фии этого человека и изучил всю его подноготную -  от
спецшколы  до  группы "Варан". В неверном свете,  искажающем
черты, трудно было провести стопроцентную идентификацию,  но
#%-%`  + ни на секунду не усомнился, что это тот, за кем  он
гоняется  по всему городу, сбившись с ног. Чувства,  которые
испытал  Могильный,  можно передать  лишь  крепким  матерным
словцом либо сакраментальной фразой: "Ну, блин, дела!"
      -  Никак признали, Борис Борисович? - вежливо  уточнил
Сидоркин.
      -  Как  не  признать... Ты что  же,  Антон  батькович,
сдаться пришел старику?
      -  Поторговаться хочу... Борис Борисович,  ведь  вы  с
батяней моим приятельствовали.
      -  Когда это было-то... - Генерал смотрел прямо  перед
собой, не вверх, не вниз, аккурат на крышу гаража-мыльницы",
выступающего из мрака серебряным боком, - К чему впомнил-то?
      -  С  отцом дружили, на сына облаву устроили. Нехорошо
как-то. Не по-божески.
      - Служба, - не стал отпираться Могильный, - Тебе ли не
знать,  Антон?  Сегодня я ловлю, завтра ты меня...  Или  уже
поймал?
     Сидоркин улыбнулся в ответ:
      -  Говорю же, поторговаться пришел. Жить охота,  спасу
нет. Молодой я еще. И главное, не пойму, за что приговорили?
Никакой  вины не чувствую. Служу отечеству, как вы когда-то.
Не грабил, не убивал. А все равно проштрафился. Неумолимый у
вас  работодатель, Борис Борисович. Истинный защитник свобод
и справедливости.
      Откровенный глум в словах майора не задел  Могильного,
больше   того,  ему  понравилось,  как  тот  ведет   беседу.
Правильно  ведет,  без прикрытия. Отца  его  тоже,  конечно,
помнил  -  славного труженика на ниве сыска  генерала  Ивана
Павловича.  В  прошлом году отбомбился, вечная  ему  память.
Смерть   принял  по-крестьянски,  среди  капустных   грядок.
Дружить не дружили, но пути не раз пересекались.
      Мир, как известно, вообще тесен, а их наособинку. Куда
ни ткни, везде ограждение.
     - Давай так, Антон, - сказал насупившись. - Если явился
языком почесать, то проваливай. Мне спать пора. Хочешь  чего
предложить,   говори   по  делу.  Что   от   меня   зависит,
поспособствую.  Тот,  кого ты назвал работодателем,  человек
решительный, верно, но не без ума. Резонам внемлет.
      - Без ума миллионы не наворуешь, - согласился Сидоркин
и, не ожидая реакции генерала, добавил:
      -  Есть ценная информация. Только не знаю, сколько  за
нее взять.
     - Ну?
      - Как бы не пришлось вашему умнику сворачивать проект.
Времена меняются, Борис Борисович, хотя не в лучшую сторону.
Кое-кто  из  важняков  считает,  что  от  "Дизайна"  слишком
воняет. А кое-кто из тех, кто у Ганюшкина на содержании,  им
подыгрывает.  У меня сведения, что существует реальный  план
слить  Гая  Карловича по схеме Бориса Абрамовича.  Один  раз
получилось, почему не повторить, верно?
     - Звучит красиво, но это только слова.
      -  Хотите, чтобы представил документы? Радиоперехваты,
расписки? Прямо здесь, на лавочке?
     - Почему бы и нет?
      -  Под  какие гарантии, Борис Борисович? Оба увлеклись
разговором, развернулись друг к другу, засмолили по  второй.
Из   темноты   вынырнула  молодая  парочка,  два  целующихся
голубка,  пролетела мимо них, как по облаку,  и  скрылась  в
подъезде.
     - Молодость, - позавидовал Сидоркин, - Как прекрасны ее
невинные порывы...
     - Фамилии... Назови хоть фамилии.
      -  Пожалуйста. Громякин Владимир Евсеевич. Половцев из
администрации президента. Есть еще кое-кто.
      -  Ага...  И как ты себе это представляешь?  Явлюсь  к
хозяину,  скажу, дескать, такие-то и такие-то плетут  против
вас  заговор.  Доказательств, правда, нет,  но  некто  майор
Сидоркин  абсолютно в этом убежден. И просит компенсации  за
бесценные сведения. Так?
      - Остроумно. - Сидоркин сипло хохотнул. - Но не просто
компенсации, хотя, естественно, какая-то сумма  должна  быть
проплачена.  Главное - неприкосновенность. То  есть  баш  на
баш.  Я  -  дискеты,  мне - жизнь и кое-какой  капиталец  на
черный  день.  А чтобы хозяин поверил, поступим  так.  Через
четыре, от силы через пять дней Громякин попросит аудиенции.
Визит  входит в план сговора. На встрече он предложит  некие
условия,  для  Ганюшкина  заведомо неприемлемые...  Ну  что,
годится для начала?
      Генерал  думал минуту-две. Пытался понять, что  движет
майором. Неужто только страх за собственную шкуру?
     - А если Громякин не придет? Не объявится?
     - Чего гадать? Ждать недолго.
      -  Антон, в розыске, кроме тебя, еще двое. Кстати, раз
уж  пошло на откровенность, объясни старику, зачем они  тебе
сдались?
     Сидоркин смутился:
       -   Поверите   или   нет,  Борис   Борисович,   чисто
романтическая  история. Бес попутал. Не знал,  кого  за  усы
дергаю.
      -  Допустим.  - В голосе генерала сомнение.  -  Девица
действительно яркая. А другой зачем? Бывший профессор?  Тоже
из-за романтики?
      -  Сам  увязался. - Но понимая, что это звучит нелепо,
майор поспешил добавить:
       -   Борис   Борисыч,  дело  прошлое.  Девка  порченая
оказалась, профессор шизоидный, перемолотый. Честно  говоря,
они оба мне на хрен не нужны.
     - Значит, их сдаешь?
     Сидоркин многозначительно почмокал губами:
      -  Тоже  на  определенных условиях,  Борис  Борисович.
Генерал  неожиданно взбеленился, надвинулся, чуть ли  не  за
ворот ухватил майора.
     - Чего же ты тут папу поминал, засранец? Меня стыдил? А
сам кто? Чем лучше?
       -   Я  не  говорил,  что  лучше...  Чего  горячиться?
Обыкновенная сделка. Извините, если не то ляпнул. Обстановка
нервная.   Помирать  правда  неохота.  Вот  и  цепляюсь   за
a.+.,(-*c, за папу с мамой.
     - Очко сыграло?
      -  Есть маленько... Как-то глупо все... Оглянуться  не
успел,  а  уже пора... Даже детишек не завел.  У  вас-то  их
пятеро, а у меня ни одного.
      -  Вола  крутишь,  майор. Не надо. Я  не  девочка,  не
расплачусь. Я твой послужной список видел, ты же элитник.
     Сказал - и сердце кольнуло. О чем они толкуют. Господи?
О цене жизни и смерти? Или о видах на урожай? Но о чем бы ни
толковали,  все  равно получается, что  встретились  посреди
ночной  Москвы  два беса, старый и молодой. Никак  не  люди,
нет. Выдал себя, когда вдруг тихо, безвольно спросил:
      - Антон, ты хоть понимаешь, что они с нами сделали?  В
кого нас превратили?
     Сидоркин поежился, перестал улыбаться. Окурок затушил в
пальцах, растер вместе с огнем.
      -  Многие понимают, Борис Борисыч. Поделать ничего  не
могут. У них сила большая, а мы момент упустили, когда  надо
было  взбрыкнуть.  Россияне доверчивы,  как  котята.  Вот  и
оказались  с  голой жопой на раскаленной сковородке.  О  чем
теперь горевать? Надо заново укрепляться.
     - Не поздно ли, сынок?
      Ему не было стыдно, что обращается к молодому человеку
с  таким сокровенным вопросом, хотя, казалось бы... Элитники
-  народ  особенный, ум у них обостренный, специфический.  А
этот, который рядом, тем более почти не жилец.
      -  Никогда  не  поздно... Борис Борисыч,  у  меня  еще
маленькая  просьбишка. Вы на эти дни, пока с  Ганюшкиным  не
столковались,  блокаду бы сняли, а?  Бегаю  по  городу,  как
заяц, прыжками, только время теряю.
      -  Этого обещать не могу, - честно ответил генерал.  -
Машина  запущена,  враз не остановишь... Ты  уверен,  что  с
Громякиным выгорит финт? Или это туфта для отсрочки?
      -  Не сомневайтесь. Громяка объявится через три-четыре
дня. И остальные доказательства готовы.
     - Четыре дня еще надо прожить.
      -  Проживем, генерал, - усмехнулся Сидоркин - и  через
минуту  исчез  во  тьме, как его и не бывало.  Только  серая
тень, как дымок, взвилась над дальней клумбой.

                 9. РЕКОНСТРУКЦИЯ НЕНАВИСТИ

      Когда  разговаривал  с  генералом,  еще  не  знал  про
Петрозванова,  а  когда узнал, саданул  кулаком  в  железную
стойку телефонной будки, рассадил костяшки пальцев, но  боли
не  почувствовал. Слизнул кровь и поехал в  больницу.  Более
безрассудного  шага нельзя и придумать, но  он  его  сделал.
Хотел убедиться, что Сережа дышит.
      Петрозванов  лежал  в двухэтажном  флигеле  Боткинской
больницы, в отдельной палате. Подбежавшей медсестре Сидоркин
сунул  в нос удостоверение и велел немедленно позвать врача.
Врач  тут  же  явился - худенький, остролицый,  лет  сорока.
Похож  не  на хирурга, а на скрипача из перехода на  "Китай-
город",   хотя  кто  их  нынче  разберет,  кто   врач,   кто
/./`.h  )* . Но оказался с умом, с ходу определил настроение
Сидоркина. В удостоверение заглянул одним глазом.
     - Кем ему приходитесь?
      -  Брат  он мне, - сказал Сидоркин. - Что  с  ним?  Он
живой?
     Врач увел его в предбанник, усадил на кушетку, покрытую
зеленым кожзаменителем. Достал сигареты и закурил:
     - Пожалуйста, здесь можно курить.
     - Я задал вопрос, доктор.
      -  Да,  я слышал... Сделали все, что могли. Одна  пуля
застряла  возле  позвоночника,  не  удалось  извлечь...   Вы
спросили, живой ли он. С медицинской точки зрения -  да.  Но
если    отключить   систему   обеспечения...   Крови   много
потеряно...   Гарантировать  ничего  нельзя,   но   организм
могучий. Иначе не довезли бы.
     - Сколько у него шансов?
     - Хотите начистоту?
     - Да.
      -  По  всем  показателям один  из  десяти.  Но  бывали
случаи...
     - Можно его увидеть?
     - Зачем? Он в коме. Ни на что не реагирует.
     - Мне надо.
     Доктор покачал головой, бросил окурок в урну. Пытливого
взгляда   Сидоркина,  в  котором  пылало  сумасшествие,   не
выдержал.
     - Одну минуту, хорошо?
     Петрозванова трудно было узнать. Он покоился на высокой
кровати,   обмотанный  шлангами,  как  Лаокоон  змеями.   На
бледном,   чистом,   осунувшемся   лице   провалы    глазниц
выделялись,  как  две  свежевырытые  могилы.  Черные   брови
приобрели,  странный  оттенок майской зелени.  Это  особенно
поразило  Сидоркина. Он постоял рядом, накрыл синюшную  руку
друга  своей ладонью с окровавленными костяшками. Надо  было
что-то   сказать,  чтобы  Серега  взбодрился.  Сидоркин   не
сомневался, что тот ощущает его присутствие.
      -  Сережа,  ты  уж постарайся, не уходи.  Как  я  один
останусь?  Ни выпить, ни закусить не с кем. У меня бутылочка
лимонной  припасена,  какую ты любишь. Держись,  дружище.  В
следующий раз принесу...
      Вроде  все сказано, и Сидоркин покинул палату.  Доктор
вышел вместе с ним.
      -  По-моему, он ничего, - заметил Сидоркин. -  Бледный
немного, но это естественно. Оклемается.
     - Будем надеяться.
     - Выздоровеет, считай, штука баксов у вас в кармане.
     Врач кисло улыбнулся, кивнул.
      В  больницу Сидоркин приехал на такси, квартал  прошел
пешком,  хвоста  не  привел, но на  дворе  его  ждали.  Едва
спустился со ступенек флигеля, из беседки выкатился  мужичок
в  спортивном костюме и понесся к нему чуть ли не рысью.  От
беседки  -  метров  сорок.  На  ходу,  на  вытянутых   руках
передернул  затвор  "шмайсера". Сидоркин на  столь  открытое
нападение не купился, сразу заподозрил отвлекающий маневр. С
$`c#.)  стороны  по  аллейке ковылял  мужчина  в  больничном
халате и был так близко, что можно разглядеть капельки  пота
на  сытой будке. Встретившись глазами с Сидоркиным,  мужчина
пригнулся  и  энергично  потащил из  кармана  халата  черный
ствол.  Сидоркин  его  опередил.  За  долю  секунды  любимый
"стечкин"  перескочил  из-за  спины  в  ладонь  и   изрыгнул
фиолетовый  протуберанец. На таком  расстоянии  промахнуться
мудрено:  мужчина оступился, схватился руками за  горло.  Не
оборачиваясь, Сидоркин плашмя упал на асфальт - и сделал это
своевременно, тютелька в тютельку: железный комарик  пискнул
над  волосами.  Из  положения лежа, как в  тире,  расстрелял
мужика с автоматом двумя выстрелами почти в упор. Вскочил на
ноги и огляделся. О, потеха только начиналась...
      От  ворот поспевали еще трое охотников по его душу,  и
тоже  с автоматами. Прямо какой-то Голливуд. Сидоркин нырнул
за  угол  флигеля  и ломанул через парк. Бегать  он  умел  и
любил,  особенно на короткие дистанции. В минуту  домчал  до
каменного   забора  и,  подхлестываемый  дружной  автоматной
молотьбой,   перемахнул  его  по-обезьяньи,   едва   ли   не
вцепившись  в  бордюр зубами. На Боткинской улице  установил
личный  спринтерский рекорд, жаль, время  не  засек.  Удачно
тормознул  частника.  Садился в машину,  когда  стрелки  еще
только  показались из ворот. Наткнулся глазами на испуганное
лицо пожилого водилы. Опомнился, сунул пистолет за спину.
     - Греби, старина, как можно шибче.
     - Что-то случилось?
      -  Бандитская разборка, - пояснил Сидоркин.  -  Будешь
копаться, и нас втянут...

                             ***

      Двойника  Громякина  натаскивал  Иванцов.  Как  могли,
помогали  Сидоркин  и  Надин.  Все  делалось  в  спешке,  по
интуиции, без предварительной проработки - наукой тут  и  не
пахло. Советы доктора Варягина, которому Сидоркин названивал
с  улицы  почти каждый час, были единственным  подспорьем  в
азартной затее, имеющей кодовое название "Производство зомби
в домашних условиях".
      Двойника  тоже прислал Варягин из "Геракла",  но  тут,
конечно,  просто счастливое стечение обстоятельств,  которое
можно  рассматривать  как доброе предзнаменование.  Сидоркин
позвонил  ему на всякий случай, обуреваемый неясным  планом,
доктор  сразу врубился и радостно объявил, что у  него  есть
как раз то, что требуется. В очередном завозе один экземпляр
-  почти точная копия известного политика. Сидоркин спросил,
какого  именно?  Когда услышал ответ, аж вздрогнул:  слишком
все гладко, аккуратно подшивалось. Но подвоха не могло быть,
потому  что  историю  знакомства Надин  с  Громякой  доктору
неоткуда узнать.
      С  большими предосторожностями на угнанном от магазина
"Променталь"  рафике сгонял к "Гераклу"  и  из  рук  в  руки
получил    полуфабрикат   Громякина,   уже    наколотый    и
подготовленный  к  перевоплощению.  Бедолагу   отловили   на
Казанском  вокзале,  где он работал грузчиком,  и  во  время
.!+  "k  пьяный отдыхал на ящиках с пепси-колой.  Прежде,  в
другой  жизни,  похоже, был интеллигентом, в его  бессвязной
речи  иногда проскальзывали словосочетания "на самом  деле",
"трансцендентный", "менталитет", "свобода  слова"  и  прочая
чепуха, отличающая эту братию от основной массы бессловесных
россиян.  На  квартире Сидоркин запер добычу в  кладовку  и,
перед   тем  как  начать  загрузку,  усыпил  сильной   дозой
бутенола. Иванцова и Надин, наблюдавших за его действиями  с
открытым ртом, увел на кухню на инструктаж.
      Анатолий Викторович был уже в полном порядке, в  ясном
разуме,  хотя  изредка  выпадал  в  грезы,  но  стоило   его
ущипнуть,  туг же приходил в себя. Основную мысль  Сидоркина
он ухватил моментально и сразу заявил, что не верит в успех.
      -  Как можно, Антон? Не зная методики, не владея  всей
информацией... Детский разговор... Допустим, он интеллигент,
ну и что? Я тоже был интеллигентом. Смею вас уверить, это не
такой  уж  податливый материал, как кажется.  Говорите,  три
дня? Нечего думать.
     - Вы же специалист, к тому же знаете всю кухню изнутри,
разве не так?
      -  Специалист я в другой области, а эту кухню, как  вы
изволили  выразиться,  наблюдал только  глазами  подопытного
кролика.
     - Вы справитесь, Анатолий Викторович, - пискнула Надин,
-  И  мы  вам  поможем  с  Антошей.  Сидоркин  улыбнулся  ей
поощрительно.
      -  Спорить  не о чем, - заметил веско.  -  У  нас  нет
выбора. Или достанем подлюку, или он нас уроет. Вы, Анатолий
Викторович, возможно, утомились от всей этой суеты, а вот мы
с Надюхой хотим еще погулять на белом свете. Я прав, Надя?
     - Еще как, любимый.
     - Рожать не передумала?
      -  Ну  что  ты...  Как скажешь, так и  рожу.  Ее  щеки
запылали,   смотреть   одно   удовольствие.   Но    Иванцову
показалось, начинается какой-то новый бред.
      -  Если  угодно,  он  и внешне не похож  на  господина
Громякина.
      -  Пустяки,  -  возразила Надин. - Вы плохо  смотрели,
Анатолий  Викторович. Там темно в коридоре. Два-три  штриха,
небольшой макияжик - мама родная не отличит.
      -  Вряд ли у этих людей есть матери, - выразил  давнее
сомнение Иванцов.
      Сидоркин  разложил  на столе целую  сумку  препаратов,
бутылочек  с  разноцветными  жидкостями,  которыми   снабдил
Варягин.
     - Тут хватит на десяток зомби.
      -  Это  все  не  главное,  -  тянул  свое  Иванцов.  -
Понадобится гипноз. Я не владею гипнозом.
     - Обойдемся, - сказал Сидоркин. - Слово - великая сила.
Оно  лечит и убивает. Я читал в какой-то брошюре. Вы сумеете
его настроить.
      -  Молодой человек, - Иванцов приосанился, - есть  еще
моральные  принципы. Осуществляя вашу затею, мы уподобляемся
нашим палачам. Разве не чувствуете?
     - Мы защищаемся.
      -  А  этот,  в чулане? Обрекаем его на верную  смерть?
Ничего себе - защита. Или для вас он тоже не человек, как  и
для них? Просто какой-то вонючий россиянин?
      Сидоркин  понял, что должен найти убедительный  ответ,
иначе  профессора не растормошить. Надин тоже это  поняла  и
смотрела  на любимого майора с трепетным ожиданием.  За  эти
дни  в  ней  произошли колоссальные перемены. Она больше  не
чувствовала себя одинокой. Они провели с Сидоркиным две ночи
в одной постели, но их трудно было назвать ночами любви. Она
впервые изведала, что значит принадлежать мужчине не  телом,
а  просто  раствориться в нем. Если бы ее  сейчас  спросили,
зачем  она  жила раньше, сказала бы, что не  жила  вовсе,  а
колготилась. С отвращением припоминала свои прошлые  желания
и  смутную  постоянную жажду какого-то неведомого праздника,
которая   сопутствовала  этим  грешным  желаниям.   Никакого
праздника  нет и не будет. Надо лишь молиться о  том,  чтобы
ясноглазый темноволосый мужчина не прогнал ее от  себя,  как
нашкодившую собачонку. Праздника нет, но и беды никакой нет,
кроме  той единственной, которую могла накликать на себя  по
неосторожности  и недомыслию. Оказалось, для  счастья  нужно
совсем  немного: только чтобы было от чьей воли зависеть.  И
чтобы эта чужая, святая воля к тебе снизошла.
      - Моральные принципы я уважаю, - сообщил Сидоркин. - Я
ведь когда в школе учился, девочки в ранцах презервативы  не
носили.  Но давайте подсчитаем, профессор. Вы жалеете  того,
кто в чулане. Я вас понимаю. Не хотите брать на душу грех. А
я  жалею  вас, себя, Надюху, вашу жену, сына и  дочь.  Всего
выходит шестеро. Их никто не спасет. Против одного. На  чьей
стороне перевес? Я имею в виду моральный.
      Иванцов  закашлялся, провел рукой по впалым щекам.  За
время,   проведенное   в  хосписе,  он   сбросил   килограмм
пятнадцать.
     - При чем тут мои дети и супруга?
      - Ольгу давно подписали, спросите у Надюхи. Виталика и
вашу  супругу  завалят  до кучи. Господин  Ганюшкин  большой
любитель выжженной земли. Никаких следов не оставляет.
     - Про Олю - это правда? - спросил Иванцов у девушки.
     - Антоша никогда не врет, - уверила Надин, - Ее как раз
на  Громяке  подловили.  Не  знаю,  в  чем  провинилась,  но
приговорили - это точно.
      На Иванцова было жалко смотреть: глаза опрокинулись  в
череп,  хотел  прикурить, да сигарету сунул  в  рот  не  тем
концом.
     Сидоркин его приободрил:
      - Не волнуйтесь, Анатолий Викторович. Он подавится. Я,
конечно, мог бы сам его взять, но подбираться долго. У  него
знаете, какая охрана? Побольше, чем у президента. А я сейчас
один.  От  конторы  отрезали, единственный  дружок  приболел
некстати.
     - Что с ним? - озаботилась Надин.
      -  Что-то  вроде свинки, - нехотя сообщил Сидоркин.  -
Поправится, но не скоро.
      -  Так  чего  мы лясы точим? - засуетился  Иванцов.  -
Dавайте начинать...
      Двойник ничего про себя прежнего не помнил, ни кто он,
ни  откуда,  ни  где  живет,