е, профессор Тадокоро типичный "ученый чудак", да  к  тому  же  еще
устаревшего типа, который как следует не может управиться  с  компьютером,
не знает системного анализа. Естественно, он перестал быть стержнем плана,
а ему, видно, хотелось оставаться центральной  фигурой.  Работу  по  этому
гигантскому  плану  он,  вероятно,  представлял  себе  как  наблюдение  за
"великой  трагедией  природы"...  Но  ведь  речь  идет  не   о   солнечном
затмении!.. И вот, когда дело стало обретать совершенно конкретные  черты,
он оказался за бортом... В результате -  крушение  честолюбивых  надежд  и
этот последний взрыв...
   - Может, его взбесило, что Наката-сан отнял у него руководящую  роль?..
- сказал молодой парень. - Ребята не раз слышали, как профессор ругался  с
ним.
   - Все они такие, эти дикие  ученые...  -  прищелкнул  языком  майор.  -
Никаких сдерживающих центров. Сделают какое-нибудь открытие и обалдеют  от
радости, а до интересов государства им никакого дела нет...
   Не-ет!  Все  это  неправда!  Онодэра  не  мог   с   ними   согласиться.
Тадокоро-сан не такой человек. Да, он ученый. Но не  "безумный  ученый"  и
тем более не "ученый чудак". У него широкая, открытая миру  душа.  Это  не
представитель официальной науки, выпестованный в башне из слоновой  кости.
Но почему, почему он повел себя так странно?..
   -  Идите  скорее  сюда!  -  крикнул  кто-то  из  соседней  комнаты.   -
Тадокоро-сан  устроил  потасовку  со  своим  собеседником!  По  телевизору
показывают!
   - Что, что? - оживились все. - С кем?
   - С профессором Ямасиро. А сейчас дубасит диктора, который бросился  их
разнимать.
   - Другого не следовало и ожидать! - заключил кто-то.
   Онодэра, вспыхнув, обернулся, но так  и  не  понял  кто.  Он  но  пошел
смотреть передачу и одиноко продолжал стоять у своего стола.  Что  же  это
такое!.. - беззвучно шептал он. Перед его глазами стояло  лицо  профессора
Тадокоро. Широкое, некрасивое, но бесконечно печальное  -  лицо  человека,
привыкшего "созерцать" природу и  разгадавшего  немало  ее  тайн.  Онодэра
вдруг со щемящим чувством вспомнил, как профессор сказал про него Юкинаге:
"Ему можно доверять". И  Онодэра  сам  проникся  безграничным  доверием  к
профессору... Они были вместе  на  десятитысячеметровой  морской  глубине,
вместе видели то, чего никто не видел. Профессор вообще  видел  многое.  И
многое знает... Но он глубоко проник не только в душу природы, но и в душу
человека. Он прекрасно понимает, что такое "общество" и по  какой  системе
оно строится. Но ему чужда борьба за  власть,  чужда  эта  мышиная  возня.
Честолюбие, слава - это его не волнует. У него есть его "великая  природа"
и есть душевная широта - он готов без боя уступить место другому. Все  это
Онодэра подсознательно чувствовал. Что же с ним вдруг сделалось?.. Или  он
на самом деле "дикий", "чудак-одиночка", который никак не может ужиться  с
этим брюзгливым и сварливым, как свекровь, обществом?..
   - Кажется, профессора  Тадокоро  арестовали!  -  крикнул  вбежавший  из
коридора мужчина.
   - Что, что ты сказал? - Онодэра невольно  бросился  к  нему  и  схватил
сзади за плечо. - Почему арестовали? За что?
   -  В  вестибюле  телецентра  после  выступления  он   опять   подрался.
Оказавшийся там случайно сыщик арестовал  его  на  месте  преступления,  -
ответил тот. - Кажется, и сыщику досталось. Говорят,  профессор  явился  в
телестудию вдрызг пьяным.
   Все   заговорили   разом   возбужденными,   пожалуй,   даже    радостно
возбужденными голосами. Онодэра не мог здесь больше оставаться и  выскочил
в коридор. Здесь он столкнулся с Юкинагой.
   - Пойдем! - схватил его за руку тот. Таким Онодэра его еще  никогда  не
видел - бледный, с подергивающимся лицом, горящими глазами.  -  Пойдем,  я
говорю! Эту сволочь Накату избить надо! Понял?.. Избить...
   - Да что с вами, Юкинага-сан?
   Онодэра ошеломленно смотрел на Юкинагу, с силой тянувшего его за  руку.
Он  никогда   не   видел   этого   спокойного,   неизменно   выдержанного,
доброжелательного и,  казалось,  не  слишком  решительного  ученого  таким
возбужденным.
   - Успокойтесь, пожалуйста!  -  лепетал  Онодэра,  освобождаясь  из  рук
Юкинаги. - Вы говорите, избить Накатусана? А  профессора  Тадокоро  только
что арестовали...
   - Вот, вот в том-то и дело! Я этого Накате не прощу! Довести профессора
до этого...
   Резко распахнув дверь кабинета, Юкинага пошел прямо на  Накату.  Бывший
там сотрудник испуганно оглянулся. Онодэра положил ему  руку  на  плечо  и
решительно вытолкал из кабинета. А Юкинага уже схватил  Накату  за  лацкан
пиджака. Руки его дрожали. В таком состоянии человек не способен  драться,
подумал Онодэра, глядя на дергающееся лицо Юкинаги.
   - Зачем... Тадокоро-сан... - сказал  Юкинага  и  захлебнулся.  -  Ты...
сволочь...
   - Я его не просил об этом, - ответил  Наката  своим  обычным  спокойным
тоном. - Он сам, по  собственной  инициативе,  взялся  за  это  дело.  Это
правда. Они о чем-то побеседовали со стариком Ватари и вдруг...
   - Ты должен был его остановить! - крикнул Юкинага. - Ты только подумай,
что он сделал для всех нас! И потом он мой учитель! Как ты смел не сказать
мне...
   - Ну, знаешь, если бы я тебе сказал, ты  бы  его  отговорил,  -  Наката
мельком взглянул на Онодэру. Юкинага все еще держал его за лацкан пиджака.
- ...Откровенно говоря, для этой роли никто так не подходил, как профессор
Тадокоро. Эффект превзошел все ожидания. Не скрываю, я обрадовался,  когда
профессор сказал мне о своем намерении. Но, повторяю, не  я  его  об  этом
просил. Он сам узнал о контрмерах, сам принял на себя эту роль...
   - Ты думаешь, я не понимаю, что ты специально так подстроил...
   - Неужели ты считаешь его человеком, который может поддаться  на  такие
уловки? Или меня считаешь  способным  на  такое  вероломство  в  отношении
профессора?! - на этот раз уже кричал Наката. - Или ты думаешь, что, кроме
него, кто-нибудь в состоянии сыграть эту роль? Ну вот ты, например.
   Пальцы  Юкинаги,  сжимавшие  лацкан  пиджака  Накаты,   разжались.   Он
побледнел еще больше, затрясся всем телом и закрыл лицо ладонями. И только
сейчас Онодэра смог встать между ними.
   - Тадокоро-сан... - Наката  на  секунду  запнулся.  -  По  собственному
почину начал применять тактику "с открытым забралом".
   -  Роль  болтуна,  разглашающего  тайну  и   поставляющего   информацию
еженедельникам?
   - И выступление на  телевидении...  -  Наката  смущенно  отвернулся  от
Онодэры. - Я никак не ожидал, что он  настолько  войдет  в  роль...  Скоро
нельзя уже будет  скрыть,  чем  мы  тут  занимаемся...  Ну,  мы  и  решили
прибегнуть к довольно банальному способу. Запустить пробный шар,  намеками
разгласить тайну и изучить реакцию на нее. Моя  идея  заключалась  в  том,
чтобы подать информацию в скандальном виде. Выбрать для этого какой-нибудь
крупный еженедельник... Но  я  не  успел  еще  составить  конкретный  план
действий, как...
   - Тадокоро-сан по собственному почину взял на  себя  скандальную  роль,
хотите вы сказать?!
   - Да, и только он... -  Наката  запнулся,  даже  закашлялся.  -  Эффект
намного превзошел все наши ожидания... это, конечно, было под силу  только
ему... Правда, я совсем не думал, что он зайдет так далеко...
   Горький комок застрял в горле Онодэры. Вот оно  что!  Когда  никак  уже
нельзя  сохранить   тайну,   ученый-одиночка,   слывущий   чудаком,   даже
сумасшедшим, и пользующийся  в  научных  кругах  сомнительной  репутацией,
публикует в массовом еженедельнике сенсационную статью. Именно в  массовом
еженедельнике. Таким образом, с одной стороны, информация воспринимается с
ограниченным доверием, как обычная для еженедельников погоня за сенсацией.
Здесь все учтено: и  смягчение  удара  уклончивым  отрицанием  официальных
органов, и насмешливое отношение академических авторитетов к  ученому  "со
странностями". Хотя информация и из ряда вон выходящая, но  воспринимается
без особой тревоги, как мнение чудака. А выходка профессора в телецентре -
блистательная концовка  этой  статьи.  С  другой  стороны,  люди  все-таки
прикоснулись к неизвестному им до сих пор факту,  теперь  у  них  начнется
адаптация к мысли  "а  может  быть...".  Потихоньку  будет  вырабатываться
иммунитет, как от вакцины, содержащей вредные, но ослабленные бактерии...
   - Сенсей сам, по собственному почину, говоришь... - сказал  Онодэра.  -
Мне кажется, я начинаю понимать.
   - Это человек, конечно, со странностями... но большой человек, - сказал
Наката, опускаясь на стул. - У него нет семьи, это тоже  существенно...  У
него нет никакого тяготения ни к высокому общественному  положению,  ни  к
славе...
   - Дело  не  только  в  этом!  -  категорически  заявил  Онодэра.  -  Он
действительно  никогда  не  помышлял  о  престиже,  для  него  это  совсем
неважно... Мне кажется, основную роль тут сыграло то, что ему  было  очень
горько.
   - Горько? - обернулся стоявший у окна Юкинага. - Отчего?
   - Оттого что именно он сделал это открытие.
   Юкинага и Наката потрясенно смотрели на Онодэру. В  наступившей  тишине
было  слышно,  как  дребезжат  оконные   стекла.   Теперь   на   небольшие
землетрясения уже никто не обращал внимания.
   Сейчас, подумал Онодэра, Тадокоро-сан  в  полицейском  участке...  Этот
большой человек... Конечно, его сразу освободят, тем более  он  был  пьян.
Ну, а потом что он будет делать?
   - Положим, профессор временно отвлек внимание общественности от  нашего
плана, от существования нашего штаба... Но неужели он к нам  не  вернется?
Или он считает, что свое дело уже сделал?
   - Он сам закрыл себе дорогу назад. Я никак не думал, что он способен на
драку в телецентре,  -  грустно  произнес  Наката.  -  Но  хочется,  чтобы
какая-то связь  между  нами  сохранилась.  И,  я  думаю,  она  сохранится.
Надеюсь, старик Ватари все уладит...
   - А старик в Хаконэ? - нахмурился Онодэра. -  Туда  сообщили?  Ну  что,
вулканический пояс Фудзи с юга...
   - Ах да! Извини, чуть не  забыл...  -  Наката  испуганно  посмотрел  на
Онодэру. - Мне час назад принесли... Ты еще не видел?
   Выдвинув ящик стола, Наката вытащил сложенную вчетверо газету и передал
Онодэре. В разделе объявлений одно было очерчено красными чернилами:

   "Тосио Онодэре
   Скончалась мать. Немедленно возвращайся домой.
   Старший брат"

   Это было так внезапно, что Онодэра даже не удивился тому, что  в  такую
минуту не испытывает острой боли.
   - Много лет было твоей матушке? - не глядя на Онодэру, спросил  Наката.
- Ты, наверное, давно ее не видел?
   - Шестьдесят восемь, нет, шестьдесят девять, - тихо проговорил Онодэра.
- После смерти отца она очень сдала... Наверное, сердце.
   - Съезди, - сказал Юкинага. - Твоя  родина  ведь  на  Кансае.  Аэропорт
Ханэда открыли...
   - Билет на  самолет  достать  невозможно,  -  Наката  протянул  руку  к
телефонной трубке. - Из Ацуги в Итами ежедневно отправляется  транспортный
самолет сил самообороны. На нем и лети.


   -  На  вулкане  Фудзи  объявлено  чрезвычайное  положение,   -   сказал
побледневший Куниэда. - На отдельных участках  начались  выбросы  пара.  С
метеостанции на горе все эвакуировались, осталось только несколько человек
на чрезвычайный случай.
   - Отсюда, наверное, не увидеть извержения? - старик засмеялся. - А  вот
извержение Комагатакэ или другой вершины Хаконэ было бы видно.
   - Три автомобиля стоят наготове. Очень прошу вас - вернитесь  в  Токио.
Премьер строго-настрого приказал привезти вас.  Представить  себе  трудно,
что будет, если с вами что-либо случится...
   - Не бойся, я пока не собираюсь  умирать,  -  усмехнулся  старик.  -  В
течение двух-трех  дней  ничего  не  произойдет.  Я  это  чувствую.  Да  и
материалы сегодня к вечеру должны быть готовы.
   - Да разве кто-нибудь работает?! - раздраженно  воскликнул  Куниэда.  -
Они только и знают целыми днями прогуливаться да прохлаждаться...
   - Ну да, ходят, бродят, обдумывают... - старик окинул взглядом Куниэду.
- Это-то меня и беспокоит. Последние трое суток совсем  не  спали.  Так  и
организм не выдержит...
   "Они" - так в этом доме называли группу ученых из Киото. Кроме Фукухары
в нее входили  бледный,  плосколицый,  неопределенного  возраста  человек,
одетый в обычное кимоно, но сильно смахивающий на  буддийского  монаха,  и
совершенно седой, пожилой мужчина. Из штаба им придали трех помощников для
сбора материалов и технической работы. Иногда премьер, несмотря на крайнюю
занятость, приезжал и просиживал  с  учеными  до  утра.  В  таких  случаях
Куниэде приходилось их обслуживать. Когда он  входил  с  чаем  или  легкой
закуской, создавалось впечатление, что у старика Ватари  просто  собрались
гости - сидят, неторопливо беседуют о  садовых  деревьях,  о  керамических
чашках для чайной церемонии. А один раз премьер и старик весело  смеялись:
кто-то смешно рассказывал о своей заграничной поездке.  Чем  же  эти  люди
занимаются? - не раз задумывался Куниэда.  Отнюдь  не  казалось,  что  они
заняты размышлениями над судьбами Японии, над будущим страны и народа...
   В конце застекленной галереи появилась изящная девушка  в  кимоно.  Она
подошла к креслу-каталке, откуда старик любовался садом, и, опустившись на
колени, что-то ему шепнула.  Старик  согласно  кивнул.  Девушка  зашла  за
кресло и покатила его по галерее.
   - Пойдешь со мной, - сказал старик Куниэде.
   За поворотом открылся павильон-флигель. Пройдя  через  крытую  галерею,
они вошли в него и очутились в передней,  из  которой  двери  вели  в  две
большие комнаты.
   Несмотря  на  суровые  холода,  стоявшие  в  конце  февраля,  седзи   и
застекленные ставни были раздвинуты. Вдали  виднелось  озеро  Асиноко.  На
большом лакированном столе, который стоял  посреди  комнаты,  лежал  ворох
исписанных бумаг. Тут же был расписной лакированный  ящичек  с  кисточками
для письма тушью. Тяжелая  темно-зеленая  тушечница  напоминала  застывший
водоворот.  Куниэда  вспомнил,  что  однажды  видел  такую  тушечницу   на
выставке. На дне этого темно-зеленого водоворота, на корочке засохшей туши
поблескивала золотистая звездочка.  Палочка  для  туши  -  в  стиле  эпохи
Чинского двора, но, кажется, японской  работы  -  была  украшена  листьями
бамбука, выведенными  золотой  пыльцой.  На  краю  ящичка  лежала  толстая
кисточка, влажная, словно ее только что окунули в  тушь.  В  комнате  было
много книг, географических карт, ежегодников. Здесь можно было  увидеть  и
европейские издания, и древние рукописи в свитках.
   В комнате находились трое: в углу  сидел  изможденный  усталый  мужчина
средних лет, по-видимому помощник,  за  столом  -  миниатюрный  человек  в
стального цвета кимоно смотрел, скрестив на  груди  руки,  за  раздвинутые
седзи, а рядом с ним - в  стеганом  ватном  кимоно  тот,  что  походил  на
монаха. Глаза его были полуприкрыты, ладони соединены на животе. На  столе
перед ними лежали три  огромных  конверта  с  несколькими  иероглифами  на
лицевой стороне.
   -  В  общем,  почти  закончили...  -  сказал  тот,   что   смотрел   на
открывающийся  за  седзи  пейзаж.  Он  опустил  руки  и  кивнул   в   знак
приветствия.
   - О, готово? - старик кивнул в ответ и  с  помощью  девушки  пересел  с
кресла на пол. - Значит, августейшая семья отправляется в Швейцарию...
   - Да, - ответил миниатюрный мужчина. - А  младшие  члены  императорской
семьи - в другие страны. Один в Америку, другой в Китай,  а  третий,  если
удастся, - в Африку...
   Миниатюрный человек повернулся в сторону Куниэды.  И  Куниэду  потрясло
его лицо: за неделю профессор Фукухара изменился  до  неузнаваемости.  Его
еще недавно по-детски пухлые и округлые щеки  впали,  провалились  глубоко
глаза, и без того свинцовый  цвет  лица  усугубляла  отросшая  щетина.  Он
походил на доживающего последние дни ракового больного. И только глаза его
ярко пылали - два последних уголька на пепелище духовной энергии.
   - Погибнет более половины... - тихим, бесстрастным  голосом  проговорил
профессор. - Да и оставшимся в живых... придется горько...
   - Вы разделили всех на три группы... - старик смотрел  на  конверты.  -
Вот как...
   - Нет, это не три группы, а три  возможных  варианта,  -  откашлявшись,
заговорил профессор Фукухара. - Один на тот случай, если японскому  народу
удастся в будущем иметь свою страну, второй -  если  японцы  расселятся  в
других странах и там ассимилируются... и последний - на тот  случай,  если
ни одна страна в мире нас не примет...
   - В третий конверт вложен еще один конверт. Там  -  четвертый  вариант,
где высказывается крайний  взгляд  на  вещи,  -  тихо  произнес  монах.  -
Откровенно говоря, мы все трое хотели было на нем остановиться.  Но  тогда
наша работа  совершенно  не  отвечала  бы  поставленной  задаче.  Так  что
написали в качестве особого мнения, отдельно.
   - Суть его в том, чтобы ничего не предпринимать, - пояснил профессор. -
Все остается так, как есть, и никаких мер, ничего...
   Да вы что!.. - едва не вырвалось у Куниэды. - Что же это, все японцы до
последнего - сто десять миллионов человек - должны умереть, погибнуть?  Да
чем только эти ученые занимаются?!.. На кой черт они нужны...
   - Вот оно как, - старик Ватари не отрывал взгляда от третьего конверта.
- Такое мнение, значит, тоже появилось... Да...
   - Может быть,  именно  в  этом  исключительность  японского  народа.  У
японцев может появиться такое мнение... - монах приподнял веки.  Казалось,
он убеждает самого себя.
   - А вы все трое, прежде чем сделать такое заключение, подумали о  своем
возрасте? - старик острым взглядом скользнул по лицам собеседников.
   - Как вам сказать...  -  пробормотал  Фукухара,  вновь  оборачиваясь  к
раздвинутым седзи.
   - Ханаэда, поди сюда, - сказал старик девушке,  сидевшей  у  порога.  -
Прошу вас, полюбуйтесь этим полным свежести и надежд созданием. Она еще не
познала любви. О таких вот девушках вы подумали?.. Или, скажем, о детях?
   - Как вам сказать... - повторил Фукухара.
   Куниэда даже не заметил, что  его  руки,  лежавшие  на  коленях,  стали
мокрыми и сжались в кулаки. Его бил озноб. Эти ученые, они что - звери...
   - Как бы то ни было, это крайняя точка зрения... - монах опять  прикрыл
веки. - Для нас это своего рода исходная позиция, отталкиваясь от  которой
можно продумывать различные варианты...
   - Да, исходная позиция... Она  гласит:  ничего  не  искать,  ничего  не
требовать от мира, от других стран... Япония  может  надеяться  только  на
Японию... - голос профессора  стал  совсем  безжизненным.  -  Мир  еще  не
устроен, чтобы  Япония  могла  у  него  что-либо  требовать.  Человеческое
общество на нашей планете еще  не  обеспечивает  гражданину  любой  страны
право жить в любом государстве. И надо полагать, что такое положение вещей
сохранится  довольно  долго.  Это  исходный  момент.   Японскому   народу,
потерявшему свою территорию, придется просить другие народы, чтобы  его  -
из милости! - пустили в какой-нибудь закоулок. Однако, если просьбы  будут
отвергнуты, японцы  не  должны  настаивать.  А  если  они  все  же  где-то
устроятся, то будут жить, рассчитывая только на себя...
   - Декларация прав человека...  -  вмешался,  не  выдержав,  Куниэда,  -
...гарантирует  право  на  жизнь  любому  человеку,   если   он...   любое
правительство...
   - Декларация есть декларация... - почти беззвучно пробормотал профессор
Фукухара. - А такого права, на котором  мог  бы  настаивать  один  человек
перед  всем  человечеством,  к   сожалению,   нет,   оно   еще   даже   не
сформулировано. Ведь и с тех пор, как  в  каждой  стране  были  закреплены
законом права и обязанности граждан и правительства, прошло совсем немного
времени...
   - Если даже мы выживем, потомкам...  им  придется  страдать...  -  тихо
кивая сказал старик. - В любом случае, захотят ли они оставаться  японцами
или не захотят... Поведение японцев будет регламентироваться