ших  губах  промелькнуло
подобие улыбки.
   - Вы помните легенду о Савле?
   - Что-то не припоминаю.
   - Он был обращен в веру. Этот Савл, если вам угодно, был, так сказать,  в
аналогичной с моею должности. Он преследовал христиан, как я -  коммунистов.
Он был чиновником своего времени, я тоже. И если бы  я  сейчас  сказал  вам,
что, когда я шел сюда, меня тоже осенило знамение  -  правда,  я  увидел  не
крест, а серп и молот - и под воздействием этого  видения  я  обрел  ясность
мысли и понял, что должен изменить свою жизнь, вы, Буша, взяли  бы  на  себя
роль Иоанна Крестителя? Вы бы направили меня на путь истинный?
   - Не пойму, чего вы от меня хотите, господин старший инспектор.
   - Скажите мне, где я смогу найти Белочку. Я хочу предупредить ее, что  ей
грозит серьезная опасность.
   - Я не знаю, о чем вы изволите говорить, - бесстрастно ответил Буша.
   - Вы не доверяете мне. Разумеется, я не могу этому удивляться.  Но  тогда
скажите мне, Буша, что должен сделать такой человек, как я,  если  он  хочет
изменить свою жизнь? Вы не позволите ему, не дадите возможности  порвать  со
своей старой жизнью; вы  будете  считать  его  провокатором.  Что  же  тогда
останется для такого человека?
   Буша молча уставился в одну  точку;  он  смотрел  на  свою  ступню  и  на
мгновение подумал о том, что уже никогда больше не сможет встать на ноги.
   Его сделали калекой. Здесь, в этом здании. И здесь же  он  слышит  сейчас
весьма странные рассуждения. Одно  только  точно:  в  пролетарском  движении
чудес не бывает. Во всяком случае, таких чудес, которые  в  один  прекрасный
день из сотрудника хортистской контрразведки сделали бы коммуниста.
   - В окно выбрасываться нет смысла, - произнес наконец Буша. -  Не  только
коммунисты сражаются против фашистов, но и многие другие честные венгры.
   Шалго глубоко задумался.
   - Когда я ссылался на Савла, - вновь заговорил он,  -  я  не  хотел  этим
сказать, что стал коммунистом. Об  этом  и  речи  нет.  Но  ныне  коммунисты
борются вместе с некоммунистами. Американцы тоже не очень-то  любят  русских
большевиков, и все же они сейчас вынуждены сражаться вместе  с  ними  против
немецких нацистов. Разве вы не можете представить себе, что  мы  заключим  с
вами союз?
   - Я верю только фактам и своему опыту, господин старший инспектор. А  они
свидетельствуют о другом.
   - Если бы я, например, сказал, что устрою вам побег, вы поверили бы  мне?
Пошли бы со мной? Доверили бы себя мне?
   Буша до боли закусил губу.
   - Зачем вы меня терзаете, господин старший инспектор? С чего бы вам стать
антинацистом? Чудес не бывает. Вы в течение нескольких лет провалили  многих
коммунистов. А сейчас вы хотите мне доказать, что и вы антифашист!
   Господин  старший  инспектор,  в  наше  время  человек,  придерживающийся
антикоммунистических взглядов, не может быть антифашистом. И вы не являетесь
им. Бороться против нацистов можно только вместе с нами. Так как же  я  могу
поверить вам?
   Бушу утомил этот разговор. Он тяжело дышал.
   - Вы совершенно правы, - задумчиво промолвил Шалго. - Однако кое о чем вы
позабыли. Что будет со страной, если конец войны  застанет  нас  на  стороне
побежденных? И имеется ли способ изменить нашу судьбу? Разумеется,  есть.  У
нас еще нет лагерей смерти, но если немцы оккупируют страну, они будут  и  у
нас, и мы окажемся в ответе за все это.
   - Немцы оккупируют страну? - спросил пораженный Буша.
   - Да, в самые ближайшие дни. Вот  эти  обстоятельства  и  заставили  меня
призадуматься. Подчеркиваю, что я не коммунист и не стал им.  Подумайте  над
всем этим, Буша, и попытайтесь поверить мне. Я не буду  изолировать  вас  от
Клича. Договоритесь как следует об алиби - возможно, вас  будет  допрашивать
кто-нибудь другой, а не я.
   Вернувшись домой, Шалго переоделся, попросил у экономки теплой воды,  сел
в кресло, опустил ноги в таз с водой. Теплая вода приятно нежила его больные
ноги, и он в полудреме закрыл глаза. Невольно ему  вспомнились  искалеченные
ноги Буши. Шалго подумал, что он бы  погиб,  так  как  не  смог  бы  вынести
подобных страданий.
   Шалго взглянул на часы: пять минут седьмого. Он оделся, вышел на улицу  и
тут же завернул в будку  телефона-автомата.  Вложив  свой  толстый  палец  в
телефонный диск, Шалго закрыл  глаза  и  задумался.  Наконец  после  долгого
раздумья он набрал номер виллы Калди.
   Несколько секунд никто не отвечал, но вот  сняли  трубку.  Он  знал,  что
техническая группа подслушивает разговор; однако это не очень смущало его  -
донесение все равно должно поступить к нему.
   - Алло,  квартира  Калди,  -  раздался  на  другом  конце  провода  голос
Марианны.
   - Говорит Геза Ковач,  -  произнес  измененным  голосом  Шалго.  -  Прошу
господина профессора.
   - Он в Сегеде.
   - Тогда я хотел бы переговорить с его дочерью.
   - Я вас слушаю.
   - Прошу вас, не изумляйтесь и не вешайте трубку. Известите  своего  отца,
чтобы он немедленно исчез. Завтра ночью старший инспектор  Шалго  собирается
его арестовать.
   - Извините, кто это говорит?
   - Я друг Миклоша Харасти. Вы уже не помните  меня.  Немедленно  известите
отца. Завтра уже будет поздно.
 
Глава 11 
 
   Бледная стояла Марианна у телефонного аппарата. Известие потрясло ее.
   Возможно, конечно, это провокация. А если все-таки нет? Старший инспектор
Шалго? Ей знакомо это имя. Да будто бы и Кальман упоминал фамилию Шалго.
   Кажется, в ту ночь, когда он вместе с лейтенантом вернулся с операции, он
что-то сказал о нем. Она позвонила; пришлось подождать, пока пришла  Илонка.
Марианна сказала девушке, чтобы она отыскала садовника и тотчас  же  послала
его к ней в комнату. Потом  закрыла  дверь  в  гостиную  и  усталыми  шагами
поднялась по лестнице на второй этаж. Она чувствовала себя очень  неспокойно
и не могла найти себе места; бесцельно ходила  взад  и  вперед  по  комнате,
затем бросилась на тахту и уткнулась лицом в подушку. Что же ей делать,  как
поступить? Завтра до полудня она будет ждать, но  если  до  тех  пор  ее  не
известят, то после обеда она отправится к доктору Агаи - пароль  она  знает.
Но ведь туда ей идти нельзя. В последний раз, когда они встретились,  доктор
Агаи категорически запретила ее разыскивать, а если Марианна понадобится, то
она сама сообщит ей об этом.
   Марианна очнулась от своих мыслей при звуке открывшейся двери. В  комнату
вошел Кальман. Он подсел к ней на тахту. Молодой человек сразу же понял, что
что-то произошло, так как лицо Марианны всегда отражало ее чувства.  Девушка
рассказала, какое она получила телефонное предостережение,  и  взглянула  на
Кальмана, ожидая совета; для него это сообщение было также неожиданным.
   - Шалго действительно руководит слежкой  за  твоим  отцом.  Ведь  я  тебе
говорил об этом.
   - Нет, только собирался.
   Тогда он рассказал ей, что услышал в свое время от Хельмеци.
   - Но кто же все-таки этот Геза Ковач? - недоумевал Кальман.  -  И  откуда
ему все известно? Потому что его  сообщение  о  твоем  отце  кажется  вполне
правдоподобным. Но мы вот что сделаем: я поеду в Сегед и  поговорю  с  твоим
отцом. Напиши и ты ему несколько строк. Я скрою его.  Отвезу  в  Будапешт  и
скрою, а ты не выходи никуда из дому.
   - Поезд идет только завтра утром, - проговорила девушка.
   - Ну, тогда утром и поеду.
   Ночь они провели вместе. Наутро они простились.
 
*** 
 
   В пять часов пополудни Шликкен вышел из  главной  резиденции  гестапо  на
улице Аттилы.  Спустя  полчаса  он  уже  ходил  взад  и  вперед  по  паркету
служебного кабинета Шалго. Старший инспектор был в дурном расположении духа,
хотя, увидев майора, и  испытал  некоторое  удовлетворение.  Напрасно  вчера
вечером Шликкен заходил к нему, чтобы прояснить это дело. Ворчун  ничего  не
смог узнать о месте пребывания Белочки. После того как агент удалился, Шалго
понял, почему собственно, Шликкен так хочет "прояснить" это  дело:  одна  из
групп майора вот уже несколько месяцев занята распутыванием нитей, ведущих к
сильной коммунистической организации. Шалго испытывал разочарование и горечь
и, пока Шликкен говорил, думал о том, насколько  унизительна  для  него  эта
роль. В соответствии с указанием  высшего  начальства  все  данные,  которые
поступают о коммунистах, они немедленно должны сообщать в гестапо, хотя  сам
Шликкен и его люди их ни о чем  не  информируют.  Шликкен  сказал,  что  имя
"Белочка"  неоднократно  фигурировало  в  донесениях.  По   разведывательным
данным, ее недавно подключили к человеку, носящему кличку "Татар".  Об  этом
Татаре известно лишь, что он рабочий, по-видимому техник, долгие годы  живет
на нелегальном положении, и есть подозрение, что Татар и  тот  руководитель,
которого уже  несколько  месяцев  ищут,  -  одно  лицо.  Его  конспиративную
квартиру, судя по донесениям, знают только двое: уже  упомянутая  Белочка  и
один  коммунист  по  кличке  "Нервный",  тоже  находящийся  на   нелегальном
положении. Шалго улыбнулся про себя и подумал  о  том,  как  обрадовался  бы
Шликкен, если бы узнал, что Нервный со вчерашнего дня находится в подвальной
камере отдела контрразведки.
   Сегодня утром ему доложили, что переодетые в штатское  платье  гестаповцы
арестовали в городе многих людей. Поступило донесение и том, что на квартире
доктора Марии Агаи произошла перестрелка, причем сама доктор Агаи застрелила
одного гестаповца. Полковник  Верешкеи  связался  с  центральным  отделением
гестапо в Будапеште и попросил объяснения по этому поводу, но получил ответ,
что гестапо не знает ни о каких арестах. И вот сейчас  здесь,  рядом  с  ним
сидит его старый друг Генрих  фон  Шликкен  и  рассказывает  об  этих  самых
арестах.
   - Мы арестовали десятерых человек. Однако Татар и  доктор  Агаи  спаслись
бегством. Но если мы схватим Белочку, то нападем на их след.
   - Так чего же ты сейчас хочешь? - спросил Шалго.
   - Сейчас нужно брать мишкольцевскую ячейку, ибо теперь уже очевидно,  что
оба эти дела находятся в прямой связи. Мы должны  найти  оружие  и  схватить
Белочку.
   - Связь, пожалуй, вполне вероятна. Но почему ты это обсуждаешь со мной, а
не с полковником Верешкеи?
   - У меня есть на то основания, - улыбнулся Шликкен. - А вообще, завтра ты
будешь назначен на место Верешкеи,  а  следовательно,  нет  никакого  смысла
обсуждать эти вопросы с ним.
   Шалго подался всем корпусом вперед и оперся на локоть.
   - А если бы я заявил: не старайся, потому что я не приму это  назначение,
что бы ты на это сказал?
   - Я бы сказал, что ты идиот. -  Шликкен  стоял  у  несгораемого  шкафа  и
бросил странный взгляд на старшего инспектора. - Оси, - проговорил он  тихо,
но очень внятно, - ты это брось. Я  не  хочу  превратно  истолковывать  твое
циничное поведение, но  находятся  люди,  которые  понимают  его  совершенно
определенным образом. Я уже говорил тебе об этом. И я не знаю, до каких  пор
еще мне удастся защищать тебя от клеветников. Не у  всех  о  тебе  такое  же
мнение, как у меня.
   Полное лицо Шалго растянулось в улыбке.
   - Ты угрожаешь мне?
   - Я предупреждаю тебя.
   - У тебя  стали  очень  сдавать  нервы,  Генрих,  -  проговорил  Шалго  и
повернулся спиной к майору. - Ты уже и шуток  не  понимаешь.  Разумеется,  я
принимаю назначение.
   В комнату вошел рыжеволосый парень. Старший инспектор кивком разрешил ему
докладывать.  Сам  же  он  настолько  был   взволнован,   что   слушал   его
невнимательно, и только тогда поднял  голову,  когда  услышал  имя  Марианны
Калди.
   - Я не понял, что сделала девушка?
   - Позавчера она вернулась домой ночью. С чемоданом средних размеров.
   Утром чемодан исчез.
   Шалго хотел было сказать сыщику, чтобы тот немедленно замолчал, но не мог
этого сделать, так как Шликкен,  с  жадностью  ловивший  каждое  его  слово,
поспешно спросил:
   - Когда вы об этом узнали?
   - Двадцать минут  назад  на  внеочередной  встрече  с  Тубой,  -  ответил
рыжеволосый. - Туба сообщает еще, что в настоящее время на  вилле  находится
какая-то женщина, которая по описанию походит на разыскиваемую Марию Агаи.
   Шликкен широко раскрыл глаза, потом разразился смехом.  Сыщик,  выйдя  из
комнаты, даже в коридоре слышал этот страшный смех.
   -  Разреши   воспользоваться   твоим   телефоном?   -   попросил   он   у
обескураженного Шалго.
   - С кем ты хочешь говорить? - Шалго  только-только  начинал  приходить  в
себя.
   - Я прикажу лейтенанту Мольтке,  чтобы  он  с  группой  людей  немедленно
окружил виллу Калди и арестовал всех, кто на ней находится.
   Шалго взял майора за руку.
   - Подожди, - сказал он. - Положи трубку. - Шликкен повиновался. - Девушку
под стражу возьму я. Я не  позволю,  чтобы  плоды  моей  многолетней  работы
пожинали другие. - Он смело взглянул в глаза майору.
   - Пусть будет так, - согласился Шликкен. - Ты меня найдешь в  центральном
отделении. В девять часов вечера у нас совещание. Позвони мне или до девяти,
или после десяти. А мишкольцевцами мы займемся завтра утром.
   - Как хочешь, - сказал Шалго.
   Когда Марианна простилась  с  доктором  Агаи,  она  долго  еще  стояла  в
воротах. Мария Агаи действительно была на вилле. Отважная женщина,  уйдя  от
преследования после  перестрелки  и  убедившись,  что  за  ней  нет  слежки,
поспешила  к  Марианне,  во-первых,  для  того,  чтобы  предупредить  ее   о
случившемся, а во-вторых, для того, чтобы узнать,  нельзя  ли  ей  несколько
дней отсидеться на вилле. Но Марианна, объяснив  ей,  что  здесь  оставаться
крайне опасно, не могла  придумать  ничего  другого,  как  написать  записку
доктору Шавошу с просьбой укрыть Марию в клинике.  А  подробности,  дескать,
ему расскажет сама доктор. Марию же она  заверила,  что,  хотя  Шавош  и  не
коммунист, а только антифашист, он тем не менее наверняка поможет ей. И  вот
сейчас Мария Агаи, не оборачиваясь, быстрыми шагами удалялась по направлению
к Венскому шоссе. На Марианну произвел тяжелое впечатление  рассказ  доктора
Агаи.  Свое  угнетенное  состояние  Марианна  старалась  развеять  тем,  что
неотступно думала о Кальмане. Она все  время  твердила  себе:  "Спокойствие,
только спокойствие. С нами не может случиться беды".
   Она прошла в библиотеку и, взяв один из томов энциклопедического  словаря
"Larousse", стала его перелистывать,  рассматривая  иллюстрации.  Однако  ей
вскоре надоело это занятие. Внезапно ею вновь овладело беспокойство.
   Бросив словарь, она побежала  в  котельную.  Котельная  была  пуста.  Она
увидела только очищенные колосники, а чемодана с оружием как не  бывало.  Но
Марианна не  удовлетворилась  этим,  а  сняла  с  полки  фонарь  и  осветила
помещение; правда, и теперь она ничего не увидела - только просторную  топку
и широкий дымоход.
   Наконец она успокоилась.  Снова  поднялась  наверх,  села  на  веранде  и
задумалась. Если она выйдет  замуж,  то  обязательно  переселится  из  этого
старого дупла: она никогда не чувствовала себя хорошо на этой вилле, которая
вполне могла сойти и за дворец.
   Снаружи позвонили. Марианна подумала, что это вернулся  Кальман.  Удалось
ли ему укрыть отца? Нервы ее напряглись.  Она  вскочила  с  места,  вошла  в
комнату, закрыла окна и дверь,  опустила  занавески  затемнения  и  включила
свет. Потом прошла в ванную комнату и  привела  себя  в  порядок,  поправила
прическу, слегка подкрасила губы и быстро вышла из комнаты. Сделав несколько
шагов вниз по дубовой лестнице, она  замерла  на  месте:  внизу  стояли  два
человека в немецкой форме. Оба были высокие, светловолосые,  мундиры  плотно
облегали их фигуры.
   - Кто вы такие? - спросила она.
   - Фрейлейн Марианна? - обратился к ней тот, что был чуть повыше ростом, с
голубыми, как  фарфор,  глазами  и  белесыми  ресницами.  Он  медленно  стал
подниматься по лестнице. Девушка стояла как окаменелая. Ей вдруг  захотелось
заплакать из-за того, что это пришел не Кальман.
   - Да, я Марианна Калди, - тихо произнесла она.
   Мужчина уже стоял рядом с ней. Он был на голову выше ее. Немец приветливо
улыбался, обнажив свои белые ровные зубы. Слегка склонив голову, точно желая
представиться, он сказал:
   - Вы арестованы.
   - Нет! - вырвалось инстинктивно у девушки, и она снова повторила:
   - Нет!
   - Не нет, а да.
   В этот момент в дверь втолкнули Илонку и Рози. У Илонки были растрепанные
волосы, платье на ней было разорвано; немцы грубо подталкивали  женщин.  Обе
они отчаянно  голосили.  Марианна  закрыла  глаза.  Ей  стало  дурно,  кровь
отхлынула у нее от лица.
   Мольтке схватил ее за руку.
   - Идемте.
   Она не сопротивлялась и шла, не поднимая головы, видя только носки  своих
туфель да трещины  на  блестящих  дубовых  ступенях.  Мольтке  привел  ее  в
библиотеку. В комнате у двери стоял человек  в  штатском.  Мольтке  поставил
посредине комнаты стул и предложил девушке сесть.
   - Белочка, - услышала  она  голос  Мольтке,  -  будьте  любезны,  скажите
быстренько, где оружие и где мы сможем найти Марию Агаи. Даю вам  минуту  на
размышление.
   Она взглянула на высокого лейтенанта и подумала о том, что может означать
эта минута на размышление. Лицо у Мольтке выглядело дружелюбно.
   - О чем вы спрашиваете? - удивилась Марианна.
   - Где оружие? Еще тридцать секунд.
   - Какое оружие?
   - Еще двадцать секунд.
   - Что вам угодно от меня?
   - Еще десять...
   Марианна молча смотрела на лейтенанта.
   - Ну? - протянул Мольтке.
   Марианна видела, как теплый блеск  в  его  глазах  растаял  и  они  стали
холодными и непроницаемыми. Она пожала плечами.
   В следующее мгновение удар страшной силы обрушился  на  ее  лицо,  и  она
опрокинулась вместе со  стулом.  На  глазах  выступили  слезы,  в  ушах  она
почувствовала саднящую боль и гул, а потом ощущение чего-то теплого.
   Кто-то схватил ее за волосы и с силой рванул с пола. Она  думала,  что  у
нее срывается кожа с головы, и застонала от боли. Ее пихнули на стул.
   Марианна подняла глаза.  Перед  ней  стоял  Мольтке  и  улыбался  кротко,
по-детски.
   - Ну-с, Белочка? Где же оружие?
   Девушка осторожно дотронулась  до  уха  и  ощутила  ту  теплую  жидкость,
которая стекала на шею. Потом она провела пальцами по лицу и  посмотрела  на
руку. Она была в крови. Инстинктивно Марианна схватилась за живот.
   - Ну-с, Белочка? Даю вам еще одну минуту.
   Марианна смотрела на свои пальцы. Потом взгляд ее перебежал на  книги,  и
вдруг она вся затряслась в рыданиях.
   Неожиданный плач девушки на мгновение смутил лейтенанта. Поэтому он  даже
обрадовался, когда услышал скрип отворяемой двери. Он  обернулся.  В  дверях
стоял старший инспектор Оскар Шалго. Его пухлое лицо было спокойно.
   Руки были опущены в карманы  макинтоша.  Шалго  поздоровался  с  Мольтке,
которого знал, и с невозмутимым видом подошел к письменному столу.
   - Что вы здесь делаете, господин  лейтенант?  -  спросил  он,  зная,  что
стоящий в дверях гестаповец не понимает по-венгерски. - Как будто деретесь?
   Мольтке уже ожидал Шалго; в соответствии с полученным приказом он  должен
был опередить его. Майор Шликкен коротко сказал лейтенанту:
   "Впустите на виллу, а если будет фокусничать, арестуйте его".
   - Я выполняю приказ господина майора Шликкена, - проговорил Мольтке.
   - А что, он приказал вам избивать девушку?
   - Я не обязан перед вами отчитываться.
   Шалго быстро и хладнокровно оценивал обстановку. Он  знал,  что  проиграл
игру: Шликкен не доверяет ему, поэтому послал сюда  своих  людей.  На  вилле
восемь гестаповцев, а он один. Он  также  был  уверен  в  том,  что  Шликкен
намерен и его арестовать, поэтому его пропустили сюда беспрепятственно.
   Если его арестуют, это значит, что с ним быстро покончат: ведь он  многое
знает, а ненадежный Шалго не нужен им. Только бы знать,  в  каком  состоянии
девушка. Он воскресил в памяти расположение виллы. Шалго не  раз  изучал  ее
план, а год назад, однажды ночью, когда Марианна и ее отец были  в  отъезде,
он с помощью Тубы  просмотрел  документ