От
прежних   видений  нынешнее  отличалось  какой-то  чрезмерно
будничной обстановкой.
      Девица,  увидев  его  в дверях,  рванулась  навстречу,
леденцовые глаза вспыхнули.
     - Анатолий Викторович! Вы встали? Боже мой! Как вы себя
чувствуете?
      -  Неплохо,  - отозвался Иванцов, солидно покашляв.  -
Чего и вам желаю.
      Молодой  человек (не так уж он молод, лет за тридцать)
властным движением руки вернул девицу обратно на стул.
      -  Присаживайтесь,  Анатолий Викторович,  -  пригласил
приветливо. - Попьем вместе чайку. Как раз заварка свежая.
      Иванцов  сел,  поднял  налитую чашку,  понюхал.  Пахло
настоящим  чаем,  а  не бурдой, какую  подавали  в  столовой
хосписа. Чудеса!
      -  С кем имею честь? - спросил он, стараясь не выпасть
из  рамок  видения, угадать соответствующий  тон.  Выпадение
грозило болевым шоком и дополнительной лечебной процедурой.
      -  Анатолий Викторович, миленький, - на глазах  девицы
блеснули  слезы,  -  проснитесь поскорее!  Все  ужасное  уже
позади.  Это наш друг. Его зовут Антон Сидоркин. Меня-то  вы
помните?
      - Конечно. Вы - Надежда Марютина, подруга моей дочери.
И где же, по-вашему, мы сейчас находимся, Надя?
      - На конспиративной квартире. Антоша помог нам бежать.
Вы долго спали, Анатолий Викторович. Почти трое суток.
      -  Понимаю.  -  Иванцов важно кивнул,  с  наслаждением
отхлебнул  горячего  крепкого чаю. -  Мы  на  конспиративной
квартире. И от кого мы здесь скрываемся?
      - От всех. И в первую очередь от этого гада ползучего,
от  Ганюшкина. Мы сбежали, Анатолий Викторович.  Из  нас  не
удалось сделать крыс.
      -  Понимаю,  - повторил Иванцов. - Но если  этот  так,
почему бы нам теперь не вернуться обратно в хоспис?
      Он  надеялся, что те, кто пишет эту сцену, оценят  его
лояльность даже в таком не правдоподобно реальном мираже.
     - Зачем вернуться? - не поняла Надин.
      -  Ну как же... Там нас лечат, заботятся о нас. Причем
учтите,  любезная Наденька, я участвую в очень ответственном
эксперименте,  связанном с выработкой матрицы универсального
интеллигента. Могу похвастаться, в случае успеха мне обещали
повышение.
      -  Какое? - В зеленоватых очах вспыхнуло отчаяние. Эта
девушка,  по  мнению Иванцова, слишком быстро переходила  из
одного настроения в другое. Наверное, компьютерный сбой.
      - Хорошее повышение. - Он самодовольно усмехнулся: что
ж,  пусть  знает молодежь, с кем имеет дело. - Возможно,  из
моих  клеток удастся генерировать целое поколение  маленьких
.!`  '."  --ke  россиянчиков. Таким образом  я  буду,  можно
сказать,    родоначальником   династии.   Этакий   паханчик-
интеллектуал, хе-хе-хе! Плохо ли?
     Надин перевела беспомощный взгляд на Сидоркина.
      -  Анатолий Викторович, - сказал тот, - не  хотите  ли
скушать  нормальную  свежую горячую  котлетку?  Вообще,  так
сказать, подкрепиться духовно? Можно и рюмочку организовать.
     - Почему бы и нет! - обрадовался Иванцов. Через полчаса
разговор  пошел  по-другому.  На  столе  отсвечивала   почти
опустошенная  бутылка. Иванцов с аппетитом  умял  сковородку
картошки и три котлеты, выпил грамм двести водки и несколько
утратил   бдительность.  Пришел  к  мысли,  что  сегодняшнее
видение  -  лучшее из тех, какие выпадали  на  его  долю.  С
энтузиазмом  обсуждал  возможность  их  с  Надей   Марютиной
отъезда за границу. На короткое время. Пока здесь, в России,
обстановка  не  устаканится.  Сидоркин  оказался   неглупым,
душевно открытым малым и нравился ему все больше, хотя  явно
бредил. Сказал, что документы уже готовы, но он не может  их
получить,   потому   что  заперт  в  клетке.   Под   клеткой
подразумевал эту самую конспиративную квартиру.
      Иванцова немного озадачивало, что шел час за часом,  а
видение   не   прерывалось  и  не  меняло  ритма,   что   не
соответствовало прежним фантомным погружениям в  виртуальный
мир,  которые всегда протекали стремительно и были  насыщены
тревожным  ожиданием  неминуемой резкой перемены  декораций.
Сейчас все происходило так, словно он действительно вернулся
в  прежнюю  жизнь,  с  ее  легко прогнозируемыми,  логичными
построениями. После всего, что с ним проделали в хосписе,  в
это  невозможно  было  поверить.  Он  ничем  не  обнаруживал
внутренней   растерянности,  напротив,   всячески   старался
показать,  что воспринимает ситуацию всерьез. В предложенных
обстоятельствах  это  была, на его взгляд,  наилучшая  линия
поведения.
     - Конечно, конечно, - поторопился ответить на очередной
вопрос Сидоркина. - Готов ехать хоть завтра куда угодно. Тем
более с такой прелестной попутчицей. Меня в Москве ничто  не
держит.  Но  позвольте, такая поездка стоит кучу денег...  У
меня  их  нет.  Я  гол как сокол. Все,  что  было,  ушло  на
лечение.
     - Деньги не проблема, - успокоил Сидоркин, дружески ему
улыбаясь. - Деньги есть у Надюхи. Верно, Наденька?
     - Если не перекрыли счета.
      -  Не  перекрыли. Я проверил. Все в порядке. На первое
время хватит с лихвой.
      Молодые люди многозначительно переглянулись, и Иванцов
отметил,  что они безумно увлечены друг другом. Такого  тоже
не  могло  быть  в  видении. Там не  было  места  нормальным
человеческим чувствам.
      -  Все  упирается  в  Ганюшкина, - задумчиво  произнес
Сидоркин,  наполнив бокалы себе и Иванцову водкой,  а  Надин
красным   вином.  -  Это  серьезное  затруднение.  При   его
возможностях  он  наверняка  перекрыл  все  коммуникации.  И
помощники  у  него  грамотные.  Гонят  по  всем  правилам...
Анатолий Викторович, я ведь рассчитываю на вашу помощь.
      -  Чем же я могу помочь? - Иванцов впервые ответил без
тайного    лукавства,   не   испытывая    необходимости    в
психологической  страховке, и Надин мгновенно  почувствовала
перемену,  накрыла его ладонь своей теплой ладошкой,  словно
оценив проявленное мужество.
      -  Очень многим, Анатолий Викторович. Вы прошли  через
этот  ад и наверняка знаете его уязвимые места. Только  пока
не  даете себе в этом отчета. Вам нужно собраться с мыслями.
Вы встречались в Ганюшкиным?
     - Встречался, но смутно.
      -  Ничего, что смутно... Что вы о нем думаете? "Вот  и
ловушка", - подумал Иванцов и смело в нее шагнул.
      - Заметная личность. Носиком вертит, глазками буравит,
личико  красное,  как  обожженное,  но  рогов  нет.  Грешный
человек, как мы с вами. Но с большой властью. Власть его как
раз от рогатого. Власть капитала.
      Иванцов  с удовольствием слушал самого себя:  ишь  как
складно  излагает, не разучился. Вдобавок брезжило ощущение,
что  все происходящее - не подделка. И этот парень с темными
внимательными  глазами,  и Олина  школьная  подружка  -  они
настоящие, из плоти и крови. Не двойники, не греза, а  может
быть,  даже  единомышленники.  Для  закрепления  этой  мысли
поскорее  хлопнул  водки. Водка тоже  была  настоящая,  чуть
паленая, с сивушным запахом. Как бы родная. Но сам-то он кто
такой?  Разве  его  душу  не  препарировали  в  лабораториях
хосписа и не разместили в пробирках?
       Сидоркин  поднялся,  достал  из  холодильника  новую,
запечатанную бутылку.
      - Если он человек, в чем я тоже не сомневаюсь, значит,
его можно взять за жабры.
      -  Простите,  в  каком смысле? - Иванцов  с  восторгом
следил, как полился светлый ручеек по бокалам.
      - В прямом, Анатолий Викторович. Поддеть его на вилы -
и дело с концом.
        -   Понимаю,   аллегория.   -   Иванцов   заулыбался
покровительственно. - Помечтать не вредно. Ах если бы  можно
всю  нечисть поддеть на вилы и свалить в отхожее место! Увы,
у нас руки коротки. Мы дети страшных лет России, братцы мои.
Угодили в парадигму нашествия. Сопротивляться бесполезно.
     - Вы серьезно так думаете?
      -  Молодой  человек, законы истории выше  человеческой
воли  и разума. Нас история приговорила, а не Ганюшкина.  За
какую вину, другой вопрос.
     - Но вы же сопротивлялись. Прятали гвоздь в подошве. Вы
же их, в сущности, перехитрили.
     На мгновение Иванцовым овладел прежний страх.
      - Откуда знаете? - изумился, но столкнулся взглядом  с
Надин  и все понял. - Ах да, разумеется... Только какое  это
сопротивление? Мышка вырывается из кошачьих лап.
      -  Не скажите, иногда и этого достаточно. Капля камень
точит.
      Иванцов  с благодарностью принял у него из  рук  бокал
Надин едва слышно пролепетала:
      -  Анатолий Викторович, я не хочу умирать.  И  Оленька
" h  не хочет.
     Иванцов вскинулся.
      -  При  чем  тут  Оленька? Она на  хорошей  работе.  У
Громякина в фаворитках.
      Надин  опустила глаза, обмакнула губы в вине. Сидоркин
чокнулся с Иванцовым.
      -  Что за паника, господа? Никто не собирается умирать
и, пока я жив, не умрет. Но надо смотреть на вещи трезво. Вы
не пьяный, Анатолий Викторович?
     - Ни в коем случае.
      - Пейте, пейте, ничего. Водочка шлаки выводит... Итак,
что мы имеем на сегодняшний день? Какими силами располагаем?
Да  вот  они все, за этим столом. Зато орлы-то какие!  А  он
кто? Сами сказали, не черт с рогами. Однако надо исходить из
того, что Ганюшкин не успокоится, пока не отправит нас  всех
на  тот  свет.  У  него  самолюбие задето.  Значит,  следует
организовать активное встречное мероприятие.
     - Поясните, пожалуйста, вашу мысль, - попросил Иванцов,
завороженный   глубокомыслием  молодого  человека.   -   Вы,
извините, вообще кто по профессии?
      -  По образованию - юрист, по роду занятий - странник.
Но  дело  не  в этом. Мы должны внушить господину Ганюшкину,
что для него же будет лучше, если отвяжется.
     - И как это сделать?
     - Способ есть только один, - сухо отозвался Сидоркин. -
Мы его угрохаем.
     - Фигурально?
      -  Натурально.  Закопать в яму и закатать  бетоном.  А
самим  смыться за границу. То есть вам с Наденькой. Мне  там
делать нечего.
     - Почему?
      -  С  моей-то  рожей?  Примут за  русского  мафиози  и
арестуют, как Пал Палыча. Нет, я уж лучше здесь, на  родине,
как-нибудь прокантуюсь. Вы только помогите Карлыча замочить.
Это в наших общих интересах.
      После очередной рюмки Иванцов перестал гадать, явь это
или  сон и где в словах доброго молодца правда, а где шутка,
но  он  ему  завидовал. Такими влюбленными  глазами,  какими
смотрела  на  него  Надин, смотрят либо на  героя,  либо  на
жертвенного барашка. Возможно, романтическая девушка  видела
в возлюбленном и то и другое. Все же Иванцов вынужден был их
огорчить.
      - Господин Ганюшкин неуязвим, - сказал он. - Нечего  и
думать.  Его  охраняет  вся  армия  и  флот  бывшего  Союза.
Правительство без его одобрения шагу не сделает. Подобраться
к нему нельзя. Да если и подберешься, что толку?
     - Последние ваши слова мне не совсем понятны, - заметил
Сидоркин,  который тоже малость поплыл. - Но это  не  важно.
Вам   не   показалось,  Анатолий  Викторович,  что  господин
Ганюшкин как бы слегка сумасшедший?
     - С чего вы взяли?
       -   Да   как   же,  вся  эта  затея  с  двойниками...
Работорговля.  Клоны... С коммерческой точки зрения  проект,
разумеется, блестящий, почти как Толянычева приватизация. Но
` '"% мог он прийти в голову нормальному человеку?
      -  Дорогой Антон, сумасшедшие не те, кто грабит, а те,
кто  добровольно  подставляет голову  под  ярмо.  С  грустью
замечу,  я разочаровался в наших соотечественниках,  в  этих
так называемых россиянах.
      - Глубокая мысль, - согласился Сидоркин. - Но я к чему
спросил? Вдруг при личных контактах вы заметили какую-нибудь
особенность,  несуразность? Большие  люди  тоже  имеют  свои
маленькие  слабости.  Хотелось бы знать,  на  что  он  может
клюнуть, на какую наживку?
      -  Про  личные контакты остроумно сказано,  -  одобрил
Иванцов, которому все больше нравился любознательный молодой
человек.  -  Но  опять  должен  вас  огорчить,  у  него  нет
слабостей.
      -  Может  быть, он любит красивых девочек? -  пискнула
Надин, до того долго молчавшая. Иванцов улыбнулся ей:
       -   Он  любит  денежки,  мадемуазель.  Все  остальное
покупает.
      -  Эврика!  -  Сидоркин хлопнул себя  по  лбу.  -  Все
гениальное  просто.  Конечно, денежки. Много  денежек.  Горы
денежек.  Волшебный звон монет - вот его  глухариная  песня.
Однако, Анатолий Викторович, кажется, вы засыпаете, нет?
     Увы, Иванцов уже несколько минут боролся с нахлынувшей,
как  вода, сонной одурью и держался из последних сил,  и  то
лишь  потому, что ужасно боялся проснуться в палате хосписа.
Сидоркин  и  Надин  помогли  ему подняться  и  проводили  до
кровати,  в  которую  он  повалился  как  подрубленный.   Не
почувствовал,  как девушка ввела ему в вену  шприц.  Сладкая
истома   лекарства  впервые  его  не  тяготила.  В   полусне
пробормотал:
      -  Россиянин  -  это звучит гордо. Услышал  напоследок
голос Сидоркина:
      -  Опять, похоже, на сутки уплыл, бедолага. И  легкий,
прекрасный женский смех...

                       8. СМЕРТЬ ГЕРОЯ

      Сережа  Петрозванов - малый не промах,  поэтому  после
работы  и  перед тем, как навестить Элину Крайкову,  супругу
коммерсанта  Фраермана, который нынче  пребывал  в  Европах,
заглянул  в  подвальчик "Эльсинор", чтобы немного  отмякнуть
после трудового дня и набраться сил для ночи, обещающей быть
бурной.  Он  делал это почти ежедневно, то  есть  не  утешал
прелестную  Элину, а спускал пар в "Эльсиноре", и  не  видел
причин   изменять  привычке  сегодня,  хотя  были  нехорошие
предзнаменования. Ближе к вечеру позвонил Крученюк  (сам,  а
не  через  секретаря) и поинтересовался, где майор Сидоркин.
Старлей бодро гаркнул: "Не могу знать, товарищ полковник!" -
и  начальство  повесило трубку. Предзнаменование?  Да,  если
учесть, что за день это был четвертый звонок такого  рода  и
каждый  раз  полковник повторял одну и ту же сакраментальную
фразу: "Где Сидоркин?"
      Подполковник  Сбруев неожиданно пригласил  его  вместе
пообедать,   хотя  они  были  едва  знакомы.  Долговязый   и
*`(".#+  'k),  с непомерно развитыми передними конечностями,
Сбруев   появился  в  конторе  примерно  в  одно   время   с
Крученюком, и толком про него ничего не было известно, кроме
того,  что  он  сам  о себе рассказывал.  А  рассказывал  он
немного и в основном намеками, по которым выходило,  что  он
резидентствовал  в  одной  из  ближневосточных   стран,   но
засветился  на  знаменитом  деле  "Черных  баранов",  и  его
отозвали.   Туфта,  в  которую  могла  поверить  разве   что
выпускница   Бестужевских  курсов.  Скорее  всего,   Сбруева
прислали  для кадрового укрепления из тех же штабов,  откуда
вылупился и сам Крученюк.
      Отказаться  от приглашения Петрозванов не  посмел,  но
совместный  обед  получился  довольно  натянутым,  если   не
сказать   больше.  Съели  окрошку,  порционные  биточки   из
баранины,   по   овощному  салату,  запили   еду   баночками
персикового  компота  -  и  все в полном  молчании,  как  на
пиршестве глухонемых. Но те хоть знаками объясняются, а  тут
и  этого не было. Петрозванов молчал из обостренного чувства
субординации, а подполковник за весь обед обронил,  уставясь
в  тарелку,  всего  две  фразы, и обе  можно  расценить  как
провокационные. Решив, что салат недосолен,  Сбруев  сдобрил
его перцев и горчичкой, раздраженно буркнув:
      - Сталина на них нет. Без Иосифа Виссарионовича нам из
этой трясины не выбраться. Как полагаешь, старлей?
      По  профессиональному навыку Петрозванов избегал любых
разговоров  о политике с людьми, которых мало знал,  поэтому
лишь глубокомысленно пробормотал:
     - Известное дело, на Руси без царя западло. Натолкнулся
на  внезапно острый взгляд подполковника и подумал: "Ах  ты,
змееныш раскормленный!"
      Вторая  фраза звучала определеннее, по ней можно  было
судить  о  тайном смысле приглашения на совместную  трапезу.
Изрек ее Сбруев уже за компотом:
     - Слух есть, Сережа, некоторые из твоих друганов в бега
подались?
     Петрозванов бровью не повел:
      -  У  меня,  Иван Каримович, на службе,  к  сожалению,
друганов нет. Я ведь здесь недавно, всего четвертый год.
      Если Сбруев и почувствовал издевку, то никак этого  не
выказал. Напротив, дружелюбно предложил:
      -  Ежели помощь какая понадобится, не стесняйся. Связи
кое-какие остались со времен давних. А то ведь вы, молодежь,
все приключений на свою жопу ищете... К тебе Сережа, я давно
приглядываюсь.  Ты  парень дельный, перспективный.  Так  что
обращайся, ежели что.
      -  Не  понимаю,  о  чем вы, но все  равно  спасибо,  -
растроганно поблагодарил Петрозванов.
      Третье  предзнаменование и, возможно, главное было  то
что  вторые  сутки  ни по одному из оговоренных  каналов  не
получал уведомления от Сидоркина. Но знал, что того объявили
в  розыск  по  линии МВД. Выездные документы  на  мужчину  и
женщину, представителей фирмы "Анклав-дельта", лежали у него
в   квартире  "под  стрехой"  невостребованные  и   еще   не
оплаченные,   хотя   для  того,  чтобы   выполнить   просьбу
- ab "-(* , он проявил чудеса активности.
     Четвертое предзнаменование, незначительное: когда вышел
из  конторы  и остановил частника на "Жигулях", почувствовал
слежку.  Он не мог ошибиться. Как любой охотник в  городских
джунглях,   натасканный  для  преследования,   он   угадывал
повышенное  внимание к своей персоне не зрением, а  нервными
клетками,  но  никогда  не  взялся  бы  объяснить,  как  это
происходит.  Радар  позвоночного  столба.  просигналил,   и,
садясь в машину, он просто знал, что взят на заметку. Но это
знание не изменило траекторию его пути.
     Бар "Эльсинор" располагался в трех шагах от его дома, в
помещении   бывшего   детского  сада.  Над   входом   горела
гигантская пивная кружка, со склонившимся над ней пьяненьким
Санта-Клаусом и зазывной надписью: "У нас правильное  пиво!"
Кстати,  в  баре работал человек, через которого Петрозванов
мог   получить   послание  от  Сидоркина:   бармен   Володя,
крутолобый крепыш с выпученными глазами на круглом, гладком,
всегда  чуть  вспотевшем лице. Для бармена  Петрозванов  был
обыкновенным  рэкетиром, и информацию ему  передал  бы  тоже
рэкетир,  Гена  Лимон, внедренный в местную  группировку  по
линии  прокуратуры.  Сложная  для  непосвященных  цепочка  в
экстренных случаях всегда срабатывала безотказно,  органично
вписавшись в новорусскую среду. На сей раз Володя  был  явно
пустой, но все же Петрозванов уточнил:
      -  Заява  не  поступала,  Вован?  Бармен  отрицательно
помотал головой, доливая кружку всклень.
      -  Рекомендую  пражские шпикачки.  Свежачок.  Пальчики
оближешь. Серый.
      Старлей  взял  в  одну руку порцию  горячих  шпикачек,
второй  прихватил две кружки с белыми шапками - и  отошел  к
питьевым  стойкам,  к  тому месту, откуда  видны  работающий
телевизор и входная дверь.
       -   Не  возражаете?  -  вежливо  спросил  у  сопляков
последнего  призыва, перед которыми стояла  одна  кружка  на
двоих,  тарелка с килькой и наполовину опорожненная  бутылка
водки.
      Один из юнцов смерил его недружелюбным взглядом и что-
то  процедил  себе под нос вроде того, что  пошел  на  хрен.
Высшая форма любезности среди подрастающей рыночной смены.
      Пилось Сергею без охоты, кисло. И дело не в пиве, пиво
было отменное, с хорошим горьким вкусом, с тянучей глубиной.
Томила забота о друге, попавшем в беду. Об Антоне Сидоркине,
с  которым  всегда хотел сравняться, да пока не  получалось.
Бывало,  и  обижался на него за ядовитый язык,  но  понимал,
если  с  Антоном  что-нибудь, не дай Господи,  случится,  он
останется на свете один как перст. Людям военной тропы лучше
всех  известно, что ни мать, ни отец, ни любимая женщина  не
заменят  боевого товарища. А нынешнее время так  скрутилось,
ссучилось, что поодиночке вообще всех скоро перебьют... "Ау,
Антон Иванович, отзовись, пожалуйста. Дай знать, что живой".
     Отозвались сопляки с водкой. Что-то мычали дру