лой неделе Дюрфильгер трижды  ужинал  с  Кальманом  Борши,  одним  из
членов венгерской делегации. Донесение об этом изобретении находится  уже  в
сейфе Дюрфильгера. Прошу личной встречи.
   Висконти."
 
   Майор снял очки, протер их кусочком замши.
   - Очень интересно, сэр, - проговорил он, возвращая донесение  полковнику.
- Жду ваших распоряжений.
   Полковник посмотрел на часы.
   - Сейчас пять минут двенадцатого.  Сколько  времени  вам  понадобится  на
изучение материала?
   - Одного часа вполне достаточно, сэр. Я читаю быстро.
   - Очень хорошо, Бостон. Возьмите с собой Монти и вечером отправляйтесь  в
Вену. Я выеду вслед за вами утром. Но мы еще поговорим перед вашим отъездом.
   Майор  поудобнее  уселся  в  кресле  и  принялся  читать  досье  на  Отто
Дюрфильгера.
   Первая часть документа  содержала  данные  анкетного  характера.  Из  нее
Бостон  узнал,  что  настоящая  фамилия  Дюрфильгера  -  Шалго.  Родился   в
Будапеште,  холост.  Затем  следовала   подробная   биография   Дюрфильгера,
содержавшая точные сведения о его  карьере  и  заканчивавшаяся  так:  "Оскар
Шалго 18 марта 1944 года был  арестован  гестапо.  Однако  несколько  недель
спустя бежал из-под стражи вместе с Кальманом Борши. (Борши с  октября  1939
года является секретным сотрудником "Интеллидженс  сервис".  Учетно-архивный
номер Х-00-17,  кличка  "Внук".)  После  побега  они  оба  присоединились  к
вооруженной группе Сопротивления, возглавлявшейся Эрне  Карой,  Оскар  Шалго
установил связь с разведкой Красной "Армии и передавал ей  ценные  сведения,
полученные из нацистских и нилашистских штабов. После войны Кара взял его  к
себе на службу в военную контрразведку, где Шалго занимался организационными
вопросами и подготовкой кадров. С его помощью было  ликвидировано  несколько
американских и английских разведывательных групп.
   Весной 1946  года  Шалго  стало  известно,  что  венгерская  политическая
полиция занялась им самим. Предвидя арест, 10  апреля  того  же  года  Шалго
бежал на Запад. Прибыв в Вену, во французскую зону оккупации, Шалго попросил
политического убежища. Два месяца он просидел в следственной  камере,  после
чего  был  освобожден,  получил  французское  гражданство   и   чин   майора
французской армии. Документы его составлены на имя Отто  Дюрфильгера.  Затем
след его на время исчезает.  Два  года  спустя  он  вынырнул  в  Бразилии  в
качестве представителя торговой фирмы "Сигма"  в  Рио-де-Жанейро.  Здесь  он
занимался разведывательной деятельностью.
   С 1960 года постоянно живет в Париже. Примерно  год  назад  находился  на
излечении по поводу тромбофлебита. С мая 1962 года  является  представителем
все той же фирмы "Сигма" в Вене. На самом же деле Шалго является сотрудником
французской контрразведки и ведет работу  по  противодействию  английской  и
американской разведкам. Характеристику смотри в приложении ј 2".
   Бостон положил досье на стол и принялся разглядывать фотографию Шалго.
   У него было такое чувство, что где-то он уже встречался с этим  лысоватым
человеком с сонными глазами и добродушным лицом. Может быть, в Париже?
   Возможно. Во всяком случае, странный тип, подумал он и взял второе досье.
   В материалах на Кальмана Борши он не нашел ничего нового для себя.
   Тучное тело Шалго словно расплылось в  просторном  кресле.  На  его  лице
нельзя было заметить признаков старости, оно  было  таким  же  гладким,  без
единой морщинки, как и много лет назад, только брови заметно поседели.
   Майор Рельнат стоял возле окна и с неприязнью посматривал на толстяка.
   - Когда же вы  уезжаете,  дорогой  майор?  -  спросил  Шалго  и  неуклюже
зашевелился в кресле. Он взял  с  низенького  столика  коробку  с  сигарами,
поставил ее себе на колени, выбрал одну сигару, помял ее - очень  осторожно,
чтобы не повредить, затем поднес к носу, понюхал; одновременно он пристально
разглядывал из-под тяжелых век тощего, долговязого француза.
   - Я вообще не еду, - ответил майор. - Сегодня ночью получено указание  из
Парижа. Центр запретил мою поездку.
   Попыхивая сигарой, Шалго спросил:
   - Что же, они решили вовсе не проводить операции?
   Майор прошелся по комнате от окна до письменного стола.
   - Операция не отменяется. Документы нужно  достать,  но  я  для  этого  в
Будапешт не поеду. Вместо меня поедет  кто-то  другой.  Центр  считает,  что
документацию может достать и Доктор.
   - Возможно. Хотя я еще не знаю  его  способностей.  Но  даже  если  он  и
заполучит документы, как он их  переправит  сюда?  -  Шалго  с  любопытством
посмотрел на шефа, ожидая его ответа, но майор ничего не сказал. -  Связь  с
посольством я нахожу опасной.
   - Уж не считаете ли вы меня дураком,  Дюрфильгер?  -  раздраженно  бросил
майор.
   - Прошу прощения, господин майор. Вы излишне чувствительны.
   - К Доктору мы  пошлем  курьера.  Этот  курьер  и  доставит  нам  добытый
материал.
   - Однако это означает, что курьер должен пробыть в Будапеште  по  меньшей
мере три недели, - возразил Шалго. - Вы  подумали  о  явочной  квартире  для
него?
   - Дюрфильгер, вы задумали любой ценой вывести меня из  терпения?  Неужели
вы думаете, что я могу послать человека невесть куда?
   - И кого же  вы  собираетесь  отправить  в  Будапешт?  -  спросил  Шалго,
пропустив мимо ушей оскорбительный тон Рельната.
   - Еще не знаю. Трудная задача. Ведь если курьер  допустит  хоть  малейшую
ошибку, он не только попадется сам, но и провалит Доктора. А того и вся  эта
документация, я полагаю, все же не стоит.
   - Жаль, что едете не вы,  майор,  -  с  искренним  сожалением  проговорил
Шалго.
   - Что же я могу поделать? - Майор снова прошелся по  комнате,  постоял  у
окна, посмотрел на тихую улицу Моцарта. - Будьте добры, дайте мне материал.
   Шалго тяжело поднялся с кресла, неторопливо прошлепал к стальному  сейфу,
где  долго  возился  с  шифром  замка.   Наконец   дверца   сейфа   бесшумно
распахнулась.
   В этот самый момент  в  комнату  вошла  секретарша  Шалго  Анна  -  яркая
блондинка с карими глазами. Легким шагом Анна приблизилась к столу и  ловким
движением поставила на него поднос с двумя чашками и кофейником.
   Когда девушка закрыла за собой дверь, Рельнат еще раз пробежал  донесение
и возвратил его Шалго.
   - Скажите, Дюрфильгер, а вы сами не хотели бы поехать в Будапешт?
   Шалго с улыбкой окинул себя взглядом.
   - С таким-то брюхом? Поехать, конечно, можно, но я боюсь, что очнусь  уже
только в пересыльной тюрьме. На вашем месте я послал  бы  туда  кого-нибудь,
кто знает язык и местную обстановку. Вам должно быть известно, что я  знаком
с одним из их руководителей, неким  полковником  Карой.  Опасный  противник.
После войны был одним из  руководителей  венгерской  военной  контрразведки,
несколько лет учился в Советском Союзе, а затем еще несколько лет отсидел  в
тюрьме.  После  подавления  пресловутого  мятежа  вернулся   на   работу   в
министерство внутренних дел.
   Рельнат усмехнулся.
   - Запугиваете, дорогой Дюрфильгер? Так знайте - я не из пугливых.
   Допускаю, что ваш полковник действительно гениальный, малый, но ведь и мы
тоже кое-чему учились. А вообще, могу вас  успокоить,  что  все  необходимые
меры я уже принял. Осталось только подобрать курьера.
   - У вас уже есть определенная кандидатура?
   - Есть, даже несколько. Но я все еще не решил, на ком остановиться.
   - Можете располагать мною, майор, я всегда к вашим услугам.
   Рельнат подчеркнуто учтиво поклонился.
 
*** 
 
   Машина остановилась. Бостон,  Монти  и  Анна  подъехали  к  километровому
столбу с цифрой пятьдесят.
   - Поворачивать назад? - спросил лейтенант Монти.
   Бостон кивнул. Но им пришлось немного подождать, потому что на автостраде
царило оживление. Со второй попытки Монти все же удалось сделать разворот.
   - Итак, - сказал Бостон, подводя итог, - Рельнат не едет  в  Будапешт,  а
посылает своего агента. Причины изменения первоначального плана мы не знаем.
Рельнат хочет, чтобы ты, Анна,  стала  его  любовницей.  Ты  соглашаешься  и
пытаешься выведать у него имя курьера и его задание. Если он предложит  тебе
поехать в Будапешт, ты соглашаешься. Ты убедилась в том,  что  донесение  по
данному делу находится в сейфе Дюрфильгера. В сейфе Дюрфильгера лежит  также
архивный материал на агента по кличке "Доктор".
   Это очень важный материал. Значит, нам  нужно  обязательно  проникнуть  в
сейф.
   - Верно, - подтвердила Анна. - Но это не так просто сделать.
   - Конечно, не просто, - согласился Бостон.  -  Однако  мы  справлялись  с
делами и потруднее.
   - О, я забыла тебе сказать, - хотя это в общем и не относится к делу,  но
знать тебе об этом все-таки следует, - что сегодня утром Дюрфильгера посетил
некий доктор Тибор Молнар. Он обменял у Шалго пятнадцать тысяч  форинтов  на
двадцать пять тысяч шиллингов.
   - Так высоко стоит курс форинта?
   - Ну, что ты! - возразила Анна. - Обычно за сто форинтов платят пятьдесят
- шестьдесят шиллингов. Это-то и интересно, что  Дюрфильгер  переплатил  так
много. Доктор Молнар дал ему расписку только на десять тысяч шиллингов.
   - О, это и в самом деле интересно, - задумчиво повторил Бостон.
 
*** 
 
   Сославшись на усталость, Кальман отказался принять участие в товарищеском
ужине. Он простился с Акошем и всей его компанией  и  пошел  прогуляться  по
бойкой Мариахильферштрассе, глазея на витрины, на  публику  и  обдумывая  по
дороге, как ему получше истратить деньги.
   Наконец Кальман остановился перед освещенной витриной книжного  магазина.
Сначала он поискал глазами книги по технике, но, не найдя ни одной, принялся
рассматривать художественную  литературу  и  альбомы  по  истории  искусств,
красовавшиеся на изящно оформленном  стенде.  На  другом  конце  витрины  он
заметил большой альбом Браке. На суперобложке книги  был  помещен  натюрморт
художника, исполненный в одной плоскости. Неожиданно  он  уронил  взгляд  на
зеркальное отражение улицы в стекле витрины, и тотчас же узнал стоявшего  за
его спиной мужчину в темно-синем плаще.
   Нет, он не ошибся: это был тот же самый мужчина, который попросил у  него
в холле конференц-зала прикурить. Вначале  Кальман  подумал,  что  это  лишь
случайное  совпадение,  однако  мужчина  все  еще  стоял  у  тумбы,   изучая
наклеенные на нее афиши. Это показалось ему  уже  странным.  Кальман  сделал
движение головой, будто собираясь обернуться, на  самом  же  деле  продолжал
следить за отражением улицы в витрине. И тут он ясно увидел, как  человек  в
темно-синем  плаще  сначала  было  рванулся  в  сторону,  а  затем  поспешно
спрятался за тумбу. Кальман недоумевал: кто бы мог быть этот  неизвестный  и
чего ему от него  нужно?  Вероятнее  всего,  предположил  он,  этот  тип  из
австрийской  полиции.  Однако,   поразмыслив,   он   тут   же   убедился   в
несостоятельности  своего  предположения.  Почему,  собственно,  австрийской
полиции вести за ним слежку? Кальман  пожал  плечами  и  отправился  дальше,
решив, что вернется сюда завтра утром и купит альбом Браке. На  молодого  же
человека в синем плаще он решил вообще не обращать больше  внимания:  пускай
себе, коли у него нет другого занятия, следит; ему, Кальману  Борши,  нечего
скрывать. За все время своего пребывания в Вене он ни с кем, кроме Шалго, не
встречался, да и эта встреча состоялась не по его инициативе, что  он  может
без труда доказать, если такая необходимость возникнет. Просто Шалго, узнав,
что он, Кальман, в Вене, сам навестил его в отеле.
   Кальману не хотелось больше думать о неизвестном в синем плаще,  но,  как
он ни силился, ему так и не  удалось  освободиться  от  мысли,  что  за  ним
следят. Вероятно, это  и  явилось  причиной,  что  один  раз  он  совершенно
инстинктивно завернул в какую-то маленькую улочку.
   Когда Кальман возвратился к себе в номер, он уже не  сомневался,  что  за
ним ведут слежку. Причем не один человек,  а  целая  бригада  из  нескольких
часто сменяющих друг друга сыщиков.  Понятно,  что  следить  за  ним  особой
трудности  не  представляло,  потому  что  он   и   не   пытался   уйти   от
преследователей. Только один раз он подумал было, не скрыться ли, но тут  же
отбросил эту мысль. Вернувшись к себе в номер, он сразу же заметил, что  его
чемодан и платье за время его отсутствия  подверглись  тщательному  осмотру.
Это уже разозлило его. Но все же он сказал  себе:  не  нужно  нервничать  по
пустякам. Зевота,  сами  собой  закрывающиеся  глаза  упрямо  напоминали  об
усталости. Он раздумывал, стоит ли ему идти ужинать, как  вдруг  затрезвонил
телефон. Звонил Шалго. Он находился в холле отеля и выражал желание провести
вместе вечер, и не только потому, что для него, Шалго, побыть с Кальманом  -
это праздник, но и потому, что он не  знает,  доведется  ли  им  встретиться
когда-нибудь еще.
   - Хорошо, - согласился Кальман. - Через несколько минут я буду внизу.
   Но мы никуда не пойдем, поужинаем здесь, в ресторане, потому что я  очень
устал.
   Десять минут спустя они уже сидели за столиком у окна.
   Еще при первой встрече  у  Шалго  Кальман  спросил  его,  справедливы  ли
обвинения, которые были выдвинуты против него, Шалго, после его  бегства  из
Венгрии.  Шалго  поспешил  заверить  Кальмана,   "что   обвинения   эти   не
соответствуют действительности. Правдой является только то, что  он  в  свое
время уже говорил Кальману, когда они вместе сидели в гестаповском застенке.
С первого же дня перехода к русским он честно сотрудничал с ними. И бежал он
из Венгрии только потому, что не хотел невиновным угодить в тюрьму, -  иного
выхода у него тогда не было.
   Принесли ужин, и Кальман подумал, что его воспоминания чем-то  похожи  на
пар, что плывет над  их  тарелками  с  яствами.  Нет,  он  не  хотел  ничего
вспоминать. Поэтому ужин прошел в молчании. К тому же Кальману и есть-то  не
хотелось. Единственно, что пришлось ему по вкусу, это рейнское.
   Выпили по чашечке  кофе.  Потом  закурили:  Шалго  -  неизменную  сигару,
Кальман - сигарету.
   - Не люблю я вспоминать, - словно объясняя свое молчание, сказал Кальман.
   - Прошлое человека - его горб. Горб,  Борши,  от  которого  мы  не  можем
избавиться по гроб  жизни.  Когда  вы  читали  в  последний  раз  венгерскую
газету?
   - Перед отъездом сюда.
   - А я сегодня. Прочел  один  очень  интересный  репортаж.  В  нем,  между
прочим, шла речь о Марианне Калди.
   - С вами эта газета?
   - У меня дома. Мария Агаи, врач, - впрочем, может быть, вы теперь  уже  и
не помните ее, - дала корреспонденту газеты  интервью.  Вот  видите,  Борши,
прошлое нежданно-негаданно для нас взяло да само постучалось в нашу дверь.
   Когда вы возвращаетесь домой?
   - Во вторник утром, - ответил Кальман, а сам тщетно попытался  воскресить
в памяти, кто такая Мария Агаи. Нет, он не помнил этого имени.
   - Скажите, Шалго, почему вы не хотите послушаться моего совета?  Поверьте
мне, сейчас вы могли бы возвратиться в Венгрию, не опасаясь ничего.
   Толстяк ухмыльнулся.
   - А что я стану там делать? - спросил он. - Я уже  состарился,  Борши.  С
тем,  что  я  исковеркал  себе  жизнь,  я  уже  смирился  и  сейчас   только
расплачиваюсь за грехи юности. По вечерам я делаю себе теплую ножную ванну и
мечтаю. Но если вы мне докажете, что на  кладбище  в  Ракошкерестуре  или  в
Фаркашрете могильные черви будут точить меня с большей  учтивостью,  чем  на
каком-нибудь из погостов около Вены, клянусь, я возвращусь на родину.
   - Не паясничайте, Шалго! Вы же отлично понимаете, что речь идет совсем не
об этом.
   - Так о чем же? Впрочем, не тщитесь, Борши, не утруждайте себя ответом, -
неожиданно оживился толстяк. - Скажите, а вы с тех пор так больше  ничего  и
не слышали о своем дяде?
   - Знаю, что он научный сотрудник какого-то исследовательского института и
живет в Лондоне, - ответил Кальман. - Да, слышал еще,  что  после  пятьдесят
шестого года раза два или три он приезжал в Будапешт.
   Шалго закрыл глаза и откинулся назад.
   - Вы знаете, - сказал он, - что смерти я не боюсь. И все же  я  хотел  бы
еще пожить, хотя бы ради того, чтобы еще раз повстречаться со  Шликкеном.  У
меня такое предчувствие, что он жив, и оно-то, это предчувствие, не дает мне
покоя.
   Кальман снова закурил.
   - Ваши слова заставляют меня задуматься кое о чем:  вы  знаете,  за  мной
кто-то все время ведет слежку!  Сегодня  ходили  по  пятам  несколько  часов
кряду. Перерыли в номере все мои вещи.
   Вопреки обыкновению Шалго посмотрел на Кальмана,  широко  раскрыв  глаза,
отчего сделался удивительно похож на большого пухленького поросенка.
   Положив  на  стол  сигару,  он,  взволнованный  только  что   услышанным,
наклонился вперед.
   - Вы не шутите, Борши?
   - Я говорю совершенно серьезно. Разумеется, мне  не  составило  бы  труда
удрать от них, потому что делают они все это удивительно откровенно.
   Шалго все  больше  овладевало  беспокойство,  и  это  не  ускользнуло  от
внимания Кальмана. Осушив свой бокал с рейнским  до  дна,  Шалго  отер  губы
салфеткой и сказал:
   - Борши, я не хотел бы, чтобы вы не правильно  поняли  меня,  но  я  хочу
задать вам один вопрос...
   - Спрашивайте.
   - Правильно ли я информирован, что  вы  работаете  сейчас  в  лаборатории
завода электроизмерительных приборов?
   - Откуда у вас такие сведения?
   - В Вену приезжает очень много людей из Венгрии, - возразил  Шалго.  -  И
много болтают. От одного из таких болтунов я и  слышал  это.  Теперь  другой
вопрос:  производят  на  вашем  заводе  такие  приборы,  которые  могли   бы
заинтересовать, скажем... французов или англичан?
   - Какие глупости  вы  спрашиваете,  Шалго!  Ну  откуда  я  знаю,  что  их
интересует? И вообще, вот уже много месяцев, как я не бываю на заводе. Я  же
говорил вам, что работал в Дубне. Но почему это вдруг так взволновало вас?
   - А Домбаи и его люди знают, какого рода связи у вас в свое время были  с
англичанами?
   - Не думаю, если, конечно, вы не рассказали им об этом.
   - А почему бы вам по  собственной  инициативе  не  явиться  к  ним  и  не
рассказать?
   - Вы же сами в свое время посоветовали мне молчать об этом! А  теперь,  я
думаю, и смысла нет ворошить прошлое. Столько там всяких требующих пояснения
вещей, что я просто сомневаюсь, поверят ли мне после  долгих  лет  молчания.
Разве только один Шани поверит: он давно меня знает. А  все  остальные,  кто
мог бы доказать мою невиновность, исчезли из Венгрии.
   Осталась одна Илонка, но ее показания были бы против меня,  а  не  в  мою
пользу.
   - А что сталось с Илонкой? - поинтересовался Шалго.
   - Кажется, играет в театре  "Модерн".  В  последний  раз  я  видел  ее  в
каком-то фильме. Слышал, вышла замуж. Муж у нее не то врач, не то инженер.
   Он-то и помог ей выпутаться из всех ее историй.
   - А я считаю, что ее, собственно, и не за что было бы наказывать.
   - Как это не за что? - воскликнул Кальман,  и  лицо  его  побагровело.  -
Марианну и меня, в конце концов, выдала она!
   - Верно! Но зато сколько она после дала нам ценной информации! Или вы уже
забыли об этом, Борши? Жизнь -  очень  сложная  штука.  Илонка  работала  на
хортистскую контрразведку не  из  каких-то  там  политических  убеждений,  а
просто потому, что я,  Шалго,  принудил  ее  к  этому.  Она  была  маленькая
актриса. А вот я - настоящий виновник всего. Провалилась группа Марианны.
   До сего дня никому не известно, кто ее выдал. Может  быть,  еще  коньячку
выпьем?
   - Нет, с меня хватит, - сказал Кальман и зевнул. - Иначе я не засну! - Он
посмотрел на часы. - Да и поздно уже. Домбаи не хотите ничего передать?
   - А что мне ему передавать? Впрочем, передайте привет.
   - Может, мне все-таки поговорить с ним о вас? Спрошу, какие у  вас  шансы
на возвращение домой!
   - Нет, на родину я не вернусь, - отрезал  Шалго.  -  По  крайней  мере  в
ближайшее время. А вот с вами перед вашим отъездом  я  хотел  бы  еще  разок
встретиться. Если, конечно, это вам не