сь и садясь на  место.
Он потер лысеющую макушку. - Нам всем  есть  дело,  Таркингтон.  Думаете,  я
наслаждаюсь своей ролью?
   - Да. Именно так я думаю. Каплинджер погладил щеки.
   - Может, вы и правы. - Он крутил в пальцах ручку. - Да.  "Наслаждаюсь"  -
не то слово. Но мне это доставляет удовлетворение. Да, действительно.  -  Он
взглянул на Таркингтона. - Таков мой вклад. Ужасно, правда?
   - Эта старушка, которую убил  Олбрайт...  о,  конечно  же,  она  получала
наслаждение  от  своей  эпизодической  роли  в  этой  драме.  Ее  кто-нибудь
спрашивал?
   Каплинджер отвернулся.
   Бабун продолжал:
   - Вы ее просто списали, будто она была пустым местом. Разве вы не ко всем
нам так относитесь?  Мы  ведь  пешки,  да?  Рита...  какое  вы  имели  право
пропускать ее через мясорубку ради всеобщего блага? Вы мерзавец!
   Помолчав, Каплинджер произнес:
   - Мы шли на большой риск, но награда стоила того. - Он выпятил челюсть. -
Риск того стоил, - убежденно сказал он.
   Оба офицера ничего не ответили.
   Каплинджер всмотрелся в их лица.
   - Пойдемте, джентльмены. Сварим еще кофе. - Бабун остался сидеть, вертя в
руках трубку из кукурузной кочерыжки, а двое других вышли в кухню.
   Продолжая разговор, Джейк заметил:
   - Кто-нибудь вполне способен  убить  Горбачева,  вы  же  знаете.  Слишком
многим угрожает лишиться чашки риса. Революции сверху редко удаются.
   - Даже если Горбачева не станет. Советский  Союз  никогда  уже  не  будет
прежним. Если старая гвардия попытается закрутить  гайки,  рано  или  поздно
произойдет новая русская революция, на сей раз снизу. И  в  Китае  рано  или
поздно совершится революция. Коммунисты не смогут повернуть  назад,  хотя  и
будут пытаться.
   - Почему их так волновало, кто "Минотавр"?
   - "Они" - это слишком неопределенно. ГРУ хотело  получить  доказательства
ложности информации от "Минотавра", чтобы дискредитировать ее. Когда  Камачо
сказал им, что "Минотавр" - это  министр  обороны,  они  остались  с  пустым
мешком.
   В Политбюро  поняли,  что  правительство  Соединенных  Штатов  поставляет
информацию как средство  политического  давления.  Пришлось  обдумать  такую
возможность.
   Трудно точно сформулировать, - запнулся он,  подбирая  слова.  -  Видимо,
следует сказать так: некоторые из тех у кто у них принимает решения, увидели
Америку, возможно, впервые в жизни  так,  как  видим  ее  мы,  -  сильной  и
уверенной в себе, имеющей прочные основания  для  такой  уверенности.  Войны
начинают те, кто боится, а мы не боимся.
   Вернувшись в кабинет, Джейк спросил:
   - Значит, мы так и не выяснили, кто  эти  три  крота,  законспирированные
агенты?
   - Скажем так: мы примирились с тем, что, если эти агенты  существуют,  мы
их не сможем найти. Но  мы  так  многого  достигли!  В  Советском  Союзе  за
последние три года произошли коренные перемены.
   - Вы играете в ваши вонючие игры, - пробурчал Бабун, -  а  ловкие  ребята
уносят кое-что в мешке. Например, труп Камачо.
   - То, что я  слышу,  -  это  вечные  причитания  рядового,  что  генералы
приносят его в жертву, чтобы выиграть сражение.
   - Извините, я ни в одной газете не читал о вашей  войне.  И  не  присягал
участвовать в ней.
   - Америка стала родиной для Луиса Камачо. Он любил эту страну и ее народ.
   Он все время точно знал, что делает. Как вы и  ваша  жена  в  полете,  он
верно рассчитывал риск.  Думаете,  его  работа  была  легкой?  Когда  Харлан
Олбрайт жил по соседству? У Камачо  были  жена  и  сын.  По-вашему,  он  был
человеком без нервов?
   Бабун молча уставился в окно, сложив руки  натруди.  Джейк  и  Каплинджер
продолжали беседовать. Около четырех часов министр вдруг сказал:
   - Кстати,  капитан,  вы  отлично  сумели  представить  TRX  и  "Афину"  в
Конгрессе. Я рассчитываю когда-нибудь прокатиться на А-12.
   - Значит, нас уже двое желающих. Бабун снова  снял  с  подставки  трубку,
сделанную из кочерыжки, и, продолжая ее изучать, бросил:
   - Почему Камачо сознался в своем прошлом? Каплинджер улыбнулся:
   - Кому дано понять человеческое сердце? В его объяснении, которое я очень
внимательно читал после того, как Олбрайт в  прошлом  году  вышел  на  него,
написано; "Америка - страна, где  заботятся  о  людях".  Понимаете,  он  был
полицейским. И не где-нибудь, а в ведомстве Эдгара Гувера.  Но  несмотря  на
параноидальное  безумие  этого  деятеля,   Луис   видел,   что   подавляющее
большинство агентов стараются применять закон честно, с должным  соблюдением
прав сограждан.
   Камачо приехал из страны, где полиция так себя не ведет. Там  полицейские
не считаются честными, уважаемыми людьми. - Он пожал плечами. - Луис  Камачо
инстинктивно понимал Гувера. Он вырос  в  стране,  где  у  таких  типов  вся
полнота власти. Но Камачо видел свою задачу в  служении  обществу.  Он  стал
американцем.
   - Спасибо, что уделили нам время, господин министр.
   - Я провожу вас к машине.
   Он провел их через кухню к двери, выходившей на площадку  для  машин.  По
дороге он спросил Джейка:
   - Как вы узнали, что я "Минотавр"?
   -  Просто  догадался.  То,  что  вы  сегодня  нас   приняли,   -   лучшее
доказательство.
   - Догадались?
   - Да, сэр. Моя жена предположила,  что  "Минотавр"  -  это  просто  роль,
разыгрываемая каким-то актером, и  это  интуитивное  озарение  сразу  многое
прояснило. Потом я вспомнил ваше  замечание  за  обедом  в  Чайна-Лейк  этим
летом: вы говорили нечто вроде того, что субъективное восприятие  реальности
важнее, чем голые факты. Камачо сказал, что те, кому положено знать об  этой
операции, знают. Это замечание относилось и к вам. Вот я и пришел к  выводу,
что вы, очевидно, "Минотавр".
   - Я считал, что ваши письма - шантаж, пока не увидел вас воочию.
   - Я понимал, что у вас могут возникнуть такие подозрения.
   Джейк подошел к машине и открыл дверцу.
   - Все наши замыслы, - рассуждал Каплинджер, - были шиты белыми нитками.
   Неудивительно, что Камачо решил, что Олбрайт раскусил это. Олбрайт был не
дурак.
   Ройс Каплинджер остановился  в  конце  дорожки  и  посмотрел  на  облака,
собиравшиеся над вершинами гор на западе. Он вздрогнул, когда что-то твердое
уткнулось ему в спину.
   Бабун тихо сказал ему на ухо:
   - Вы слишком часто  просчитывались,  Каплинджер.  Не  разобрав  слов,  но
уловив что-то необычное  в  тоне,  Джейк  Графтон  повернулся  с  изумленным
выражением лица.
   Лейтенант положил руку на плечо Каплинджера и развернул  его  боком  так,
что министр оказался между ним и Графтоном.
   - Не двигайтесь, капитан. Клянусь, я пристрелю его, если придется.
   - Что...
   - Именно так, Каплинджер, - прошипел Бабун ему в ухо. - Я нажму на  курок
и выпущу из вас мозги. На сей раз будет  не  Матильда  Джексон,  и  не  Рита
Моравиа, и не Луис Камачо.  На  сей  раз  будете  вы!  Вы  думали,  что  все
рассчитали, да?
   "Минотавр"! Вы ошиблись! Решение принято. Настало время умереть вам.
   Министр обернулся к нему:
   - Но послушайте...
   Бабун изо всех сил выкрутил руку  Каллинджеру,  -  Решение  принято!  Они
решили. Для вас все кончено.
   - Пожалуйста, послушайте.., - взмолился министр, а Джейк тем  временем  с
разгневанным видом направился к ним.
   - Таркингтон!
   - Пока, сволочь! - Бабун отошел в сторону и подняв руку, направив  ее  на
лицо Каплинджера.
   - Бах, - сказал он и выронил трубку из кочерыжки. Каплинджер  ошеломленно
озирался.
   - Таркингтон, - тихо произнес Джейк угрожающим тоном.
   Бабун сошел с дорожки. Он споткнулся, выругался и направился  дальше.  Он
не оглядывался.
   Каплинджер опустился  на  гравий.  Он  уронил  голову  на  колени.  Потом
прошептал:
   - Я действительно... действительно считал...
   - Его жена...
   - Знаете, он прав. - Джейк обернулся и посмотрел в конец длинной,  ровной
подъездной дорожки. Таркингтон все еще шагал, высоко подняв  голову.  -  Да,
прав.
   - Уезжайте. Заберите его с собой. Уезжайте.
   - С вами все в порядке?
   - Да. Только уезжайте.
   Джейк завел машину, развернулся и покатил  по  дорожке.  Он  притормозил,
догнав все еще шагавшего Бабуна.
   - Садись.
   Таркингтон не обратил на него внимания. Он прикусил губу.
   - Садись в машину, лейтенант, не то я  отдам  тебя  под  трибунал,  и  да
поможет мне Бог!
   Таркингтон остановился  и  взглянул  на  Графтона,  сидевшего  за  рулем.
Немного подумав, он открыл пассажирскую дверцу и сел.
   Тронувшись  с  места,  Джейк  выглянул  в  зеркало  заднего  вида.  Перед
громадным, обвитым плющом  домом  Каплинджер  по-прежнему  сидел  на  щебне,
уткнувшись головой в колени.
   Километров через пять Бабун вдруг спросил:
   - Почему вы остались на флоте?
   - Есть вещи, за которые стоит сражаться. Бабун долго молчал,  уставившись
в окно. Наконец, произнес:
   - Извините.
   - Здесь все виновны. Мы рождаемся виновными, всю жизнь только  и  делаем,
что извиняемся, и все равно виновными умираем. Виновны все парни, чьи  имена
написаны на Стене. И виновны те сволочи, которые послали  их  туда,  а  сами
оставались дома; они до сих пор не  чувствуют  своей  вины.  Виновны  двести
тридцать ребят, убитых в Ливане одной бомбой. Из-за  одного  сукиного  сына,
который не дал часовому зарядить винтовку.  Мы  все  виновны  за  всех  них.
Забудь об этом, - добавил Джейк.
   - Я чуть не убил этого гада.
   - От этого никому не стало бы лучше.
   - Видимо, не стало бы.

Глава 31

   Риту выписали из госпиталя в ноябре. Она надела  шейный  корсет  и  синюю
форму, которую Бабун прянее из химчистки. Они вышли из ворот в полдень.
   - Куда, красавица?
   - Прямо в парикмахерскую, Джеймс. Пусть меня постригут, помоют  голову  и
завьют. А потом домой, в постель.
   Она очень устала, когда он  привез  ее  домой.  После  дневного  сна  она
медленно  расхаживала  по  квартире,  глядя  на  то,  трогая  это.  Забежала
поболтать Гарриет. В девять, когда Рита явно выдохлась, подруга ушла.
   В пятницу Рита потребовала, чтобы Бабун отвез ее на  службу.  Вся  группа
выстроилась у ее стола, чтобы  поздравить  с  возвращением.  Она  весело,  с
искренней радостью  разговаривала  с  каждым,  заразительно  смеялась.  Рита
светилась, воплощая собой надежду, волю к жизни. Но к полудню она устала,  и
Бабун отвез ее домой, потом вернулся в отдел один.
   Утро субботы выдалось ясным и прохладным.
   - Как ты сегодня? - осведомился Бабун, помогая ей надевать корсет.
   - Хорошо. Только днем надо будет вздремнуть.
   - Хочешь поехать в экспедицию? Ты там сможешь соснуть.
   - Куда?
   Он не ответил. Одевшись соответствующим образом, они спустились к машине,
и Бабун вдруг заявил, что забыл кое-что наверху. Он  поднялся  на  лифте  на
четвертый этаж и сделал несколько звонков, затем вышел сияющий.
   Он поехал в крохотный гражданский аэропорт в Рестоне, упорно  отказываясь
отвечать на вопросы, поставил машину у маленького здания обеспечения полетов
и открыл ей дверцу.
   - Ласковым утром лучшей из зим в небе безбрежном мы полетим, - заявил он.
   - Что-о? Бабун! Я не могу летать!
   - Но я-то могу. Посмотришь, как у меня получается.
   - Ты? Ты что, ходил на курсы?
   - И получал пилотские права. В прошлую субботу. Мы теперь оба  пилоты.  -
Он широко улыбнулся и ласково обнял ее.
   Бабун отвел  ее  в  здание  и  представил  владельцу  аэродрома,  который
развлекал Риту, пока Бабун готовил машину к полету и подгонял к  входу,  где
заглушил  двигатель.  Это  была  "Сесна-172",  белая  с   красной   полосой,
тянувшейся вдоль фюзеляжа до самого обтекателя винта.  Бабун  решил,  что  у
самолетика вполне пристойный вид.
   Рита стояла в  дверях  и  наблюдала  за  ним.  Он  не  мог  удержаться  и
поклонился ей в пояс.
   - Заходи, - расшаркался он. - Полетишь со мной. Он помог ей забраться  на
правое сиденье, затем обошел вокруг машины и сел слева.
   - Очень странно, - хихикнула она.
   - Лети со мной, дорогая Рита. Мы полетим в небесные чертоги, услышим  хор
ангелов. Помчимся наперегонки с орлами и увидим, как рождаются  грозы.  Лети
со мной, Рита, всю жизнь.
   - Давай запускай двигатель, Бабун.
   Когда Бабун на сантиметр отпустил дроссель,  двигатель  явно  оживился  и
закашлял. Он вернул дроссель в холостое положение, и мотор "Лайкоминг" ровно
застучал, разгоняя винт. Они покатились по узкой  асфальтированной  рулежной
дорожке. Бабун контролировал  частоту  оборотов  и  поглядывал  в  небо.  Он
остановился в конце дорожки, разогнал двигатель до тысячи семисот оборотов в
минуту, проверил магнето, температуру карбюратора и  подачу  горючей  смеси,
все время ощущая на себе придирчивый взгляд Риты.
   Он  очень  старался  сделать  все  правильно,  боясь  рассмеяться   из-за
нелепости ситуации. Когда он поднял глаза на Риту, та быстро отвела  взгляд.
Она закусила губу, чтобы не прыснуть. В глазах у нее  плясали  чертики.  Еле
сдерживаясь, чтобы самому не расхохотаться, Бабун занялся делом.
   Он прогнал все индикаторы, выпустил и  втянул  обратно  щитки,  следя  за
стрелкой вольтметра.  Вполне  удовлетворенный,  он  доложился  диспетчеру  и
выкатал самолет на взлетную полосу.
   Двигатель взревел, когда он выжал дроссель до упора. Бабун прочно  держал
ногу на педали рулей, поэтому самолет почти не  рыскал  при  разбеге.  Когда
скорость достигла ста километров, Бабун надет на штурвал,  и  самолет  легко
оторвался от полосы. Он настроил  набор  высоты  на  стотридцатикилометровой
скорости и удовлетворенно произнес:
   - Вот, пожалуйста.
   Она робко взялась за штурвал и попробовала покрутить его.
   - О Бабун! Это же ужасно. Эта штука классно летает.
   - Все, что поднимает тебя над землей, есть классный самолет.  -  Он  ввел
нужный курс и проверил настройку ответчика "свой-чужой".
   Они набирали высоту. Обогнув с юга пригороды столицы, самолет  направился
на восток, пересекая Чесапикский залив  на  высоте  тысяча  семьсот  метров,
приборная скорость сто девяносто километров в час. Двигатель  сильно  шумел,
но назвать этот звук неприятным было нельзя.
   Рита улыбалась. Время от времени она покачивала  крыльями  или  выдвигала
рули, просто чтобы вспомнить эти ощущения. Она закладывала легкие повороты с
набором или утратой высоты, пока Бабун следил за приборами, выглядывал,  нет
ли встречных самолетов в небе, и следил за положением самолета по показаниям
радиомаяка. На  такой  небольшой  скорости  он  мог  улучить  момент,  чтобы
полюбоваться яхтами в заливе. За ними в синей воде тянулись маленькие пенные
следы на фоне бескрайнего голубого неба.
   Ветер был западный, попутный. Километров двадцать пять, решил Бабун.
   Подлетая к восточному побережью Мэриленда, он  заметил,  как  в  небо  из
многочисленных труб поднимаются столбы дыма и ветер уносит их в море.
   Рита позвала его взять управление, и он  сделал  это.  Она  вернулась  на
пассажирское сиденье и наблюдала, как он ведет самолет. Где-то над восточным
Мэрилендом она начала смеяться.
   Сначала она просто хихикала, потом затряслась всем телом, и на глазах  от
смеха показались слезы. Бабун присоединился. Вместе они хохотали до колик  в
животе. Когда они  успокоились,  она  провела  пальцами  по  волосам,  а  он
продолжал воплощать в одном  лице  Орвилла  Райта,  Гленна  Кертиса  и  Эдди
Рикенбейкера, Дэвида Маккэмпбелла и Рэнди Каннингема, Джейка Графтона и Риту
Моравиа и всех остальных, кто ощущал радость жизни, только  когда  сжимал  в
руке ручку управления и сливался с самолетом в единое целое.
   Наконец, она обратила взор на небо и зеленую  землю  внизу.  Когда  Бабун
снова взглянул на нее, на ее лице застыла радостная  улыбка.  Казалось,  она
вполне довольна жизнью.
   "Я навсегда запомню ее такой, - решил он, - с солнечными бликами на  лице
и голубым небом за спиной, счастливой и умиротворенной".

***

   В Рехоботе было травяное летное поле. Бабун выдерживал машину ровно, пока
не раздался предупредительный сигнал, что она  вот-вот  завалится,  а  когда
главные опоры шасси коснулись земли,  снял  нагрузку  с  носа,  отведя  руль
высоты до отказа назад, пока самолет не замедлил бег до скорости пешехода.
   Джейк Графтон наблюдал за посадкой, опершись о забор. Бабун поднял руку.
   Капитан помахал ему в ответ.
   - Хорошо полетал? - крикнул Джейк, как только Бабун, заглушив  двигатель,
выбрался наружу.
   - Замечательно. Я не вру, сэр, - это лучший полет в моей жизни.
   - Привет, Рита. Он не лихачил? Она рассмеялась и сжала руку Бабуна.
   - С ним я полечу куда угодно.
   В доме Графтонов Кэлли отвела Риту наверх и по настоянию Эми уложила ее в
кровать девочки. Кэлли увела Эми за руку, прикрыв дверь в спальню.
   - Успеешь с ней наговориться, когда  она  проснется.  Сейчас  Рита  очень
устала.
   - Я хочу быть как она, когда вырасту, - уже не в первый раз заявила Эми.
   - Ты уже такая, Эми. По-моему, вы родные по духу. Обед закончился.  Джейк
и Бабун попивали кофе, а Кэлли, Рита и Эми ополаскивали тарелки  и  помещали
их в моечную машину, когда раздался звонок.  Кэлли  сняла  трубку  в  кухне,
потом просунула голову в дверь и крикнула:
   - Тебя, Джейк.
   Он взял трубку в гостиной.
   - Капитан, это Джордж Ладлоу. Извините, что беспокою вас дома.
   - Ничего страшного, сэр.
   - Я просто хотел,  чтобы  вы  знали.  Мы  назначили  нового  руководителя
программы. Контр-адмирала Гарри Черча. Вы должны сдать дела  к  пятнадцатому
декабря.
   - Слушаюсь, сэр. Но это довольно поспешно, вам  не  кажется?  Я  на  этом
посту всего девять месяцев и еще не получил приказа о...
   - Вы переводитесь в аппарат  председателя  Комитета  начальников  штабов.
Судя по вашему послужному списку, вы еще не прошли через Объединенный штаб.
   Начальник штаба ВМС хочет пропустить вас через эту организацию, чтобы вам
можно было  доверить  командование  авианосной  группой,  когда  вы  станете
контр-адмиралом.
   - Контр-адмиралом? Я думал...
   - Начальник штаба считает, что вы из того теста, из  которого  получаются
адмиралы. Как бы там  ни  было,  за  последний  месяц  два  сенатора  и  три
конгрессмена говорили мне о вас. Оси хотят  видеть  вашу  фамилию  в  списке
представляемых к адмиральскому званию в следующем  году  или  через  год.  Я
согласен. От всей души.  И  Ройс  Каплинджер  тоже.  Начальник  штаба  лично
подобрал для вас эту должность.
   Министр наговорил еще кучу любезностей, и они попрощались. Джейк  положил
трубку в некотором изумлении. Кэлли взглянула на него,  испытующе  приподняв
бровь, но он лишь пожал плечами и усмехнулся. Ей он скажет позже, когда  они
останутся наедине.
   Телефон зазвонил снова.
   - Эми дома? - Высокий, хорошо поставленный голос. Это Дэвид, сосед.
   - Эми, это тебя.
   Джейк вернулся за стол. Он не прислушивался, и вдруг до него донеслось:
   - Я должна спросить папу. - Она отставила трубку и закричала:
   - Джейк, можно я пойду к Дэвиду?
   - Конечно. Вернись через час, и мы все поедем провожать Риту и Бабуна  на
аэродром.
   - А Давида возьмем?
   - Да.
   Она поднесла трубку ко рту.
   - Папа мне разрешает. И ты можешь поехать  с  нами  на  аэродром.  Сейчас
приду. - Она бросила трубку и помчалась из комнаты.
   - Надень пальто, - крикнула Кэлли  ей  вслед.  Девочка  на  бегу  сорвала
пальто с крючка и унеслась, прокричав напоследок:
   - Пока, Рита.
   Дверь с грохотом захлопнулась за ней.
   - Вот как? - с усмешкой спросил Бабун. - Папа?
   - Да, - подтвердил Джейк Графтон.  Он  с  хрустом  потянулся.  -  Неплохо
звучит, правда?

***

   В один из четвергов февраля адмирал Черч, новый  руководитель  программы,
вызвал  Бабуна  в  кабинет.  Таркингтон  был  среди  всего  трех   офицеров,
находившихся в тот день на месте: все остальные были кто в  командировках  в
Техасе или Неваде, кто в основном  здании  Пентагона.  На  следующей  неделе
должен был взлететь первый предсерийный А-12, и все были  заняты  по  горло.
Стояли крайне редкие для Вашингтона суровые морозы, но на флоте  по-прежнему
все кипело. Метро не  ра