ь. Обратной переделки не  бывает.
Животное - оно и есть животное.
      Играли  на  интерес и по-крупному, хотя  и  в  кредит.
Сидоркин проиграл начальнику пять партий подряд и, вместе со
вчерашним, задолжал ни много ни мало - около лимона зеленых.
Падучий заметно подобрел, расслабился.
      - Эх, парнишка, когда только расплотишься... А платить
придется. Долг чести. Иначе - на счетчик.
     - Расплачусь как-нибудь, - хмуро пообещал Сидоркин. - .
Мне япошка повышение посулил. Конечно, после переделки.
      - То-то и оно. После переделки. А где гарантия, что из
тебя второго Зяму не слепят? Самураям нельзя верить. Они  за
свои слова не отвечают. Чуть что, харакири себе сделают -  и
с кого тогда спросить?.. Не-е, надо что-то другое придумать.
      -  Давай тогда последний кон на всю сумму, - предложил
Сидоркин.
      Раскинули карты, и вскоре он опять оказался в дураках.
Долг подскочил к двум миллионам. Оба задумчиво смотрели друг
на друга. Чтобы снять напряжение, Сидоркин сказал:
     - Ладно, чего там... Буду отдавать частями. Вот, возьми
пока сто рублей. На тачку копил. Придется, видно, похоронить
мечту.
      Падучий деньги взял, достал лист бумаги, карандаш -  и
погрузился  в  какие-то  сложные  расчеты.  Сверху   написал
фамилию Сидоркина, вниз пошли крестики и бесконечные  цифры.
Сидоркин глянул на часы - без пятнадцати три. Пора.
      -  Пойду, что ли, курну на воле, - объявил безнадежным
голосом.
     Падучий даже не взглянул на него.
      На  дворе  стояла тихая лунная ночь.  Ни  ветерка,  ни
звука.  Сидоркин  понимал, что тишина  обманчива:  и  собаки
бродят  на цепи, и охранники в сторожевой будке у  ворот  не
дремлют. Плюс сигнализация повсюду, где только можно.  Хотя,
с  другой  стороны, ночные меры предосторожности принимались
больше  для  порядка.  Обитатели  хосписа,  и  пациенты,   и
персонал, после вечерних процедур валились вмертвую.  Вопрос
в том, сумеет ли Надин перехитрить надзор? Сидоркин полагал,
что сумеет. Она из молодых, да ранняя. И его сердце тянулось
к ней, как намагниченное.
      В  трехэтажном  здании окна светились лишь  на  первом
этаже:  там,  в  диспетчерской, возле  обзорных  телеэкранов
$%&c`ob двое операторов. Тоже, небось, кемарят вполглаза. Им
он собирался нанести визит в первую очередь.
      По  заранее  продуманному маршруту,  хоронясь  в  тени
деревьев,  обогнул здание и, перемахнув небольшое освещенное
пространство, очутился возле закрытого мусорного  люка,  над
которым поработал еще с вечера. Из инструментов y него  были
с   собой   пассатижи   и  длинная  отвертка   с   массивной
металлической ручкой. Но этого хватило, чтобы поддеть крышку
и  сдвинуть засов. Трудность была в том, чтобы по  гладкому,
почти  отвесному  желобу подняться на  два-три  метра  -  до
первой   дверцы  из  шахты.  Разумеется,  не  самое  сложное
упражнение   из  тех,  какие  ему  доводилось  осваивать   в
программе  подготовки спецгруппы "Варан", только когда  туго
было...  Семь  лет  назад. С тех пор он  заметно  раздобрел,
поэтому,  без особых затруднений преодолев подъем,  едва  не
застрял  в  узком входном "оконце", нелепо  завис  с  башкой
наружу и с туловищем в люке. На "переливание мышечной массы"
по  системе "Ниндзя" затратил, наверное, столько же энергии,
сколько молотобоец расходует за рабочую смену. Но справился,
ничего.  Хотя потерял даром драгоценные секунды. Зато  потом
все пошло как по маслу. Ураганом ворвался в диспетчерскую  и
разбомбил  операторов, даже не успев их  разглядеть.  Одного
приложил  мордой  об  компьютер, второго  сбил  со  стула  и
задавил на полу.
     Через минуту очутился в холле на первом этаже, постоял,
привыкая к полумраку. Сюда должна подгрести Надин,  но  пока
он  слышал только звон в ушах, мощные удары успокаивающегося
сердца  - и больше ничего. Хоспис действительно спал мертвым
сном.
      Потом сверху, с лестницы, донеслись осторожные шлепки,
будто  по  мокрому. Что-то в этих звуках  было  не  так.  Он
шагнул  навстречу  - и понял что. Вместе с Надин  спускался,
судя  по  шаркающей  походке,  пожилой  господин:  его  лицо
оставалось в тени. Казалось, мужчина идет не сам по себе,  а
девушка тащит его насильно: оба двигались неуклюже, будто на
ощупь. Сидоркин негромко окликнул:
     - Я здесь, - и, приблизившись, добавил:
     - Кто это? Надин ответила шепотом:
     - Это Иванцов, Олькин папа.
      -  Ты  в  порядке? - спросил Сидоркин,  быстро  решая:
вырубить  этого  папу на лестнице или... Надин  угадала  его
мысли.
      -  Без  него  никуда  не пойду, - сказала  твердо.  На
обсуждение  неожиданно возникшей проблемы не  было  времени.
Сидоркин  подвел  их к двери и тут оставил, приказав  стоять
смирно и, как только услышат машину, бежать к ней.
     - Все поняла?
     - Да, Антон... Поцелуй меня.
      Он прикоснулся к ее губам и не почувствовал ничего.  В
железную  дверь  гаража постучал отверткой. Второй  решающий
этап  побега.  Здесь все могло сорваться, но  не  сорвалось.
Загремели  запоры,  дверная щель раздвинулась  на  несколько
сантиметров - и грубый голос спросил:
     - Кто там? Чего надо?
      -  Ваше благородие, - заторопился Сидоркин, - это я из
крематория. Бабки принес, как сговаривались.
     Дверь открылась так, что он смог протиснуться. В гараже
было  светло  и сыро. Здоровенный охранник сзади  подтолкнул
его к верстаку:
      -  Ну даешь, мудило! Я уж думал, закосил. Хотел сам  к
Падучему наведаться... Давай, сколько у тебя?
     - Ваше благородие, не сочтите за хамство... Хотелось бы
усесться, а уж тогда... Мечта всей жизни, ваше благородие...
       Автомат  болтался  на  ремне,  и  охранник  небрежным
движением забросил его за спину. Гоготнул:
      -  Ну  придурки, мать вашу... Прям как дети...  Давай,
садись в какую хошь.
      Сидоркин  выбрал  джип.  Мощная,  надежная  машина.  В
опытных  руках  навроде  тарана.  Вскарабкался  на  сиденье,
включил свет. Ключи в замке, все путем, без обмана. В сердце
колыхнуло   нехорошее  предчувствие:   слишком   легко   все
складывалось. Это не к добру. Хотя как легко?  Вон  какой-то
Олькин папаша некстати объявился. Это уже накладка.
     Включил зажигание, движок послушно заурчал.
      -  Эй!  - окликнул снизу детина. - Давай бабки,  потом
газуй. Ишь барин выискался.
      - Ага, ваше благородие, - счастливо заухал Сидоркин. -
Еще бы телку в салон. Для куражу.
     - Телку тебе?.. А хо-хо не...
       Охранник  не  успел  досказать:  сверху  получил  два
прицельных  удара пассатижами в лоб. Пока качался  и  падал,
Сидоркин  спрыгнул  вниз  и забрал  у  него  автомат.  Потом
задвинул тело под верстак, добавив для верности еще разок по
черепушке. Уж больно могуч был "ваше благородие".
      Раскрыл  ворота на всю ширь - и выкатился  к  крыльцу.
Надин  уже  помогала  одолеть  ступеньки  своему  попутчику.
Иванцов?  Иванцов? Что-то ведь знакомое, но думать  некогда.
Посадил доходягу в машину, не удержался, буркнул:
     - Он же наколотый... Зачем он тебе?
     - Не говори, чего не знаешь.
     - Машину водишь?
     - Я все вожу.
     - Тогда давай за баранку...
     Прошло десять минут с того момента, как он вывалился из
вентиляционной трубы. Хоспис спал. Сигнализация молчала. Все
хорошо.  Остался  последний пункт -  рывок  на  волю.  Надин
справилась  с  машиной  лихо:  джип  добрался  до  ворот   в
несколько скачков. Сидоркин похвалил:
      -  Молодец, я так не умею, - и спрыгнул на  землю.  Из
будки   вышел  охранник  в  десантной  робе,  с   автоматом,
естественно. У Сидоркина тоже был с собой автомат.
      -  Открывай, рожа! - крикнул раздраженно, - Не видишь,
что ли? Срочный рейс.
     Охранник таращился изумленно.
      - Какой рейс? Ничего не знаю. Давай бумагу. Между ними
шагов   пять  -  и  Сидоркин,  сбросив  на  локоть  приклад,
выстрелил охраннику в грудь. Оттолкнул падающего и влетел  в
будку. Там еще двое таких же десантников. Сидоркин не  хотел
(e убивать, хотя убить было проще.
      -  Руки!  -  шумнул жутким голосом. -  За  голову!  Не
шевелиться, гады!
      Опытные  бойцы  и  не думали шевелиться,  отнеслись  с
пониманием. Молча пялились на него, заложив руки за  голову.
Один заметил сочувственно:
     - У тебя, видно, крыша поехала, браток?
     - Как ворота открыть?
     Боец показал глазами на железную коробку с рубильником.
     - Вниз дернуть?
      -  Нет, вверх... Ты, что ли, кокнул Гришу? Не ответив,
Сидоркин, стоя боком, поднял рубильник.
      В  оконце увидел, как железные створки начали медленно
расползаться.  После  выстрела  счет  времени  шел  уже   на
мгновения.
     - К стене! Оба. На колени. Живо, суки!
     Парни подчинились охотно, но тот, который интересовался
судьбой Гриши, опять не удержался от вопроса:
      -  Почему такой злой, земеля? Тебя, может, обидел кто?
Скажи, поможем.
      Испытывая  чувство глубокой симпатии, что  в  подобной
ситуации было нелепо, Сидоркин нанес два удара прикладом  по
стриженым затылкам.
     Когда выскочил на крыльцо, там все уже изменилось. Ночь
взорвалась   какофонией  звуков,  озарилась  пересекающимися
лучами    прожекторов.   Заполошные   человеческие    голоса
перекрывал собачий лай. Сидоркин оттеснил Надин от  баранки,
из  ворот вылетел на бешеном форсаже. Скорость набрал  сразу
такую,  словно  собирался взлететь. Мощные фары  вырвали  из
мрака  сосновый лес, какие-то строения, похожие  на  амбары,
деревенскую  улочку  с  темными домами...  Ночное  блестящее
шоссе ложилось под колеса с томными вздохами, как отдающаяся
женщина. Сидоркин спросил о том, что его интересовало больше
всего:
     - Что с тобой сделали? Ты на игле?
     - Не думай об этом. Я в порядке.
     - А этот, сзади... он измененный?
      - Не говори так. Он все понимает. Анатолий Викторович,
как вы себя чувствуете?
     С заднего сиденья глухо донеслось:
     - Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним:
      -  Шлягер  семидесятых годов, - определил Сидоркин.  -
Забавный дядечка. Но зачем он тебе?
      Надин  не  ответила,  закурила.  Машина  выскочила  на
пустынное  предутреннее Дмитровское шоссе. Погони  не  было.
Слишком все гладко, слишком. Так не бывает. Опыт подсказывал
Сидоркину,  что если все идет так гладко, то в конце,  когда
перестанешь  опасаться, обязательно  ждет  ловушка.  Но  это
неважно.  Ловушка так ловушка. Он примерно представлял,  как
она будет выглядеть.
     - Одного не могу понять, - сказал он, - как ты уцелела?
      -  Внешние  данные,  - призналась  Надин.  -  Кое-кому
притянулась.  Не  хотели портить товар. Антоша,  ты  вовремя
успел.
       Ревности  он  не  почувствовал.  Это  раньше  мужчины
ревновали  женщин  и сходили с ума от любви.  Теперь  другие
чувства пришли на смену, более рациональные. Сидоркин охотно
порассуждал бы об этом с Надин, узнал ее мнение, но  впереди
уже   показалась  Москва  -  сумрачный,  призрачный   город,
средоточие всех пороков и соблазнов.
      -  Сейчас  заброшу вас на квартиру, будете  сидеть  до
особого  распоряжения.  Причем  безвылазно.  Там  все  есть:
продуктишек  на  три  дня, постельное белье.  Горячая  вода,
свет,  газ,  даже телек. Но по телефону не звони.  Только  я
буду  звонить. Услышишь три гудка - трубку не снимай.  Потом
еще три гудка. На третий раз ответишь.
     - И маме нельзя позвонить?
     - Никому нельзя.
     На заднем сиденье пассажир блаженно замычал.
      -  Эх,  ну зачем нам такая обуза? - опять не  выдержал
Сидоркин. - У перевоплощенных обратного хода нет. Я  наводил
справки.
     - Не смеши, какие справки? Никто всей правды об этом не
знает.
     - О чем об этом?
      -  Антон,  умоляю!  Я буду полной скотиной,  если  его
брошу.
      Переехали  окружную. Москва просыпалась тяжко.  Редкие
фигуры  пенсионеров на тротуарах. Это их час. Первый,  самый
уловистый шмон помоек.
      - Антоша, поверь, - заговорила Надин каким-то утробным
голосом,  -  я  так тебе благодарна, я все для тебя  сделаю!
Все, что захочешь.
      - Ничего мне не надо, - отозвался Сидоркин. - Радуйся,
пока жива.

                        6. БЕЙ, БЕГИ

      Стоило ему появиться в конторе, как последовал вызов к
Крученюку.  Это  было  странно по  двум  причинам.  Входя  в
спецгруппу "Варан", он подчинялся полковнику лишь  формально
и  не  обязан был перед ним отчитываться. Но это  деликатный
вопрос,  лучше  не  заострять  на  нем  внимание.  Кто  кому
подчиняется,  дело десятое. Полковник Крученюк  внимал  лишь
тем  аргументам, которые получал из какого-то  иного  штаба,
расположенного отнюдь не в их ведомстве. Вторая  странность:
вызов  передал дежурный капитан Симе-нюк прямо в  вестибюле.
Сказал, криво ухмыляясь:
     - Ну, Антон Иванович, кажется, ты влип. Беги к деду, он
рвет и мечет.
      С чего такая спешка? Оставалось предположить, что люди
из  "Дизайна"  за  ночь  успели  его  идентифицировать.  При
неограниченных возможностях господина Ганюшкина  это  вполне
реально. Но очень худо. Ох как худо...
      Крученюк  поздоровался вежливо, даже предложил  сесть,
потом сухо спросил:
     - Где шляетесь, майор? Никто вас не может найти.
     - Болел, товарищ полковник. Шибко занемог.
     - И где изволили болеть? Домашний телефон не отвечал.
     - Практически был в коме. Не брал трубку.
       -  Наглеете,  майор,  да?  -  Темные  пытливые  глаза
худощавого полковника и простодушный взгляд Сидоркина на миг
встретились, как собака и кот на узкой тропе.
      -  Товарищ  полковник, чем я провинился? Больничный  в
порядке,  еще  на  три дня выписан...  Я  досрочно  вышел  с
температурой, как фанатик сыска.
     - Советский пережиток.
     - Знаю, что пережиток, но бухгалтерия оплачивает.
      -  Вот  что,  майор,  я  давно  за  вами  наблюдаю,  и
впечатление складывается удручающее, честно скажу.  Какой-то
вы внутренне разболтанный. Вечно что-то себе на уме. Поэтому
прошу,  когда в следующий раз надумаете болеть, докладывайте
мне лично.
     - Слушаюсь, Павел Газманович.
      Он  сознательно вел себя немного развязно, но  не  для
того,  чтобы нарваться на неприятность. Напротив, с  училища
приученный к воинской дисциплине, впитавший ее в  кровь,  он
всегда  инстинктивно  следовал  уставным  отношениям,  но  с
Крученюком  -  особый  случай. Неизвестно  откуда  взявшийся
полковник  сам не был военным человеком ни по букве,  ни  по
духу.  Можно  только удивляться, что тот, кто  прилепил  ему
звание,  не  дал  сразу  генерала или маршала,  а  почему-то
ограничился  полковником. С Крученюком проще поладить,  если
слегка  дерзить. Тех, кто ему не дерзил, он вообще не считал
за  людей  и  часами  мучил у себя в  кабинете  лекциями  на
абстрактные темы, к примеру о том, почему наемная армия, как
в  Штатах, намного боеспособнее, чем наша. Сидоркин  никогда
не  позволил  бы себе никаких вольностей в беседе  со  своим
непосредственным     командиром     полковником     Саниным,
возглавлявшим  "Варан". По той простой причине,  что  уважал
Санина и в душе признавал, что до Санина ему еще тянуться  и
тянуться. Тот был рыцарем без страха и упрека, хотя  душа  у
него  обуглилась до черной головешки. Но где  сейчас  Санин?
Полтора  месяца  от  него нет вестей, и группа  ни  разу  не
собиралась  вместе. Ходил слух, что полковник в  заграничном
турне,  где-то на Каймановых островах, а за кем  охотится  -
неизвестно. Ох как хорошо было бы с ним сейчас повидаться!..
     В конце концов Крученюк его отпустил, потребовав срочно
составить   справку   по   делу   серийного   маньяка   Кузи
Севастопольского. Предлог для вызова явно надуманный, и  это
еще  больше  насторожило Сидоркина. Маньяк Кузя числился  за
отделом,  но конкретно к Сидоркину имел косвенное отношение.
Впрочем,  как к любому другому сотруднику конторы. Кузя  был
виртуальной   фигурой,   на   которую   повесили   несколько
нераскрытых убийств и объявили в розыск. Естественно, искать
его  никто не собирался, потому что, скорее всего,  никакого
реального  Кузи Севастопольского в природе не  существовало.
Года   два   назад   он   был  создан   воображением   неких
оперативников, которые уже покинули контору.  Мода  времени.
По  сводкам, поставляемым в министерство, бродили  несколько
вымышленных   персонажей,  среди  них  два   банкира,   один
сатанист,  один  вор  в  законе по прозвищу  Струна  и  трое
  ,%`(*  -a*(e  шпионов, внедренных  еще  при  царе  Горохе.
Посвященные,   включая   и   Сидоркина,   знали   об    этой
мистификации, но только посмеивались в усы: откуда  повелась
такая мода и кто за ней стоял, объяснить, наверное, не  смог
бы   сам   Господь  Бог.  Правда,  как  раз  в   деле   Кузи
Севастопольского  имелись самые убедительные  доказательства
его  наличности: фоторобот, отпечатки пальцев и, уж конечно,
ужасные   снимки   истерзанных   жертв,   прокручиваемые   в
теленовостях.
        Позже   уединились   с   Сережей   Петрозвановым   в
ведомственном  буфете на втором этаже,  где  подавали  много
вкусных и недорогих яств, к примеру сосиски от Пал Палыча по
семь  рублей за порцию или грибную запеканку с ветчиной  по-
монастырски  -  за десять рублей огромная тарелка,  а  также
здесь  имелись  разнообразные  напитки,  включая  пиво  пяти
сортов. Старлей сперва обрадовался, а потом чуть не  впал  в
депрессию,  когда  понял,  что  наставник  не  желает   даже
освежиться.  Заподозрил, что тот просто не  хочет  светиться
публично, и намекнул, что можно подняться в кабинет, у него,
дескать, припасено, но Сидоркин остался тверд.
      -  Сам  не пью с утра, - пояснил другу, - и никому  не
советую.   Похмеляться  -  верный  путь  к  алкоголизму.   А
алкоголизм - верный путь к духовной деградации. Я, Сережа не
тебя  лично  имею в виду, тебе деградация уже не  грозит,  а
рассуждаю, так сказать, теоретически.
      -  При чем тут похмеляться? - обиделся старлей. - Все-
таки есть повод - твое выздоровление. Если думаешь, Крученюк
из-за  меня бесится, то ошибаешься. Я все сделал  как  надо.
Хочешь  знать, он меня тоже на ковер таскал,  а  кто  я  для
него? Не более чем соринка в глазу.
     - И что спрашивал?
      -  Как  что? Где ты. Чем болеешь. Я сказал,  точно  не
знаю,  но  вроде у тебя гепатит. Кстати, Антон  Иванович,  у
меня  в  портфеле  натуральная горилка. С перчиком.  Дружбан
прислал контрабандой из Херсона. От печени - самое оно.
     Сидоркин призадумался и, морщась, надкусил эклер.
      -  Вот что, Сережа, у меня еще одна маленькая просьба.
Но срочная.
     - Весь внимание, шеф.
      Сидоркин  объяснил, что нужны документы на  мужчину  и
женщину:   загранпаспорта,  открытые  визы  и  все   прочее.
Настоящие, но с вымышленными фамилиями. Чтобы комар носа  не
подточил.
     - Сделаешь?
      Светловолосый богатырь глубокомысленно пожевал губами,
что-то прикинул:
      -  Если  по  коммерческому каналу - тысяча баксов.  Не
меньше. За один комплект.
     Сидоркин недовольно скривился:
     - А если по бартеру?
     - Никак нельзя. Бартер - это же след.
      -  Ладно,  деньги  будут. Завтра.  А  документы  нужны
послезавтра.  Допустим, с выездом в Прагу. У меня  там  есть
зацепка.
      -  Антон  Иванович,  как  можно  такой  важный  вопрос
обсуждать всухомятку?
      -  И  еще,  Серж... Пожалуй, с этой минуты тебе  лучше
держаться в стороне.
     - Что так?
      - Боюсь, за мной началась охота. Лучше, если будешь на
расстоянии.
      -  Кто же охотники? - Взгляд старлея блеснул нехорошей
искрой.
     У Сидоркина в груди потеплело. Ах, если бы еще командир
Санин был в пределах досягаемости...
     - Сам не знаю. Только догадки... Документы, Сережа. Это
сейчас самое главное.
      Разговаривать в буфете было безопасно, оба это  знали,
но  перед  тем  как  задать  следующий  вопрос,  Петрозванов
наклонился ближе к другу:
     - Сам тоже хочешь слинять?
      - Береги себя, Сережа, - посоветовал Сидоркин. - Ты на
грани белой горячки.