с Хитазурой, должна как следует подготовиться
к нашему разговору. Нужно раздобыть необходимые сведения.
   И впервые за все время Рассел не спорил с Тори и был этим чрезвычайно
доволен.
 
*** 
 
   - Этот Деке немного  странный,  -  сказала  Тори.  Рассел  недоуменно
посмотрел на девушку:
   - Почему? Что с ним происходит?
   - Сам увидишь,  пошли,  -  ответила  она,  увлекая  Рассела  вниз  по
ступенькам  какого-то  непривлекательного  на  вид  заведения  в  районе
Синдзюку. Солнце уже взошло, но, если  вы  находитесь  в  центре  Токио,
определить точно, наступил рассвет или нет, невозможно  -  вокруг  сияет
лишь отраженный множеством окон искусственный свет.
   Рассел с любопытством  рассматривал  покрытые  росписью  стены,  пока
спускался по лестнице; со стен на  него  глядели  удивительные  драконы,
полуобнаженные женщины, пауки, змеи,  воины  в  национальных  одеждах  и
сказочные демоны. Рисунки, выполненные тщательно и  умело,  были  хорошо
видны в ярком свете ламп дневного света.
   В подвале здания оказалась  большая  комната,  в  которой  находились
двое: раздетый по пояс и лежавший на животе на  низком  топчане  плотный
мужчина и подросток, сидевший  рядом  с  мужчиной  и  занятый  тем,  что
наносил на спину мужчины татуировку. Он на секунду оторвался от  работы,
чтобы взглянуть на посетителей, и продолжил свои занятия.  На  голове  у
подростка красовалась прическа панка, руки его были измазаны  чернилами;
ноги были обуты в легкие сандалии, а наряд состоял из шорт и футболки  с
надписью: "Волейбольная команда университета Пепадайн".
   - Тебе привет от Генерала Токио, -  сказал,  не  поворачивая  головы,
юноша.
   - Как жизнь, Деке?
   - Ни к черту, - ответил юный татуировщик, обмакивая острую деревянную
иглу в специальные чернила и вонзая ее в спину клиента. Ни дать ни взять
- настоящий художник, трудящийся над очередным шедевром.
   Тори подошла к парню.
   - У меня для тебя есть задачка.
   - Давай.
   Тори достала пакет с темным шариком и показала его татуировщику. Деке
кивнул, и она быстро опустила пакет в карман его шорт.
   - Через час, - строго сказал юноша. - Мы только что открылись.
   Деке работал в татуировочной мастерской с раннего  утра  до  полудня.
Ловко орудуя иглой и окуная ее поочередно в чернила разных цветов, юноша
отвлекся еще на минуту, чтобы дать своим гостям совет:
   - Идите погуляйте где-нибудь, коктейль выпейте или еще что, а то  мои
клиенты нервничают при виде иностранных физиономий.
   Тори и Рассел вернулись в мастерскую спустя час, как им велели, но  в
комнате никого не было.
   - Куда это делся наш панк с моим драгоценным  шариком?  -  недовольно
спросил Рассел у Тори.
   - Лаборатория Деке расположена в задней части здания,  он,  наверное,
там, - ответила она.
   - Слишком юный возраст у твоего приятеля, несколько неподходящий  для
серьезных дел, - заметил Рассел. - Он же только из пеленок  вылез,  этот
Деке.
   Тори улыбнулась.
   - Деке молод, это правда. Но ты не обращай внимания на  его  возраст.
Он удивительно талантливый юноша. Вообще советую тебе поменьше думать  о
всяких предрассудках, здесь тебе не Америка, в Японии многое по-другому,
не так, как у нас.
   Вскоре появился Деке в толстых резиновых перчатках и фартуке, держа в
руке большие щипцы, в которых был зажат шарик.  На  шее  у  Деке  висела
защитная маска. Он посмотрел на Тори:
   - Ты по-прежнему играешь в волейбол? Сегодня вечером у нас игра.
   - Извини, дорогой. На этот раз у меня совсем нет свободного  времени.
- Она кивнула в сторону щипцов. - Скажи лучше, где  сделан  наркотик,  в
котором был спрятан шарик.
   -  В  Колумбии.  Хороший  кокаинчик.  -  Деке  прищелкнул  языком.  -
Вкусный...
   - Это все?
   - А что еще ты хочешь узнать?
   Тори кинула быстрый взгляд на Рассела, потом сказала:
   - Давай-давай, выкладывай остальное.
   - Металл, из которого  сделан  ваш  шарик,  -  гафний.  Очень  чистый
гафний. У тебя нет больше таких шариков на продажу?
   - Нет, мы не торгуем гафнием, - резко  ответил  вместо  Тори  Рассел.
Она, боясь, как бы он не наговорил что-нибудь лишнее, поспешила спросить
у Деке:
   - Что ты знаешь о гафнии?
   - Ну, так... - Деке вернул Тори шарик. - Гафний -  побочный  продукт,
получаемый при добыче циркония. Его используют в качестве контролирующих
стержней в ядерных установках. Эти стержни -  подвижные,  они  поглощают
выработанные во  время  цепной  ядерной  реакции  нейтроны.  При  помощи
контролирующих стержней управляют ходом ядерной реакции. Обычно  стержни
изготавливают из бора, но этот материал быстро изнашивается,  и  стержни
приходится  заменять  новыми.  Гафний  выгодно  отличается   от   других
металлов, применяемых для  подобных  целей,  тем,  что  он  изнашивается
гораздо медленнее. И  он  способен  поглощать  какое  угодно  количество
нейтронов. Как правило, стержни из гафния ставят в ядерные установки  на
подводных лодках, и это понятно: чем дольше работает ядерная  установка,
тем дольше подводная лодка может находиться в погруженном состоянии.
   - Как долго служат стержни из гафния?
   - Если стержни из бора изнашиваются  через  полгода,  то  стержни  из
гафния служат более двух лет.
   - О'кей, - вмешался в разговор Рассел. - Ты говоришь о стержнях, а  у
нас-то шарик. Деке понимающе кивнул.
   - То, что вы мне дали, настоящий, чистый гафний,  я  уже  говорил  об
этом. То есть это супергафний, такой в природе не встречается.
   - Но это не  стержень.  Видимо,  шарики  предназначены  для  какой-то
другой цели?
   - Угу. В точку попали. Шарики гораздо лучше  стержней.  Они  -  часть
активной зоны ядерного реактора. Понимаете,  ядерный  реактор  с  такими
шариками - нечто совершенно новое. Хотел  бы  я  взглянуть  на  реактор,
который работает с такими вот шариками. Кстати, ваш шарик очень  бы  мне
пригодился.
   - Ну-ну, спокойно, Деке, - сказала Тори.
   - Да я ничего.
   Рассел спросил:
   - В чем может состоять преимущество новых ядерных реакторов?
   Деке пожал плечами.
   - Думаю, подводная лодка с  таким  реактором  сможет  находиться  под
водой в течение пяти лет.
   - А еще что?
   Деке поразмыслил немного, потом ответил:
   - При помощи шариков из гафния можно  будет  сконструировать  ядерный
реактор гораздо меньших размеров и большей мощности, чем  все  известные
на сегодняшний день модели.
   - Какой мощности?
   - Точно сказать не могу. Во  всяком  случае,  это  будет  портативный
реактор, который можно таскать в рюкзаке, и очень мощный...
 
*** 
 
   - Господи Иисусе! - вздохнул Рассел, когда они вышли из татуировочной
мастерской. - Сначала наркотики, теперь - портативный  ядерный  реактор!
Значит, многие государства работают над созданием небольшого  по  объему
источника  ядерной  энергии,  вот  оно   что!   Подумай,   Тори,   какие
перспективы!
   - Да уж, - содрогнулась Тори.
   - Кстати, ты знаешь, тот кокаин,  в  котором  находились  упаковки  с
гафнием - обычный, не суперкокаин. Так что Эстило не замешан  в  деле  с
суперкокаином.
   - Слабое утешение.
   Они  зашли  в  одну  из  многочисленных  столичных  кофеен  в  районе
Роппондзи. Снаружи и внутри кофейня была оформлена в современном  стиле;
скрытые неоновые лампы подсвечивали красным светом  карликовые  деревья,
скульптуры летящих  журавлей,  волн,  сделанных  из  нержавеющей  стали.
Скульптурные  изображения  являли  собой  странное   сочетание   древних
традиций японского изобразительного искусства и модернистских решений.
   На улицах было полно народу; люди, спешившие куда-то по своим  делам,
были одеты, на взгляд Рассела, так чудно,  что  можно  было  принять  их
наряды за карнавальные  костюмы.  В  одежде  преобладали  чистые,  яркие
цвета: черный, белый, серый, никаких оттенков,  полутонов;  за  яркостью
красок линии кроя как-то терялись, и одежда  приобретала  символический,
нереальный вид.
   - Тори, почему в Японии так любят символы?
   - Я тебе объясню. Любовь японцев к символике всего лишь следствие  их
быта, отражение  культуры;  говоришь  одно  -  делаешь  другое.  Слишком
большое скопление людей на крошечном клочке земли.  Из-за  землетрясений
нельзя было строить капитальные здания, -  жилища  делают  из  дерева  и
бумаги, потому что такие дома легче восстановить.  Два  этих  фактора  -
недостаток пространства и хрупкое жилье - привели к тому, что у  японцев
не так сильно, как  у  других  наций,  развито  стремление  обособиться,
отделиться от окружающих. Попробуй посекретничай с кем-нибудь в комнате,
стены которой сделаны из  рисовой  бумаги!  Разве  в  подобных  условиях
возможно  уединиться?  Теснота,   определяемая   природными   условиями,
полностью исключала уединение. Японец с древних времен  привык  быть  на
людях, составлять часть  неизменной  общности,  подчинять  ее  интересам
собственную жизнь. На этой основе  сложилась  так  называемая  групповая
психология японской нации. Отсюда и  любовь  к  символике  -  символ  не
является достоянием одного человека, символ понятен многим, всем.
   - Но что стоит за этими символами? Они же не имеют смысла!
   - Ты, Рассел, как представитель европейцев, по-своему, конечно, прав.
Но японцы думают не так,  как  ты.  То,  что  лежит  на  поверхности,  -
достойно  восхищения,  но  не   требует   подражания.   Если   соблюдены
условности, требования этикета, какая разница, что творится у человека в
душе, какие у него мысли? И замечательно, что  за  символами  ничего  не
стоит: тем меньше шансов попасть в смешное положение.
   "Вот и я веду себя сейчас совершенно в японском духе,  -  думала  про
себя Тори, -  рассуждаю  о  японской  культуре,  как  профессор,  словно
являюсь частью этой культуры. Говорю, говорю, но  все  мои  слова  -  не
более чем фасад, маска. Я позволяю Расселу узнать себя  до  определенной
границы, а рассказать ему о себе всю подноготную не могу". Тори,  как  и
Рассел, была не в силах разобраться в  хаосе  своих  чувств.  Когда  она
увидела беспомощного,  безоружного  Рассела  на  краю  гибели,  она,  не
раздумывая, бросилась ему на помощь. Понимала,  что  не  только  чувство
ответственности,  долг  товарища  заставили  ее  рискнуть  жизнью   ради
Рассела. Но что же тогда? А потом произошла та сцена в самолете...
 
*** 
 
   И как объяснить поведение Рассела тогда, когда они летели по дороге в
Токио? Она ведь ждала  от  него  совсем  другого:  укоров,  обвинений  в
некомпетентности, язвительной критики в адрес  своих  друзей,  завоевать
дружбу с которыми ей стоило немалых усилий, и - надо же - именно  Рассел
стал свидетелем того, как один из них, лучший, предал ее. В таком случае
заслуживают ли доверия другие ее друзья,  ее  связи?  Она  много,  очень
много времени потратила на то,  чтобы  создать  сеть  агентов  в  разных
странах мира, благодаря чему всегда была в курсе наиболее важных событий
в сфере подпольного бизнеса, и вдруг эта тщательно подобранная агентура,
в определенном смысле глаза и уши Тори, позволявшие видеть и слышать то,
что, как правило, скрыто  от  большинства,  оказались  очень  далеки  от
совершенства! Отлично налаженный механизм  дал  сбой!  Какой  прекрасный
повод для Рассела унизить Тори, взять над ней верх! Она была убеждена  в
том, что Рассел буквально бесится от того, что не имеет власти над  ней,
не может  диктовать  ей  свои  условия,  приказывать.  И  тут  случилось
невероятное: вечный ее соперник проявил сочувствие, не произнес ни слова
упрека, поддержал в минуту душевной и  физической  боли,  словом,  повел
себя совершенно необычно и неожиданно. Проявил такие не свойственные ему
качества, как нежность и доброта. Тори и не подозревала о  том,  что  он
может быть чутким и отзывчивым товарищем.
   Своевольная,   дерзкая,   независимая,    она    получала    огромное
удовольствие, издеваясь над Расселом, Мучила его, как умела, и упивалась
своим успехом, который доказывал, с ее точки зрения,  слабость  Рассела,
несостоятельность  методов  его  работы,  его  незыблемой  веры  в  силу
руководства и порядка. Она-то сама добивалась прекрасных результатов без
указаний  начальства,  не  приемля  организованность  и   дисциплину   в
принципе.
   В тот день, когда Рассел сообщил ей о том, что она уволена из Центра,
Тори поклялась отомстить своему обидчику, любым способом  втянув  его  в
ситуацию, где дисциплина и порядок, руководство и власть оказались бы не
более чем пустым звуком. В конце концов она  добилась  своего,  уговорив
Бернарда Годвина отправить  Рассела  выполнять  боевое  задание  под  ее
командованием. Как только Тори поняла, что Центр нуждается  в  ней,  она
немедленно начала осуществлять коварный план мести Расселу, выманила его
с насиженного места, заставила работать в опасных условиях, не  на  поле
боя, разумеется,  но  в  условиях  постоянного  риска,  которому  обычно
подвергались оперативные сотрудники Центра во время выполнения  заданий.
Она хотела, чтобы Рассел, как и они, оказался во власти  непредвиденных,
непредсказуемых ситуаций и зависел чаще от капризов судьбы, случая,  чем
от желания и воли руководства. В результате все получилось так,  как  ей
хотелось: Тори заполучила Рассела, снова  стала  работать  в  Центре  и,
самое главное, - ей было поручено сложное и интересное задание.  Желание
отомстить Расселу исполнилось гораздо быстрее,  чем  она  думала,  более
того - во время дикой корриды в Медельине он чуть не погиб, но...  Вышло
так, что насладиться местью ей не удалось, потому что она сама  получила
от судьбы удар, узнав о нелегальном бизнесе Эстило а ведь  этот  человек
был лучшим ее другом и она бесконечно ему доверяла. Странная  получилась
история: с одной стороны, Эстило оказался не тем, за  которого  он  себя
выдавал, и Тори чувствовала  себя  обманутой,  преданной;  а,  с  другой
стороны, Рассел оказался далеко не таким  уж  бесполезным  и  бездарным,
каким она его считала: он проявил ум, находчивость и отвагу. Этого  Тори
от него не ожидала. Она надеялась,  когда  Рассел  докажет  свою  полную
непригодность к  оперативной  работе,  отправить  его,  пристыженного  и
посрамленного, обратно в Центр. Но все произошло наоборот.
   Отличный организатор, администратор, сторонник строгой  дисциплины  и
порядка, Рассел не растерялся  в  сложной  ситуации  и,  строго  говоря,
выдержал экзамен на смелость и профпригодность, достойно  справившись  с
ролью "охотника на кротов", которую он сыграл в апартаментах  Круса,  не
дрогнул под пулями во время экспедиции в джунгли, на кокаиновую ферму. В
довершение   всего   он,   рискуя   жизнью,   бросил   отчаянный   вызов
могущественному кокаиновому королю и наверняка  бы  погиб,  не  подоспей
вовремя помощь.
   "Боже мой, - думала Тори, глядя на сидевшего напротив нее Рассела,  -
я же абсолютно не знаю этого человека! Он всю жизнь  был  моим  заклятым
врагом, соперником, но теперь я просто теряюсь в  догадках,  кто  он  на
самом деле. Мы вечно, как глупые наивные дети, ссорились из-за Бернарда,
воспитавшего нас, заменившего нам отца, спорили, кого из  нас  он  любит
больше,  каждый  старался  доказать  перед   ним   свое   превосходство,
отталкивал другого, крича: "Выбери меня! Я лучше! Я!"
   Тори и Рассел сидели на втором этаже кофейни в  районе  Роппондзи,  и
Рассел уже допивал вторую чашку кофе, а Тори все не могла оторвать  глаз
от сидящего напротив нее человека, все  не  могла  решить,  как  же  она
теперь к нему относится: по-прежнему ненавидит  или  уже  нет?  Да,  она
ненавидела его, особенно после того, как  он  уволил  ее  из  Центра,  а
сейчас чувствовала, что ненависть ее куда-то  улетучилась...  Так  и  не
разобравшись в своих чувствах, девушка благоразумно обратилась в  мыслях
к другому предмету, вспомнила дом, Сад Дианы. Больше  всего  она  любила
бывать там в вечернее время, когда сад наполняли  темно-сливового  цвета
тени, когда он был такой молчаливый и спокойный. Поплавав полтора часа в
бассейне, Тори нравилось отдыхать у бортика,  смотреть  на  деревья,  на
воду, на небо. Вспомнился ей один из таких вечеров, проведенный вместе с
Грегом, - он приехал домой на пасхальные  праздники  (сама  она  училась
тогда в высшей школе). Тори сидела у бортика бассейна в саду  и  глядела
вверх, в закатное небо, вся разгоряченная, словно нагретая солнцем; брат
был рядом,  и  девушка  с  удовольствием  ощущала  идущую  от  его  тела
прохладу,  ей  всегда  было  приятно  общество  Грега;  она  смотрела  в
сине-зеленые глаза брата и видела в них отражение точно таких  же  глаз,
своих. В тот день  она  была  необычно  возбуждена,  и  даже  длительное
купание не смогло ее  успокоить.  Она  расплакалась.  Грег  сочувственно
спросил:
   - Что такое, Тор?
   - Ничего.
   - Но не можешь же ты плакать просто так? - недоверчиво хмыкнул  брат,
- что с тобой, глупышка?
   - Я не глупышка.
   - Знаю, знаю.
   Тори застенчиво подняла на него взгляд:
   - Я замучилась с русским.  Непонятный,  ужасный  язык.  Не  могу  его
выучить.
   - Ладно тебе. Постарайся уж как-нибудь, ты же знаешь, для отца  очень
важно, чтобы мы выучили русский.
   - Угу.
   Ее удивляло желание отца сохранить свои русские корни,  ведь  он  так
мечтал  стать  настоящим  американцем,  ничем  не  отличаться  от  своих
сограждан. Разве не было здесь явного противоречия? Тем не менее  именно
он, и никто другой, настоял на  том,  чтобы  она  учила  русский  вместо
французского, хотя большинство ее друзей  занимались  французским.  Тори
раздражали ее толстые и прыщавые соученики, она ненавидела их не меньше,
чем сам язык, трудный, непостижимый для нее, нелогичный, лучше бы уж она
учила марсианский!
   - У тебя сегодня был экзамен, что ли? - высказал догадку Грег.
   - Да. Стоило мне увидеть задание, как у  меня  сразу  же  разболелась
голова. Даже до конца не дописала текст, так что скорее всего экзамен  я
завалила.
   - Да сделай ты над  собой  усилие,  постарайся,  -  сказал  Грег.  Он
потянулся и подставил лицо последним лучам  заходящего  солнца.  -  Если
постараешься, все обязательно получится.
   - Это тебе все дается легко, а мне нет.
   - И тебе будет легко, вот увидишь. Мы с тобой не такие разные, как ты
думаешь.
   - Но я ничегошеньки не  понимаю!  Не  пропускаю  ни  одного  занятия,
записываю объяснения, делаю все,  что  надо,  но  все  равно  ничего  не
понимаю.
   - Слушай, тогда у тебя, наверное, преподаватель плохой. Кто у вас?  -
Грег шесть лет назад закончил ту же  школу,  в  которой  училась  сейчас
Тори, и знал практически всех учителей.
   - Брокер.
   - Брокер дрянной педагог. Завтра же поговорю с директором школы Бобом
Хейесом и попрошу его, чтобы тебя перевели в класс  к  Питеру  Борачеву.
Хейес-то знает, чего стоит этот твой Брокер. А Борачев  -  самый  лучший
преподаватель русского, можешь мне поверить. Пойдешь к нему, поняла?
   - Я русский ненавижу.
   - Не дури, Тор. Язык красивый, ты еще его полюбишь.
   - Вряд ли.
   - Точно тебе говорю.
   - Да? Ну и ладно, проехали.
   У Тори словно гора с плеч свалилась; стоило ей поговорить  с  братом,
как проблема, которая казалась неразрешимой, начала проясняться.  Плохое
настроение и напряжение улетучились, и Тори почувствовала себя  легко  и
свободно.  Погода  была  прекрасная,  все  было   хорошо.   Грег   начал
поддразнивать ее, они устроили  веселую  возню  и  в  конце  концов  оба
свалились в бассейн. Тори ушла под воду и, когда захотела вынырнуть,  не
могла этого сделать, потому что брат с силой надавил на ее  голову.  Она
понимала, что Грег шутит, понарошку топит ее, но  девушка  уже  довольно
долго находилась под водой и  начала  задыхаться,  ее  внезапно  охватил
животный страх. Она отчаянно забилась, двигая  изо  всех  сил  руками  и
ногами, пока наконец не почувствовала, что никто больше не удерживает ее
под водой. Тори вынырнула и набросилась на брата:
   - Никогда  не  смей  так  больше  делать!  -  кричала  она,  плача  и
задыхаясь. Но вдруг заметив, чт