ботало,  и  всем  рядовым  государственным  служащим
разрешили сидеть дома. Из вольнонаемных в этот день попала  на  работу  лишь
одна секретарша.
   - Вызывали, сэр?
   - Да, лейтенант. Мне звонили из  полиции  округа  Колумбия.  Они  просят,
чтобы кто-нибудь из офицеров сегодня съездил в окружную больницу. Если вы не
очень заняты, поезжайте, пожалуйста.
   - Слушаюсь, сэр. Они не сказали, в чем дело?
   - Нет. Но просили офицера именно из  нашего  подразделения.  Найдите  там
доктора Вагнера. А утром расскажете мне, в чем дело.
   - Есть, сэр.
   Подходя к приемному покою центральной окружной  больницы,  Бабун  смахнул
снег с шинели и отряхнул фуражку. Он объяснил дежурной, в чем дело. Пока  та
нажимала кнопки селектора, он  наблюдал,  как  за  дверью  падают  снежинки,
растерянно стаскивая черные кожаные перчатки и кладя их в левый карман синей
шинели. Белый шарф он стянул с  шеи  и  положил  в  другой  карман.  Наконец
расстегнул шинель и понес ее на согнутой руке. Фуражку  он  держал  в  левой
руке.
   - Морской офицер... - сообщила кому-то дежурная. - К доктору Вагнеру...
   Мело уже два дня. Матрос из Миннесоты, который  привез  его  на  казенной
машине, ехидно прошелся  насчет  неспособности  местных  жителей  ездить  по
обледеневшим,  усыпанным  снегом  улицам.  Работники  больницы,  с  оттенком
удовлетворения отметил Бабун, обращали на распоряжения транспортных  властей
не больше внимания, чем адмирал Черч.
   - Вам нужен лифт вон у той стены. Третий этаж,  повернете  налево,  потом
еще налево, четвертая или пятая дверь справа.
   - Я найду.
   Она улыбнулась и ответила на новый телефонный вызов. Бабун  направился  к
лифтам и нажал кнопку.
   Вагнер оказался мужчиной чуть за пятьдесят, с  редкими  седыми  волосами,
порывистым и энергичным. Вид у него был бодрый  и  подтянутый,  несмотря  на
довольно большой животик.
   - Вы из программы А-12?
   - Да, сэр.
   - Вы знаете, зачем вас пригласили?
   - Понятия не имею.
   - Повесьте шинель и фуражку вон на тот стул. И  садитесь,  пожалуйста.  -
Доктор Вагнер убрал со стула кипу историй  болезни,  не  зная,  куда  бы  их
пристроить. В конце концов он положил их на край стола, а сам уселся рядом.
   Стул возле стола уже был завален бумагами на полметра.
   Вагнер присмотрелся к мундиру Бабуна и заговорил:
   - Ужасная погода. Особенно для  бездомных.  Полиция  и  благотворительные
организации подбирают  их  десятками  и  направляют  тех,  кто  нуждается  в
медицинской помощи, к нам.
   Бабун вежливо кивнул, гадая, какое это все имеет отношение к флоту.
   - На той неделе у меня появился больной - во время этих ужасных  холодов,
когда ночью температура опускалась  до  минус  восемнадцати.  -  Он  покачал
головой. - Не человек, а развалина. Ему пришлось ампутировать все пальцы  на
руках и ногах.
   Уцелела  только   культя   одного   большого   пальца.   Он   умирая   от
переохлаждения, гангрены и  алкогольного  отравления,  когда  его  подобрала
полиция. Пришлось также ампутировать уши, кончик носа и часть верхней  губы.
На них пошла гангрена, видимо, еще от бури в конце января.
   Заметив выражение лица Бабуна, врач добавил:
   - Как  ни  удивительно,  он,  видимо,  выживет.  Печень  -  понимаете,  у
алкоголиков она обычно величиной с футбольный мяч, а у этого нет. Затронута,
конечно, но не в такой степени.
   - Поразительно.
   - Да. Как бы там ни было, этот человек большую часть времени  бредит,  но
иногда бывают моменты просветления. Вот мы и  подумали,  может,  вы  сумеете
опознать его.
   Бабун вежливо улыбнулся:
   - У нас во флоте, конечно, встречаются самые  диковинные  типы,  но  наше
подразделение в последнее время никого не теряло.
   - Отпечатки пальцев у него снять нельзя, - продолжал врач. - Пальцев нет.
Ни бумажника, ни документов, ни украшений, но он же, в конце концов, кто-то.
   - Он не называл себя?
   - Нет. Но все время зовет какую-то женщину, видимо, жену или дочь. Джуди.
   Фамилию не упоминает.  И  это  он  произносит  только  в  редкие  моменты
просветления.
   Бабуну Таркингтону сделалось жарко. Он поправил галстук.
   - Вы, наверное, навидались таких типов, - выдавил он.
   - Еще бы. В основном это шизофреники. Душевное расстройство,  отягощенное
алкоголем и наркотиками. Идемте взглянем на. него. Вы человек занятой,  и  я
не хочу вас долго задерживать. Конечно, один шанс из тысячи.
   Бабун поднялся, перекинув шинель через локоть и сверху водрузив фуражку.
   - Откуда вы знаете, - спросил он, когда они шли по коридору,  -  что  эти
опустившиеся личности - не преступники?
   - Некоторые их них -  несомненно.  Мелкие  воришки  и  всякое  такое.  Но
прокуратура такой мелюзгой не интересуется. А если даже найдется тот, за кем
они охотятся, он вряд ли будет в состоянии предстать перед судом.
   - Понятно.
   -  Нам  приходится  отправлять  их  в  психиатрическую  лечебницу  Святой
Елизаветы на лечение и экспертизу в надежде,  что  когда-нибудь  они  смогут
понять, в чем их обвиняют и как защищать себя.
   - Очень благородно, - заметил Бабун.
   - Я чувствую иронию в вашем тоне. - Врач остановился у двери на лестницу,
придерживая ее рукой. - Вообще-то всех этих бродяг следует отправлять  туда.
Они совершенно не способны обихаживать себя. Судьи и адвокаты  -  это  такие
ослы.
   - Что вы имеете в виду?
   - Если кого-то должны подвергнуть суду, мы должны получить у судьи  ордер
на недобровольное содержание. Необходимо доказать, что человек, которого  мы
намерены содержать в больнице,  представляет  опасность  для  себя  или  для
других.
   Если судья соглашается, мы можем держать этого  человека  шесть  месяцев.
Потом  проходит  повторное  слушание  о  продлении  этого  срока.  А  группа
адвокатов-добровольцев  бесплатно   представляет   интересы   таких   людей.
Прокуроры же с самыми благими намерениями  стараются  выгнать  этих  больных
людей из заведения, где им обеспечен уход, обратно на улицу, где они  быстро
спиваются и умирают с голоду.
   - У нас действительно великая страна, - пробормотал Бабун.
   Доктор открыл дверь и начал спускаться по лестнице.
   - В Америке наших дней свобода для тех, кто  не  в  состоянии  обеспечить
себя, не может держать тело и душу в гармонии,  означает  свободу  совершать
самоубийство с помощью бутылки на тротуаре,  пока  мир  равнодушно  проходит
мимо.
   Политикам наплевать на эту проблему - ведь эти люди не ходят голосовать.
   Никакой проблемы нет, говорят юристы. Бродяжничество и  алкоголизм  -  не
преступления, говорят судьи. Сделать ничего нельзя.
   - Тот человек, к которому мы идем, - он опасен?
   - Только для самого себя. И юристам на это наплевать. Они шли по коридору
мимо двустворчатых дверей с маленькими  окошками,  которые  вели  в  палаты.
Бабун видел больных на койках, ощущал запах дезинфекции. Сновали  санитарки.
Отовсюду доносились стоны, а кто-то монотонно  изрекал  непристойные  слова,
словно читал манеру безумца.
   - Что с ним будет?
   - Когда снимут бинты?  Отправим  в  лечебницу  Святой  Елизаветы,  а  там
попытаются оформить недобровольное содержание - кто  знает,  может,  им  это
удастся. Но через шесть месяцев, или через  год,  или  через  полтора  судья
отпустит его. И он умрет от  пьянства  где-нибудь  в  аллее.  Или  зимой  от
холода, если полиция не сумеет его вовремя подобрать.
   Доктор повернул налево и вошел в дверь.
   Больной уставился в пятно на потолке. Обе руки у него были забинтованы до
локтей. Под одеялом в том месте,  где  должны  были  быть  ступни,  выпирали
бугры.
   Часть верхней губы отсутствовала. Над  десной  были  видны  крупные  швы.
Бинты на ушах и носу были стянуты широкой лентой. Туловище было привязано  к
койке ремнями.
   - Подойдите сюда, чтобы он вас видел. Видимо, алкоголь  разрушил  у  него
боковое зрение. - Лейтенант неохотно ступил на место,  указанное  врачом,  и
помахал рукой перед глазами больного.
   Глаза задвигались. Они фиксировались то на руке, то на лице врача.  Затем
переместились на Бабуна, на его темно-синий мундир.
   Человек на койке попытался заговорить.
   - Постарайтесь, - сказал ему врач. - Назовите себя.
   - У... у...
   - Ваше имя? Пожалуйста, скажите ваше имя.
   - У... - Он смотрел на мундир,  на  галуны,  крылышки,  медные  пуговицы,
золотые нашивки на рукавах. - Джу-ди. Джу-ди. -  Он  не  сводил  взгляда  со
сверкающих крылышек на груди Бабуна.
   - Вот опять, - обратился врач к  Бабуну.  -  Иногда  он  бормочет  что-то
насчет А12. Конечно, это может быть  номер  квартиры,  но  я  помню,  что  в
газетах писали насчет этого нового морского самолета, вот и решил  позвонить
вам. На всякий случай. -  Врач  вздохнул.  -  Хотел  бы  я  знать,  кем  ему
приходится эта самая Джуди.
   Может быть, дочерью, которая хотела бы  заботиться  о  нем  или  хотя  бы
знать, где он находится. Он явно привязан к ней. -  Он  перешел  на  резкий,
деловой тон:
   - Так вы узнаете его?
   Глядя на  человека,  неподвижно  лежавшего  на  койке,  Бабун  Таркингтон
размышлял: голодная смерть под забором на морозе - или же теплая  камера  на
протяжении тридцати или сорока лет с трехразовой кормежкой.
   Наконец он произнес:
   - Я никогда в жизни не видел этого человека.