Больше не буду.
      Мамочка проснулась, всполошенная заглянула в ванную. Я
еле успела прикрыться.
     - Надюша, приснилось мне, что ли? Будто дверь хлопнула?
     - Приснилось, мамочка, приснилось.
     - А ты чего встала? Не спится?
      -  Все в порядке, мама. Жидкости на ночь перепила. Иди
ложись.
     - Может, чайку согреть?
     - Нет, будем спать.
      Легче сказать, чем сделать. Побои - лучшее средство от
сонливости. Часа два проворочалась, поглаживая живот, жалела
себя.  Но  страха  не  было. Напротив, как  солнышко  сквозь
тучку, проглядывало в полутьме насмешливое, прекрасное  лицо
моего  нового  друга,  и губы помимо  воли  растягивались  в
блаженную улыбку.
      Наутро  события  завертелись с пугающей  быстротой.  В
офисе поджидал новый заместитель, присланный вместо Мосла, и
он  мне  сразу не понравился. Не понравился - мягко сказано.
Это  был  не  человек, а существо из юрского периода,  ящер,
одетый в безукоризненную серую тройку. Я даже подумала,  что
это  какой-то  розыгрыш или продолжение ночной  экзекуции  в
иной  форме.  Головка маленькая, приплюснутая, глазки  двумя
черными  буравчиками, безгубый рот и вытянутый, как локатор,
-.ao`  ,  но  не  вращающийся,  как  у  Ганюшкина,  а  будто
зацементированный.  Цвет лица как у трупа.  Лепехин  Георгий
Сидорович.  До  моего  прихода он, видно,  уже  как-то  себя
проявил, потому что Зинаида Андреевна не отозвалась  на  мое
приветствие  и вся пылала, как спелый осенний помидop,  а  у
Вадюши  на лбу сияла голубая шишка вроде маленького рога,  и
он  тоже  прятал  глаза.  Ящер  по-хозяйски  расположился  в
кабинете  в моем кресле и, когда я вошла, проблеял  козлиным
голоском, от которого кровь стыла в жилах:
      - Опаздываешь, директриса? Нехорошо. Плохой пример для
подчиненных.
      После  чего сам же и представился, сказав,  что  будет
вместо   Шатунова.  Я  поинтересовалась,  что  с   Геннадием
Мироновичем,  и получила ответ, что это никого не  касается,
кроме самого Геннадия Мироновича.
      -  Давай  сразу условимся, Марютина. Меня послали  для
укрепления  дисциплины,  и я ее укреплю,  не  сомневайся.  С
сегодняшнего дня со всей вашей болтанкой, считай, покончено.
Будем делать культурный, современный бизнес.
      Не  хотелось  ссориться, да  и  с  кем,  если  ублюдка
прислали для устрашения, но я предупредила:
      -  Вадюшу  больше не трогай. Он совершенно безобидный,
Чудовище  мгновенно вскочило на ноги и оказалось ростом  под
потолок. Черные буравчики засверкали яростью.
     - Учить меня будешь, Марютина?
     - Если понадобится, да.
     - Меня?!
      -  Кто  ты, собственно, такой, что тебя нельзя  учить?
Чудовище  взревело,  затряслось,  но  ударить  почему-то  не
решилось. Прошипело зловеще:
     - Учти, Марютина. Мосла упаковала, со мной не выйдет. У
меня такие сикушки, как ты, от зубов отскакивают.
      - Убирайся из-за моего стола... Или хочешь, чтобы папе
позвонила?
      Пригрозила  наугад,  но попала точно.  Чудовище  вдруг
сникло, в поясе согнулось, глазенки потухли.
      -  Зачем папе? Не надо папе! Мне сказано бдеть, я бдю.
Ничего плохого не сделал.
      Измененный,  поняла я. Ничего страшного. Всего-навсего
измененный. Подобрать ключик - и хоре.
      -  Ладно, - сказала я примирительно. - Папе ничего  не
скажу,  но Вадюшу не трогай. Вообще, если надумаешь кулаками
махать, сначала посоветуйся. Уловил?
      Чудовище  самодовольно заурчало и переместилось  из-за
стола в угол.
      - Жора Лепехин не дурнее других. Почему не уловить, он
все  улавливает. В натуре, Марютина. Папе не  надо  звонить,
без  папы обойдемся. Зачем его тревожить? У него без нас дел
полно.
     - Какие же у него дела?
      -  Мало  ли...  - уже совсем добродушно  подмигнул,  -
Слоники  чтобы бегали. Курочки чтобы неслись.  Сама  знаешь,
Марютина. Хе-хе-хе!
      Ничего  отвратнее этого утробного смешка  я  давно  не
a+kh  +  .  Позвала  Вадика-Танюшу, чтобы принес  кофе.  Тот
покосился на чудовище, побледнев от страха. Рог на лбу - как
голубой фонарик.
     - Не бойся, Вадюша. Он тебя не тронет. Эй, Жорка, а ну-
ка, извинись перед малышом за грубость.
      -  Еще  чего - с апломбом отозвался Лепехин.  -  Пусть
честь  отдает, когда видит перед собой россиянского офицера.
Педик вонючий.
     - Офицер - это ты, что ли?
     - А то нет?
     - Где же твоя форма? Погоны? Сапоги?
     - Все равно должен чувствовать.
      Я  поняла, настаивать бесполезно. От измененных  можно
получить  только то, что в них закодировано, но  не  больше.
Похоже,  никакие  извинения  не входили  в  его  программную
установку.  Он  бы рад, да не может. У них  умишко  хрупкий,
детский,  при малейшем нажиме ломается. У меня был случай  с
одним   фирмачем,  тоже  измененным,  которого  я  в   шутку
попросила  поделиться  казной... Печальный  случай.  Как  он
начал кукарекать, прямо из ресторана увезли в Ганнушки.
      Кофе  не  успела  допить,  позвонила  Вагина.  Голосок
елейный, б...ский. Ох, как я ее ненавидела!
      -  Надин,  сокровище мое, надо ехать... Ты в  порядке?
Ничего не болит?
     Знала, паскуда, как со мной ночью обошлись.
     - Куда ехать, Лякочка?
      Объяснила.  Громякин  выступает перед  избирателями  в
кинотеатре  "Родина". Потом у него встреча  с  одним  важным
американосом  в  подвальчике на  Арбате.  Моя  задача  -  на
абордаж.  Прямо  горяченького. Есть  сведения,  что  малютка
будущий президент ведет двойную игру.
     - Известный нам господин пообещал, если сегодня уложишь
Громяку в постельку, счет в банке увеличится ровно на треть.
Ты рада?
      -  Ляка,  кого вы прислали вместо Мосла? Стопроцентный
дебил. Неужели никого получше не нашлось?
       -  Опытный  экземпляр.  Не  бери  в  голову.  За  ним
наблюдают.
     - Ах наблюдают! А если покусает?
      -  Не  покусает, - засмеялась подружка, - Он  смирный.
Короче, выступление через час.
     - Иванцова будет?
     - Забудь про Иванцову. Списанная фигура.
     - Ее тоже накажут? Как Мосла?
     - Надин, что ты себе вообразила? При чем тут Мосол? При
чем  тут Иванцова? У тебя свой участок... Кстати, сильно  не
напрягайся, с Громякиным тебя подстрахуют.
     - Как? Запасная девица будет?
     - Котенок, не зли меня... Время пошло...
      С  тем и расстались... Надо сказать, мужики меня часто
кидали, взять того же Витюшу Скоморохова, сплавившего меня в
Эмираты,  но  так, как с Вагиной, я еще не влетала.  Принять
матерую  волчицу  за взбалмошную похотливую  бабенку  -  это
чересчур. Чем смотрела, Надюшик? Что ж, теперь расхлебывай.
      На встречу с идолом демократии собралось много народу,
люди  стояли в проходах, с трудом удалось пробиться в первый
ряд,  а  это было необходимо, чтобы попасться на  глаза.  По
дороге  в машине (за баранкой незнакомый водила, назвавшийся
Славиком,  видно, вместе с Мослом поменяли  весь  караул)  я
вспоминала,   что  я,  собственно,  знаю  о   Громякине.   В
политический бомонд он ворвался лет десять назад, и это было
своего  рода  сенсацией. Доселе мало кому известный,  то  ли
правозащитник, то ли тюремный сиделец, на очередных  выборах
он  вдруг воссиял звездой первой величины. Впоследствии  все
годы не слезал с экрана, как ковбой с лошади, и молол языком
неустанно и о чем попало. Слушать его - одно удовольствие, о
чем  бы  ни  говорил. И из себя видный мужчина,  не  старый,
крупный,  с  намеком  на сексуальную извращенность  в  сытой
морде.  С  экрана  метал громы и молнии,  казалось,  поднеси
спичку  -  взорвется,  но  на деле всегда  смирно  голосовал
сперва  за  Елкина,  теперь за нового народного  избранника.
Многие  за эти годы утонули, сгинули, а он нет. Наверное,  в
политике он мог дать фору любой шлюхе, у которой только один
закон:  кто  больше  заплатит, того  и  обслужу.  Всех  этих
общеизвестных сведений, конечно, маловато, чтобы  взять  его
тепленьким  с  трибуны,  и я пожалела,  что  не  удосужилась
выудить  у Ольки Иванцовой что-нибудь интимное, какие-нибудь
его   маленькие   житейские  слабости  и  пристрастия,   но,
наверное,  это было бы нелегко. Иванцова - человек скрытный,
себе  на  уме, у нее и смекалки побольше, и амбиции  другие.
Даром  что  без всякой помощи взлетела на такую вершину,  но
вот  поди  ж ты, как сошлось: похоже, дыхание нам  перекроют
одновременно. Ничего, подружка, теплее будет спать  рядышком
в  могилке  вечным сном. Громякин вышел на сцену -  высокий,
статный,  характерным  жестом  поднял  правую  руку,  и  зал
ответил  восторженным  ревом. В ту же секунду  из  динамиков
грозно  грянул  новый бывший гимн Советского Союза,  публика
замерла  в  благоговейном  молчании,  а  на  красной   морде
Громякина появилось таинственное выражение, будто он  только
что  украдкой похмелился. Я представила, как где-то  в  зале
прячутся  неугомонный кудрявый красавчик Борька  Немцов  или
его  наперсница,  японская  затейница  Хака  Мада,  пугавшие
народ,  что  никогда не встанут при звуках позорной  музыки,
воспевающей  Сталина, кому они тоже не  подали  бы  руки,  и
некстати подавилась смешком.
      Речь  Громякина, как обычно, состояла  из  причудливой
мозаики   угроз,  анекдотов,  обещаний  и  нечленораздельных
восклицаний.  Грозил  он НАТО, евреям,  коммунистам,  Борису
Абрамовичу,  Шамилю Басаеву, Мадлене Олбрайт и всем  прочим,
кто  посягал на святую Русь, призывал к единению вокруг  его
партии,  обещал мужикам море разливанное водки  (каждому  по
бутылке),  рассказывал байки о своих встречах с Хусейном,  -
короче, кривлялся, как умел, но даже я, далекая от политики,
чувствовала, как трудно ему держать аудиторию. Штука в  том,
что совсем недавно, года три назад, он ведь был единственным
крутым  патриотом  на  всю страну,  не  считая  коммунистов,
которым  никто не верил. Но время изменилось, и  даже  самые
забубенные американские головушки, навроде Рыжего Толяна, со
a+%' ,( на глазах невнятно залепетали о величии России и  ее
неувядаемой мощи, которая останется Неколебимой,  даже  если
всех   россиянчиков  удастся  вогнать  в  землю  по  шляпку.
Получалось,  что  все народные трибуны, как пoпугай,  теперь
гудели в одну дуду, и это было скучно.
      В  середине выступления на сцену под видом  восхищений
публики ринулись молодчики из охраны Громякина и завалили ее
ворохами   живых   цветов,  что  заметно  оживило   дежурное
мероприятие,  тем  более  что  в  спешке  дюжие  мордовороты
затоптали небольшой пикет демократической молодежи,  скромно
стоящий  у  входа на сцену с плакатов "Дело Ельцина  живо  и
будет жить!"
      Я  вся  извертелась, пытаясь привлечь к себе  внимание
вождя,  орала  "Браво, Громяка!" так, что чуть не  надсадила
глотку,  но наконец мои старания увенчались успехом.  Оратор
прервался на полуслове, на эффектной фразе: "Все ограбленные
граждане,  коих  хоронят сегодня в целлофановых  мешках  без
тепла  и  электричества, однозначно" - прервался и несколько
секунд разглядывал меня прищурясь, но кажется узнал: по лицу
скользнула  непонятная  гримаса,  то  ли  радости,   то   ли
отвращения. В ответ я запустила на сцену галочку с запиской,
один из телохранителей перехватил ее на лету и передал шефу.
В записке было сказано: "Люблю. Надеюсь. Важное коммерческое
сообщение. Прошу аудиенции".
       Громякин   кое-как   закончил  фразу   о   бедолагах,
похороненных в целлофановых мешках, призвав их тоже вступать
в  его  партию,  и одновременно прочитал записку.  Прочитав,
пальцем   ткнул   себе  за  спину,  что  я   расценила   как
приглашение. За кулисами ждала долго, но не скучала,  потому
что проникла в комнату, где был накрыт богатый стол, по всей
видимости,  для  прощального фуршета. Пока вождь  общался  с
нацией,  за столом пировала челядь, причем пила и  жрала  на
удивление  нагло.  Какие-то  снулые  мужчины  средних   лет,
раскрашенные  пожилые  дамочки, несколько  девиц-манекенщиц,
которых  Громяка  повсюду  таскал за  собой,  видимо,  таким
образом ненавязчиво демонстрируя свою мужскую удаль. Я взяла
банан  и скромно присела в сторонке у стены. Тут же  ко  мне
присоседился  один  из  свиты, со  стаканом  водки  в  руке.
Дебилистый такой, лет сорока.
      - Кто такая? - спросил с гонором. - Почему не знаю? По
тону - из охраны. Охрана Громякина из всех охран, если брать
знаменитых авторитетов, выделялась своей невменяемостью.  Об
этом я где-то читала. Или слышала по телеку, не помню.
      -  Меня  лично  пригласил Владимир Евсеевич,  -  гордо
ответила я.
     - Когда пригласил? Чего-то я не в курсе.
     - Вы что, у него вроде няньки?
     Замечание дебилу не понравилось, он грубо потребовал:
     - Покажь документы, острячка.
      Говорил  громко, чего стесняться, все свои.  Со  стола
оглядывались. Дамочка в макияже под нимфетку покачала  язык:
дескать,  влипла,  голубушка!  Не  споря,  я  отдала  дебилу
элегантное  удостоверение "Купидона", где значилось,  что  я
генеральный директор фирмы.
      -  Какой  "Купидон"? - уточнил дебил, отхлебнув  водку
точно  так  же,  как  пьют апельсиновый  сок  -  двумя-тремя
маленькими глотками.
     У меня аж в кишках скрипнуло. Я вот сколько пью водяру,
а  так  к  ней по-настоящему и не привыкла. Всегда  стараюсь
проглотить  побыстрее и чем-нибудь заесть.  У  самой  лучшей
водки, к примеру у шведской, есть какой-то настырный рвотный
привкус.
     - Где стриптиз-бар, что ли?
      - Сами вы стриптиз-бар, - обиделась я. - Международный
экспорт. Лизинг и клиринг. Понятно?
     - И чем торгуешь?
      -  Что же вы такие любопытные? - возмутилась я, но  не
забыла   со   значением  облизнуть  банан.  -   Какое   вам,
собственно, дело?
      -  Не горячись, девушка. Может, босс тебя и пригласил,
но  ежели  что  случись,  с  кого спросят?  С  Калистрата  и
спросят.
     - Калистрат - это вы?
     - А то сама не видишь?
      -  Что  же может такого случиться, господин Калистрат?
Съем я вашего Громяку?
     - Всяко бывает. Купидоны вроде тебя попадаются шустрые.
На  личике не написано, что у тебя на уме. Так что  придется
пройти со мной.
     - Куда еще?
     - Неподалеку. Вон в ту дверцу.
      Провожаемая  сочувственными  смешками,  с  недоеденным
бананом в руке, я проследовала за Дебилом в смежную комнату,
где он быстро и умело, произвел милицейский шмон. Обследовал
сумочку,  а  также  облапал  всю  меня  сверху  до  низу.  Я
предупредила:
      -  Не  сопи, Калистрат. Ничего не выйдет. Не про  тебя
ягодка.
     Дебил не обиделся.
      -  Эх,  барышня, одно баловство в голове. Хотя  честно
скажу,  изюминка в тебе есть. Вона какие сиськи нарастила  в
ладонь не захватишь.
     - Спасибо за комплимент.
     - На здоровье. Учти и то, наш барин не жадный, иной раз
и нам с его стола обламывается. Так что не зарекайся.
      Едва  вернулись в общий отсек, в зале вторично  грянул
гимн  Советского  Союза, и спустя минуту  в  комнату  вбежал
Громякин,  со вздыбленными кудрями, распаленный,  измазанный
помадой. При его появлении свита в едином порыве вскочила на
ноги  и  вытянулась  по стойке "смирно".  Вождь  бухнулся  в
кресло, принял поданный услужливой рукой фужер вина и  лихо,
единым духом опрокинул.
     - Фу-у, приморился маленько... Прошу садиться, господа.
Вы же знаете, не люблю церемоний...
      Вместо  того  чтобы последовать любезному приглашению,
половину   пировальщиков  будто  ветром  сдуло:  за   столом
осталось  шесть-семь  человек,  включая  Калистрата.  К  ним
Громякин обратился с маленькой речью:
      -  Что  ж,  братцы-кролики, народец у нас  все  чудней
становится.  Иной  раз  диву даешься,  до  чего  туп.  Тупее
тупого. Чего не дай, все проглотит и еще поблагодарит. Любое
дерьмо.  Главное, чтобы обертка нарядная. Реформу проглотил,
Елкина  терпел, трупом лежит у ног злодеев, а  побренчи  над
ухом  побасенкой,  вскочит и заорет от радости.  Не  в  укор
говорю  -  с благоговением. С таким народом мы любую  Европу
разнесем  вдребезги, только прикажи. Не  везет  россиянам  с
управителями,  вот  в чем беда. Ничего, мы  это  дело  скоро
поправим.
      Под  почтительный,  негромкий  гул  домочадцев,  жадно
внимающих  каждому  слову, уперся в  меня  взглядом.  Икнул,
поманил пальцем.
     Я приблизилась танцующим шагом, как на подиуме.
     - Молчи, сам скажу, кто такая... Олькина подруга. Фирма
"Купидон". Надька Марютина. Угадал?
      С  этим  человеком могла быть только  одна  правильная
линия  поведения - глубокое и постоянное восхищение.  Ничего
сложного. Чеши за ухом, как пса, и он твой.
      -  Поразительно! - Я натурально зарделась.  -  У  вас,
Владимир Евсеевич, феноменальная память.
     - Как тебе мое выступление?
     - Забирает до печенок. Кончить можно невзначай.
      -  Смело отвечаешь, но в точку. Что про народ  сказал,
согласна?
     Я присела на стул рядом с ним.
      -  Я,  Владимир  Евсеевич, согласна со  всем,  что  вы
говорите.  И так уже семь лет подряд. Как только  в  возраст
вошла. Вы же мой кумир.
      Наши  взгляды  соприкасались:  его,  грозный,  должный
выражать неодолимый мужской напор, и мой, робкий, овечий.  С
удовлетворением вождь откинулся в кресле, протянул  руку,  в
ней тут же оказался новый фужер с вином.
      -  Так  что  же  привело тебя ко  мне?  Какая  срочная
надобность?
      Я  растерянно повела глазами: дескать, мы же не  одни.
Громякин расхохотался:
      -  Брось...  Тут лишних ушей нет. Это все мои  друзья,
лопушки мои любимые...
      Для  подтверждения привлек к себе ближайшего  лопушка,
коим  оказался  пухленький господинчик с  розовой  лысинкой,
ласково ущипнул за щеку. Господинчик мерзко захихикал.
      -  Ваши,  да. Но не мои. Извините, Владимир  Евсеевич,
есть секреты, которые не принадлежат мне одной.
      - Кому же принадлежат? Гаденышу шепелявому? Калистрат,
что за девица? Не подосланная?
      Калистрат,  чуть не подавившись водкой, отчеканил  по-
военному:
       -  Никак  нет,  господин  полковник.  Самолично  снял
досмотр.    Бесхитростная   она,    хотя    лживая.    Вождь
глубокомысленно кивнул.
     - Вечером свободная?
     - Это вы мне? - уточнила я, потому что в этот момент он
выковыривал ногтем соринку из фужера.
     - Кому же еще? Не Калистрату. Про него я все знаю.
      -  Если  хотите куда-то пригласить, для вас  я  всегда
свободная, - ответила на одном дыхании.
     - Особняк на Самотечной знаешь?
     - С закрытыми глазами найду, если надо.
     Поглядел укоризненно.
      -  Что-то  мне,  Надюха, настроение твое  шутливое  не
нравится. Кабы после плакать не пришлось... Хорошо,  будь  к
десяти вечера. Но без всяких сопровождающих.
      От  смущения  я  потупила  очи.  Над  столом  пронесся
завистливый шепоток.
     ...Все складывалось примитивно, по схеме "ходки на одну
ночь",  но  как  я  понимала, это было не  совсем  то,  чего
ожидали  Ляка и Ганюшкин. А чего, собственно,  они  от  меня
ожидали? Чтобы Громяка "заторчал" с первого захода  и  ни  с
того  ни  с  сего  начал плясать под мою дудку?  Но  это  же
смешно.   Такого   не   бывает.  Трезво   рассчитывая   свои
возможности,  я  могла  надеяться, что,  приложив  старания,
охмурю  пожилого извращенца настолько, что он внесет меня  в
список своих утешительниц наравне с круглозадыми мальчатами,
но  не  больше  того. Что не удалось Иванцовой,  не  удастся
никому. Она во многом меня превосходит, и, наверное,  какое-
то  время  политический громила ходил  по  ее  указке,  зато
теперь ее активно сливают, и можно только молиться, чтобы не
окончательно перекрыли кислород.
      Я  присмотрелась к Громяке. Суть в том,  что  он  тоже
измененный,  причем  его измененность еще  страшнее,  чем  у
других  измененных,  которые сначала были  людьми,  а  потом
превратились  в  зомби.  Его  измененность  вместе   с   ним
родилась,  она  в его природе, и главный ее  признак  -  это
отношение  ко всем остальным людям, к мужчинам  и  женщинам,
как  к  мусору.  Они все там наве