ушай  сюда,  Надюха.  Ведено  ускорить  процесс.
Подробности   тебе  знать  необязательно.  Надо   заручиться
закорючкой  Громякина. С ним договоренность  давно  имеется.
Твое дело - толчок через Иванцову.
     - Какой процесс, Геночка?
      Психанул.  На  скулах запрыгали желваки.  Мосол  почти
вышел  из-под  контроля, но мне это  было  на  руку.  С  ним
управиться легче. Вор в законе податлив на ласку и на слезу.
Тем более связан воровской клятвой.
       -   Ядовитые  вопросики  задаешь.  По  рогам   хочешь
схлопотать?
      -  Почему сразу по рогам? Мосолушка, ты меня больше не
любишь?
      Зыркнул  по  сторонам,  заглянул  под  стол  (тюремная
привычка), а я застенчиво перебралась к нему на колени.
      -  Правда,  Мосолушка... я же ничего не знаю.  Сколько
можно играть втемную? По-человечески пойми меня как женщину.
      -  Здесь я тебе не Мосол, а Геннадий Миронович. Заруби
на носу.
     Бодрился, но на самом деле уже потек. Рожа побагровела.
Еще секунда - и ринется запирать дверь.
       -   Звони   той  падле.  Дело  срочное.   Не   терпит
.b+ # b%+lab". На заметке у Мудрика.
      Я  пересела на стул. Нельзя доводить до крайности.  Из
Мосолка  можно  что-нибудь  выудить,  именно  когда   он   в
промежутке между желанием и самим половым актом. Когда  свое
возьмет,  только  рычит  удовлетворенно.  Точно  так  же  от
Геннадия  Мироновича, его двойника, можно  что-либо  узнать,
когда  он в уме пересчитывает купюры. В этот момент  на  его
смурной  морде  появляется  мечтательное  выражение,  как  у
лунатика, и он теряет самоконтроль.
      -  Мосол Миронович, вот мое последнее слово. Скажи что
за процесс и кто такой Мудрик? Тогда позвоню Иванцовой. Хотя
мы с ней никакие не подруги, сто раз говорила.
     - Не знаешь, кто такой Мудрик?
     - Откуда?
      -  Любопытно.  Что ж, тут секретов нету.  Главный  наш
куратор из "Дизайна". Кто же еще?
      Чтобы  не выдать удивления, я опустила глаза.  Значит,
вот оно что! За всей этой хреновиной стоит блистательный Гай
Карлович  Ганюшкин.  Как же, наслышаны. Больше  того,  имели
честь.   Незабываемое  воспоминание.  Роскошная   загородная
вилла,  теплый  вечер, массовая сходка не  помню  по  какому
случаю.   Я   вся  от  Версачи,  распаленная,  благоухающая,
соблазнительная,  как тысяча наяд, в сопровождении  молодого
преуспевающего фирмача. Не помню, как зовут, но  помню,  что
через  месяц  от  него  остались только  мозги  на  стене  в
подъезде. Музыка и фейерверки, реки шампанского - и к нашему
столику подходит импозантный господин в сиреневых шортах,  в
голубой  детской маечке, с волосатой грудью,  со  свекольньм
лицом,  улыбается,  поводит во все стороны  хищным  носярой,
будто   принюхивается,   и  говорит  человеческим   голосом:
"Однако...  Кто ты, прекрасная незнакомка?" И я, дерзкая,  в
ответ: "Мужнина жена, благородный принц".
      Продолжения  не  было, но могло быть.  В  этом  смысле
девушку  не обманешь. Пока обменялись любезностями,  он  раз
пять меня изнасиловал, не вылезая из шорт. Ножищи массивные,
волосатые, глаза вытаращенные, как у таракана, - блеск.  Но,
видно,  не  судьба.  Так бывает: если сразу  не  получилось,
потом  не  наверстаешь. Магнат, нувориш, надежда демократии,
член  Семьи,  покровитель  сирых  и  убогих,  кровопийца  из
кровопийц,  короче  -  лакомый кусочек. Корпорация  "Дизайн-
плюс".  Разумеется, я не знала, чем конкретно они занимаются
в  этой  корпорации, мне ни к чему, но, как  каждый  рядовой
обыватель,  понимала: грабят очень успешно. Спускают  с  нас
шкуру  за  шкурой  без всяких даже обещаний  оделить  новой,
пусть  похужее.  Я  не  жалела об упущенной  возможности.  С
такого  человека, как Ганюшкин, при везении можно,  конечно,
слупить  на несколько лет безбедной жизни, но легко и  башку
потерять.  Сколько  милых, привлекательных  девочек,  полных
светлых надежд, исчезают бесследно в районе их Питания...  В
тот раз убереглась, сейчас, похоже, прижучили.
     - Значит, наш "Купидон" принадлежит "Дизайну"?
     - Какая тебе разница?.. Давай звони. - Мосол набычилcя,
решив, что ляпнул лишнее.
     - А процесс? Какой процесс? Чем торгуем?
     - Зачем тебе?
     - Как зачем? Иванцова спросит, что отвечу?
      -  Не  спросит... Она в курсе, как и Громякин.  Только
кочевряжатся  пока. И хочется и колется. Фраера паскудные...
-  Мосол  с сожалением разглядывал бутылку водки, которую  я
выставила на стол, - Не тяни, Надька. Поджимает под дыхалку.
       С   Олькой  мы  не  виделись  года  два,  но   иногда
созванивались. Звонила всегда я, ей без надобности. Она  так
высоко летала, что не до прежних школьных подруг. Хотя, если
по правде, когда-то нас связывали близкие отношения. Мы даже
невинность  потеряли в один и тот же день в девятом  классе,
от  одного  и того же партнера, десятиклассника, который  на
этом   делал   маленький  бизнес.  У  него  и  кличка   была
соответствующая - Коля Елдак.
      Кстати, я тащилась от Олькиного папани, деликатнейшего
Анатолия  Викторовича.  Если  бы  попросил,  дала   бы   без
разговоров,  но тогда об этом и речи не могло  быть.  Десять
лет   назад   россияне   еще  не  избавились   от   совковых
предрассудков,  и если бы я кому-нибудь призналась  в  своем
желании, просто сочли бы извращенкой. Я тоже думала, со мной
что-то  неладно. Уже попозже, поднабравшись  западного  ума,
поняла, что это вполне нормальное чувство: страсть к отцу, к
брату,  к  родителям  подруги и так  далее.  Все  описано  у
Фрейда.   Анатолий  Викторович,  сам  того  не   подозревая,
действовал  на  меня как удав на кролика. Трудно,  наверное,
назвать  это  влюбленностью, да я до сих пор  не  знаю,  что
такое влюбленность, но когда он своим профессорским рокотком
произносил что-нибудь типа: "Надин, радость моя, не  холодно
тебе  в этой курточке?" - у меня, несчастной, внизу мокрело.
Ах, где ты моя молодость, буйство глаз и половодье чувств...
      Другое  дело  - ее брательник Виталик. Он-то  как  раз
делал  попытки.  Самовлюбленный  болван.  Даром  что  теперь
мебелью торгует, а ему бы деревянной башкой орехи колоть. На
дух  не  выношу  таких  самоуверенных красавцев.  Жаловалась
Ольге:  "Если  твой  полоумный братец еще  раз  полезет,  не
обижайся,   подружка,   яйца  оторву!"   Хохотала,   стерва:
"Отрывай, не жалко".
      Я  позвонила  Иванцовой, и как-то мутно  стало,  когда
услышала в трубке мелодичный знакомый голос. Неужто она тоже
во все это замешана, как Ляка. А во что во все?
     Разговаривали так, будто расстались вчера.
     - А-а, это ты? - вяло поздоровалась Иванцова. - Ты где?
     - В офисе... Надо бы встретиться, Оль.
      - Да-да, хорошо бы... Подожди, в каком офисе? Ты разве
работаешь?  Она не притворялась, действительно не  знала.  Я
похвалилась,  что  сделала карьеру и имею собственную  фирму
"Купидон".
     - Поздравляю, - холодно, без удивления похвалила Оля. -
Чем занимается твоя фирма?
     - Об этом лучше не по телефону, Оль.
      -  Ладно...  Сейчас, подожди, взгляну на  график...  -
деловой  разговор деловых людей, похоже, девичьи  телефонные
посиделки остались в прошлом.
     Мосол налил водки, внимательно слушал. Сказал:
     - Договаривайся на сегодня... Нечего тянуть.
      Я  покрутила  пальцем  у виска,  дескать,  думай,  что
говоришь. Мне ли диктовать условия?
     - Надюха, ты здесь?
     - Да, Оленька.
     - Твоя фирма, под чьей она крышей?
      Мосол  поднес стакан к губам, но не торопился  выпить.
Никогда не видела его таким настороженным.
     - Вроде бы у Ганюшкина под крылом. "Дизайн-плюс"
     - Что значит - вроде бы? Ты же сказала, твоя фирма.
     - Оль, давай не по телефону, - повторила я.
      Мосол  опустил стакан, лицо окаменело. Трудно  понять,
кто  это  - вор в законе или бизнесмен Шатунов. Оба смотрели
на меня предостерегающе.
     - Хорошо, - отозвалась Иванцова, но чуть раздраженно. -
Подъезжай прямо сейчас. Сможешь? На Добрынинскую.
     - О'кей. Через час буду.
      -  Минутку, Надя. Я только сейчас сообразила. Так  это
тебя патронирует Гуревич?
     - Скорее его супруга. Елена Вадимовна.
     - Ну и дела... Все, жду...
      -  Ждет,  -  сказала  я Геннадию  Мироновичу,  опустив
трубку.
     - Когда?
     - Прямо сейчас. Доволен?
      Мосол  с  облегчением осушил стакан,  бросил  в  пасть
шоколадную конфетку.
      -  Молодец, детка... Теперь так, - покопался в  кейсе,
положил  передо мной несколько листков. - Дельце пустяковое.
Громякин  должен это подписать. Если зайдет речь об  откате,
скажешь, по обычной схеме. Больше тебе ничего знать не надо.
     - Можно почитать?
     - Почитай... Только помни: любопытной Варваре на базаре
нос оторвали.
      Я  пролистала  контракт, в котором было двадцать  пять
пунктов.  Стороны  обязуются  -  и  пошло,  поехало...  Одна
сторона - фирма "Купидон", вторая сторона - сплошь прочерки.
      На последнем листке опять же печати "Купидона" и место
для  подписей.  От "Купидона" генеральный  директор  -  это,
видимо,   я   -  и  главный  бухгалтер.  Единственной,   кто
расписался  на  филькиной грамоте, как раз  и  была  Зинаида
Андреевна.  Когда только успела... Сколько я ни напрягалась,
смысла контракта так и не смогла понять. Лишь уразумела, что
в  случае  споров и разногласий стороны могут  обратиться  в
арбитражный суд.
     - Может, я тупая, - призналась я, - но все это для меня
темный лес.
      -  Вот  и  хорошо. Распишись. На трех  экземплярах.  Я
расписалась где положено. От водки Геннадий Миронович слегка
размягчился, и я воспользовалась этим.
     - Помнишь свое обещание, Мосолушка?
     - Чего?
     - Не дашь в обиду, спасешь от лютой смерти.
      Налил  еще  полстакана, подумал.  Пить  или  не  пить.
Qказал, не веря сам себе:
     - Не будешь зарываться, все обойдется.
     - Меня уже опускают, разве не видишь?
     - Нет. До этого еще далеко. Ты им нужна.
      -  Мосолушка,  любимый, за что все это?  Я  же  никого
трогала, никуда не лезла...
     Мосол водку выпил. Ответил строго:
     - Поздно сопли распускать.
      Поехали  на его машине, на серебристом "Ситроене",  за
баранкой  незнакомый водила, упитанный бычок. За  пятнадцать
минут,  пока  ехали,  все  заново прокрутилось  перед  моими
глазами:  Анталия, Ляка, Дилавер... а еще раньше -  Эмираты,
Витька   Скоморохов,   смерть  отца,  долгое,   затянувшееся
ожидание  чуда,  которое  так и не  произошло.  И  не  могло
произойти. Вдруг я остро осознала, что у меня нет  будущего,
потому  что моя жизнь бутафорная, похожая на фирму "Купидон"
и  на  наш проезд по Москве на серебристой машине.  Во  всем
этом столько же настоящего, сколько правды в пьяном вздохе.
      -  Ты  чего?  -  заинтересовался  Геннадий  Миронович.
Плачешь, что ли?
     - Отстань.
      -  Не-е, не надо. Плакать чего теперь... Не на  правку
едем  -  в  культурное  место.  Нехорошо  с  красным  рылом.
Вытрись, пожалуйста.
      Я подмазалась, подправила личико - и через минуту была
у   Оленьки  Иванцовой.  Мосол  остался  в  машине.  дорожку
напутствовал так:
       -   Никакого   лишнего  базара.  Чего   не   поймешь,
прикидывайся дурой. У тебя получится.
      На  Ольке костюм из плотной шерсти, неброский,  но  на
штуку  тянет. В ушах камушки. За то время, что не  виделись,
она  вроде  подтянулась росточком, похорошела. Как  и  велел
Мосол, я не стала тянуть резину. После объятий, после  двух-
трех ничего не значащих фраз достала бумаги.
     - Вот, Оль, подпиши у барина.
      На  документ  она  взглянула мельком,  накрыла  бумаги
сверху  изящной, узкой ладонью. В глазах что-то  незнакомое,
укоризненно-насмешливое.
     - Как же ты в это впуталась, подружка?
     - Во что в это? Если бы я знала...
      -  Ах,  даже не знаешь? Ну, тогда посмотри... Щелкнула
пультом,  и  на экране телевизора, подключенного  к  видаку,
проступило   изображение.  Сначала  я   подумала,   реклама.
Замаячила длинная очередь молодых женщин в каких-то странных
цветастых балахонах, накатывающая волна за волной. У  женщин
отрешенные,  как будто неживые лица, убитые горем.  Они  шли
одна  за одной, задрав подбородок, но иная несуразность была
в  том,  что все похожи друг на дружку к огромное  скопление
близняшек.   Потом  началась  очередь  из  молодых,   рослых
мужиков,   тоже   поразительно   похожих,   с   окаменевшими
квадратными  будками и с вселенской печалью  в  полузакрытых
глазах. Две бесконечные вереницы горемык разного пола  брели
неизвестно  куда.  Зрелище завораживало,  томило.  Хотелось,
чтобы хоть кто-то один - женщина, мужчина - улыбнулся, подал
#.+.a, сбросил с себя оцепенение. Прямо мурашки побежали  по
коже.
     Оля щелкнула пультом - и изображение исчезло.
     - Ну, как тебе?
     - Нормально... Что они рекламируют? Прокладки?
      -  Ничего не рекламируют. Это и есть товар, которым ты
торгуешь. Купидоны.
     - Оль, - протянула я плаксиво. - Просвети меня грешную,
куда  я  вляпалась?  Впотьмах блуждаю.  Хоть  ты  не  говори
загадками.  А  то у меня крыша поедет. Я после  Эмиратов  не
совсем  полноценная. Вагина втянула. Ты  ведь  знаешь  рыжую
нимфоманку, супругу Гуревича?
     - На чем, интересно, вы сошлись с Вагиночкой?
      - На б..стве, Оль. На чистом, бескорыстном б...стве. А
она  вон  что  устроила.  Ты им понадобилась,  Оль.  Меня  и
подписали  как твою подружку. Помоги, Оль! Помирать  чего-то
неохота. На кого мамочку оставлю?..
      Слушала  внимательно,  сощурив светлые,  изумительного
рисунка  глаза, и я вдруг поймала себя на мысли, что  передо
мной совсем не та Ольга, с которой мы в школе шушукались  на
переменках, и не та, с которой перезванивались и  болтали  о
разных  пустяках, попутно клянясь друг другу в  преданности.
Не  случайно она поднялась на такую вершину и попала в  этот
кабинет   с   массивной  немецкой  мебелью,   где   работает
кондиционер   и   пахнет  цветами,  но  все   равно   как-то
познабливает.  Случайно  с девочками  такие  метаморфозы  не
происходят. Видно, было в ее натуре что-то такое, чего я  не
замечала  и чего не было в моей. Не думаю, что Олька  умнее,
привлекательнее  меня,  но уж точно  -  победительница.  Вот
потому  ее и приметил один из самых крутых мужиков в стране,
претендент на трон.
      -  Не  стоит  преувеличивать мое влияние на  Владимира
Евсеевича.  -  Она  будто подслушала. -  По  секрету  скажу,
Надечка, я ему даже не любовница.
     - Ой! - воскликнула я.
      Оля  улыбнулась, угостила меня сигаретой и  на  минуту
стала прежней - доброй и милой подругой.
      -  Представь  себе. Бывает, конечно, но  редко.  Но  я
действительно вхожу в его ближайшее окружение.  Громяка  мне
верит,  а  это,  Надечка, в политике такая же редкость,  как
порядочность. Настоящий политик вообще-то никому  не  должен
верить, впрочем, это к делу не относится.
     - Ага, - сказала я.
     - Не агакай, - засмеялась совсем по-домашнему. - Что ты
как  маленькая...  Вот  это,  - погладила  бумаги,  -  очень
перспективный    коммерческий   проект,    можно    сказать,
суперпроект.  Но  у  Громяки есть  сомнения,  и  они  вполне
обоснованные.  Деньги нам нужны, скоро выборы,  и  суммы  за
этим  проектом фантастические, но лоббировать его в открытую
нельзя.  Если пресса пронюхает, будет такой скандал,  какого
еще  не бывало. Громяке это никак не подходит. На него и так
вешают  всех  собак.  Кем он только не  был.  И  растлителем
младенцев,  и  педиком, и фашистом. Ему  только  недоставало
работорговли.  А  ведь могут повернуть и так.  Хотела  бы  я
a/`.a(bl  наших записных моралистов, чем еще может торговать
Россия в ее нынешнем положении, кроме нефти?
     Я робко попыталась повернуть ее мысли в нужную сторону:
      -  Значит,  то,  что  мы видели,  вот  эти  мужчины  и
женщины?..
     - Ну да, это клоны. Величайшее в мире научное открытие.
Самая  дешевая  рабочая сила. И штука в  том,  что  россияне
подходят  для  унифицированного отбора  лучше  всего.  Может
быть,  наравне с африканцами. За последние десять лет все  в
этом    убедились.    Основные   качества    россиянина    -
неприхотливость,  долготерпение, стадность мышления.  Такого
человеческого фактора, как говорил Горбач, нигде не  сыщешь.
А  тут  - греби лопатой. Десять лет умерщвления - и никакого
серьезного  протеста.  Свобода,  общечеловеческие   ценности
Любой  бред  проглатывают, как собаки сырую печенку.  Теперь
представь,  Надечка, с какой охотой россияне воспримут  идею
биологически     скорректированного     самовоспроизводства.
Конечно,  пока еще это все общая идея, научный  эксперимент,
но...
      -  Не  шутишь? - пискнула я, испугавшись  сумасшедшего
блеска в ее глазах.
     Она отмахнулась от глупого замечания.
      -  Откровенно  говоря,  Надин,  я  горячая  сторонница
проекта. Больше того, многим пожертвовала ради него. Об этом
как-нибудь  после...  нам  почти удалось  убедить  Владимира
Евсеевича.  Почти!  Он боится огласки,  но  не  только  это.
Намешалось  личное.  Он  ненавидит Ганюшкина.  Чего  они  не
поделили, не знаю, еще до меня было, но при одном упоминании
этого  имени мой прямо весь синеет, как баклажан. А  у  него
давление. Он с виду такой богатырь, на самом деле -  рыхлый,
как навозная куча... Тебе необходимо подписать контракт?
      - Еще бы! Меня и держат, чтобы подписывала, не сумею -
фьють! - и башки нету. Сама понимаешь.
     - Понимаю... Тогда давай сделаем по-хитрому. Представим
так,   что   "Дизайн"  тут  ни  при  чем  и  ты   действуешь
самостоятельно.
     - Кто в это поверит?
     - Неважно. Главное, Громяку не разозлить, не задеть его
мужское  самолюбие.  И  потом  -  за  тобой  Гуревич,   банк
"Анаконда".  Это  солидно.  Громяка  не  будет  вдаваться  в
детали, но тебе придется пойти со мной.
     - Куда?
     - К Владимиру Евсеевичу, куда же еще?..
     - А где он?
      -  Наверху. Сейчас позвоню - и пойдем. Юбочку покороче
подтяни.
     - Ой? - вздохнула я.
       Громякин   сидел   под  огромным  полотном:   Георгий
Победоносец  повергает копьем Змея. Обличьем святой  Георгий
неуловимо  напоминал самого Громякина. Скорее всею,  картина
написана  по  спецзаказу - художественный  пиар  все  больше
входил в моду. Вождь партии небрежно махнул рукoй на кресла.
      -  Быстро, Оля. У вас пять минут. Еду в Кремль.  Ольга
сухо  повторила слово в слово все то, что перед тем  сказала
/.  телефону: проект "Клоны", договор о намерениях,  никаких
обязательств.  Промежуточный  вариант.  Дослушав,   Громякин
окатил меня свинцовым взглядом, по-медвежьи прошелся из угла
в угол. Опять сел. Грозно уставил палец.
     - Кто такая?
     Я сделала вид, что затрепетала. Ответила Оля:
       -   Директор  фирмы  "Купидон".  Посредник,  Владимир
Евсеевич.
     - Не засланный казачок?
      -  Ни  в  коем  случае,  моя школьная  подруга.  Надин
Марютина. Ваша давняя фанатка. Протеже Гуревича.
      -  Мне  начхать,  чья она протеже! Разворовали  Россию
мерзавцы!  Ничего,  скоро всех уроем,  вместе  с  Гуревичем.
Тюрем хватит.
     - Ой! - сказала я.
     Вождь повернулся к Ольге:
     - Идиотка?
     - Нет, Владимир Евсеевич. Робеет.
     - Ну-ну... Надеюсь, не демократка?
       -   Монархистка,  Владимир  Евсеевич.  У  нее   корни
дворянские по батюшке.
     - Все нынче дворяне... А я вот простой русский мужик от
сохи, с чем вас и поздравляю... В Бога веришь, Марютина?
     - Православная я.
       -  Православная,  говоришь?  Чего  ж  тогда  занялась
непотребным  делом? Не боишься геенны огненной? Или  денежки
не пахнут?
      Я оглянулась на Ольгу, но та будто воды в рот набрала.
К счастью, Громякину не потребовался ответ. Он снова вскочил
на  ноги,  пробежался по кабинету, делая  характерные  пасы,
знакомые миллионам россиян. Вещал как на митинге:
      -  Россиянин  терпелив, но всему  есть  предел.  Рыжие
подонки  уже почуяли близкий конец. Ишь как забегали.  Вопят
как  недорезанн