я.
       Самое  большое  потрясение  Сидоркин  испытал,  когда
встретил  на  дорожке  своего  любимого  телеведущего   Леню
Якубовича. Столкнулся с ним нос к носу. Якубовича  он  любил
за  то,  что тот дарил и получал много подарков, никогда  не
унывал  и бесшабашным идиотизмом превосходил всех участников
"Поля  чудес". Напяливал на жирную тушу все, что  приносили,
натужно  зубоскалил, пил вино, чуть ли  не  сверкал  членом,
ухал   филином  -  и  своим  озорным  простодушием   выгодно
отличался  от многих других блистательных и любимых  народом
телеведущих американского замеса. Впрочем, их всех, от самых
ироничных,  как Дима Дибров, до безупречно глубокомысленных,
как  Кисель,  роднило изредка наползающее на лица  выражение
внезапного  потустороннего страха,  будто  перед  неизбежным
арестом.  Когда Сидоркин опытным глазом подмечал эту  серую,
могильную  тень, ему хотелось пожалеть, утешить  забубенных,
удачливых   представителей  победившей   творческой   элиты,
сказать им ласково: "Не горюйте, ребята, авось и пронесет!"
        Оправившись   от   изумления,   Сидоркин    радостно
поздоровался  и  попросил автограф, однако Якубович  хотя  и
остановился,  но  смотрел куда-то мимо  и  словно  не  понял
просьбы.
      -  Вы  ли  это,  Леонид? - уточнил Сидоркин.  -  Я  не
обознался?
       Все  так  же  глядя  поверх  забора,  телеведущий   с
достоинством ответил:
     - Приз - полтора миллиона. Крути колесо.
     - Приз вам или мне? - не понял Сидоркин.
      -  Лорд  Гамильтон даст полтора миллиона, а сэр  Генри
Поуп еще больше. Но я еще поторгуюсь. Прочь с дороги, смерд!
      Сидоркин  уже  догадался, что хотя  это  Якубович,  но
совсем   не  тот,  которого  показывают  по  телевизору,   а
чрезвычайно на него похожий. Та же циничная ухмылка, тот  же
сальный  блеск в глазах, но без лошадиного гогота и бесовсих
ужимок.  Более  очеловеченный.  Значит,  не  соврал   доктор
Варягин: "Дизайн" клепал двойников на продажу. Ноу хау.
      На  прогулке встретил еще много знакомых, уважаемых  и
любимых  россиянами  людей, но уже не  вздрагивал,  как  при
столкновении  с  Якубовичем.  Словно  весь  светский  бомонд
околачивался  в  парке хосписа, но его это не  волновало.  У
него  были крепкие нервы. Он лишь посетовал, что его самого,
Сидоркина, вряд ли кому-то придет в голову размножать. Рылом
-%  вышел.  "Дизайну"  он может пригодиться  разве  что  для
донорских органов.
     Марютину обнаружил в затишке за павильоном "Пиво-воды",
где,  естественно,  никто ничем не торговал,  зато  убойного
вида  санитар в белом маскхалате раздавал бесплатно нарядные
книжечки Камасутры. Сидоркин на всякий случай взял сразу три
и   получил   от  санитара  поощрительный  жетон   "Отличник
сексуальной подготовки". Надин сидела на скамеечке  рядом  с
тучным,   импозантным   господином  в   синем   комбинезоне,
удивительно  похожим на Гаврюху Попова,  одного  из  лидеров
либеральных  реформ, бывшего мэра, узаконившего  взятку  как
высокоморальную   норму  демократии,  ныне,   к   сожалению,
полузабытого.  "Интересно, - подумал Сидоркин,  -  по  какой
цене  идет  двойник  великого реформатора  на  международном
рынке?"  Когда Сидоркин подошел, Гаврюха как раз  произносил
следующую  фразу: "Никакие инвестиции, голубушка, не  спасут
эту  страну, помимо частной собственности на землю. Поверьте
стреляному воробью..."
     Надин слушала внимательно. За несколько дней, прошедших
с их встречи, она не изменилась, разве что немного осунулась
и пудра плохо скрывала кровоподтек, спускающийся со скулы на
шею.  Серый  комбинезон с бретельками и  кокетливым  зашитым
кармашком на груди был ей очень к лицу.
      -  Прикурить  не  найдется? - глухо  обратился  к  ней
СиДоркин.
      Надин подняла голову - и глаза их встретились. Это был
ответственный  момент, если учесть,  что  за  ними  следили.
Девушка выдержала испытание с честью. Лишь глубоко вздохнула
да  дрогнули  реснички  - вот и все.  Небрежным  жестом,  не
вставая, протянула зажигалку, и Сидоркин прикурив и буркнув:
"Спасибо,  красотка!" - прижал к ее ладони клочок бумажки  с
запиской. Конечно, огромный риск, но другого выхода не было:
время  работало против них. В записке ничего не было,  кроме
даты  и  времени:  через два дня, четверг,  три  часа  ночи.
Записка  вместе с зажигалкой исчезла у нее в рукаве.  Нельзя
было задерживаться ни на секунду, но бес толкал его в бок, и
он  никак не мог оторваться от ее глаз, которые вдруг начали
фосфоресцировать леденцовым светом.
      -  Профессор, у тебя на роже горчица, - пошутил  он  и
наконец неловко зашаркал прочь.
      -  Хамло!  - донеслось вдогонку, - Уверяю,  голубушка,
самый  гуманный  способ избавиться от  плебса  -  глобальная
стерилизация.
      Еще  успел  услышать игривый смешок  Надин.  Дошел  до
гаража,   откуда  навстречу  вывернулся  дюжий  охранник   с
автоматом наизготовку. Наставив дуло, предупредил:
     - Проваливай. Запретная зона.
      - Покурить не желаешь, братан? - улыбнулся Сидоркин. -
Имеется натуральная махра.
      - Ты что, подсиненный? - Детина свирепо выкатил желтые
бельма. - Или выездной?
      -  Я  прогуливаюсь, - обиженно пояснил Сидоркин.  -  С
разрешения  начальства.  Никакой не  подсиненный.  Такой  же
трефовый, как и ты.
     Из-за спины охранника, в открытом проеме железных ворот
разглядел  три тачки - джип, "Фольксваген" и фары  какого-то
неведомого  лимузина  с  рылом, как  у  "Форда".  В  глубине
копошился  мастеровой, что-то ладил на  верстаке.  Запор  на
воротах  обычный, с японской начинкой. Сверху  -  стеклянный
глаз телескопа.
      -  Откуда  взялся  такой  шустрый?  -  поинтересовался
охранник.
     - От Падучего, из крематория. Туда приставлен.
      - Что же он тебе не объяснил, где можно шляться, а где
нет?  Ведь  тебе, сучонку, повезло. Не Марик  на  смене.  Он
балабонить с вашим братом не любит. Сразу всадил  бы  блямбу
между глаз - и не шукай вечерами.
     - За что?
      -  За  серое пальто... Нервы у него, понял? Все, канай
отсюда! Кому сказал?
      Охранник сделал вид, что дергает спуск на автомате, но
Сидоркин  видел,  что настоящей злобы в нем нет.  Испытывать
его  терпение, конечно, не следовало, но он решил проверить,
действуют  ли  на  территории хосписа обыкновенные  рыночные
законы. Отступил на шаг, слезливо забормотал:
      - Не сердитесь, господин офицер, я все объясню. У меня
сызмалу большая приверженность к тачкам, а своей никогда  не
имел. Вот и тянет хоть на чужие полюбоваться. Сейчас укапаю,
не сердитесь. Дозвольте еще один вопрос задать?
     - Чего тебе?
      -  У  меня  какая  мечта-то? Хоть разок  на  иноземной
прокатиться. А как сделать, не знаю. Все гонят,  проклинают.
Не могли бы вы поспособствовать, господин офицер?
     - Ты что, поганка, совсем опупел?
     - Не задаром, конечно. Деньжат-то я подкопил. Заплатить
готов. Но хотелось бы, конечно, в такую усесться, как  энта,
с красными фарами. Охранник огляделся, опустил автомат.
     - И скоко, говоришь, подкопил бабок?
      -  Врать  не стану, а сотни полторы зеленых  наскресть
могу, - с гордостью объявил Сидоркин.
      -  Давай  сюда!  -  Охранник  протянул  лапу,  которая
неожиданно  вытянулась  на полтора  метра  вперед.  Сидоркин
хихикнул.
      -  Извиняйте, господин офицер, но я же не  лох.  Такие
башли с собой не ношу.
      -  Не  доверяешь, что ли? - Детина скрипнул  зубами  и
снова вскинул автомат.
      Сидоркину  показалось, на самом деле  готов  пальнуть.
Поспешил оправдаться:
      -  Что  вы, господин офицер, я в людях разбираюсь.  Вы
честный человек, видно. Принесу, когда скажете.
     - Ладно, давай поближе к ночи. Когда стемнеет.
      - Сегодня никак не смогу, работы невпроворот. Вы когда
в другой раз на смене?
      Детина пожевал толстыми губищами, какая-то мысль в Нем
бродила. Понятно какая.
     - Через двое суток, в четверг.
       Сидоркин   совпадению  обрадовался,  кое-какой   план
' ,%`f + в голове. По всей видимости, разговор записывали но
вряд ли кто-то придаст значение бредовой болтовне.
      -  Мне  ведь  только  в  салоне посидеть  да  кнопками
пощелкать. Охота душой воспарить.
      -  Воспаришь,  поганка, не сомневайся. Токо  бабки  не
забудь. Зашибу насмерть.
     - Это мы понимаем. Извините, вас как звать-величать?
      -  Зови  вашим  благородием,  не  ошибешься.  Сидоркин
подобострастно захрюкал:
     - У меня в мелких купюрах, ничего?
     - Ничего, сосчитаем.
     - Разрешите идти, ваше благородие?
     - Ступай отсюда, пес.
      Насчет  работы  как  в  воду  глядел.  Ночка  выдалась
недреманная,   беспросветная.   Суточный   объем   материала
равнялся  месячной норме. Им троим, пришлось  отдуваться  за
чье-то  разгильдяйство  и недосмотр. Одновременно  подъехали
три  "Газели" с отбраковкой из московских клиник,  за  ними,
уже   после   полуночи,   подкатил  огромный   рефрижератор:
оказалось,  городские  власти проводили  чистку  вокзалов  и
свалок  (в русле месячника "Экологию - в каждый дом")  и  по
контракту  с  "Дизайном-плюс"  все  излишки  переправили   в
хоспис,  где  был якобы единственный на всю Москву  исправно
работающий коммерческий крематорий.
      -  Так всегда с этой гребаной пересортицей, - объяснил
майору Падучий. - Они там напортачат, а мы горб ломаем.
      Пропускная  способность у двух печей  была  небольшая,
рассчитанная  на нужды лишь самого хосписа, и ближе  к  утру
японские чудо-сковородки раскалились добела. Сидоркин вопил,
что  котлы  вот-вот взорвутся, стрелки приборов  шкалило  на
красном,  но Падучий даже не отвечал. Как простой  оператор,
напялив  на голое туловище кожаный фартук, помогая  Зяме  на
загрузке, а когда выдыхался, подменял Сидоркина на пульте, и
тот  бросался на бесконечный поток трупаков, аки  коршун  на
добычу.  При  этом, естественно, поставщики  не  удосужились
толком  проверить,  доведен ли груз до  кондиции:  некоторые
доходяги  оказывались  живыми, от  огня  приходили  в  себя,
начинали качать права, отчего процесс кремации сопровождался
истошными воплями и матерными проклятиями.
      Казалось, адовой работе не будет конца. Поутру  явится
инспектор     из    администрации,    и    если    обнаружит
неоприходованный материал или хотя бы кровяные лужи на полу,
наказание   последует  незамедлительно.  Всей   безалаберной
команде грозила та же самая печь.
      -  А  тебе  это надо? - пошутил взмыленный Падучий,  и
Сидоркин сказал, что не надо.
      Он был тертый калач: десять лет при Елкине, сбросившем
страну  в неолит, провел на оперативной работе, смутить  его
дух  было  трудно, - но ничего ужаснее и противоестественнее
этой  ночи вспомнить не мог. Воочию довелось убедиться,  как
будет  выглядеть  подлунный  мир,  когда  планы  россиянских
реформаторов  окончательно воплотятся в жизнь.  Если  бы  не
двужильный  Зяма,  им с Падучим нипочем  не  справиться.  От
непосильной работы Зяма раздулся, как шар, морда посинела  и
gcb.*  обуглилась,  но  на ней можно  было  прочитать  нечто
похожее  на то упоение, какое его прародители-люди  когда-то
испытывали  в  бою.  Он беспрерывно глухо  рычал  и,  улучив
момент, жадно слизывал с рук дымящуюся кровь.
      Под  утро,  когда все кончилось и горы горячего  пепла
упаковали  в  пластиковые мешки с изящной маркировкой  фирмы
"Дизайн-плюс", Клим Падучий выставил на стол литровую бутыль
медицинского спирта.
      -  Садись, пацаны, отбой. Надобно освежиться.  Мы  это
заслужили.
      Собственноручно  разлил спирт по алюминиевым  кружкам,
другой посуды в крематории не водилось.
      -  Помыться  бы  сперва, - выразил  желание  Сидоркин,
чувствуя, что перетруженные жилы гудят, как провода.
      - Сразу нельзя, - урезонил Падучий. - Вода не возьмет,
испарится. Надо жар изнутри уравновесить. Тогда безопасно.
      Зяма  застенчиво  пристроился  на  краешке  табуретки,
оценил, какая ему оказана честь. Кружку принял с благодарным
блеянием.
     Сидоркин спросил у начальника:
     - Он откуда в натуре такой? Какой-то странный немного.
     - Не нравится? - усмехнулся Падучий. - Гляди, сам таким
не   стань.  Вообще  случай  поучительный.  Из  него  хотели
полевого  командира  сделать. Ну, типа  Хаттаба.  По  заказу
одного  мультяшки из Канзаса. И вон что вышло. Хотя ручаться
не могу. От знакомого санитара слышал. Может, врет.
      Дрожащими  руками,  с  трудом  клоня  голову,  осушили
кружки. Зяма сладко зачмокал, будто выпил компоту, обвел нас
счастливым  поросячьим  взглядом  и  медленно  повалился   с
табуретки на пол.
      - Пить совсем не умеет, - прокомментировал Падучий.  -
Но  как  работник  - сам видел. Главное,  крови  не  боится.
Многие из переделанных почему-то крови боятся. Повторим?
     - Можно.
      Первая  кружка  подействовала на  Сидоркина  как  удар
колуном  по  затылку,  но  уж  лучше  это,  чем  оглядка  на
пережитую ночь. Падучий наполнил кружки, но пить не спешили,
каждый уткнулся в свою посудину - отдыхали.
      - Почему боятся? - полюбопытствовал Сидоркин. - Может,
побочный эффект?
      -  Феня  говорит - санитара Феней зовут, он из  бывшей
профессуры,   -  он  говорит,  кодом  предусмотрено,   чтобы
боялись.  Чтобы  хозяевам  не  навредили.  Говорит,   раньше
переделанные иной раз в буйство впадали. Кусались,  за  перо
хватались.  Всяко бывало. Приходилось усыплять, а денежки-то
тю-тю.
      - Давно хотел спросить, господин Падучий, вы ведь тоже
вроде переделанный?
      Ожидал,  что директор взбрыкнет, но ничуть не  бывало.
Трудная ночь и спиртяга в кружках их породнили.
     - Не-е, не переделанный. Я на электроде, во-о, гляди. -
Падучий нагнул голову, разгреб волосы на макушке - и показал
лиловый   бугорок,  из  которого  торчал  крошечный   штырек
антенны. - Можешь потрогать, не ударит.
      Сидоркин  уважительно прикоснулся к  антенне  кончиком
указательного пальца.
     - А что лучше, переделанный или на электроде?
      -  И  то и другое хорошо, смотря по направлению. -  От
спирта Падучий впал в благодушную словоохотливость. - Смотря
куда   нацелили.   Для  умственной  работы,   как   у   нас,
переделанные не годятся. В сущности, они все дебилы, хотя об
этом  не принято говорить. У них болевой порог низкий. Землю
копать  или  в  рудниках  -  это пожалуйста.  Феня  говорит,
большинство  россиян,  кого  не  купят  на  вывоз,  туда   и
направят, в рудники. Ты в армии служил?
     - Доводилось, - признался Сидоркин.
      -  Тогда  поймешь.  Электрод - это вроде  ефрейторской
лычки.   Не   завидуй,  тебе  такой  же  впарят.   По   моей
рекомендации.
     - Когда?
      -  Недельки через две. После полного обследования.  Ну
что, поехали?
      После второй кружки бодрствовали недолго, может, минут
пять.  Задымили "Примой", но так и улеглись на полу рядом  с
Зямой с горящими чинариками в зубах. Сморило.
      Утром инспектор из администрации еле-еле поднял  троих
пинками.

                         5. НА ВОЛЮ

     К четвергу все было готово к побегу, да и тянуть дальше
опасно. К Сидоркину, не соврал Клим Падучий, уже подбирались
медики.   Накануне  взяли  все  анализы,  включая   мозговую
пункцию,  сняли энцефалограмму и просканиро-вали на аппарате
"Сигма". Как раз утром в четверг за ним прибежал посыльный и
отвел  в  центральное здание на третий этаж, к кабинету,  на
котором  висела табличка "Личный представитель". Его  принял
маленький,   гибкий,   с   хищным  оскалом   и   немигающими
желатиновыми глазками японец по имени Су Линь. Разговор  был
короткий, но содержательный. Су Линь поздравил его с удачным
началом карьеры и сообщил, что рекомендации проверены  и  не
вызывают сомнений. Потом спросил; кем он был раньше, до того
как попал в хоспис.
      - Никем, - отозвался Сидоркин. - Болтался, как говно в
проруби.
     - Я имею в виду профессию.
      -  Какая там профессия... Обыкновенный был совок, пока
свободу  не  дали.  А  уж  там, конечно,  пробовал  бизнесом
заняться, но не очень получилось. Мозги-то ржавые.
     Су Линь пронизывал его насквозь желатиновыми лучами.
     - Откуда вы знаете господина Сипатого? Сидоркин скромно
потупился:
     - Просто посчастливилось. Оказал ему небольшую услугу.
     - В качестве киллера?
      -  Что-то вроде того. Убрал одного субчика, который  у
него путался под ногами.
      -  Может  быть,  вы и Гаю Карловичу оказывали  услуги?
Сидоркин разгадал ловушку, поставленную в восточном духе.
      -  Ни  в коем разе, господин Су. Мы свое место  знаем.
Выше головы не прыгнешь.
     Японец удовлетворенно хмыкнул.
     - Кам вам наша лечебница?
     - Как в раю, - сказал Сидоркин.
     - Работа нравится?
     - Врать не буду, работа хорошая, чистая. Но хотелось бы
продвинуться чуток повыше.
     - Мечтаете о собственной иномарке? - улыбнулся Су Линь.
     Сидоркин порозовел.
     - Кто нынче не мечтает? Да не всякому везет.
     - Образование какое?
     - Какое там образование при коммуняках... Школу окончил
с  грехом  пополам.  Дорожные знаки различаю.  В  стройбате,
опять  же,  честно скажу, был на хорошем счету. Имею  значок
"Отличника  боевой  и  политической подготовки".  По  пьянке
потерял, поверьте на слово.
     - Выпить, значит, не дурак?
      - Как любой россиянин. Но меру знаю. Не больше литра в
день.
      По  доброму оттенку презрительной улыбки Су Линя  было
видно, что чем-то бойкий собеседник ему приглянулся.
      -  Что  ж,  солдатик,  не так  часто  к  нам  попадают
добровольцы,   -  пооткровенничал  он.  -  Обычно   набираем
сотрудников  по принудительной вербовке. Тем  больше  у  вас
шансов  продвинуться.  Пожалуй,  будем  готовить  по  методу
Шабдурасулова,   по   третьей  категории.   Не   возражаешь,
любезный?
      Сидоркин,  которому  так  и  не  предложили  присесть,
вытянулся в струнку.
      -  Премного благодарен, - выпалил он, как на плацу.  -
Коли кто к нам добром, мы завсегда отслужим.
     - Ступай, ступай, красавец... Ишь, глотка луженая...
      Тянуть  нельзя, да и незачем. При последней встрече  в
парке с Надин она едва заметно прикрыла глаза: дескать,  все
поняла,   не  подкачаю.  Мысленно  Сидоркин  ее  приободрил:
держись,  кроха, это все не больше чем игра. Как и вся  наша
жизнь.
      Двух  ночей  и  трех  дней ему вполне  хватило,  чтобы
основательно   сообразоваться  на   местности.   Действовать
предстояло   внаглую,  на  арапа,  что  было  противно   его
дисциплинированной офицерской натуре, но время и  обстановка
не  оставляли  выбора. Или уложится в  десять  -  пятнадцать
минут, или...
      В четверг, как по заказу, смена выдалась легкая, можно
сказать,  никакая.  До  часу ночи кремировали  всего  двоих:
садовника  Абрамыча (неизвестно чем провинился)  и  двойника
налогового  фельдмаршала Починка. Сидоркин  уже  поднабрался
кое-какого опыта и сам, без подсказки Падучего, догадался, в
чем  дефект у Починка. Тот пришел на кремацию своими ногами,
и перед тем как Падучий сделал ему обезболивающий укол, лишь
истошно  визжал  и  хрюкал. Не мог членораздельно  пропищать
даже  свою знаменитую присказку: "Заполни декларацию  и  спи
спокойно,  товарищ!" Да и личиной был не  очень  схож.  Тот,
*.b.`.#.   поставили  главным  мытарем,  похож  на   сосущую
попискивающую  пиявку с продолговатой  тыковкой,  а  двойник
больше  напоминал  дождевого червя, случайно  выползшего  на
солнцепек.  Вдобавок с короткими ручками и ножками.  Правда,
не в халате, - в любимом фельдмаршальском мундире. Все равно
вряд  ли  за  такую  поделку самый  отмороженный  американос
отвалит больше сотняги. Явный брак.
      Управившись с этими двоими, больше часа бездельничали,
попивали  пивко,  перекинулись с  Падучим  в  дурачка.  Зяма
набивался   третьим,  жалобно  мычал,  протягивая  волосатую
клешню, но Падучий грубо его одернул:
     - Пошел на хрен, урод!
     - Может, примем? - пожалел Сидоркин убогого.
      -  Думай, что говориш