акие   дела
встречаются сплошь и рядом. Но есть кое-что и посерьезнее.  Например,  Хубер
продал все свое имущество и вложил деньги в какой-то иностранный банк.
   - Готовился к побегу, что ли? - уточнил Шалго.
   - Да.
   - Тогда почему же Браун тем не менее послал его сюда?
   - Это одному Брауну известно, - усмехнулся Герцег.
   - Можно мне? - как школьник, подняв руку, спросил  Еллинек.  -  Я  думаю,
свинью они нам подложили. Браун - это такая лиса, что хитрее его мне еще  до
сих пор никто не попадался. И уж если он Хубера сюда послал, значит, у  него
были на то свои причины. Браун на риск никогда не идет. Он ставит только  на
верную карту. Не имея гарантий, он Хубера сюда не послал бы.
   - Чепуха! - перебил его Герцег. - Он затем и прислал его сюда,  чтобы  мы
его тут прикончили. Хубер мешал Брауну. Удобнее,  когда  сотрудник  исчезает
здесь, "за железным занавесом".
   - Возможно. Только мне такие игры не по нутру, - признался Еллинек.
   Оскару Шалго они тоже не нравились, эти игры. Если люди в аппарате  фирмы
"Ганза" знали или хотя бы подозревали что-то о замысле  Хубера,  почему  они
послали его сюда?
   - Как вы собирались убить Хубера? - спросил он.
   - О, это было здорово придумано! Я знал, что машину Меннеля  милиция  еще
не забрала. Я усадил бы Хубера в эту машину и отъехал бы до места, где  меня
ждал бы Руди с мотоциклом. Там я пришил бы Хубера в машине, а затем  включил
бы устройство с таким расчетом,  чтобы  самому  успеть  добраться  до  Руди.
Остальное - уже дело техники. Сгорел бы Хубер дотла. И  следов  не  осталось
бы...
   Шалго с омерзением слушал повествование захлебывающегося от  удовольствия
Герцега. Сомневаться в том, что  он  выполнил  бы  адский  план  Брауна,  не
приходилось.
   - Жаль, что проклятая старушенция сорвала мне всю операцию. Поверил я  ее
сказочкам. Но вы знаете, любой другой тоже клюнул бы на такую наживку.
   Ведь до чего все точно совпадало с моими данными. И  какая  артистка  эта
ваша бабуся!
   - Считайте, что вы получили по физиономии! - поморщившись, сказал  Шалго.
- Бабуся - моя жена.
   - Извините, господин...
   - А вот кто такая Сильвия?
   - Не знаю, - покачал головой Герцег.
   Старый детектив перевел взгляд на рыжеволосого Руди.
   - Мне помнится, - сказал тот, - операцию Меннеля вроде бы так называли.
   Шлайсиг, кажется, так говорил.
   - А кто убил Меннеля?
   Бандиты переглянулись.
   - Не знаю, - пожал плечами Герцег.  -  Но  теперь  я  не  удивлюсь,  если
выяснится, что это тоже дело рук Брауна.
   Шалго попросил майора  Балинта,  когда  они  вместе  ехали  в  машине  за
Фельмери, поскорее возвращаться из Будапешта. Герцег  и  Еллинек,  скованные
наручниками, сидели на заднем сиденье под бдительным присмотром охранника.
 
*** 
 
   Профессор Табори вернулся  домой  усталый  и  голодный.  Поэтому  он  был
необыкновенно обрадован, увидев, что Бланка  еще  не  спит,  а  ждет  его  с
горячим ужином. Быстро умывшись, он сел к  столу  и  принялся  торопливо,  с
жадностью есть, успев только спросить, где Казмер.
   - У себя. Кажется, еще читает, - ответила Бланка. - Да ты не  спеши,  ешь
медленнее. А то опять будешь жаловаться, что болит желудок.
   - Уже болит. С самого утра. Понервничал, взвинтил  себя,  и  схватило.  -
Табори отпил большой глоток вина, намазал ломоть  мягкого  хлеба  маслом.  -
Никак не могу понять, почему  Казмер  так  странно  себя  ведет.  Может,  ты
объяснишь, что заставило его сказать не правду? Теперь я уже и сам убедился,
что девятнадцатого он в Будапеште не был.
   - Не знаю, где он был, - устало проведя рукой по лбу, прошептала  Бланка.
- Он и мне этого не говорит. Да ты ешь. Гарнир почему-то даже не попробовал.
- Взглянув на брата, она с грустью увидела, как сильно Матэ  переживает  все
происходящее: лицо у него осунулось, стало  каким-то  землисто-серым.  -  Ты
много куришь, - сказала она. - И почему без мундштука?
   Табори ощупал карманы:
   - Знаешь, я его где-то потерял.
   - В Будапеште забыл, наверное.
   - Да нет, едва ли в Будапеште, -  в  большом  замешательстве  пробормотал
профессор. - Потому что Шалго спросил у  меня  о  нем  еще  вчера,  до  моей
поездки в город.
   - О чем  спросил  тебя  этот  противный  тип?  -  непривычно  раздраженно
воскликнула Бланка.
   - Почему, говорит, ты не пользуешься своим красивым мундштуком? А что это
ты так против Шалго настроена? Он чем-нибудь обидел тебя?
   Бланка не ответила. Табори пристально посмотрел на сестру: красивое  лицо
ее казалось усталым и старым.
   - Ты слышал, что случилось? - с волнением в голосе вдруг спросила она.
   - Где и с кем? - переспросил Матэ, закончив ужин и откинувшись в кресле.
   - Нашего гостя чуть не убили.
   - Что ты говоришь! Хубера?
   - Да. Если бы не Лиза Шалго, его бы уже не было в живых.
   Пораженный неожиданной  новостью,  профессор  растерянно  слушал  рассказ
сестры.
   - Интересно, ей-то откуда стало  известно,  что  жизнь  господина  Хубера
находится в опасности?
   - Оттуда, что ее муженек, этот местный Шерлок Холмс, додумался спрятать у
нас в гостиной какой-то секретный микрофон. Теперь ты  понимаешь,  почему  я
вся буквально киплю от ярости?
   - Это в самом деле возмутительно! Какое он  имел  право?  И  после  всего
этого он еще приходит сюда и просит одолжить ему машину? - Табори  побледнел
от возмущения. Достав из кармана таблетки, он положил одну  в  рот  и  запил
водой. - Нет, я этого так не оставлю! - Профессор Табори вскочил, забегал по
комнате. - И давно они нас подслушивают?
   - Разве они скажут? Я спросила, но старый паяц, как всегда, отшутился.
   Даже заявил, что мы ему еще спасибо должны сказать.  Не  будь  микрофона,
говорит, Хубера уже не было бы в живых. Ну что я ему на это могла ответить?
   - Я сейчас же переговорю с полковником и потребую извинений. Я  прокурору
буду жаловаться! - Голос профессора Табори вибрировал уже на  самых  высоких
нотах. - Это  же  полнейшее  попрание  прав  личности!  Грубейшее  нарушение
закона!
   Бланка дождалась, пока брат остынет, и только после этого сообщила:
   - Полковник Кара вернулся к себе в Будапешт. Они тут какое-то  соглашение
с Хубером заключили.
   - А где Хубер?
   - У себя в комнате. Он совершенно потрясен этим покушением.
   Бланка обеспокоенно, с тревогой смотрела на брата, огромного и  сильного,
яростно метавшегося из угла в угол.
   - Я тебе скажу, Матэ, эти Шалго никогда мне не нравились.  Убеждена,  что
они специально приставлены шпионить за нами. Подлые провокаторы! Но ты  ведь
всегда горой за них стоял. - Голос ее сделался едва слышным, дрожащим, и она
почувствовала себя вдруг слабой и беззащитной. - Ах, Матэ, милый, как трудно
мне так жить! Как страшно! Иногда я  чувствую  себя  обреченной.  Сегодня  я
ездила в Фюред. Казмер отвез меня туда на машине  и  к  вечеру  вернулся  за
мной. Впервые за много лет я снова была в церкви.
   Вошла, села на последнюю скамейку,  начала  молиться.  И  вдруг  мне  так
захотелось умереть. Сразу, там же...
   Матэ Табори, пораженный ее словами, подошел, обнял ее и утешающе сказал:
   - Зачем так мрачно, сестра? Ты совсем не одинока. Ты же  отлично  знаешь,
что всегда рядом с тобой - я.
   Бланка беззвучно плакала.
   - Зачем мне эта жизнь?.. Одни страдания,  страх,  -  срывался  с  ее  губ
шепот.
   - Перестань, Бланка... - только и смог выдавить из себя  Матэ.  Он  вдруг
подумал о том, что жизнь его сестры могла сложиться  совсем  по-другому,  не
напиши он ей тогда, движимый ненавистью к ее избраннику, фашисту  Моноштори,
то суровое, бескомпромиссное письмо: "...Я требую и жду, что  ты  совладаешь
со своими чувствами... Мы живем в эпоху, когда есть дела, в тысячу раз более
важные, чем любовь... Ты  вынуждаешь  меня  поставить  перед  тобой  суровую
дилемму: он или я. И ты должна сделать выбор. От друзей я знаю,  что  он  за
человек. И  я  верю  своим  друзьям.  А  потому  говорю  тебе:  не  хочу  ни
знакомиться с ним, ни тем более подавать ему руку..."
   Где-то очень далеко мелодично прозвучал сигнал ночного автобуса. И  снова
все стихло.
   - Ну о чем ты, сестренка? - еще раз попытался найти в себе слова утешения
Матэ Табори. - Соберись с силами. Я понимаю, что я  в  большом  долгу  перед
тобой. Но все равно прошу тебя, не надо так убиваться...
   Конечно, случись все это не четверть века назад, а сейчас,  сегодня,  он,
наверное, вел бы себя умнее, с большим так-том. Но и сегодня он так же,  как
и тогда, не подал бы руки палачу и убийце.  Время  только  подтвердило,  что
прав был он, Матэ Табори. Да что толку гадать о прошлом? Что было  бы,  если
бы...
   - Знаешь что, сестра, свари-ка ты мне лучше кофе! - попросил он.
   Ему совсем не хотелось кофе. Наоборот, ему хотелось спать. Но  Матэ  знал
сестру: когда кому-то нужна ее  помощь  -  пусть  самая  пустяковая,  -  она
быстрее забывает о своих собственных горестях.
 
Глава 11 
 
   Начальник дорожного отдела Балатонфюредского горсовета Иштван  Чордаш  не
очень обрадовался нежданным  ночным  гостям  -  Шалго  и  Фельмери.  "Только
заснешь, - ворчал он,  -  звонят!"  Жена  Чордаша  тоже  проснулась  и  даже
спросила: "Кто там?" - но тут же, повернувшись на другой бок, снова  уснула.
Не зажигая света, Чордаш быстро оделся. Так уж у него заведено: всякая  вещь
всегда знает свое место.
   - Разве ты человек? Ты - кладовщик! - говаривала часто ему жена, а  желая
досадить мужу, умышленно забывала положить какую-нибудь вещь  на  отведенной
ей Чордашем место.
   Начальник  дорожного  отдела  оказался  немолодым  уже   человеком,   лет
пятидесяти, удивительно маленького  роста  но  вид  у  него  был  строгий  и
внушительный.
   Фельмери показал ему свое  служебное  удостоверение,  но  и  после  этого
сердитый мужчина не стал добрее. Приглашая их в дом,  он  попросил  довольно
требовательным тоном, чтобы гости хорошенько вытерли  ноги,  потому  что  он
совсем недавно застелил  пол  линолеумом,  и  теперь  на  нем  видна  каждая
пылинка. После долгого шарканья подошвами о коврик на крыльце  ночные  гости
были препровождены в кухню.
   - Садитесь, - хрипловатым голосом сказал хозяин. - Но  от  курения  прошу
воздержаться. У нас не курят. Никотин вредно действует и на  человека  и  на
мебель.
   - Да-да, конечно, - поспешно пряча сигарету в пачку, согласился Фельмери,
уголком глаза косясь на Шалго. Тот злорадно ухмылялся, словно желая сказать:
"Что, брат, попало?"
   - Товарищ Чордаш, - Фельмери решился после этой небольшой  заминки  прямо
перейти к делу. - Я пришел, а вернее, мы пришли к вам с  просьбой.  Помогите
нам в одном важном с точки зрения государственной безопасности деле.
   Сердитый Чордаш маленькой, густо обрызганной веснушками  рукой  разгладил
складку на пластиковой скатерти, покрывавшей кухонный стол,  и  все  тем  же
хрипловатым, будто крякающим голосом проговорил:
   - Пожалуйста, а в чем именно? - И вдруг густо весь побагровел:  на  месте
только что расправленной складки на скатерти виднелся едва заметный  разрез.
"Сколько раз я твердил Элке, что нужно резать  хлеб  на  дощечке,  а  не  на
скатерти!" - пронеслись в его голове гневные упреки жене, и  он  теперь  уже
краем уха следил за тем, что говорил ему Фельмери.
   А Фельмери говорил вот что:
   - Вы не помните, на какой улице ночью девятнадцатого июля  рабочие  могли
ремонтировать дорогу или канализационные люки?
   - Ночью у нас вообще не работают.
   - Извините, - поспешил уточнить  лейтенант.  -  Я  неверно  сформулировал
вопрос. Где могла гореть ночью красная сигнальная лампочка, если  работы  не
были окончены днем?
   - Мы строго соблюдаем правила  безопасности.  Я  за  этим  сам  слежу,  -
ответил Чордаш, думая про себя: "Черт бы побрал эту скатерть. Ее ведь теперь
ничем и не заклеишь. Так и  поползет  дальше".  -  Правила  положено  строго
соблюдать, - повторил он вслух.
   - Правильно, товарищ Чордаш, - согласился  с  ним  Фельмери.  -  Так  вот
вспомните,  пожалуйста,  где  девятнадцатого  июля  ночью  были  установлены
красные сигнальные лампочки?
   - Тут и вспоминать нечего, - возразил Чордаш  заносчивым,  пожалуй,  даже
хвастливым тоном. На мгновение он забыл об испорченной скатерти,  хотя  рука
его продолжала гладить разрез, словно больную рану. - Если завтра  утром  вы
навестите меня на службе, в отделе, я смогу вам  совершенно  точно  сказать,
где в указанную вами ночь горел красный свет.
   - Нам это нужно  знать  сейчас,  немедленно,  уважаемый  товарищ  главный
инженер, - с подкупающей улыбкой заметил Шалго. -  Вы,  как  государственный
служащий, товарищ Чордаш, а точнее, как лицо, облеченное  доверием,  знаете,
что такое вопросы государственной  безопасности.  Поэтому  мы  и  обратились
именно к вам...
   Мужчина весь вытянулся в струну от мгновенно  наполнившей  его  и  теперь
распиравшей изнутри гордости.
   - Минуточку терпения, товарищи. Сейчас. Только переоденусь.
   Полчаса спустя они уже были в конторе товарища Чордаша и тщательно, графу
за графой, просматривали  "Журнал  ведения  дорожных  работ".  Шалго  только
головой покачивал при  виде  аккуратности,  с  которой  были  оформлены  все
журнальные записи. Тем временем из желтого шкафа был извлечен скоросшиватель
и в нем за несколько секунд найден акт ј 068/19.
   - Вот, пожалуйста. На этой схеме мы видим, так сказать,  все  нужные  нам
данные, - гордо произнес  товарищ  Чордаш  и,  словно  полководец,  устремив
вперед указующий перст, вытянулся во весь свой крохотный рост. -  Вот  этими
красными кружками, -  принялся  пояснять  великий  человечек,  -  обозначены
места, где установлены лампы красного цвета. Как вы видите, в  тот  день  на
пяти объектах моими рабочими производились  дорожные  работы.  Цифры  вверху
обозначают день начала работ, внизу - дату окончания.
   - Отлично, - похвалил  Фельмери.  -  Давно  не  видел  такой  четкости  в
делопроизводстве. Подозреваю, что товарищ Чордаш тайком окончил какую-нибудь
военную академию.
   - Академий я не кончал. И даже на военной службе никогда  не  был.  Но  я
привык думать. И привык во всем соблюдать порядок.
   - Полагаю, товарищ начальник, что Фюред вы знаете как свои пять  пальцев,
- сказал Шалго.
   - Еще бы не знать! - воскликнул Чордаш. - Да я здесь родился и  вырос.  В
школе здесь учился. А с  сорок  пятого  года  бессменно  на  государственной
службе состою. В этом со мной никто не может сравниться.  Так  сказать,  рос
вместе с нашим городом... Я тут не то что каждую улицу -  каждого  жителя  в
лицо знаю!
   - Тогда вам нетрудно будет сказать, вот эти два объекта на  каких  улицах
находятся?  -  спросил  Шалго  и  показал  на  два  красных  кружка   вблизи
кардиологического санатория.
   - Конечно, нетрудно. Этот - на улице Майва, а этот - на улице Балванеш.
   На первом объекте меняют водопроводную магистральную трубу, а  на  втором
просела мостовая. Наверное,  подмыло  снизу  асфальт  грунтовыми  водами.  В
ближайшие три дня работы будут закончены на обоих объектах.
   - Но лампочки красные там и сейчас горят? - уточнил Шалго.
   - Конечно.
   - А из этих двух улиц какая поднимается в гору?
   -  Обе.  По  улице  Майва  движение  одностороннее,  по  улице   Балванеш
двустороннее.
   Шалго задумчиво разглядывал схему, и Фельмери, словно угадав  его  мысли,
спросил:
   - А если ехать от Шиофока и свернуть на улицу Балванеш, дорога будет идти
в гору или под гору?
   - В гору.
   На  всякий  случай  они  записали  названия   и   остальных   улиц,   где
девятнадцатого июля ночью горел красный предупредительный свет.
   - Еще один вопрос, - сказал Шалго, пока Чордаш перевязывал шнурком  папку
с документами и ставил на полку скоросшиватель. - Не знаком ли вам  случайно
профессор Матэ Табори? У него дача в Эмеде.
   - Он яхтсмен? Как же, знаком! Разумеется,  только  понаслышке.  Лично  не
имел чести. Наша знаменитость местная, так сказать.
   - И сестру его знаете?
   - Чокнутую художницу? - Чордаш как-то странно ухмыльнулся. - Знаю. Да  ее
все тут у нас знают.
   - Лично?
   - Нет,  лично  тоже,  так  сказать,  не  удостоен.  Но  издали  частенько
доводилось наблюдать за ихней работой. На берегу озера, с мольбертом.
   Сказывали, на конкурсах красоты  до  войны  она  неоднократно  избиралась
местной "королевой побережья". Только я, так сказать, в те времена не  очень
бывал зван на эти самые конкурсы...
   - Да, в молодости она была очень хороша собой, - подтвердил Шалго. -  Вы,
конечно, слышали и о том, что после войны Бланка Табори усыновила ребенка из
сиротского дома.
   - Еще бы! Знаю, конечно, я этого месарошского мальчонку, так сказать.
   Шалго изумленно уставился на Чордаша.
   - Месарошского? Значит, у мальчика был отец?
   - У всякого ребенка должен быть отец, так сказать. Только  Месарошем  его
прозвали не по отцу, а потому, что подкинули его в дом к Месарошам. В  сорок
первом это было, если меня память  не  обманывает.  Однажды  ночью  позвонил
кто-то в калитку к Месарошам. Господин Месарош - наш здешний адвокат.  Вышел
он к калитке, а там никого. Только корзина плетеная стоит на земле, и в  ней
младенчик, так сказать, месяцев трех-четырех от роду.
   Господин Месарош ту корзину в руки и с ней в полицейский участок.  Винце,
наш тогдашний участковый, сам дежурил в тот вечер. Составил он  протокол  по
всей форме, и все дела. От него я и слышал эту, так сказать, историю...
   - А где этот Винце живет?
   - Не живет он, так сказать, больше нигде. Помер. В прошлом году еще.
   Хороший был человек. Он все проверки после Освобождения чистым прошел.
   Никаких к нему претензий не было. Потом он еще долго  у  нас  в  дорожном
отделе работал.
   - А что этот ваш Винце с тем найденышем сделал? - продолжал  допытываться
Шалго.
   - А что ему делать? Вызвал наутро господина адвоката к себе и  поладил  с
ним, договорился, так сказать, что господин Месарош  сам  отвезет  мальчонку
вместе с  полицейским  протоколом  в  Веспрем,  в  сиротский  приют.  Это  я
совершенно точно знаю.
   - Интересно, - заметил Шалго. - Но откуда вам известно, что приемный  сын
художницы Табори и есть тот самый подкидыш господина Месароша? Это  вам  сам
адвокат говорил?
   - Нет, товарищ.  Адвокату  Месарошу  сказали  потом  в  приюте,  что  его
подкидыш помер. А я про это знаю опять-таки от самого Винце.  Он  и  прозвал
инженера  Казмера  Табори  "месарошским  мальчонкой".  Потому  как  он,  так
сказать, запомнил в свое время, что у мальчонки родимое пятно было на  левой
лопатке. Большое пятно. Со сливу величиной. Это он и  в  протоколе  записал.
Так вот, Винце как-то случайно увидел Казмера Табори летом на пляже и  сразу
про тот ночной случай вспомнил.
   Совершенно верно, мелькнуло в голове Шалго, у Казмера  на  левой  лопатке
большое родимое пятно!
   - Очень интересно, - вслух проговорил он. - А где  сейчас  живет  адвокат
Месарош? Если он, так сказать, еще живет?
   - На улице Петефи. В той  же  самой  вилле,  что  и  до  войны.  Уже  лет
пятьдесят. В пятьдесят первом, правда у него, как у человека одинокого,  эту
виллу национализировали. Тогда адвокат  в  Будапешт  переехал,  к  какому-то
своему родственнику, так сказать. Говорят, даже подсобным рабочим был.  А  в
пятьдесят восьмом или пятьдесят девятом возвратился он обратно, в наш Фюред.
Брат его, каноник  Месарош,  добился  у  властей,  чтобы  вернули  ему,  так
сказать, его виллу. Конечно, к тому времени виллу  ту  здорово  перестроили.
Так как все эти годы ее занимала местная контора "Заготвино".
   - Как зовут адвоката Месароша?
   - Балинт. Балинт Месарош.
   - А брат его, каноник, тоже живет вместе с адвокатом?
   - Нет, каноник живет в Веспреме. У епископа служит. Слышал я,  что  скоро
он уходит на пенсию.
   Шалго тяжело поднялся.
   Фельмери  предложил  Чордашу  отвезти  его  домой  на  машине,  но   тот,
поблагодарив, отказался.
   - Пройдусь пешочком, подышу свежим воздухом. Озоном, так сказать...
   Илонка Худак ожи