ыезжать на линию. И все это время она
замерзала в троллейбусе.
   Она?!
   Только тут Марьяна осознала,  что  головой-то  она  покачала,  однако  не
успела произнести ни слова. Это был не ее голос!
   Понадобилось некоторое время  понять,  что  обвинения  Пашке  предъявляет
посланник небес. Ну что ж, его неплохо информировали там, откуда послали  на
задание.
   - Бутылку она разбила, пытаясь высадить окно. Звала на помощь, плакала.
   А вокруг не было ни души. Мороз в ту ночь завернул под тридцать, и  очень
скоро твой поганый троллейбус превратился в ледяной гроб.
   Марьяну  затрясло  -  от  его  спокойного,  размеренного  голоса   и   от
воспоминаний. Боже мой, она в жизни больше так не мерзла! И  как  она  тогда
рыдала! Кажется, даже на отцовских похоронах не пролила  столько  слез.  Все
они были выплаканы там, в троллейбусе, в то время как эта тварь...
   - А в это время ты,  тварь,  опрокидывал  стакан  за  стаканом  в  теплой
компании и ржал, как конь, рассказывая  про  девчонку-безбилетницу,  которую
запер  в  троллейбусе.  И  компания  твоя  -  такие  же,  под  стать   тебе,
бессердечные кобели и суки - тоже ржала и спорила: живая будет девка,  когда
ты вернешься, или застынет насмерть? Да, ты не  исключал,  что  придется  ее
утащить в проходной двор и свалить в сугроб. Во дворик вроде этого...  -  Он
сделал широкий жест. - А тебе не кажется, что высокая трава - тоже  неплохое
укрытие для трупа?
   Марьяна, слушая эту вескую, будто удары топора, речь, не сводила  глаз  с
Пашкиной физиономии. Она успела налюбоваться всеми оттенками страха, которые
только способно было изобразить человеческое лицо - пусть  оно  даже  больше
всего напоминает мордочку хорька. Да, трудновато было переварить Пашке,  что
кто-то вызнал все его гаденькие, подленькие мыслишки! Однако, к  Марьяниному
изумлению, лицо Пахалова вдруг озарилось светом надежды, и он пролепетал:
   - Так ведь не померла! Живая вон!
   - Я-то жива, - кивнула Марьяна, опередив  своего  небесного  союзника.  -
Меня спасло чудо. А моего отца... - У нее перехватило горло, но Марьяна  тут
же одолела этот приступ слабости. - А моего отца ничто не  спасло.  Он  умер
один, потому что меня не было рядом. Умер один, в мучениях.  И  некому  было
вызвать "Скорую", дать ему лекарство или хотя бы воды.  В  полночь  умер.  В
новогоднюю полночь, которую я встретила в закрытом троллейбусе, а ты...
   И тут она едва не разрыдалась. Нет, если тогда Пашка не видел ее слез, то
и теперь не увидит!
   Он молчал, опустив голову. И вдруг осел всем телом -  так  внезапно,  что
посланник небес едва успел удержать его за кисть.
   Однако Пашка не сделал ни малейшей попытки вывернуться и сбежать.
   Просто опустился на колени, едва не касаясь лбом сырой земли.
   Потом спина его вдруг затряслась, и он что-то  забормотал,  что-то  столь
невнятное, что Марьяне пришлось опуститься на корточки, чтобы расслышать его
лепет. Она поняла: Пашка плачет.
   Он плакал и бормотал:
   - Да убивайте, чего там! Мне только это и осталось. Может,  я  вам  потом
даже спасибо скажу. Зато теперь хоть знаю, почему вся жизнь колом стала.
   Слышала, осиновый кол в могилу забивают? А в меня забили в живого!.. чтоб
не дергался. На другой же день, когда с тобой... я тот троллейбус  об  столб
разбил.
   Хотите, покажу, об который? Вон, на Варварке. Лучше бы сам убился.  Баба,
с которой я жил, выгнала: чтоб духу твоего... а я, может,  на  ней  жениться
хотел... Ну, с работы турнули, это само  собой.  Я  запил.  Перебивался  где
чем...
   Потом младшего брата забрали в Чечню. Не  вернулся...  Я  из-за  язвы  не
служил ни дня. Кому я нужен? После его смерти мать говорит: "Паша,  не  пей,
ты один у меня остался, уколись, чтоб не пить больше!" Ладно, наскребла  мне
четыреста тысяч, и я укололся. И что? Ни денег ни гроша, ни радости в жизни.
Раньше хоть напьешься и забудешься, а теперь выпьешь  -  и  сдохнешь.  Я  уж
думал, лучше бы помереть, а мать пишет: приезжай в  деревню,  будешь  вместо
Костеньки на тракторе...
   - Чего ж не поехал? - внезапно подал голос небесный посланец.
   - А на что? - глухо вздохнул Пашка, не поднимая головы. - Я б поехал,  да
кто на билет даст? К нам сто тыщ минимум надо... в Тульскую область.
   Я пешком бы пошел, да стыдно к матери бродягою и без копейки...
   - А, так ты на проезд добывал в троллейбусе, что ли? -  понимающе  кивнул
Марьянин союзник.
   - Ну... вроде того... - прошелестел Пашка и всем лицом уткнулся в землю.
   Ангел отпустил его руку, но Пашка не вскочил, не дал деру - так и валялся
кучкой грязного тряпья.
   Марьяна озадаченно поглядела вверх - и  встретила  не  менее  озадаченный
взгляд своего нового Друга.
   Поднялась и едва слышно шепнула:
   - Ну? Что будем делать?
   Парень пожал плечами.
   "Ого, какие плечи! - подумала Марьяна.  -  Значит,  там,  на  небе,  тоже
качаются? И... интересно знать, они там все такие красавцы - или  только  он
один?"
   Глаза у него были серые. Пожалуй, посветлее Марьяниных. У нее темные, а у
небесного посланца - как сталь. Но не ледяные,  совсем  нет.  А  вот  волосы
темнее Марьяниных. Густые, прямые. Под ее взглядом ангел откинул их  со  лба
(лоб оказался  высокий,  умный)  и  растерянно  захлопал  длинными  светлыми
ресницами.
   Глаза у него были расставлены широко, и в  сочетании  с  коротким  хищным
носом  это  придавало  лицу  выражение   и   настороженное,   и   доверчивое
одновременно - такое бывает У больших птиц, у орлов,  например,  у  коршунов
или У ястребов.
   "Как его зовут? - подумала Марьяна. - А разве ангелов как-нибудь назы..."
   - Григорий, - прочитал ее мысли посланник небес и протянул руку. -  Орлов
моя фамилия. - И, увидев, как взлетели Марьянины брови, усмехнулся:
   - Нет, не тот самый. И даже не родственник. А тебя как зовут?
   - Марьяна Ле... Корсакова, - едва успела поправиться она,  потому  что  с
языка невесть почему едва не слетела позабытая "замужняя"  фамилия.  С  чего
это вдруг она выпала из гиперпространства?
   Марьяна думала, что уже напрочь ее забыла, а тут - на тебе!
   Взгляд небесного посланца молниеносно скользнул к ее правой руке, а когда
вновь поднялся к лицу, Марьяна прочла в нем такую откровенную  радость,  что
даже смутилась. "Интересно, какое ему дело, замужем я или  нет?  -  подумала
она. - Там, в небесах-то..."
   Нет, хватит валять дурака! Никакой он не ангел, однако дай бог  всем  его
посланцам являться перед попавшими в беду так же  своевременно,  как  пришел
Марьяне на помощь этот высоченный парень с улыбчивыми губами... Губы у  него
тоже были красивые. Странно  и  как-то  волнующе  смотреть  на  его  твердый
подбородок и ямку между ключиц, видную в расстегнутом вороте. На шее  бьется
жилка...
   Марьяна быстро отвела глаза. С ума сошла, что ли?!
   - Ну хорошо, - сказала она. - Я не знаю, что делать. Пока искала его  все
это время, вроде бы знала, что хочу отомстить, а теперь...
   - Получается, что уже отомстила,  только  не  знала  об  этом,  -  сказал
Григорий, и Марьяна медленно кивнула, удивляясь точности его слов.
   - Так... Ну, давай подумаем.
   Григорий уставился на Пашкину спину. Марьяна тоже.
   Правда, мыслей у нее не было никаких.
   Рядом с этим сероглазым парнем, с его улыбкой,  с  пристальными  быстрыми
взглядами, которыми он то  и  дело  окидывал  Марьяну,  и  с  тем  ощущением
счастья, которое расцветало в ее душе, не  было  места  пришибленному  Пашке
Пахалову. Ему вообще больше не было места в ее жизни! Все свершилось  и  без
ее участия, а сегодняшняя встреча в троллейбусе, вдруг с  изумлением  поняла
Марьяна, нужна была только для того, чтобы она узнала: Пашка  свое  получил,
да столько, что чуть жив. Стоит ли его добивать,  тем  более  что  благодаря
ему...
   Вот именно!
   Она взглянула на Григория и поняла, что он каким-то непостижимым  образом
догадался о ее намерениях.
   Сунула руку в сумочку, достала  злополучный  кошелек  и  вынула  из  него
желтенькую бумажку. Сто тысяч рублей.
   "Русскому человеку всегда не хватает для полного счастья ста рублей..." -
вспомнилось вдруг. Кто сказал? Достоевский или Чехов, наверное.
   Знали, что говорили! Только  не  учли  дикой  инфляции  девяностых  годов
двадцатого века. Ну что ж, будем надеяться, эти сто тысяч  принесут  счастье
Пашке Пахалову и завершат мстительные мучения Марьяны  Корсаковой,  Да,  вот
именно: Корсаковой.
   Никакой не Ле... Всего остального просто не было!
   Желтая бумажка плавно спикировала на траву и улеглась  рядом  с  Пашкиным
лицом. Лицо чуть-чуть повернулось - и замерло, Пашка не верил своим глазам.
   А Марьяна взяла Григория за руку, и они пошли из этого  заросшего  травой
дворика.
   Что-то трепетало в  груди  Марьяны,  сердце  билось  так,  будто  его  то
вздымали, то опускали тысячи, десятки тысяч крошечных летучих пузырьков.
   "Да у меня в груди будто шампанское играет!" - в изумлении подумала она.
   "Которое полусладкое..."  -  отозвался  где-то  далеко-далеко  бесконечно
ласковый голос.
   Марьяна в растерянности огляделась, подняла глаза к небу.
   И вдруг ее осенило! Повернулась к Григорию, заговорила, не  слыша  своего
голоса, чувствуя только, как от волнения похолодели губы:
   - Откуда... откуда ты знаешь, что думал Пашка и его  друзья?  Ну,  насчет
того, что я замерзла бы, а они в сугроб меня?..
   - Бывают в жизни великие совпадения! - пожал плечами Григорий. -  В  семь
утра я возвращался из компании, в которой встречал  Новый  год.  Вернее,  не
встречал, потому что опоздал, к счастью... Сначала хотел у них заночевать, а
потом вдруг загорелось пройтись  по  Варварке,  возле  площади  Минина...  И
наткнулся на эту свору. Конечно, пьянее быть нельзя, чем они тогда, и все же
то, что они говорили... и ржали!.. Я прямо-таки к тротуару  примерз!  А  они
тем временем погрузились в троллейбус и укатили. Только недолго катались!
   Развернулись около Кремля, выехали опять на Варварку - и тут же, напротив
той самой остановки, нашли свой столб. Кра-си-во! - Он даже  присвистнул.  -
Так что Пашка тебе не соврал, во всяком случае, насчет аварии.
   - Все понятно, - кивнула Марьяна. Шагнула - и опять  замерла,  уставилась
на Григория:
   - А откуда... откуда ты знаешь, что в троллейбусе была именно  я?  И  про
шампанское? И как меня спас... чудо спасло?
   Лицо Григория сначала сделалось изумленным, а потом насмешливым.
   - Вот те раз, - сказал он, отводя глаза. - Какой же я дурак. Я-то  думал,
что ты меня сразу узнала, еще там, когда я сказал, что  из  милиции.  А  ты,
выходит... Понятно. Да, забавно! А я тебя потом искал, искал... Как вернулся
после госпиталя, так все время ездил по семнадцатому маршруту... искал...  -
Он снова пожал плечами.
   Марьяна успела схватить Григория за руку за миг до того, как  его  пальцы
разжались, и стиснула их так, что он пробормотал:
   - Ого! - И вновь  посмотрел  ей  в  глаза.  Марьяна  глубоко,  прерывисто
вздохнула. Пузырьки клокотали теперь в горле и подбирались к  глазам.  Глаза
вдруг защипало.
   - Ох, - тихо выдохнула Марьяна. - Ох, боже мой...
   - Да, - тихо сказал Григорий,  и  Марьяна  проглотила  свой  следующий  и
совсем уж дурацкий  вопрос:  зачем  он  ввязался  в  троллейбусную  свару  и
назвался работником милиции.
   Она просто стояла и смотрела на Григория. А потом они как-то враз сделали
по шагу друг другу навстречу - и расстояния между ними больше не осталось.
   Может быть, час они стояли так, прижавшись друг к другу, а может быть,  и
много часов - Марьяна не знала. Она ни  о  чем  не  думала,  только  ощущала
теплое дыхание Григория на своих волосах. Вдруг какая-то тень  проскользнула
мимо и заставила их отпрянуть друг от друга.
   Они в  испуге  переглянулись.  Потом  посмотрели  в  ту  сторону,  откуда
слышался удаляющийся дробный топот.  Пыль  вилась  столбом  по  следу  Пашки
Пахалова, и след этот уже простыл.
   - Послушай-ка, - сказал Григорий. - Вон там я  вижу  бабку,  она  продает
ромашки. А я, знаешь, с того самого Нового года мечтаю подарить тебе цветы.
   Можно?
   И они пошли покупать ромашки.
   - ... Я же сказал: не трогать!
   Голос Рэнда, зазвучавший, чудилось,  над  самым  ухом,  заставил  Марьяну
вздрогнуть. Она вскочила и, метнувшись в комнату, успела бесшумно притворить
дверь как раз в тот миг, когда Рэнд вышел из-за поворота, говоря:
   - Азиз нам еще пригодится. Ему контракт с "Эль-Кахиром" подписывать!
   Какая-то сила -  та,  что  спасает  жизнь,  но  о  которой  мы  порою  не
подозреваем, - забросила Марьяну в ванную, заставила включить краны. В  одно
мгновение она очутилась под душем. И сумела не повернуться, когда услышала -
нет, почувствовала! - как  за  спиной  приоткрылась  дверь.  Кожа  покрылась
ознобными пупырышками, но Марьяна все водила, водила по телу горячей струей,
и слезы ее смешивались с каплями воды.
   Если бы кто-то подошел сейчас сзади, она могла бы убить подошедшего.
   Или хотя бы попыталась - чтобы умереть и  избавиться  от  боли,  которая,
казалось, била изнутри. Марьяна сама не понимала,  почему  не  сгибается  от
этих ударов в три погибели, как согнулся Григорий...
   Но дверь закрылась так же тихо. Очевидно, Рэнд или Салех - нет, все-таки,
конечно, Рэнд, потому что охранник  непременно  распустил  бы  свои  грязные
лапы!  -  очевидно,  он  увидел  незапертый  замок  и  решил  проверить,  не
воспользовалась ли узница удобным моментом.
   Да. Воспользовалась.
   Постепенно ее перестало колотить, гусиная кожа сошла.  Марьяна  выключила
душ, растерлась полотенцем, оделась,  причесала  круто  завившиеся  от  пара
волосы.
   ...Волнистая влажная прядь, прилипшая ко лбу Григория...
   Эта внезапно возникшая картина едва не сбила  Марьяну  с  ног.  Постояла,
вцепившись в раковину, незряче глядя в зеркало, пытаясь если не успокоиться,
то хотя бы согнать с лица это обреченное выражение горя. Кто бы ни  ждал  ее
там, в комнате, он не должен догадаться о том, что с ней происходит и что ей
известно.
   Вдохнула поглубже, открыла дверь... пошла.
   Но никто ее не ждал.
   Комната была пуста - если  не  считать  Саньку,  конечно.  Задним  числом
Марьяна спохватилась, что его могли забрать, пока она там осуществляла  свою
маскировку, - но нисколько  не  испугалась.  Пожалуй,  никакая  воображаемая
опасность ее уже не могла напугать. Да и не только воображаемая. Теперь  все
сделалось в ее жизни до жути простым и реальным: вот боль, вот  смерть,  вот
предательство...
   На всякий случай взглянула на дверь. Нет, чудес не бывает,  конечно:  все
заперто, как надо...
   Санька заворочался: ему мешал свет. Марьяна погасила его, оставив  только
торшер возле своего кресла. Странным образом полутьма  принесла  облегчение,
развеяв туман в голове.
   Ну вот все и ясно. А если не все, то очень многое.
   "Азиз нам еще пригодится. Ему контракт с "Эль-Кахиром" подписывать!"
   Эти слова Рэнда на разные лады отдавались в ушах, больно били в виски.
   Значит, Азиз... С самого начала - Азиз. А все остальное - спектакль.
   Для тех, кто будет обеспечивать его алиби:  для  Марьяны  и  для  Ларисы.
Возможно, она еще жива. Наверное, Азиз и его наемники (теперь  понятно,  что
Рэнд - просто-напросто наемник, в сущности, такой же убийца, как Салех и все
остальные, разве что рангом повыше) опасались Надежды.  Наверное,  она  одна
могла бы связать концы с концами, заподозрить Азиза. Если бы Надежда  узнала
о смерти Виктора, если  бы  хоть  тень  подозрения  пала  на  его  каирского
партнера - Азиза ничто не спасло бы: Надежда его и под землей бы нашла!
   Нашла бы... теперь уж не найдет. Теперь они, наверное, уже встретились  с
Виктором и все сказали друг  другу  -  чего  не  могли  сказать  при  жизни.
Впрочем, им и слова не нужны: они и так все знают  о  прошлом  и  настоящем,
ведают будущее.
   Болят ли их души за  тех,  кто  остался,  кому  еще  предстоят  неведомые
страдания?
   Встретились ли они с Марьяниным отцом?
   Ей было приятно думать, что эти трое,  которых  она  так  любила,  сейчас
вместе горюют о ней. Наверное,  им  известно,  как  можно  спастись,  только
неведомо, как же указать этот путь Марьяне. А может быть, они  точно  знают,
что нет для нее никакого спасения, и хотят лишь наставить, укрепить  ее  дух
перед неминуемой смертью?
   Что ж, утро покажет. Только глупо  надеяться,  что  Азизу  так  уж  нужно
алиби. Ну, погиб его русский партнер - и погиб. На все воля Аллаха! "Сфинкс"
все равно получит свой  жирный  кусок  от  "Эль-Кахира",  Азизу  еще  больше
достанется, без Виктора-то...
   Хотя это еще не факт. Может быть, Виктор и впрямь стал для  Азиза  только
помехой. Но ведь совсем  не  исключено,  что  уставные  документы  "Сфинкса"
предусматривают непременное участие двух сторон в совершении каких-то  особо
крупных сделок. Например, Азиз не может снять деньги со  счета  без  подписи
Виктора или его наследников.
   Его наследников!
   Вот ответ. Азизу позарез нужно, чтобы в живых остался хоть  кто-то:  либо
Лариса, либо Санька, либо  они  вдвоем.  Лариса  вроде  Марьяны  -  едва  ли
способна понять, чем дебет отличается от кредита. Санька вообще не в счет. И
рядом с ними будет Азиз, который убедит их в  чем  угодно!  Конечно,  он  не
оставит их без средств к существованию - во всяком случае, сначала, пока  не
приберет к рукам все богатства "Сфинкса". А  потом...  Похоже,  над  Ларисой
какой-то рок тяготеет: сперва стал жертвой финансовых  интриг  отец,  теперь
из-за непомерной жадности партнера погиб муж...
   Как  ни  страшны  были  эти  мысли,  они  принесли   Марьяне   мимолетное
облегчение. Может быть, за последние сутки у нее что-то  сломалось  в  душе,
может,  сделалось  что-то  с  психикой,  однако   она   стала   воспринимать
свершившееся как... как свершившееся. Как нечто  неизбежное,  бесповоротное,
окончательное.
   Она еще оплачет мертвых - если останется жива, если убийцы дадут ей время
на эти слезы. А сейчас надо остаться живой - и думать о живых.  О  тех,  кто
вместе с нею идет по острию ножа, ежеминутно рискуя  сорваться  в  пропасть.
Вот  интересно:  если  по  каким-то  непредсказуемым  причинам   "Эль-Кахир"
откажется заключать  сделку  без  Виктора,  как  поступит  Азиз?  Попытается
замазать глаза партнерам: мол, Яценко бесследно исчез, не угодно  ли,  чтобы
при подписании присутствовала его вдова? Правда, она избита  и  изнасилована
до полусмерти, однако мы ее подмажем, подкрасим, приоденем - все  будет  чин
чянарем... Очень смешно! Не исключен, кстати, и такой ход  событий:  почуяв,
что "Эль-Кахир" готов отступить, Азиз разъярится - и прикончит семью  своего
бывшего партнера. Как недавно прикончил его самого.
   Впрочем, едва ли. Насколько помнила  Марьяна,  Виктор  хвалил  Азиза  как
"быстросчетчика", умеющего мгновенно просчитывать все  варианты,  предвидеть
самые незначительные подводные течения и  устранять  заранее  все  возможные
преграды. Именно Азизу, уверял Виктор, он обязан множеством  своих  удач.  И
если уж этот египтянин  такой  провидец  и  умелец  подстилать  соломку,  он
заранее знал, что  убийство  Виктора  накануне  сделки  с  "Эль-Кахиром"  не
повредит этой сделке, может  быть,  даже  наоборот.  И  бесполезно  пытаться
понять почему. Слишком мало знает Марьяна.  А  вернее  -  ничего-то  она  не
знает! Может только предполагать, надеяться, цепляясь за  случайные  намеки,
как за ту самую пресловутую соломинку, которая... которая  уже  столько  раз
сегодня - хруп! - и разламывалась в дрожащих Марьяниных руках.
   Может быть, все так, как она вообразила. Может, наследники Виктора Яценко
все-таки выживут - чтобы способствовать  обогащению  Азиза.  Ладно,  черт  с
ним... Главное, что у Ларисы и Саньки есть  шанс.  Возможно,  есть  он  и  у
трусливой невзрачной "нянюшки", которая одна только и  может  справляться  с
припадками наследника... Рэнд  еще  при  первой  их  встрече  назвал  Саньку
"инфантом" - наследным принцем. Марьяна пропустила этот намек