ным
голосом. - Не скажете, который теперь час?
      Как сторожил я не должен был вступать с ней в беседу и
просто показал кисть, на которой не было часов. За нарушение
неписаных  правил могло последовать любое наказание,  вплоть
до   сверхурочной  трепанации  черепа,  но  обыкновенно  все
оканчивалось  пустыми  угрозами старшего  наставника.  Я  не
ответил вразумительно не потому, что боялся, а из-за какого-
то   неожиданного  для  себя  самого  злорадства:   дескать,
выпутывайся сама, красавица.
      Подлетел  официант со своим дежурным вопросом,  и  тут
девица проявила себя с блеском.
      -  Какая  схема, болван?! Тащи чего-нибудь выпить,  да
поживей!
       На   резкий  окрик  оглянулись  все,  кто   находился
поблизости,  и  даже  Чубайс замедлил  ритм  совокупления  и
выронил  из  пасти шмоток ботвы. Официант побежал  к  окошку
раздачи  и вернулся со стаканом брюквенного сока и  тарелкой
каши.   В   его   глазах,  одурманенных  вечным  отсутствием
затеплился намек на живое чувство.
      -  Хозяин - барин. Извольте кушать. Новенькая понюхала
тарелку:
     - Что это?
      -  Как заказывали. Омлет с ветчиной и бренди. Из всего
/%`a.-  +   хосписа,  к  слову сказать,  официанты  -  самые
безобидные  существа.  Их  контактные  программу   предельно
ограничены,  да и готовили их из вторичного сырья,  из  тех,
кто не годился для размножения. Наставник Робентроп в порыве
откровенности как-то похвалился, что из одного интеллигента,
как правило, выходит не меньше десяти официантов, то есть по
затратам  это самый дешевый товар, проблема в  том,  что  на
мировом   рынке  сбыта  официанты  не  пользуются   спросом,
выгоднее  производить  даже  охранников.  Но  будущее,   как
уточнил  Робентроп, скорее всего, за серийным  производством
человеческих  полуфабрикатов. Так или иначе,  но  на  нашего
официанта  было  жалко  смотреть,  после  того  как  девица,
вторично  понюхав  кашу, со словами: "Ах это  омлет?!"  лихо
влепила  тарелку ему в морду. Бедный юноша неловко  вытер  с
глаз зеленоватую жижу.
      -  Не положено, - сказал грустно, переступив с ноги на
ногу. - Нас нельзя обижать. Мы не виноватые.
      -  Принеси  нормальной жратвы, дебил, -  распорядилась
девица  и,  обернувшись ко мне, добавила как  ни  в  чем  не
бывало:
     - Ну и порядочки тут у вас! Как в тюрьме.
       Я,   прекрасно  зная,  что  произойдет  дальше,  тупо
прогудел:
     - Чего надо, а?
      По  залу прокатилось нехорошее возбуждение. Чубайс  со
своей  дамочкой задергались в диких конвульсиях, со  столика
Путачихи  донеслось визгливое песнопение:  "Арлекино  значит
смех!" Официант бочком, бочком скрылся на кухне. Мне все это
ужасно понравилось. Неужто и я был таким же, как эта девица,
всего  несколько дней назад? Нет, она была лучше,  она  была
прекрасна - и знала это.
     - Вы только мычите? - спросила новобранка. - Или иногда
разговариваете?
     - У-у, - сказал я. - Вкусно!
     В дверях замаячили дежурные санитары.
      - Меня зовут Надин, а вас?.. Да брось ты свою помойку,
старикан. Объясни, что здесь происходит? Где я?
      Ох  как  хотелось  поговорить  с  ней,  но  я  не  мог
рисковать.
      Слишком много сил потратил на то, чтобы стать таким  -
счастливым и с тайной в душе. Сейчас я не мог ей помочь.
      -  Кушай  тюрю, Яша, - продекламировал  я  с  умильной
гримасой. - Молочка-то нет.
      -  Что за бред? - спросила Надин презрительно.  -  Вам
нравится изображать придурка?
     Юное лицо пылало праведным гневом и недоумением, а рука
судьбы уже протянулась к ней. Санитары, что-то жуя на  ходу,
приближались.  Столовая отрешенно чавкала. С  кухни  донесся
истошный  вой  официанта, как будто его  окунули  в  кипящий
котел.
      -  Держись,  -  произнес я, почти не разжимая  губ.  -
Держись, девочка. Вдруг уцелеешь.
      Двое  санитаров в тельниках выдернули ее из-за  стола,
как  репку  из  грядки, хохоча, поволокли из столовой.  Один
bo-c+ за волосы, другой поддавал носком под ребра. Последний
раз  сверкнули  остекленелые  девичьи  очи.  И  такая  сразу
навалилась  пустота,  что  есть  расхотелось.  Вяло   добрал
остатки  каши  и  обрадовался, когда  ко  мне  вдруг  подсел
Курицын. Никогда прежде он этого не делал.
      -  Что  ж,  сударик мой, любезнейший  Натан  Осипович,
допрыгались, кажется, голубчик?
     - Почему?
       -   Дак   все  видели.  Надоумили  хулиганку  фортеля
выкидывать, с вас и спрос.
      - Не надоумливал, - возразил я. - Вообще первый раз ее
вижу.
      -  Ой  ли?  Про  вас  давненько слава  идет.  Дескать,
неугомонный  вы человек. С Анатолием Борисычем  соревнуетесь
по дамской части. К лицу ли вам это как бывшему Лаперузе.
      - Что с вами, Олег Яковлевич? - обиделся я. - Какой  я
Лаперуза?
     Писатель поправил ворот арестантской блузы, посуровел.
     - Попрошу вернуть, сударь мой!
     - Что вернуть?
      -  Книгу, переданную для ознакомления. Жалею об  этом.
Видно, не в коня корм. Еще потянут с вами за компанию.
     - Так я же не дочитал.
     - И не надо дочитывать. У вас и времени теперь нет.
     - Хорошо, сейчас принесу.
      Накаркал, старый ворон. Не успел подняться к  себе,  в
коридоре  наткнулся  на старшего наставника.  Громадный  аки
шкаф, локтем задвинул меня в угол за неработающие телевизор.
Всем туловищем ходил ходуном.
     - Не подведите, сэр. Богом Христом молю.
      -  Рад  стараться,  господин  Робентроп.  А  что  надо
сделать?
      -  Сам  приехал.  Немедля желает вас видеть.  Я  сразу
понял,  о ком речь. Гай Карлович Ганюшкин директор "Дизайна-
плюс", мифическая личность. Вот и грянул судный день.  Ну  и
хорошо.
     - Не понимаю вашего беспокойства, господин Робентроп. -
Я   попытался   уклониться  от  вращающихся,   как   поршни,
конечностей.  Не  раз,  бывало,  неосторожным  движением  он
выбивал у меня кровь из сопатки.
      - Ответственейший момент, сэр! Ответственейший! Босс -
великий человек, отец родной. Это надо восчувствовать. Но мы
еще  не готовы показать товар лицом. Я понимаю, отчего такая
спешка.  Мерзкие,  подковерные интриги,  им  надо,  чтобы  я
оплошал.  Фактически это заговор. И знаете ли, сэр,  кто  за
ним стоит?
      - Зиновий Зиновьевич, может, пройдем в комнату? Так вы
меня совсем затолкали.
       -  Заткнитесь,  сэр!..  Если  подкачаете,  нам  обоим
несдобровать. У босса голубиное сердце, но с лоботрясами  он
беспощаден. Иначе нельзя. Иначе начнутся разброд и  шатания,
как в прежние времена.
      Я  видел, что наставник не в себе, но не понимал, чего
он    боится,    что   могло   грозить   ему,   давным-давно
/%`%"./+.i%--.,c. Этот вопрос сам собой сорвался с языка.
      - Расчлененка. - На мгновение он перестал дергаться. -
Переход в новую конфигурацию. Много мук. Очень много мук.  А
из-за  чего?  Да  все  из-за того, сэр, что  поганый  япошка
норовит  повсюду расставить узкоглазых. Он,  видите  ли,  не
доверяет аборигенам, мы в его представлении недочеловеки.  А
сам-то он кто? Ну скажите, кто он сам-то?
       -   Господин  Робентроп,  -  я  удачно  увернулся  от
пролетевшего  мимо уха локтя, - скажите,  чего  вы  от  меня
ждете, и я сделаю все, что в моих силах.
      - Ничего не надо делать. Первая готовность. Абсолютная
невменяемость. Будьте самим собой, сэр.
     - Понял. Не извольте сомневаться, сэр.
     Вместе поднялись на третий этаж, в заповедные места.
      Если кого-то туда уводили, обратно он уже, как правило
не  возвращался.  Охранник в холле,  которого  я  прежде  не
видел,  огромный  негр в форме американского  морпеxa  велел
поднять  руки  и обоих прозвонил миниатюрным приборчиком  на
эбонитовой  ручке.  После  чего  забрал  у  меня   сигареты,
расческу и очки.
      -  Очки-то  вам  зачем?  - заблажил  я,  но  Робентроп
пребольно двинул коленом под зад.
      Через  минуту  очутились в кабинете,  который  поражал
роскошью  обстановки: старинная мебель  из  черного  дерева,
ковры,  аглицкие  гардины  на  окнах,  на  стенах  развешены
портреты  американских президентов, включая  почему-то  царя
Бориса.  Народу  -  битком,  и  в  основном  знакомые  лица:
координатор   Джон  Миллер,  притулившийся  на  подоконнике,
японский товарищ Су Линь, директор хосписа Харитон Данилович
Завальнюк,  которого  я  видел  первый  раз,  но  узнал   по
портрету,  стоящему в комнате у Макелы с Настей:  они  перед
сном  на  него  молились. Был еще знаменитый  телеведущий  с
рыбьими  усами  и со сладкой фамилией, штук  пять  распутных
девок,   известный   во   всем  мире  преступный   авторитет
Барковский, находящийся вроде бы под следствием в Матросской
Тишине.   Блудливо,  как  всегда,  улыбающийся  руководитель
фракции  "Правый  кулак" Немчинов, почему-то  обнаженный  по
пояс,  еще несколько незнакомых, судя по осанке, влиятельных
и  важных  господ; и среди всех, естественно, выделялся  сам
Гай  Карлович  -  и  благодаря тому, что восседал  во  главе
длинного,  с  мраморной столешницей  стола,  и  из-за  своей
примечательной внешности: смуглая, свекольного цвета морда с
угольно-черными маленькими глазками и воткнутым в нее бледно-
голубым   носярой,   постоянно  к  чему-то  принюхивающимся.
Конечно,  как и все россияне, я знал, что это лишь  одно  из
обличий великого человека: внешность он менял так же  часто,
как политические взгляды, но с этой ипостаcью показывался на
людях  довольно  давно, с тех пор как после  выборов  нового
царя   резко   переместился   из   либерального   крыла    в
ультрапатриотический лагерь.
      Нашлось в комнате местечко и для меня - высокий стул с
привинченными  к полу железными ножками, к нему  вездесущие,
невесть   откуда   взявшиеся   санитары   сноровисто    меня
прикрутили, обмотав датчиками, к коим за время пребывания  в
e.a/(a%  я  привык, как лесной гуляка привыкает к комариному
гудению. Меня лишь смущало, что столько больших уважаемых  в
обществе  людей  собрались, похоже,  с  единственной  целью:
поглазеть на столь незначительную персону.
      Гай  Карлович  обратился  ко  мне  в  дружеском  тоне,
примерно  как  следователь, начинающий  допрос  злодея,  про
которого заранее все известно.
     - Так как, говоришь, тебя зовут, паренек? Как положено,
я  назвал  полностью  имя, отчество и фамилию,  род  прежних
занятий,  домашний  адрес  и  пол.  Получилось  четко,   по-
деловому,  так что я сам себя похвалил. И публика в  комнате
одобрительно  загудела.  В тот же  момент  сбоку  установили
телевизионную камеру, и я совсем приободрился. Гай  Карлович
располагался  довольно далеко, на другом конце кабинета,  но
слышно его было так, как если бы он дудел в ухо.
      -  Что  ж, молодец, Иванцов, - похвалил он.  -  Теперь
скажи,  чего  ты  хочешь? Я имею в  виду,  есть  ли  у  тебя
пожелания к дирекции?
       Вопросец  был  с  двойным  дном,  но  я  ответил   не
раздумывая:
      -  Надоели  видения,  ваше  сиятельство.  Хотелось  бы
поскорее угомониться.
     - Ишь ты... А знаешь, зачем ты тут?
       -   Конечно.   Для   размножения.  По-научному,   для
клонирования. В русле глобализации.
      К  Ганюшкину  подскочил усатый  телеведущий  и  что-то
разгоряченно  зашептал,  игриво  вздымая  зад.  Сначала  Гай
Карлович слушал благосклонно, но вдруг резко оборвал:
      -  Да насрать на твоего зрителя!.. - и снова обернулся
ко мне:
      -  Как  думаешь Иванцов, какая в тебе особая ценность,
если из миллионов выделили именно тебя?
      -  Компьютерная  выборка. По совокупности  параметров.
Хозяин вопросительно посмотрел на Су Линя, сидевшего от него
по правую руку.
      -  Вы  же знаете мое мнение, - заговорил тот  с  явным
довольствием.   -   Переработка  интеллектуалов   -   вообще
тупиковый вариант. Я с самого начала был против.
      -  Но результат неожиданный, вы не находите? Я бы даже
сказал, обнадеживающий?
     - С этим субъектом, да... Но выводы делать рано. Мы как
раз заняты системной проверкой.
      Я  ничего  не  понял из их диалога, как,  вероятно,  и
большинство    присутствующих.   Никто   особенно    и    не
прислушивался.   Мужчины  попивали   винцо,   которое   было
расставлено   на   нескольких  столиках,  распутные   девицы
разбрелись  по  помещению и подходили  то  к  одному,  то  к
другому  с предложением услуг, но никто на них не позарился,
за  исключением Немчинова, который со все той же жуликоватой
ухмылкой подхватил двоих и увел за дверь. Вернулся буквально
через минуту, застегивая штаны и утирая бледный пот с умного
разгоряченного лица. Куда делись девицы, неизвестно...
      Атмосфера в комнате больше напоминала обычную светскую
тусовку, чем медицинское освидетельствование. Среди гостей я
a  удивлением обнаружил и Олега Яковлевича Курицына. Великий
гуманист расположился рядом с директором хосписа Завальнюком
и  что-то  ему  нашептывал на ухо, видимо,  какие-то  важные
наставления.  Тучный директор вздрагивал и хихикал,  как  от
щекотки.  Это  было  не совсем понятно. Все-таки  босс  есть
босс,  в  таком  отношении  публики  чувствовалось  какое-то
необъяснимое амикошонство. Впрочем, я допускал, что участвую
в очередном виртуальном эпизоде.
      -  Эй, чувак! - крикнул оператор за телекамерой. - Ну-
ка, улыбнись поширше. Оскаль зубки.
     - Это вы мне?
     - Нет, твоей заднице.
       -   Пожалуйста.  -  Я  изобразил  как   можно   более
естественную  улыбку, выпучил глаза и вывалил  язык,  отчего
парень чуть не опрокинул штатив.
       -   Довольно!  -  раздался  раздраженный  голос   Гая
Карловича.  -  Так не пойдет. Он слишком скован,  дайте  ему
водки.
      Водку  подала  одна  из  распутных  девиц,  озорничая,
вихляясь,  влила  прямо  в рот, потому  что  мои  руки  были
примотаны к туловищу.
     Не успел я отдышаться, как Ганюшкин распорядился:
      - Перекрестный допрос. Проверка на вменяемость. Дальше
началось  несусветное.  Вопросы  посыпались  как   из   рога
изобилия,  все  гости охотно приняли участие  в  игре  Помня
просьбу Робентропа, я старался не ударить в грязь лицом, тем
более что Ганюшкин пообещал приз. Но какой не уточнил.
     Первый вопрос задал он сам:
     - Какого цвета кровь?
     - Зеленого, - ответил я.
     - Верно... Почему торопишься размножаться?
     - Чтобы не быть одиноким.
     Японец Су Линь:
     - Как зовут Президента России?
     - Алик Гор.
     - Что слаще - яблоко или морковь?
     - Халва.
     Координатор Джон Миллер:
     - Змей Горыныч - животное или мифологема?
     - Продукт воображения.
     Гай Карлович:
     - Интеллигент - это профессия или призвание?
     - Кличка.
     Мне тоже начинала нравиться забава, похожая на телешоу.
Как  и  участники телешоу, я отвечал быстро, не задумываясь,
громко  и  с пафосом. Постепенно возникло ощущение азарта  и
давно  позабытой этакой студенческой лихости. Знать бы  еще,
какой  приз!.. У нынешних призов диапазон огромный: от чего-
нибудь вкусненького до аннигиляции.
     Немчинов, фракция "Правый кулак":
     - На самом деле, господа, россияне слишком примитивны и
не  годятся для гуманитарного воспроизводства. Не  проще  ли
ставить опыты на крысах? По традиционным методикам?
      -  От  такого же слышу, - ответил я. Подкрался  усатый
b%+%"%$ci(), долго хмыкал, мекал, потом изрек:
      -  Как  известно, мистер Иванцов, в России  существует
всего  две  политические  партии.  Одна  -  Березняковского,
другая  -  Гусаковского.  Кому из них  вы  симпатизируете  в
смысле перспективы?
     - С Новым годом, - сказал я, - Пошел на фиг.
     По комнате прошелестел одобрительный говорок, раздались
смешки.  Все  взоры  теперь были  устремлены  на  меня  и  я
чувствовал себя просто-таки триумфатором. Ничего не боялся и
ни о чем не думал. Наслаждался текущей минутой.
     Директор Завальнюк:
      -  Допустим,  у  вас  есть выбор: мешок  долларов  или
молодая красивая бабенка. Ваше решение?
      -  В  одном флаконе, - пошутил я, - С прокладками "Ол-
вэйс" я всегда сухая.
      Директор  постучал кулаком по башке, обратился  к  Гаю
Карловичу:
     - Пожалуй, все ясно, да? Можно подключить к рубильнику,
но думаю, картина не изменится.
      -  Не  спеши, куманек, - отозвался владыка. - Отдыхай,
расслабься. Мне он интересен как бывший человек,  а  не  как
кролик.
     Разродился и писатель Курицын:
     - Осведомьте, сударик мой, читаете ли вы книжки?
     - Да-с, непременно. На то и грамоте обучен.
      - И какую литературу предпочитаете? Небось, новомодную
пакость навроде Маринычевой с Витькой Пелехиным?
      Мне  захотелось  сделать приятное единственному  здесь
благожелательно настроенному человеку.
       -   Никак   нет-с.  Тянусь  исключительно   к   вашим
произведениям, Олег Яковлевич. Душеспасительное чтение.  Ото
всех россиянских надомников земной вам поклон.
     Писатель неожиданно прослезился.
      - Послухай старика, Гаюшка. Этот парень далеко пойдет.
Смело пускай в переплавку. От него наше земство возродится.
     Гай Карлович раздраженно поинтересовался у директора:
      -  Эй, Харитон, кто пустил на презентацию писателя? Ты
бы еще Цыпу Одесского привел.
     Завальнюк испуганно залебезил:
      - Звиняйте, шеф, небольшая накладка. Он же, как угорь,
повсюду проныривает. Лагерная школа.
        Сделал   знак   -   и   двое   санитаров   выволокли
сопротивляющегося  и  повизгивающего гуманиста  из  комнаты,
надавав тумаков. Но били не шибко, больше для кyража.
     - Вернемся к нашим баранам, - провозгласил Гай Карлович
веселым  голосом  и,  подняв со стола  пульт,  каким  обычно
переключают программы, направил его на меня. Что ж, Иванцов,
поздравляю.  С  первым  этапом  справился.  Воистину   мозги
набекрень.  Но  теперь  самое  главное.  Не  подведи  своего
наставника. Уважаешь его?
     - Он мне заместо отца с матерью.
     - Значит, так. Буду бить током по мозжечку, а ты терпи.
Докажи  россиянскую подлую сущность. Прибавлять буду помалу,
по  перчинке.  Чтобы  сразу  не  сомлел.  Сколько  стерпишь,
ab.+l*. твое. Лишнего не будет.
     - Нельзя сразу так шарахнуть, чтобы навылет?
     - Не мудри, Иванцов, это очень важный опыт. Проверка на
боевитость. Готов?
      -  Давно  готов, - ответил я, как учил Робентроп.  Гай
Карлович нажал кнопку, я почувствовал легкое жжение и тряску
- и завопил как оглашенный.
      -  Ты  чего?  -  удивился Ганюшкин, обиженно  сморгнув
черными бусинками. - Я же еще не начал.
      -  А  я  уже  кончил, - нагло объявил я. В наступившей
мертвой  тишине страшно повис вопрос, обращенный к директору
Завальнюку:
      -  И это результат двухнедельной абсорбции? Да ты что,
Харитоша,  издеваешься  надо  мной?  Может,  напомнить,   во
сколько обходится твоя богадельня?
      Свекольный  лик босса и тихий голос не  сулили  ничего
хорошего, но Завальнюк не смалодушничал.
      -  Будьте  милостивы.  Гай Карлович.  Я  предупреждал,
объект  не доведен до кондиции. Программа рассчитана на  три
недели.  Я вообще не сомневаюсь, преждевременная презентация
-   это   следствие  обыкновенной  интриги.   Меня   нарочно
подставили.
     - Чьей интриги? Мировой закулисы?
       -   Если  вам  угодно,  чтобы  я  назвал  фамилии   в
присутствии... - С презрительной миной Завальнюк обвел рукой
комнату.
      - Мне угодно, - Гай Карлович понизил голос до шипения,
-  чтобы из меня не делали мудака за мои же денежки.  Заруби
себе  на  носу, господин директор. Если, не хочешь оказаться
на его месте.
      После этого снова навел на меня пульт и в ярости нажал
сразу   несколько   кнопок.  Удар   получился   сильней,   а
наполненная  людьми комната, осветившись  тысячью  оранжевых
солнц, сузилась до зияющей черной точки и взорвалась.

                     10. К НОВЫМ БЕРЕГАМ

      Проснулся  совершенно  здоровый  -  и  с  возвышенными
мыслями.  Хотелось  духовной пищи, взялся дочитывать  статью
Курицына, но на сей раз как-то не легло. Строчки путались  в
голове,  смысл  ускользал. Хотя чувствов