Помнились
только вечные шуточки Кешкины и его  яркие,  карие,  лукавые  глаза.  И  он,
помнится, хорошо пел. Как заведет про Брянский лес своим тоненьким  рвущимся
голоском... или старинную,  трогательную:  "Динь-динь-динь,  динь-динь-динь,
колокольчик звенит, этот звон, э-этот звон о любви го-во-рит..."
   Надежда сердито смахнула слезы с глаз. Да... совсем  дошла.  Бери  голыми
руками и делай что хочешь!
   И все-таки теперь она  не  могла  избавиться  от  мыслей  о  Кешке.  Нет,
простить его - об этом и речи быть не могло! Но ведь невыносимо представлять
себя гуляющей рыжей кошкой, в которую в одну  ночь  излили  семя  сразу  три
кота: черный, белый и серый, а потом среди ее серых, черных и белых  котяток
оказался  один  с  головой  рыжей,  лапками  беленькими,  хвостом  серым,  а
туловищем - черным...
   Вот  родит  она  что-то  такое...  серо-буро-малиновое.   Лучше   бы   уж
кареглазого, веселого, русоволосого. Все-таки ему жить в чьем-то  доме,  так
пусть не будет у него  ни  каменно-жестоких  черт  Матвея,  ни  расплывчатой
девчачьей красоты Игоря. Кешка - он был очень даже ничего! Вернее,  был  бы.
Во всяком случае, детишки его, которых  видела  на  улице  деревни  Надежда,
уродились хоть и малорослы, но вполне...
   А вот бы знать, будет ли похож на них этот, как его... Пацанчик...
   Надежда знала, что родит сына. Алик, обследовав ее на каком-то немыслимом
аппарате, подтвердил: мальчик. Мелковат для  своего  срока,  но  по  внешним
признакам нормален.
   У Надежды глухо стукнуло сердце. Мелковат! Точно, Кешкин. Кареглазый...
   - А сколько у него голов? - спросила она испуганно,  и  Вахаев  вытаращил
глаза, а потом сказал раздраженно:
   - Ты, Надя, уже совсем спятила, что ли? Ну  сколько  у  него  может  быть
голов?! Одна, разумеется! У тебя-то одна, чего ж у него будет иначе?!
   ...Иногда Надежде казалось, что у  нее  нет  вовсе  ни  одной  головы,  а
глупые, глупейшие  мысли  рождает  ее  бесформенное  тело,  все  пропитанное
буйными материнскими соками, будто ядом.
   Вот, скажем, знай она в то утро или  даже  потом,  когда  уверилась,  что
беременна, - знай она наверняка: изнасиловал ее Кешка,  а  Матвей  с  Игорем
только держали... ну, хотели, может быть, тоже, да к хоти нужна еще моща,  а
этого у них уже не осталось. Вот сложись все этак,  избавлялась  бы  она  от
ребенка так же яростно? Ненавидела бы его так же  страстно?  Или  понемножку
женская суть взяла бы  свое,  и  родила  бы...  да  мало  ли  женщин  растят
безотцовщину?  И  что?  Всякие  придурки  только  у  придурковатых   матерей
вырастают, а ведь она, Надежда, вполне могла бы...
   "Прекрати! - мысленно одернула она себя. - Прекрати сейчас же!"
   Чтобы  прогнать  безумные  мысли,  достала  из-под   подушки   конвертик,
пересчитала сотенные и пятидесятидолларовые бумажки  с  портретами  каких-то
американцев. Одного звали Грант, другого - Франклин. Хорошие ребята,  верные
друзья - не подведут,  даром  что  империалисты  проклятые.  Никто  из  них,
наверное, бывших одноклассниц не насиловал, не то что этот Кешка! И  нечего,
нечего забивать голову всякой чепухой!
   Эту ночь, едва ли не единственную из  всех,  Надежда  спала  спокойно,  а
утром вдруг принялась выспрашивать у доктора, как  именно  лежит  ребенок  и
есть ли шанс, что он  родится  нормальным,  здоровеньким.  И  существует  ли
цветной сканер, чтобы  рассмотреть,  какого  цвета  у  него  глаза...  если,
конечно, он их там, в животе, открывает?..
   Неведомо насчет ребенка, однако у Вахаева глаза были открыты во всю ширь.
И на Надежду он смотрел, словно видел ее впервые.
   - Ты чего? - спросила наконец Надежда.
   - А ты чего? - поинтересовался в ответ Вахаев.
   - Да я так... ну, беспокоюсь, чтоб нормальный ребеночек достался тем, кто
его ждет, - неловко пояснила Надежда.
   - А, понятно, - отвел глаза Вахаев. Заметил ли он,  что  Надежда  впервые
назвала "нечто" ребеночком?.. - Не бойся, все с ним хоккей. Только  вот  ты,
матушка, перехаживаешь, а  это  плохо.  С  твоим  узким  тазом  перехаживать
нельзя.
   - Так ведь всего только 25 января! - испугалась Надежда. - А ты  говорил,
рожу, мол, 30-го или 31-го.
   - Ошибка в расчетах, - спокойно пояснил  Вахаев.  -  Бывает.  Ты  уже  на
четыре дня переходила, не меньше. Ладно, попробуем помочь.
   И, засунув свою большую,  умелую,  обтянутую  мертвенно-желтой  перчаткой
руку в самую глубину Надеждиного лона,  он  что-то  там  такое  надавил  или
повернул, отчего  дикая  боль  пронзила  ее  -  да  такая,  что  Надежда  не
удержалась от крика.
   - Гурия! - крикнул Вахаев. В дверь заглянула медсестра.
   - Помоги Надюше собраться в предродовую.
   - Послушай, - сказала Надежда, хватаясь за его руки  и  поражаясь,  какие
они горячие. Потом она сообразила, что это ее пальцы  ледяные.  -  Послушай,
Алхан, я не хочу под наркозом, понимаешь? Не  хочу.  Вот,  возьми...  -  Она
выхватила из-под подушки конверт. - Возьми, пусть на всякий  случай  у  тебя
побудет. Я... я, может быть, еще  передумаю...  Не  надо  наркоза!  -  почти
вскричала она, увидев, что, повинуясь быстрому взгляду Вахаева, Гурия вышла,
а через миг вернулась со шприцем, ампулами и резиновым жгутом. - Может быть,
я его оставлю себе, мне только надо на него сперва посмотреть...
   Она  не  помнила  себя.  Она  не  отдавала  себе  отчета  ни  в  чем.  Не
представляла, например, как, не выполнив договора, оплатит пребывание в этой
баснословно дорогой клинике. Она твердила бессмысленно:
   - Хочу посмотреть... посмотреть...
   Через несколько часов жизнь ее будет пуста -  в  точности  как  живот.  И
никакие зеленорожие Грант с Франклином не заполнят этой  пустоты.  У  них-то
небось дети были...
   - Хочу посмотреть! Не надо наркоза!
   - Надюша, угомонись, - ласково глядя на нее,  сказал  Вахаев.  -  Где  ты
видишь наркоз? Ты что, не  знаешь,  как  его  дают?  Маска,  анестезиолог...
то-се.
   Это будет просто стимулирующий укол, чтобы твой ребеночек там зашевелился
и начал поскорее выбираться на свет, а то, боюсь, своим  ленивым  характером
он нам доставит немалые хлопоты. Так что не дергайся, а  давай  Гурии  руку.
Ну... умница.
   Тянущей  болью  наполнилась  перетянутая  рука,  но  Надежда   почти   не
почувствовала укола. Она смотрела на Вахаева, и лицо его плыло в  счастливых
слезах, наполнивших ее глаза.
   "Твой ребеночек..." Он так и сказал: "Твой ребеночек!"
   Надежда повернула голову, чтобы вытереть  слезы  о  подушку,  -  и  вдруг
полетела, полетела в какую-то гулкую, противно похрустывающую пустоту.
   ...Когда она  смогла  открыть  глаза,  рядом  сидел  Вахаев.  Предупредив
невольное, ставшее уже привычным движение ее рук к животу, он перехватил их,
стиснув ее ладони своими  и,  пристально  глядя  ей  в  глаза  покрасневшими
глазами, едва слышным от усталости голосом сказал, что почти  сутки  пытался
спасти жизнь и Надежде, и ребенку. Первое ему вполне удалось.  Второе...  он
опустил воспаленные веки... второе не получилось, как он ни старался.
   Надежда вырвала руки и ощупала впалый, плоский живот.
   Она не могла поверить. Она не верила!
   - Это вполне естественно, - пожал плечами Вахаев и позвал Гурию.
   Та внесла маленький продолговатый ящичек - вроде как для инструментов,  -
подняла прикрывающую его салфетку.
   Надежда долго смотрела  на  синенькое,  скрюченное,  словно  бы  высохшее
тельце, лежавшее там:
   "Будто мумия!" Волосики у "мумии" были совершенно белые.
   "Наверное, Игоря", - подумала Надежда и, откинувшись на подушку,  закрыла
глаза.
   Через  неделю  она  выписалась.  Вахаев  вручил  ей  липовые  справки   и
больничный. Все было изготовлено очень даже  добротно.  Он  подошел  к  делу
скрупулезно: корешки приходных ордеров,  копии  результатов  всех  анализов,
копии медицинской карты... "Мало ли что!"
   Да кому это надо, подумала Надежда, у которой от суммы,  обозначенной  в,
ордере, встали дыбом волосы. А  ведь,  пожалуй,  платить  придется  ей...  И
деньги надо вернуть.
   - Нет! - выставил ладонь Вахаев. - Можешь их хоть с моста в Волгу  кинуть
- там как раз ледоколом прочистили полосу. Но это твои деньги.  А  плата  за
твое пребывание здесь - это  риск  моих  клиентов.  Они  знали,  что  бывает
всякое,   такой   пункт   был   в   договоре:   "В   случае    форс-мажорных
обстоятельств..."
   Надежда опустила глаза. Ей не в чем было упрекнуть Вахаева. Он  вел  себя
безупречно, родной брат не совершил бы для Надежды больше! И все-таки ее  не
оставляла мысль, что, не попытайся Вахаев ускорить роды, не сделай ей  Гурия
того последнего укола... может быть, она увидела бы своего ребенка живым!
   Расстались они натянуто.  Через  полгода  Надежда  случайно  узнала,  что
Вахаев сменил место работы. Без него клиника "Эмине" захирела  и  постепенно
закрылась. К этому времени Надежда уже поступила в команду Виктора Яценко.
   Она была несказанно рада, что не придется возвращаться в школу. Жила  она
теперь в доме Хозяина и даже на прежнюю квартиру старалась заходить пореже.
   Тот кусок своего прошлого она постаралась вырвать из памяти и  жила  так,
словно ничего не произошло. Только кавказцев почему-то возненавидела.  Всех!
Но не могло же все из памяти и сердца исчезнуть совершенно бесследно...
   Защелкал ключ в замке. Марьяна  и  Надежда  испуганно  смотрели  друг  на
друга,  словно  обе  враз  очнулись  от  страшного  сна.  И  еще  мгновение,
осознавая,  где  находится,  Марьяна  не   могла   поверить   в   реальность
окружающего. Чудилось, будто и эти стены, и Санька, беспробудно  спавший  на
диване, и охранники, ставшие на пороге, и Надежда - это лишь продолжение  ее
жуткого воспоминания. И Лариса... в первую очередь Лариса!
   ...Сначала вошел Салех, настороженно повел автоматом по  сторонам,  потом
уставил ствол на Надежду, вынуждая ее отступить к стене. Появился еще один -
плечистый, с невозмутимым выражением лица. Стал рядом с Салехом. Его автомат
тоже сторожил каждое движение Надежды. "С чего это они так изготовились?"  -
мелькнуло в голове Марьяны, и тут же она поняла - почему.
   Ввели Ларису.  Нет,  втащили...  Она  пыталась  идти  сама,  однако  ноги
подламывались, она то и  дело  обвисала  на  руках  двух  охранников.  Вновь
пыталась выпрямиться, сделать шаг - и  вновь  падала.  Полный  муки  взгляд,
брошенный поверх голов на диван, все сказал Марьяне: Лариса  крепилась  ради
Саньки, боялась его напугать  своим  видом.  И  Марьяна  вдруг  благословила
Санькину болезнь и этот беспробудный  сон,  потому  что  если  бы  мальчишка
увидел сейчас свою маму...
   Марьяна вскочила, стараясь  загородить  собой  диван.  Санька  не  должен
проснуться сейчас, взмолилась она, не должен! И зажала рот рукой,  чтобы  не
вскрикнуть, когда угасшие глаза Ларисы встретились с ее глазами.
   Взгляд тотчас уплыл в сторону, голова  поникла,  и  Марьяна  поняла,  что
Лариса не только измучена до полусмерти, но и сильно пьяна. А  изорванное  в
лоскуты платье, едва прикрывавшее тело,  на  котором  не  осталось  никакого
белья, подсказало Марьяне, что именно  делали  с  этим  стройным,  красивым,
ухоженным телом.
   - Да ничего, все обойдется, - словно услышав ее мысленный вопль, небрежно
успокоил Салех. - Для такой кобылы трое  жеребцов  -  пустяки.  Правда,  для
начала пришлось хорошенько поработать над ней плетью да влить чуть не бутыль
араки, чтоб дала себя объездить.
   Надежда откинула голову. Ее трясло, из глаз лились слезы. Пальцы Салеха и
его напарника так и плясали на спусковых  крючках,  но  Марьяна,  бросив  на
Надежду беглый взгляд, сразу поняла:  не  эти  два  дула,  одно  из  которых
смотрело ей в лицо, а другое - в живот, вынуждают Надежду покорно  стоять  у
стены. Ее подкосил вид Ларисы. Слишком живо  напомнило  это  Надежде,  какой
очнулась она сама после той ночи, сломавшей всю ее жизнь. А эти  слезы,  эти
затравленно бегающие глаза... да она ведь себя винит в том, что произошло  с
Ларисой! Ларису терзали, добиваясь от нее того,  чего  жена  Виктора  Яценко
сказать не могла: не знала ничего! И Надежда подумала о том, что если бы она
сразу выдала похитителям Виктора, то теперь ей не  пришлось  бы  видеть  эту
несчастную, растоптанную женщину, у которой даже не  было  сил  подняться  с
полу: как бросили Ларису охранники в угол, так она и лежала.
   Марьяна метнулась было к ней, однако третий охранник вскинул автомат.
   - Нет. Стоять!
   Абдель - Марьяна его сначала даже не заметила - кивнул:
   - Босс приказал эту женщину никому не трогать. Вам - идти за нами.  -  Он
поспешно отвел глаза.
   Марьяне показалось, что Абдель старательно избегает  ее  взгляда.  Ночные
мечтания и исколотые серьгою пальцы вновь напомнили о ceбe. Да плевать хотел
этот черный на своих братьев по  вере!  А  может  быть,  ему  просто  стыдно
смотреть Марьяне в глаза? Может, он испытывает отвращение к насилию,  вот  и
отводит взгляд? Ведь Абдель защищал Марьяну от Салеха  -  неважно  по  какой
причине. Так что, быть может, еще не все потеряно?..
   - Хотя бы отнесите ее в ванную,  если  уж  не  позволяете  ей  помочь,  -
сказала Марьяна, пристально глядя на Абделя. - Сама ведь она не дойдет!
   Абдель ненадолго задумался. Потом  кивнул  напарнику,  и  тот,  подхватив
Ларису под мышки, поволок ее в ванную комнату.
   - Я задержусь? - спросил, не сводя жадного взгляда  с  распростертого  на
полу тела.
   - Только попробуй! - прошипел Абдель. Охранник хохотнул:
   - Да ладно... Ты  что,  шуток  не  понимаешь?  А  эту  девочку  для  кого
берегут?
   Он повел автоматом в сторону  Марьяны.  Та  метнулась  в  угол.  Охранник
громко расхохотался.
   - Хватит ржать, - проворчал Салех. - Долго мы тут будем стоять?
   - Босс приказал привести вас к  нему,  -  глядя  то  на  Марьяну,  то  на
Надежду, проговорил  Абдель.  И  снова  в  его  голосе  прозвучали  какие-то
виноватые интонации. Впрочем, Марьяна была слишком напугана, чтобы вдаваться
в такие тонкости.
   - Я... никуда не уйду, - пробормотала она наконец. - Я должна смотреть за
ребенком.
   - Эта шлюха - его мать? - Абдель глянул  в  сторону  ванной,  где  Лариса
пыталась встать на колени. - Она и присмотрит.  А  за  дверью  будет  стоять
охранник. Если ребенок закричит, тебя позовут.
   Марьяна молчи кивнула. Она с ненавистью взглянула на Абделя.
   Шлюха! Он назвал Ларису шлюхой!  И  это  после  того,  что  той  пришлось
пережить! Может быть, он и сам был в числе тех, кто сделал Ларису "шлюхой"!
   Нет. Надеяться на Абделя нелепо. Он продаст ее Рэнду  не  задумываясь.  С
чего это ей кажется,  будто  негр  глядит  на  нее  как-то  особенно,  будто
пытается что-то передать взглядом? Иллюзия все это. Глупости!
   - Ну так пошли, если босс велел! - выкрикнула Марьяна. - Ну, чего стоим?
   - Вот так вот, Абдель, - хохотнул Салех. - Я всегда  говорил,  что  ты  -
настоящая баба. Тебе бы юбчонку  носить,  а  не  штаны!  -  Он  взглянул  на
Надежду, и в голосе его зазвенела ненависть:
   - Протяни руки!
   Салех снял с пояса наручники. Его напарник ткнул Надежду стволом в живот.
   Пленница  со  стоном  повиновалась,  и  наручники  защелкнулись   на   ее
запястьях. Салех с охранником взяли Надежду  под  руки.  Салех  счел  нужным
предупредить:
   - Только дернешься - хорошенькая девочка получит  пулю.  А  зачем  смерть
торопить?
   Надежда коротко кивнула - мол, поняла. Ее вывели. Марьяна шла следом.
   Как и вчера, она надеялась разглядеть в  коридоре  хоть  что-то,  сулящее
спасение, но времени на это не было - их тотчас ввели в соседнюю комнату.
   Марьяна осмотрелась - и ее сразу начало трясти.  О  господи...  настоящая
тюрьма.
   Окна были забраны решетками. И никакой мебели, только широкий  и  длинный
стол под голой лампочкой на шнуре. Лампочка  ярко  горела,  хотя  за  окнами
светило солнце, и это вселяло ужас - вспоминались фильмы про  фашистов,  про
пытки в гестапо. На этом столе вряд ли играли  в  покер...  А  стулья  вдоль
стены - для зрителей, желающих насладиться чужими страданиями?
   Ее толкнули в угол. Рядом застыл охранник. Надежда  и  державшие  ее  под
руки Салех с напарником стояли в другом углу.
   Абдель замер у двери. Едва дверь открылась, он почтительно вытянулся.
   В комнату вошел Рэнд.
   Марьяна узнала его только потому, что не сомневалась: войдет именно он.
   И все же в первую минуту она глазам своим не верила: это  был  совсем  не
светского вида европеизированный господин, а настоящий араб - в белой рубахе
и в красной клетчатой куфье, перехваченной  вокруг  головы  черным  шнурком.
Глаза его скрывали темные очки, и если  бы  не  рыжеватая  борода,  Марьяна,
вероятно, не узнала бы его.
   За спиной Рэнда стоял высокий араб в камуфляже, с автоматом наперевес.
   Марьяна в изумлении уставилась на рослого незнакомца. Она впервые в жизни
видела такого красавца! Причем это  была  истинно  мужская,  даже  несколько
грубоватая красота.
   Подобные лица Марьяна видела только в Иордании:  у  жителей  этой  страны
совершенно особые черты.
   Впрочем, Марьяна  тут  же  забыла  о  красивом  незнакомце.  Было  о  чем
подумать! Борис не появился. Хорошо это или плохо? Пожалуй, все-таки  плохо:
он умыл руки, его не интересовала судьба бывшей жены. Очевидно, Борис  очень
не хотел, чтобы Рэнд узнал о  его  прошлом.  Все-таки  признать,  что  тебя,
мужчину, изнасиловали женщины... Промелькнула мысль о  шантаже,  но  Марьяна
тут же ее отбросила. Нет, надо увидеться с Борисом. Но  осталось  ли  у  нее
время?..
   Впрочем, пока Рэнду было не до нее. Лишь мельком взглянув на Марьяну,  он
уставился  на  Надежду.  Молодая  женщина  повернулась  к  нему  и  невольно
прищурилась - за окнами ярко светило солнце.
   -  Затянувшееся  развлечение  с  вашей  подружкой  доставило  всем  массу
удовольствия, - сказал Рэнд, и Марьяна с трудом узнала его голос:  протяжная
вальяжность исчезла, сейчас он чеканил слова.
   Впрочем, вчера Рэнд говорил по-русски, а сегодня  -  по-английски,  и  не
очень хорошо. Однако Надежда поняла его, и лицо женщины исказилось гримасой.
   - И мы кое-чего добились, - продолжал Рэнд. - Она назвала одно имя... имя
человека, который, оказывается, прекрасно осведомлен о  делах  ее  мужа.  Вы
поняли меня?
   Женщины не  переглянулись  -  не  посмели.  Однако  у  Марьяны  появилось
ощущение, что они с Надеждой долго  смотрели  друг  другу  в  глаза,  словно
прощались. Конечно, они все поняли... чего ж тут не понять? Из Ларисы выбили
признание, она сказала, что  Надежде  известно,  где  находится  Виктор.  Им
пришлось потрудиться - вон в каком  состоянии  ее  приволокли!  Значит,  она
долго держалась, молчала, пока страдания не сломили ее.
   Сердце Марьяны заныло - сейчас ей стало стыдно за свою прежнюю  неприязнь
к Ларисе. Ведь она могла сознаться сразу - и избавить себя от  грязи,  боли,
крови... Марьяна  вспомнила  красные  полосы  на  спине  Ларисы  и  чуть  не
расплакалась. Ее ведь и били ко  всему  прочему.  А  она  молчала.  Молчала,
потому что не знала: Надежда уже приняла решение выкупить за  жизнь  Виктора
жизнь его семьи. Так что Рэнду сейчас осталось  только  задать  вопрос  -  и
получить ответ.
   Марьяна стиснула руки у горла. Ох, что бы она только не отдала, только бы
оказаться сейчас подальше  отсюда.  Или  хотя  бы  за  стенкой,  в  соседней
комнате! Чтобы не слышать этот роковой вопрос, чтобы не слышать  губительный
ответ и чтобы Надежда навсегда осталась в ее  памяти  той  же  неустрашимой,
насмешливо-бесшабашной  "железной  леди"  -  "последней  надеждой"   Виктора
Яценко.
   Но теперь нет у него надежды, потому что БМП сломалась, броня  больше  не
крепка и танки наши, увы...
   Очки Рэнда сверкнули - он снова посмотрел на Надежду. Его  молчание  было
невыносимым. Наконец вздернулась верхняя губа под полоской рыжих усов.
   - Говорят, молчание золото? -  усмехнулся  Рэнд.  -  Не  всегда.  Да,  не
всегда! И тебе придется убедиться в этом. Твоя преданность хозяину  вошла  в
пословицу... но