции, собранной по случаю получения ею
"Оскара" за лучшую женскую роль года, она удивила всех, объявив, что
покидает мир кино. А ее замужество месяцем позже удивило еще больше -
избранником стал монарх островного, маленького, но богатого государства
около Французской Ривьеры. Когда здоровье супруга ухудшилось, она сама
занялась делами, увеличив ассигнования на туризм и процветание казино,
являющихся источником дохода княжества.
  Правила она так же, как играла. Кинообозреватели называли ее стиль "огонь
и лед". Регулируемая власть. Страстно, но умеренно. В любовных сценах она
всегда играла доминирующую роль. Отрывок, в котором она соблазняла
обворожительного похитителя драгоценностей, чье внимание в течение всего
фильма настойчиво отвергала, остался в истории кинематографа примером
сексуального напряжения. Она знала, чего хотела, но брала только то, чего
добивалась, и лишь тогда, когда точно знала, что желания не заведут ее в
рисковые тупики, поэтому удовольствие, казалось, базируется не на отдаче,
а на отнятии, и снисходительность, с которой она отдалась вору, подарила
тому незабываемую ночь.
  Проблемы острова тоже не оставили ее равнодушной. Она держалась поначалу
сдержанно, на расстоянии благородства - спасительного для многих больных,
бездомных, одиноких - не превратилось в ошеломляющий поток благодеяний.
Казалось, что сострадательность - проявление слабости, пламя, старающееся
растопить лед самоконтроля. Но проявление чувств - в разумных пределах,
конечно, - было еще и политически выгодным. Пока не становилось опасным.
Пока ее подзащитные любили свою спасительницу.
  Подходя к Сэвэджу, она улыбнулась. Ослепительно. Кино в реальной жизни. Со
своей стороны Сэвэдж оценил артистизм появления, прекрасно понимая, что
женщина осознает производимое ею впечатление.
  На ней были кожаные черные сандалии ручной работы, складчатые слаксы цвета
"бургунди". Шелковая блузка цвета яйца малиновки (три верхние пуговки
расстегнуты, чтобы все могли любоваться загаром чуть приоткрывающихся
грудей, а нежно-синий цвет явно выбран для того, чтобы еще больше
подчеркнуть голубизну и без того голубых глаз), часы от Картье и
бриллиантовая подвеска вкупе с серьгами (сверкание усиливало и увеличивало
блеск огромных глаз так же, как и выбеленные солнцем волосы).
  Она остановилась рядом с Сэвэджем и, повернувшись к оставшемуся
телохранителю, взглядом отпустила его.
  - Спасибо.
  Гороподобный мужнина, сожалея, что не удастся послушать разговор, нехотя
удалился.
  - Прошу прощения за то, что заставила вас ждать, - произнесла женщина,
подступая к Сэвэджу на шаг и заставляя его тем самым вдохнуть запах ее
тонких духов. Голос был бархатистым, рукопожатие - твердым.
  - Пять минут? Какая ерунда. - Сэвэдж пожал плечами. - В моей профессии
приходится ждать много дольше. Ко всему прочему, у меня было время
полюбоваться вашей изумительной коллекцией, - Он указал рукой на
поставленные под стекло китайские вазы. - Надеюсь, по крайней мере, что
она ваша. Потому что вряд ли какой-нибудь отель в мире, даже "Король Георг
Второй", мог бы снабдить всех своих - хотя бы избранных - клиентов
бесценными произведениями искусства.
  - Путешествуя, я вожу их с собой. Воспоминание о доме. Вы цените китайскую
керамику?
  - Ценю? Можно сказать, что да, хотя почти ничего о ней не знаю. Но в любом
случае наслаждаюсь красотой, Ваше величество. Вашей - прошу прощения за
комплимент - в том числе. Встреча с вами - для меня большая честь.
  - Как с членом королевской семьи или же как с бывшей кинозвездой?
  - Как с бывшей актрисой.
  Вспыхнувшие глаза, короткий кивок головой.
  - Вы очень добры. Может быть, почувствуете себя более раскованно, если мы
покончим с формальностями? Пожалуйста, называйте меня именем, которое я
носила, будучи киноактрисой. Джойс Стоун.
  Сэвэдж сымитировал изящный кивок.
  - Мисс Стоун.
  - У вас зеленые глаза.
  - Ничего особенного, - откликнулся Сэвэдж.
  - Наоборот. Просто замечательно. Хамелеоний цвет. Глаза подчеркивают цвет
одежды, но сами они неразличимы. Серый пиджак. Голубая рубашка.
Ненаблю