ном  положении.  Для  нее  это  все  игра,  влагалищный
каприз. В бабках она не нуждается.
      -  Об одном прошу, - взмолилась я. - Если что случится
передай поклон родной матушке.
     - Передам, - улыбнулась Ляка. - Одевайся.
      Турок Дилавер оказался не такой ужасный, каким  я  его
вообразила. Нормальный, хорошо раскормленный, пузатый  самец
с  лоснящейся  улыбкой. Возраста у турок не  бывает,  но  не
старый,   лет,  наверное,  около  пятидесяти.  С  ним   двое
приятелей, Лякины кавалеры, - Эрай и Хаги. Эти вообще душки.
Если  не  знать, где мы, вполне сошли бы за двух  бычков  из
солнцевской  братвы.  Причем не центровых,  а  тех,  кто  на
подхвате,   на   мокроте,  на  зачистке,  короче,   мясники.
Приземистые,  кривоногие, тугие, волосатые, целеустремленные
-  самое  то, что Ляке требуется для полноценной жаренки.  У
нее  ведь вкус неприхотливый, побольше да погуще. С Ляки оба
не  сводили  выпученных, влюбленных глаз, на меня  взглянули
мельком,  хотя и с одобрительным цоканьем. Не ихнее приплыло
мясцо,  хозяину предназначенное, Дилаверу, надобно  уважать.
Все  трое действительно говорили по-русски, но примерно так,
как торгаши на московских рынках: слова перековерканные,  но
накал такой, что все сразу понятно.
      Обедали мы в открытой кафешке, за столиком под пальмой
-  на  виду у гуляющей публики. Подавали мясо, рыбу,  овощи,
фрукты   и  черное,  густое  вино.  Турок  Дилавер   красиво
ухаживал,  перекладывал  куски со своей  тарелки  на  мою  -
особая  честь. Мне не нужно было смотреть на него два  раза,
чтобы  понять: покупатель доволен. Перед тем как браться  за
рюмку, каждый раз со значением облизывал волосатые пальцы, и
я молила Господа, чтобы не предложил это сделать мне.
      Я  не  чувствовала  к  нему  отвращения.  В  желудевых
глазищах  поблескивала  звериная  похоть,  но  это  меня  не
пугало. Все лучше, чем затаенная изощренность лиходея.  Вряд
ли он пристукнет меня после того, как насытит утробу. Хотя в
нашем   девичьем  ремесле  никогда  нельзя  исключить  такой
вариант.  Особенно когда имеешь дело с джигитом, неукротимым
в  страсти.  Но  Ляка - надежный посредник. При  всей  своей
бабьей  неудержимости  она никогда  не  действовала  наобум.
Наверняка  эта троица каким-то образом связана с россиянским
бизнесом,  а  значит, и с банком "Анаконда". Об  этом  можно
было   догадаться  по  красноречивым  обмолвкам,   по   тому
/.gb%-(n,  с  каким обращались к Ляке пировальщики,  включая
Дилавера.  Не  они  ее  купили, а она к  ним  снизошла,  как
королева   к   своим  гвардейцам.  Пылая  чугунным,   жаром,
беспрестанно целуя ее пухлые пальчики, усатики Эрай  и  Хаги
непременно  добавляли: "Пжалоста Элена Вадимовна!",  "Будьте
любезны,  Элена  Вадимовна!"  я  не  выдержала,  прыснула  в
кулачок,  Ляка взглянула на меня благосклонно:  мол,  учись,
малышка, пока я жива!
     Учиться было нечему, я все это давно умела. Другое дело
что  за моей спиной не стоял Гуревич со своими миллионами  и
головорезами. Вот что значит удачно быть мужней женой.
      Ближе  к  вечеру мы с Дилавером очутились в прохладной
зашторенной  спаленке с коврами на полу  и  на  стенах  и  с
просторным  низким  ложем, застеленным голубым  атласом,  со
множеством  подушечек  и пуфиков. Спаленка  располагалась  в
двухэтажном особняке с примыкающим к нему роскошным садом. К
тому  времени  я  была пьяная в стельку, но приходилось  это
скрывать, потому что восточному повелителю вряд ли  придется
по  вкусу  охмелевшая шлюха, которой совершенно безразлично,
кто  ее  берет. Тем более что весь день, и за столом,  и  на
морской   прогулке  на  белоснежной  яхте,   я   старательно
разыгрывала роль северной принцессы-недотроги, попавшей  под
грозное обаяние неотразимого, бронзоволикого самца. Судя  по
всему, роль удалась. Учтиво поддерживая под локоток, Дилавер
провел  меня по анфиладам комнат мимо склонившихся в поклоне
слуг  и, деликатно усадив на краешек пылающего всеми цветами
радуги любовного ложа, смущенно произнес:
     - О, милая госпожа, прежде чем заключить вас в объятия,
хочу сделать маленькое предисловие.
      Сверху  вниз  я  томно смотрела на него,  стараясь  не
уснуть.
     - О чем вы, любезный Дилавер?
      -  Я  учился Университет дружба народов и  много  знал
русских  женщин.  Они все любят крутой секс  и  деньги.  Это
немного скучно. Госпожа Елена сказала, ты не такая.  У  тебя
нежный  душа, и деньги для тебя - тьфу. Главное,  чтобы  был
настоящий благородный мужчина. Это правда?
      Про себя я подумала: "Ну, сволочь Ляка, погоди!"  -  а
вслух жеманно призналась:
      -  Конечно,  правда... Но секс я тоже немножко  люблю,
разве это плохо?.
     На бронзовом лике вспыхнули розовые морщинки.
      - Совсем не плохо, нет. Кто сказал "плохо"? Я сам хочу
секс  и  еще хочу знать, как ты подумала обо мне.  Мы  можем
сделать праздник или только можем сделать секс?
     Плывя сквозь густые волны хмеля, я насторожилась:
     Неужто извращенец? Те всегда так начинают - непонятно и
издалека. Ответила твердо:
      - Если мне человек не нравится, никогда с ним не лягу,
у русских женщин тоже своя гордость есть.
      Турок запыхтел, задумался. Подобрался клешнями к  моим
коленкам.  Я вспомнила, как он смачно недавно их  облизывал,
не  коленки,  а свои пальцы-чурочки, но тошноты не  ощутила.
Алкоголь   взял  свое.  Не  бывает  плохих  мужчин,   бывает
,  +%-l*  o доза. Я ее сегодня добрала. Была готова к  сдаче
ответственного   зачета   -   на   выживание.   Здесь    нет
преувеличения.  Для  тех, кто зарабатывает  деньги,  как  я,
потеря любовной сноровки равнозначна самострелу.
      -  Не  совсем  врубился, госпожа, -  пробурчал  турок,
светясь ласковыми миндалинами глаз. - Белый девочка купить -
не проблема. У нас дешевле, чем в Москве. Можно двух девочек
взять  за  сто  баксов. Можно трех худых. Дилавер  не  хочет
покупать.  У  него сердце просит музыки. Когда тебя  увидел,
сразу  подумал:  мечта сбылась. Вот приехал  женщина,  какую
ждал. Открою тайну по секрету. У меня был любимый женщина  в
Москве,  ее машина сбил. Любаша Петрова. Ты похожа  на  нее.
Для нее была любовь дороже всего.
       Я   слушала  вполуха,  испытывая  какую-то   странную
отчужденность  от  происходящего.  Плотные  шторы,   богатая
постель, сопящий от сдерживаемой страсти самец - все это как-
то  меня  не  задевало. Летело мимо. Поскорее справиться  со
своими обязанностями, отработать по минимуму - и айда.  Вряд
ли  толстяка  хватит  надолго. Но что-то  мешало  немедленно
приступить к делу. Что-то тормозило. Ручки, ножки  отяжелели
-  не  хотели подчиняться. Но все равно надо спешить.  Когда
кайф выветрится, будет хуже.
      -  Господин желает на халяву? - уточнила я. -  Хорошо,
согласна. Буду как Любаша. Помочь раздеться, миленький?
     - Не надо раздеться. - Турок огорчился. - Сначала стихи
почитай, пожалуйста.
     - Стихи?
      -  Почему  удивляешься? Елена сказал,  ты  сама  стихи
пишешь.  Я  в  Университете  дружба  народов  учился,  очень
Пушкина любил. Я про женщину не думаю как про животное.  Они
тоже люди, как и мы. Почитай стихи, госпожа Надин. Хочешь  -
Пушкин, хочешь - свои.
       С   восточными  кавалерами  всегда  приходится   быть
настороже,  но тут был явный перехлест. Попахивало  каким-то
особого  рода интеллектуальным изуверством, и я стремительно
протрезвела. Больше всего хотелось поскорее увидеть  Ляку  и
сказать,  что о ней думаю. Дилавер переместил свою  тушу  на
ковер,  уселся  в позе лотоса и смотрел на меня  не  моргая.
Такая же умильная морда бывает у кота, когда он разглядывает
придавленного лапой мышонка.
     - Не шутите? - спросила я.
      -  Шутить  не умеем, зачем шутить?.. Подожди  минутку,
госпожа.
       Хлопнул  в  ладоши  -  и  в  спальне  возник   тучный
черногривый слуга в шелковых алых шароварах. Поставил  рядом
с  хозяином  на  пол поднос с фруктами и  вином  в  глиняном
кувшине. С низкими поклонами, задом выкатился из комнаты. На
меня  ни  разу  не взглянул, да и вообще не  поднимал  глаз,
наверное евнух.
     - Давай, Надин, начинай, пожалуйста.
     - Почитать из "Онегина"?
     - Хорошо будет, очень хорошо, - важно закивал Дилавер.
     Не знаю, как догадалась Вагина, но у меня действительно
отменная  память, и я знала много стихов со  школьной  поры.
Aыло   время,  когда  болела  стихами,  как  корью.  Смешное
время... Еще до рынка.
      И вот хотите верьте, хотите нет, но я прочитала письмо
Онегина  к  Татьяне, потом ее письмо к Онегину,  потом  свое
любимое, есенинское "Тих мой край после бурь, после гроз"  и
закончила - где наша не пропадала - Пастернаком:
     "Прощай, лазурь Преображенская..."
      Дилавер  сидел  с закрытыми глазами и  раскачивался  в
экстазе,   словно  я  была  Кашпировским,  а   он   идиотом,
страдающим энурезом. Хмель сошел с меня, и я уже не была так
уверена, что справлюсь с отработкой в постели.
      Турок тяжко вздохнул, выходя из транса. Легко поднялся
на ноги и церемонно поцеловал мне руку.
      -  Божественная Надин. Проси чего хочешь, все для тебя
сделаю.
     - Может быть, сбегать в ванную? - предложила я несмело.
- Хотя в принципе я чистая.
     Турок потер глаза, словно они слезились.
      -  Не  надо  ванную. Ничего не надо. Вино будем  пить.
Гулять  будем. Ты самый лучший женщина после Любаши.  Завтра
тебе предложение сделаю, сегодня - нет.
      И  мы  пили вино, ели фрукты, курили, но он ко мне  не
прикасался. В доме стояла напряженная тишина, как в  склепе.
Нас никто не беспокоил. Дилавер, в свою очередь, читал стихи
какого-то   неведомого  Назыка,  потом   достал   из   шкафа
неизвестный щипковый инструмент с круглым деревянным брюшком
и  запел  неожиданно высоким, пронзительным голосом.  В  его
голосе  звучало  истинное страдание и еще что-то  такое,  от
чего  хотелось  умереть. Постепенно я пришла к  мысли,  что,
скорее  всего, так и случится. Мне предстоит умереть в  этой
спальне.  Стихи, пение, таинственная ночь и никакого  намека
на  отработку  -  все это не закончится добром.  С  трепетом
гадала,  какой  будет  смерть -  быстрой,  страшной?  Скорее
всего, думала я, войдет евнух в шелковых кальсонах и затянет
на  моей  нежной шейке шнурок. Или надрежет  вены  и  сцедит
кровь  в  серебряный тазик. Ни в коем случае  он  не  станет
спешить,  чтобы  хозяин  успел вдоволь  насладиться  агонией
белокурой бестии. Они любят смотреть, как умирают рабыни.  И
не  только  на Востоке - вообще все мужчины. Я знаю,  о  чем
говорю,  потому  что  уже умирала много  раз  под  пытливым,
изучающим, презрительно-восхищенным мужским взглядом.
      Наверное, что-то было подмешано в черное вино,  потому
что  незаметно  я уснула, не раздеваясь, в юбочке  и  тонкой
рубашке.  Да  так  крепко  и сладко,  как  в  детстве.  Зато
пробуждение  было  ужасным.  На меня  навалилось  стопудовое
чудище и с грозным рычанием, с мутным запахом чеснока и вина
как   будто  насадило  на  металлический  вертел.   Кое-как,
поерзав, я приспособилась, иначе быть бы разорванной на  две
части.  В  комнате царил полумрак, настенные бра  причудливо
обрисовывали   ковры  и  потолок.  Целую   вечность   чудище
двигалось  во  мне  в ритме медленного танго,  проникая  все
глубже  и  глубже,  но наконец рычание  перетекло  в  густой
человечий  хрип и оборвалось на короткой, резкой  ноте,  как
если  бы лопнула шина. Еще некоторое время Дилавер лежал  на
,-%, сопя в ухо. Потом перевалился на бок, пророкотал.
      - Прости великодушно, госпожа. Немного потревожил твой
сон. Ты такой красивый и сладкий... Не мог утерпеть.
     - Все в порядке. Мне хорошо. Благодарю тебя, господин.
     - Правда хорошо? Нигде не больно?
      Его  искренняя озабоченность тронула меня.  Но  правда
была   в  том,  что  если  бы  мной  овладел  инопланетянин,
наверное, я испытывала бы то же самое.
     - Волшебная ночь - сказала я.
     - Хочешь вина попить?
     - Лучше давай поспим.
      -  Давай,  госпожа Нации. Утром будет  сюрприз.  Я  не
успела  испугаться, как он мерно задышал.  На  сей  раз  сон
подступал осторожно, переполненный сиянием, словно надо мной
опускался звездный небесный полог. Слезы потекли по щекам. Я
любила  ночные  слезы. Вместе с ними приходило  очищение.  Я
радовалась  тому, что миновал еще один длинный, томительный,
пустой день, а девочка опять уцелела.

                         3. СЮРПРИЗ

       К   сюрпризам   я  привыкла,  и  к  приятным,   и   к
отвратительным, но этот был особенный.
      - Теперь я полюбил маленькую госпожу, - лукаво сообщил
Дилавер  за  завтраком. - И мы будем вместе  делать  бизнес.
Хочешь сыру, да?
      Со  своей  тарелки  плюхнул  кусок  чего-то  слизисто-
желтого,  остро  пахнущего. Мы сидели вдвоем  на  террасе  с
бамбуковыми перегородками. Тяжкая ночь отступила, утро  было
чудесным.  Рокотало близкое море, в воздухе порхали  лиловые
бабочки.  Поскорее бы в воду, уплыть, растаять. Поскорее  бы
очутиться  в  отеле, уснуть, забыться. Поскорее вернуться  в
Москву  к мамочке, обнять седенькую головку, утешить.  Кроме
нее,  у меня никого нет. До двадцати пяти годов не завелось,
о  ком стоит сожалеть. Самый умный, смелый, красивый мальчик
в  нашем классе. Весь выпускной год любила его самозабвенно.
Два  аборта сделала. Он считал, что предохраняться - это  не
по-христиански. Его батяня был крупным бандюгой тогда у  них
мода  как  раз  пошла на воцерковление. Отец  брал  с  собой
Жорика на воскресные службы, и мальчик подучился продвинутый
в   религиозном  отношении.  На  него  большое   впечатление
произвел  случай,  когда  батяню подстрелили  в  подъезде  и
спасся  он  лишь благодаря тому, что пуля попала  в  большой
золотой крест у него на груди.
      Со  мной Жорик поступил как подонок. Когда второй  раз
подзалетела, то сперва заблажила, сказала, что буду  рожать.
Не  знаю,  что  взбрело в голову. Выйти  за  него  замуж  не
помышляла: какая я ему пара? Но вот уперлась: рожу, дескать,
и  рожу.  Пусть  будет  маленький Жорик,  с  его  искристыми
глазками  и  розовыми ушками. Жорик принял все за  хохму,  а
когда  понял, что это всерьез, замкнулся в себе и посуровел.
Начал  заметно отдаляться и в конце концов прислал  записку,
где  объяснил, что не надо держать его за лоха.  Он  хотя  и
верующий, но не намерен воспитывать чужого ублюдка. Написал,
gb.  разочаровался  во  мне как  в  женщине,  потому  что  я
оказалась  неблагодарной, лживой тварью и ради  того,  чтобы
внедриться  в  приличную, богатую семью, готова использовать
такие подлые приемчики. Прямо ножом в сердце ударил.
      По  прошествии  лет я перестала на него  обижаться.  В
принципе он имел право во мне сомневаться. В десятом  классе
наши  девочки  и мальчики так все перемешались,  что  трудно
было  понять, кто с кем спит, спали все со всеми -  огромная
шведская  семья с интернетовским уклоном. Больше того,  была
ему  благодарна  за любовный урок. И когда  через  два  года
стороной  узнала, что его батяню все же добили  в  очередной
разборке,  и  крест  на сей раз не помог, хотела  позвонить,
выразить соболезнование, начинала даже набирать номер  -  но
так и не решилась.
     - Какой бизнес, любезный Дилавер? Наверное, вы шутите?
       -   Зачем  шутить,  нет.  -  Турок  с  утра  выглядел
помолодевшим  и  умытым. - В Москве нужен верный,  преданный
человек.  Не  турок, а россиянин. Лучше россиянка,  как  ты.
Поняла,  да? Чтобы никто не догадался... Тебе будет контора,
офис, деньги, машина. Свой секретарша. Все будет, чего  душа
пожелает. Хорошо, да? Будем вместе бабку рубить.
      - Бабки, - машинально поправила я. - Любезный Дилавер,
я  не  гожусь  для  бизнеса. Я вольный  стрелок.  Вы  уж  не
обижайтесь.
     - Зачем обижаться? Тебе дам новую квартиру. Маму пошлем
в  санаторий лечиться. От тебя ничего не надо. Только  чтобы
не  жульничала. Россияне жульничают, все друг дружку кидают.
Нам не надо, верно? Будем делать честный бизнес.
      Когда  он  упомянул про маму, я поняла что  не  пустой
разговор.  Значит,  заранее  наводил  справки.  Через  Ляку,
разумеется.   Хорошо   же,  подружка.   Как   бы   тебе   не
проколоться... Второй раз на одну кучу говна я не  наступлю.
Странному  предложению я удивилась только в первую  секунду.
Все мы, кто вырос уже в свободной стране, с детства привыкли
к  неожиданным резким переменам и воспринимаем их нормально,
как  снег  или дождь. Где старики ломаются, как мой покойный
папочка, царство ему небесное, там мы только крепнем. У  нас
повышенная живучесть.
      - Благодарю за честь, милый Дилавер, но вы обознались.
Кто-то вам лапши на уши навешал. Для бизнеса я не гожусь.  Я
глупенькая и молоденькая: одни забавы на уме.
      Дилавер  артистично зацокал языком,  потряс  бородкой,
закатил  глаза. Все это означало, что он оценил  тонкость  и
благородство моих слов, но не согласен с ними.
     - Когда узнаешь, по-другому скажешь.
      Хлопнул  в  ладоши - влетел евнух, но не  тот  ночной,
пожилой  и  в  чалме,  а улыбчивый и вертлявый,  похожий  на
обычного канцелярского клерка. Может, даже не евнух: слишком
бедово  стрелял масляными глазенками. подал хозяину какую-то
бумажицу и тут же, не дожидаясь знака, исчез.
      -  Возьми,  -  сказал Дилавер, загадочно  улыбаясь.  -
Интересно будет.
      Я взяла, повертела в пальцах. Обыкновенная пластиковая
карточка  со штрихкодом. Небесно-голубого цвета. Подобные  я
"($%+   у  некоторых  моих знакомых.  Ими  расплачивались  в
ресторанах и по ним же сливали деньги из банкоматов.
     - Нравится? - спросил турок.
      Не  зная, что ответить, я хотела вернуть карточку,  но
Дилавер поднял вверх обе ладони.
     - Твоя, Надин. Тоже сюрприз.
     - Моя?
        Довольный   произведенным   впечатлением,    Дилавер
самодовольно хохотнул:
      -  У  тебя фирма "Купидон" и счет в швейцарском банке.
Хорошо, да?
      Игра зашла слишком далеко, и я разозлилась. Вот так  и
затягивают в омут.
      -  Еще  раз  говорю, я не по этой части.  У  меня  для
бизнеса кишка тонка.
      - Не тонка, нет. Честный, послушный девочка, нам нужен
такой.  Что  будет трудно, подруга поможет. У  тебя  хороший
есть подруга - Ольга Иванцова.
      Тут  он  не  выдержал, расхохотался,  хлопая  себя  по
толстым  ляжкам, а мне по-настоящему стало страшно. Вот  это
прикол! Не омут, хуже. У них все просчитано. Знать бы еще, у
кого  у них? Впрочем, не так уж и важно. Я слышала, как  это
бывает.   Не   спросясь,   меня  сделали   частью   какой-то
многоходовой  комбинации  и  проплатили  аванс.  Пластиковая
карточка,   фирма  "Купидон"  -  это  и   есть   аванс.   Не
безвозвратный, зато такой, от которого нельзя отказаться.  Я
всего  лишь  крохотный  кирпичик в неведомой  пирамиде.  Все
очень  серьезно. Могут так прищемить, что бордель в Эмиратах
покажется райским уголком.
     На какой-то тусовке я однажды встретилась со знаменитым
нефтяным магнатом Маликом Вышеблядским. Одно время он  часто
мелькал   в   телепрограммах,  потом   куда-то   делся.   Мы
одновременно потянулись к тарелке с закусками, я его узнала,
ну  и естественно, решила воспользоваться случаем. Нестарый,
упакованный миллионер сам подкатился под локоть:  надо  быть
полной  дурой, чтобы не воспользоваться. Пролепетала  что-то
восторженное:  "Ах,  извините,  кажется,  мы   знакомы?"   -
выпятила   грудку,  но  Малик  как-то  чудно   отреагировал.
Попятился,  чуть  тарелку не выронил.  будто  черта  увидел.
Глаза  пустые, как раковины. Тут же два дюжих  молодца  меня
оттеснили.  Заинтригованная, я рванулась следом за  Маликом,
но  один  из  них  бесцеремонно ухватил за руку,  с  улыбкой
шепнул: "Отвали, пигалица".
      Вот и все знакомство. Впоследствии, кажется как раз от
Ольки,  я узнала, что из Вышеблядского слепили коммерческого
зомби.   Он   не   принадлежал  себе.  Его  пасли   повсюду.
Самостоятельно он не имел права даже помочиться.  Корми