И  если  Рэнд  решил  достать
конкурента не мытьем, так катаньем эта фигура речи: "что  бы  с  Ларисой  ни
делали" - начинает приобретать довольно зловещие очертания. Пытки - о,  этот
человек  способен  на  жестокость,  по  глазам  видно,  по  хищному  оскалу,
изображающему улыбку. А Лариса не из особо стойких. Ни крепости телесной, ни
духовной в ней нет. Хотя... хотя прежде Марьяна никогда  не  предполагала  в
ней такой самозабвенной, почти истеричной любви к Саньке.  Ради  жизни  сына
она готова была пожертвовать мужем...  Да,  слова  "шекспировская  трагедия"
можно произносить без всякой иронии!
   Конечно, Марьяна никогда не  верила,  что  Лариса  вышла  за  Виктора  по
великой любви; да и он любил сына гораздо больше жены... И  все  же  Марьяна
остановилась на моменте  неприязненного  осуждения.  Неизвестно  и  то,  как
поведет себя беззаветно преданная Виктору Надежда, если эту  ее  преданность
Хозяину, который находится где-то в  безопасном  месте,  начнут  испытывать,
терзая на ее глазах пятилетнего мальчишку. Тут  любая  чужая  тетя  вряд  ли
сможет промолчать.
   Так стоит ли судить Ларису, которая лишилась рассудка  при  одной  только
угрозе, высказанной Рэндом... этим его  негромким,  насмешливым  голосом,  с
этим сабельно-неумолимым прищуром глаз.
   И тут Марьяна с каким-то  холодком,  вдруг  распространившимся  по  телу,
поняла, что она так старательно и многословно оправдывает Ларису, потому что
заранее пытается оправдать... себя. Она знала, как дважды два - четыре:  при
малейшей угрозе для Саньки выложит похитителям, что  есть  человек,  знающий
местонахождение Виктора. И это - Надежда.  По  сути,  Марьяна  переложит  на
плечи БМП ответственность и за жизнь Хозяина, и за их с Санькой и Ларисой. И
пусть  Надежда  одна  стоит  на  той  гибельной  развилке  и  вдумывается  в
иезуитский смысл начертанного судьбой: "Налево пойти - убитому быть, направо
пойти - голову потерять". И все, никакого третьего пути, никакой лазейки.
   Никакой?..
   Поменяв компресс и с облегчением уловив, что дыхание  Надежды  становится
более ровным, а краски жизни медленно возвращаются к лицу, Марьяна  пошла  к
Саньке поправить покрывало, съехавшее с его загорелого  плечика,  да  так  и
замерла, неподвижно уставившись в угол, но ничего не видя, кроме  двух  лиц,
которые  поочередно  выплывали  из  бестолкового  мельтешенья  мыслеобразов,
сновавших в ее голове.
   Борис. И Абдель. Абдель и Борис.
   Все-таки в зверином, вражьем логове есть два  человека,  на  которых  она
может рассчитывать... как на вчерашний ледок,  затянувший  полынью.  Как  на
ветхую дощечку,  брошенную  над  пропастью.  На  ту  пресловутую  соломинку,
которая проплывает  рядом  с  тонущим  и  вполне  досягаема  для  его  жадно
хватающихся за что попало пальцев. Хотя, надо полагать, ему даже легче будет
утонуть, сжимая эту бесполезную былинку!
   Вот и она, Марьяна, не утонет ли, доверившись  вчерашнему  ледку  и  едва
различимой глазом соломинке? Что-то не удалось ей прочесть  на  лице  Бориса
особенной готовности пожертвовать собой ради спасения бывшей жены!  Уж  если
он связался с таким, как Рэнд...  "Убийца.  Мстительный  убийца",  вспомнила
Марьяна.
   Да, можно не сомневаться, Рэнд способен очень на многое! А интересно, как
судьба свела Бориса с Рэндом? Очень может быть, что они  встретились  еще  в
России: слишком уж хорошо говорит Рэнд  по-русски,  пусть  и  с  этим  своим
кошмарным акцентом. А почему, интересно знать, кавказцы не могут  избавиться
от него, сколько бы лет ни говорили по-русски?..
   Короче говоря, ясно одно: на Бориса рассчитывать нечего. Ради мимолетного
эпизода из прошлого он не станет совать голову в петлю, ведь подноготная его
гипотетической помощи именно такова - чтобы спасти Марьяну и остальных, сюда
нужно привести  полицию.  А  вряд  ли  это  пойдет  в  пользу  Рэнду  и  его
грандиозным замыслам! Вот уж истинная правда: что русскому здорово, то немцу
смерть. В Данном случае - "лицу кавказской национальности", но это  сути  не
меняет.
   Остается Абдель... Но вообразить жирного, благоухающего, как  парфюмерная
лавка,  негра  в  роли  спасителя  "белого  меньшинства"  еще  наивнее,  чем
представить себе Бориса, вновь проникшегося  любовью  к  Марьяне.  И  то,  и
другое - непроходимая фантастика!  Абделю  тоже  не  из-за  чего  рисковать.
Теперь Марьяне вообще казалось,  что  заветные  цифры  на  ладони  негра  ей
померещились.  Ну  в  самом  деле,  что  делать  копту,  христианину,  среди
мусульман, которые через слово Аллаха поминают? Или тут,  в  команде  Рэнда,
царит полнейшая веротерпимость, как в нынешней России?
   Ну,  допустим,  веротерпимость.   Допустим,   не   померещилась   Марьяне
татуировка. Допустим, ей удалось улучить мгновение, чтобы  уговорить  Абделя
дать знать на волю об их отчаянном положении. Кому и как - это она придумает
потом.
   Есть ли в мире средство, которое можно употребить, чтобы убедить  Абделя?
Ответ простой: деньги.  Большие  деньги.  Марьяна  прекрасно  понимала,  что
Виктор ради своей семьи не пожалеет и миллиона долларов!
   Предположим, они сойдутся в  цене.  Но  рисковать  и  посылать  Абделя  в
полицию нельзя. Черт его знает, что на нем висит, может быть, они все здесь,
во главе с Рэндом, нелегалы, как большевики в годы первой русской революции!
И вообще, трудно представить себе каирскую полицию, которая по одному  слову
подозрительного негра бросается спасать каких-то русских!
   Отправить его в российское консульство? Посольство?  Ой,  нет!  Помнится,
Виктор недавно говорил: "Если  хоть  кто-то  из  наших  дорогих  земляков  в
посольстве только прослышит о контракте с "Эль-Кахиром",  считай,  меня  уже
нет как бизнесмена, а может быть, и как человека - живого человека. Москвичи
уберут меня так же легко, как мусор убирают поутру с чистых и  светлых  улиц
нашей прекрасной столицы! Москва, знаешь ли, бьете носка,  а  у  этих  ушлых
ребяток везде-кругом свои люди понатыканы!"
   Итак. Если предполагается, что Виктор оплачивает услуги Абделя и при этом
остается в живых, - посольство отпадает. Эх, знать бы, где Виктор!.. Ведь  с
ним Григорий! А Григорий примчится за  Марьяной,  даже  если  ее  заточат  в
медном  замке  на  вершине  Стеклянной  горы,  в  этом  она  ни  минуты   не
сомневается. Но только Надежде известно, где Виктор и Григорий. И она ни  за
что не скажет этого Марьяне. И правильно сделает... потому  что,  если  дело
дойдет до Саньки, Марьяна выдаст все и вся. Даже Григория?..
   Нет, не думать, нельзя об этом  думать!  Надо  сосредоточиться  на  плане
спасения.
   Итак, кто будет этот план осуществлять? Абдель. Куда отправить Абделя?
   Выходит, что к единственному человеку в Каире, которого Марьяна  знает  и
которому доверяет. Вопрос в одном: захочет ли он помогать  той,  из-за  кого
чуть не погибла (а может  быть,  и  погибла,  господи  помилуй!)  его  мать?
Насколько тверд окажется он в своем кредо: "Братья по Творцу должны помогать
друг другу"?
   А вот это Марьяне как раз и предстоит выяснить.  Потому  что  нет  у  нее
другого шанса на спасение, кроме как  трижды  ввериться  слепому,  уж  точно
слепому случаю. Во-первых, положиться на Абделя. Во-вторых,  понадеяться  на
верность князя Шеметова. И в-третьих - что самое трудное! - не  ошибиться  в
расчетах на его догадливость и память.
   Потому что не напишешь же открытым текстом:
   "Пойди туда - не знаю куда и сделай то - не знаю  что".  А  вдруг  Абдель
продаст? Что сделает с нею и со всеми прочими Рэнд?  Значит,  Абдель  должен
отнести Ваське не записку, а нечто такое, в чем никто не заподозрит подвоха,
и только юный князь все поймет. Что же это?
   Марьяна огляделась. Нигде не видно того, что дна ищет.  Нет,  вот  из-под
дивана торчит синий коленкоровый уголок "Тайны  пирамиды  Хеопса".  Семейная
реликвия  Шеметовых,  которая,  будучи  доставлена  от  злосчастной  гостьи,
некогда устроившей в их доме подобие плохого боевика, не сможет не  привлечь
внимания князя Васьки.
   Ну, предположим, уже привлекла.  И  что?  Он  перелистает  страницы  -  и
поставит книгу на полку?
   Марьяна села в кресло и растянула губы в улыбке. Это уже не  боевик.  Это
очень плохая и очень эксцентричная комедия! У нее  было  странное  ощущение:
словно она смотрит на свои еще не осуществленные мысли и еще  не  свершенные
поступки как бы со стороны, издеваясь над собой - и  одновременно  стеная  в
отчаянии: "Ну что же мне еще делать?! Ведь другого выхода нет!"
   А и в самом деле - не было у нее другого выхода, кроме как  уповать,  что
князь Васька вспомнит их мимолетный  разговор  об  акростихах  и  шифрах,  и
откроет "Тайну пирамиды" на страницах 9, 12  и  97,  и,  глядя  на  просвет,
увидит, что некоторые буквы наколоты. Из этих букв  составляются  слова,  из
слов - фразы, а во фразах будет заключен крик о помощи и самые общие  намеки
на то, где этой помощи ждут.
   Комедия! Глупая комедия!
   Она рассеянно повела взором по  стенам  -  и  вздрогнула,  только  теперь
заметив картину над диваном. Картина была поразительно  хороша,  хотя  сюжет
заставлял мурашки по коже бегать.
   Изображена была пустыня - ночью, под луной, вся  в  серебряных  бликах  и
угольно-черных тенях.
   Край светила выглядывал  из-за  грани  пирамиды,  перекрывавшей  половину
горизонта. А перед ней стояло странное,  жуткое  существо:  тощий,  высокий,
нагой человек, с тела которого свисали белые  повязки.  Именно  эти  длинные
ленты, остатки пелен, которыми обертывают мумию перед положением в саркофаг,
и были самым страшным в картине. Ведь изображала она ожившую мумию...  но  с
каким же тщанием, как великолепно были изображены иссохшие  черты,  торчащие
кости, пергаментная кожа! Марьяна не сомневалась: тот же  художник,  который
писал Бориса. Ужасен предмет, но сколь изыскан талант!..
   Впрочем, созерцание великолепной картины отнюдь не прибавило бодрости.
   Марьяна даже пересела, чтобы ожившая мумия не лезла  в  глаза,  и,  вдруг
решившись,  открыла  книгу  наугад.  Пусть  египтолог  князь   Шеметов   сам
подскажет, обращаться ли к  его  юному  потомку  за  помощью,  учитывая  его
природную сообразительность и то, что братья по Творцу... ну и так далее.
   "По соображениям древних авторов, вход в  пирамиду  Хеопса  клался  таким
извилистым, узким и пугающим для того, чтобы человеку непременно  захотелось
в отчаянной надежде посмотреть вверх.  Если  это  желание  настигало  его  в
расчетном месте, он мог из глубины пирамиды увидеть некую священную звезду -
путеводную звезду, указывающую путь в миры иные, к возрождению души".
   Марьяна с облегчением вздохнула... Потом замерла: ноготь ее указывал  как
раз на "путеводную звезду", однако  подушечка  пальца  прижималась  к  "иным
мирам". Рассудив, что это - совсем не обязательно тот  свет,  ведь  для  нее
сейчас любой мир за пределами резиденции Рэнда - иной, она  открыла  девятую
страницу и вынула из уха серьгу: ничего более острого  на  данный  момент  у
Марьяны не имелось.
   Потом спохватилась, что ее могут застать за этим  весьма  недвусмысленным
занятием. Кто знает, вдруг Абдель, Салех и иже с  ними  вовсе  не  такие  уж
кретины, каковыми их очень хотелось бы считать. Марьяна  опасливо  взглянула
на дверь. В ней вроде бы не было никаких отверстий, даже глазка, однако  кто
поручится,   что   наблюдательный   пункт   не    оборудован    телекамерой,
замаскированной так хитро, что Марьяне ее не обнаружить?  На  всякий  случай
она выключила свет, нашла на ощупь дверь в ванную и, наконец,  устроилась  в
розово-мраморном склепе.
   Сдернула с губ  снисходительную  ухмылку.  Комедия  закончилась.  Настало
время спасения жизни.
   На часах было пять, когда, с затекшими ногами, безмерно усталая,  Марьяна
вышла наконец из ванной, осторожно вдевая серьгу в ухо и дуя  на  исколотые,
распухшие пальцы.
   Занятие, предпринятое как бы для очистки  совести,  оказалось  невероятно
трудным,  выматывающим.  Марьяна  истерзала  свою  память,  пытаясь  собрать
воедино все скудные топографические сведения. Курганы, зарево города справа,
Плеяды, называемые арабами Сурайя, в полночь были на востоке. Что это  может
дать Ваське, Марьяна не знала, но на всякий случай указала и это. И то,  что
по одну сторону дороги тянулся рукав Нила, а по  другую  расстилались  поля:
как-то она  умудрилась  это  увидеть.  И  вспомнила  особый,  бесконечный  и
протяжный, шум ветра: так гудит он, чуть позванивая, только в стеблях сорго,
проносясь над полями, бесконечно тянущимися куда-то вдаль.  И  тени  хальфы,
здешнего ковыля, пляшущие на подъездной площадке перед  железными  воротами,
вспомнила. И непрекращающийся лай собак, собранных вместе - для чего?  Может
быть, в питомнике? Это ли имела в  виду  Надежда?  Конечно!  Тем  более  что
Абдель еще там, перед  воротами,  сказал  что-то  о  "породистой  собачине",
которой тут на миллион.
   Факт - питомник!
   Конечно,  следовало  бы  посовещаться  с  Надеждой,   она   добавила   бы
информации,  но,  во-первых,  та  еще  не  очнулась,  а  во-вторых,  Марьяна
смертельно боялась ее убийственного  скепсиса.  Можно  не  сомневаться,  что
Надежда куда больше рассчитывает на силу кулака, чем  на  трепет  слабенькой
мысли. Да что там!
   Марьяна и сама знала, что у нее один шанс из ста уговорить Абделя  помочь
и один шанс из тысячи, что Васька все угадает, но это  была  хоть  какая-то,
пусть и самая тусклая путеводная звездочка... Если бы она погасла под мощным
порывом Надеждиной иронии, было бы невыносимо  сложа  руки  сидеть  и  ждать
смерти. А так - Марьяна будет ждать в равной степени и  спасения.  Ждать  до
последней минуты.
   Поэтому она не стала тревожить Надежду, а  положила  "Тайны  пирамиды"  в
укромный уголок и пошарила по  комнате  в  поисках  какой-нибудь  еды.  Есть
хотелось невыносимо: ведь скоро сутки, как у Марьяны маковой росинки во  рту
не было. Или она все же перекусила в  Васькином  доме?  Нет,  не  вспомнить.
Вроде бы только чай пила.
   Пахло жареным мясом, и при лунном свете Марьяна без труда нашла несколько
больших кас - чаш для еды, наполненных доверху.  Какое  счастье,  что  арабы
едят утром немного, в полдень -  слегка,  а  вечером  -  от  пуза!  Она  ела
зажаренный на вертеле кебаб, заедая лепешкой - кунафтой,  глотала  почти  не
жуя виноград - впрочем, от спелости он сам лопался и  таял  во  рту,  грызла
яблоки (в Египте довольно  редкое  лакомство,  яблоки  там  не  растут,  все
привозные), запивая все это минеральной водой из двухлитровой бутыли.
   Наконец, почувствовав, что больше не может проглотить ни  кусочка,  пошла
проверить, как там Санька и Надежда - оба крепко спали,  -  и  устроилась  в
просторном кресле, положив голову на спинку. Она  нечеловечески,  смертельно
устала и готова была проспать хоть сутки. Да, забавно было бы и в самом деле
сутки проспать, а потом проснуться - как раз  к  тому  времени,  когда  Рэнд
объявит, что Виктора они так и не нашли, а значит,  настало  время  массовой
казни...
   Глядя, как от огня  зари  начинает  пылать  черный  уголь  ночи,  Марьяна
обнаружила, что о своей неминуемой и  очень  скорой  смерти  она  думает  не
просто спокойно, а как-то патологически-бестрепетно. И точно такие же  мысли
бродили в ее голове по поводу Ларисы, которая не  вернулась...  все  еще  не
вернулась, и никому не ведомо,  что  там  с  ней  делают,  Хотя  можно  себе
представить! Но думать об этом не надо! И о своей гибели - тоже. Умные  люди
уверяют, что в предсказаниях, влекущих за собой смерть, огромную роль играет
страх: ожидание неминуемой смерти  останавливает  деятельность  сердца.  Что
толку бояться? Ведь все равно прежде смерти не умрешь!
   Надо поспать. Сил набраться. Чтобы защищать  Саньку,  врачевать  Надежду,
ждать Ларису. И верить во встречу с Григорием!
   - Ангел мои, сохранитель мой, - шепнули усталые губы, - не  оставь  меня,
не дай лукавому демону обладать мной, не погуби...
   Молитва угасла. Марьяна крепко спала.
   Ей снился лес. Всю ночь в нем бушевала кошмарная  буря:  Марьяна  видела,
как молнии вспарывают небо, слышала  громовые  раскаты  и  жуткие  завывания
ветра, метавшегося среди деревьев. Страшно скрипели стволы,  слышался  треск
сломанных сучьев - в лесу словно  бы  шла  перестрелка,  и  каждый  выстрел,
чудилось Марьяне, направлен в нее! Потом настало утро  -  и  оказалось,  что
деревья совсем  не  повредило:  стоят,  как  стояли,  целехонькие,  ни  один
листочек не сорвало. Только упала  одна  береза,  на  вид  казавшаяся  самой
крепкой...
   Марьяна резко открыла глаза, окинула  взглядом  комнату.  Ларисы  нет.  А
солнце уже высоко в небе.
   Ларисы нет... только ли здесь? Или вообще на свете?
   О господи! Она опять суматошно  огляделась.  Санька  спит,  как  и  спал,
только на другой бок перевернулся, а больше в комнате никого нет, кроме него
и Марьяны.
   Куда пропала Надежда? Неужто ее уволокли - полубесчувственную, не имеющую
сил оказать сопротивление, а Марьяна в это время спала мертвым сном и ничего
не слышала?
   Она оглядывалась, как заведенная,  и  все  плыло  в  глазах  от  внезапно
нахлынувших слез. И вдруг сквозь грохот сердца до нее донесся звук.
   Марьяна встрепенулась. Шум воды...
   В ванной шумела вода!
   Вскочив с кресла, Марьяна едва успела поймать развязавшееся полотенце  и,
кое-как завернувшись в него, ринулась в ванную.
   Распахнула дверь - и  чуть  не  завопила  во  весь  голос  от  безмерного
облегчения: в ванну лилась струя, а на бортике сидела Надежда.
   Правда, она была совершенно одета, словно и  не  собиралась  купаться.  И
через минуту Марьяна поняла, что так оно и есть. А вода была пущена со  всем
напором,  чтобы  шум  ее  заглушил  отчаянные  рыдания,   сотрясавшие   тело
согнувшейся, безвольно поникшей Надежды.
   Марьяна не сказала ни слова. Просто шагнула назад - и  закрыла  за  собой
дверь, уверенная, что Надежда не заметила ее появления. Ах, нет - заметила.
   Почти тотчас вышла - угрюмо пряча глаза. Она не сказала ни слова, и тогда
Марьяна, тоже молчком, боком проскользнула в ванную. Долго стояла под душем,
долго причесывалась мельхиоровой, а может быть, серебряной тяжелой щеткой.
   Потом сорвала с вешалки свое белье и пересохший костюм Он  выглядел  так,
словно всю ночь стадо коров пер давало друг дружке изысканно-зеленую жвачку,
однако сейчас это не имело никакого значения.
   Марьяна натянула комбинезон, подосадовав, что съежившиеся  шорты  кажутся
еще короче. Глубоко вздохнув для храбрости, вышла в комнату,  не  зная,  что
делать, если Надежда опять плачет. Конечно, по Ларисе... Небось  винит  себя
за вчерашнюю схватку, за каждую грубость, брошенную Ларисе прежде, винит!..
   Надежда, однако, не плакала, и на ее фарфоровом лице не было  даже  следа
недавних слез. Разве что веки чуть  припухли,  самую  малость.  Она  стояла,
склонившись  над  Санькой,   а   увидев   Марьяну,   выпрямилась,   смущенно
улыбнувшись:
   - До чего же крепко спит, да? Правда что - аки ангел. Дети - они  ведь  и
верно ангелы, на них грехов нету.  Поэтому  они  видят  всякую  нечисть.  Ты
заметила, Марьяша, что Санька меня никогда не любил? Нет, нет, не говори,  я
знаю: он меня всегда сторонился, словно чувствовал, какой грех на мне!
   - Какой еще грех, чего  ты  глупости  мелешь?  -  буркнула  разозлившаяся
непонятно почему Марьяна.
   Непонятно? Нет, очень даже понятно. Это от страха. Непривычно  и  странно
видеть Надежду вот такой... разбитой. Это  всегда  была  стена,  на  которую
можно опереться, А разве обопрешься на обломки? Придется рассчитывать только
на себя, а от этого занятия Марьяна уже устала, .безнадежно устала!
   - Грех, грех,  -  сурово  кивнула  Надежда.  -  Слезы,  смерть...  смерть
ребенка!
   - Тоже мне  Алеша  Карамазов.  Прекрати!  -  вскрикнула  Марьяна,  однако
Надежда продолжала кивать - страшно, неумолимо:
   - Да, твоя правда. Это он сказал, что  отвергает  гармонию,  в  основании
которой