ущества, в результате чего обширный участок
ЕИП на некоторое время оказывается парализованным. И, соответственно, при
необходимости парализовать какой-либо участок (а это дело трудное и
опасное), любой инженер знает, что Кальтиат это сделает быстро и
наверняка. Другой пример, связанный с поиском оптимальных коммуникаций,
применим везде - от информатики до навигации. Для этого находится
запрятанный призрак (если, конечно, его можно извлечь из укрытия) и
помещается в одной точке связи; затем берется его активный двойник и
помещается в другой точке связи. Вся задача заключается лишь в том, чтобы
заставить пассивного призвать к себе активного собрата и посмотреть, как
он пройдет по сети, - этот путь и будет оптимальным.
  Кроме инженерно-практических опытов, Кальтиат охотно занимается
"спариванием" подобных существ. Иначе говоря, превращением двух
изолированных внутренних миров в один общий. На кой ему понадобились эти
эксперименты - не могу себе представить. Может, он решил проверить на деле
утверждение посредников о том, что здравый смысл появляется на пересечении
абсурдов? Может, он решил поискать объективный мир на пересечении
субъективных? Может, таким образом он решил навести порядок в своем
заповеднике чудес, по сравнению с которым дурдом покажется райским садом?
Или решил упорядочить отношения внутри сего неразумного поголовья? Пусть
это останется на его совести, тем более что вернуть в реальный мир
призрака ни практически, ни теоретически невозможно. Мадистологи объясняют
этот феномен потерей точки соприкосновения, невозможностью подступиться,
"достучаться" до призрака извне, - сама попытка может оказаться опасной.
Призрак, даже самый безобидный и вяло функционирующий, оказывается на
порядок сильнее любого нормального существа. По той же причине он не
способен выбраться из своей трясины самостоятельно. Теоретически это было
бы возможно при единственном условии: если субстанция личности спасателя
окажется сильнее, чем у призрака-пациента. Это уже феномен из области
фантастики, потому что субстанция личности призрака есть частный случай
феллалиума - четвертой фигуры, действующей по природе бесконечного
пространства, тогда как нормальная личность, пусть даже колоссальной
энергетической силы, не более фекты - третьей, ограниченной фигуры. А как
известно, не существует в природе микрополярной субстанции, сопоставимой
по мощности с субстанцией макрополярной.

  Природу подобных призраков праздные болтуны нередко сравнивают с природой
Летаргических дун. И хотя со времен предисловия к Первой Книге Искусств
изучение природы Летаргических дун не продвинулось ни на шаг, находятся
аналитики, утверждающие, что оба явления относятся к одному логическому
ряду. Как то: дуны - это бред Фидриса, а призраки - бред Кальтиатов. Но не
все любители строить логические ряды однозначно скептики, некоторые из них
додумались до того, что дуны Фидриса и призраки Кальтиата - явления одной
и той же физической природы. Вплоть до того, что одинаковы по структуре и
происхождению. Этот вывод, мягко говоря, никто всерьез не воспринял, так
как он был сделан одним из тех анонимных теоретиков, который в жизни не
видел ни единого дуна и ни единого призрака. Но это не помешало ему
предположить, что и то и другое (дуны - применительно к физической
природе, призраки - применительно к мыслящей субстанции) - суть одного и
того же казуса: утраты пространственно-временного фактора. Что будто бы
эта отвязка от икариума позволяет субстанции третьей фигуры подняться на
уровень четвертой - поместить закрытую фекту в поле феллалиума. И будто бы
только этой отвязкой от времени и пространства можно объяснить, отчего
мутнеют копии Фидриса и отчего лишь спустя миллионы лет в дремучих
фактурах только начинают появляться их реальные прототипы.
  Единственное, что становится ясно из этих путаных разъяснений, - это то,
что теоретик сей, оттолкнувшись от похожести физических структур
Летаргических дун и призраков (сплошь вторичных по своей сути), чуть было
не открыл для себя суть естественных антигравитантов раньше, чем его
родная цивилизация успела помечтать о "машине времени". Странно, но в
мечтах землян так и не получила должной популярности "машина
пространства", а жаль. Два колеса все же удобнее, чем одно, а на трех
колесах, как известно, весь мир держится.


                                  Глава 29


  Папа Гренс проворно собрал склянки с обеденного стола и постелил чистое
полотно, которое прежде использовалось для чертежей и проектов
хозяйственных построек. Оно обладало свойством кухонной клеенки, с которой
было удобно стирать мокрой тряпкой любую, даже самую секретную информацию.
Полотно со времен большого строительства износилось, поэтому хранилось
Гренсом бережно, как реликвия, и просто так на столе не раскладывалось.
  - А ну-ка, разъясни нам, бестолковым, - потребовал он, - да так, чтобы
понятно было.
  Голли обмакнул палочку губчатого стебля в бурую жидкость и вывел
окружность величиной в половину скатерти так, что папа Гренс с Альбой
вынуждены были убрать со стола локти.
  - Предположим, - начал он, - что это контур ареала.
  - Так, - согласился Гренс.
  - Здесь, - Голли обозначил внутри "ареала" кольцо вдвое меньшего диаметра,
- в этом поясе наибольшее количество обитаемых зон. Мы находимся где-то
вот тут. - Он поставил жирную точку на внешнем крае кольца. -
"Наша-Галактика" гораздо ближе к центру, а Акрус давным-давно вышел за
пределы пояса и движется к периферии примерно вот так. - Он изобразил было
стрелочку, но тут же стер ее пальцем. - Впрочем, это не важно.
  - Так что же?.. - торопил папа Гренс.
  - Вот что: здесь, на самых границах ареала расположены оркариумные
пустоши, подобные Хабронской. Но образуются они в самом центре, а затем -
разлетаются на больших скоростях. Представьте себе, от центра до границы
средняя пустошь способна добраться за несколько десятков лет. - Голли
нарисовал букет жирных расходящихся лучей, упирающихся во внешнюю
окружность и внимательно посмотрел на отца. - Представляешь, какие
изменения начнутся в нашей системе от ее приближения?
  Но отец лишь потряс бородой да почесал за ухом.
  - Она идет прямо сквозь нас?
  - Очень близко.
  - Ты хочешь сказать, что по контуру ареала скоро будет одна сплошная
пустошь?
  - Отец, ты когда-нибудь слышишь, что я говорю?
  - Ты сказал, что скоро мы все окажемся в оркариумной скорлупе. Именно из
твоих слов это логическим образом следует. Поэтому еще раз объясняю: мне
нет разницы, здесь помереть или перебраться на другое место и помереть
там...
  - Что ты мелешь! - возмутился Голл. - Думаешь, что больше меня понимаешь в
астрофизике? Думаешь, построил курятник и можешь рассуждать о природных
аномалиях?
  Старший Гренс поднялся было с табурета, но вовремя взял себя в руки.
  - Так объясни отцу по-человечески!
  - Я объясняю, что через год пустошь приблизится к ЦИФу на опасное
расстояние. Здесь нельзя оставаться никому. У тебя есть месяц, чтобы
подготовиться к переезду. Хутор разбирать не обязательно. Здесь есть
технология, которая точно его воспроизведет... тебе лишь надо будет
выбрать подходящее место в новом павильоне, когда он будет готов.
  Гренс успел лишь крякнуть от возмущения.
  - Ладно! - воскликнул Голли. - Я знаю, что твой технический кругозор
дальше топора не распространяется. Поэтому предлагаю другой способ: мы с
Суфом пристегиваем к кораблю дополнительный грузовой сектор с кислородным
наполнением и забираем все с фундаментом, до последней доски.
  - Ни за что! - отрезал Гренс. - И передай своей шайке, пусть даже не
надеются, что им удастся выкурить меня отсюда. Вот паразиты! Думают, Гренс
совсем спятил, забыл, что заповедник закрыт куполом! Ты видел его толщину?
Чтобы Гренс на старости лет пустился удирать от какой-то пустоши! Альберт,
скажи ему, что мы с тобой подземный бункер построим, если надо...

  Альберт сидел бледный, как кусок чистого холста, натянутого на подрамник.
За время великого скандала, который продолжался до поздних сумерек, он не
произнес ни слова. Мимо него по кухне летали невнятно очерченные силуэты,
крики под грохот опрокидывающихся табуреток и обрывки клеенки...
  - Я не уеду отсюда ни за что!!! - вопил Гренс. - Ты можешь убираться ко
всем чертям, а я желаю увидеть долгожданный апокалипсис. Они не имеют
права лишить меня этого удовольствия. Я пока еще сам волен собой
распоряжаться, потому что я человек, а не синтетическая кукла! Я сейчас же
отправлюсь к Феликсу и обо всем договорюсь, а ты можешь собирать свое
барахло и проваливать!..
  Голли даже не попытался удержать отца, когда тот, промчавшись по всему
дому, подобно смерчу, пулей вылетел во двор, прихватив висевший на стене
крюк для прохождения крутых подъемов и спусков... Он лишь с сожалением
поглядел ему вслед.
  - Я не хотел, - выдавил из себя Альба, когда дверь с шумом захлопнулась, -
я собирался только отвлечь их внимание.
  - Хоть ты помолчи, - взмолился Голли.
  - Эта пустошь идет за мной. За мной же она придет и в любое другое место.
Она идет быстрее, чем летит твой корабль.
  - Еще один теоретик. Ты разбираешься в этом меньше, чем отец.
  Альба сверкнул на него сердитым взглядом.
  - Говорил я тебе, что перестал соображать. А теперь еще чуть было не
поверил в твою дурацкую реальность. Все потому, что ты не веришь, а я, как
дурак, пытаюсь перед тобой оправдаться.
  - Ах, так, - рассердился Голл, - не верю, да? Заставляю оправдываться. -
Он попытался ухватить Альбу за ворот, через стол, но тот увернулся и стал
убегать, применяя те же приемы самообороны, которыми только что
пользовался Голли, удирая от отца. Голли оказался ловчее своего родителя,
и Альбе, загнанному в узкую комнату, ничего не оставалось, как выпрыгнуть
в окно. Но прежде чем он попытался встать на ноги, Голли навалился сверху
и перевернул его на спину.
  - Во что я должен поверить? В отсутствие пустоты, которая встала тебе
поперек горла? В то, что меня нет? Ничего нет? Если б ты, паразит, наделил
меня способностью в это поверить, тебе бы не кого было просить о помощи.
Если ты заставишь меня теперь в это поверить - мы погибли оба. Ты видел,
как светилось небо сегодня утром? Красных облаков не бывает даже в
Аритаборе. Откуда ты срисовал этот цвет? С отцовских сказок об
апокалипсисе? Ты хочешь уничтожить мой мир только потому, что не понимаешь
и боишься его?
  Но Альба лишь тщетно пытался высвободиться из мертвой хватки соперника.
  - В какие игры ты играешь со мной? Чего ты хочешь от меня добиться? Либо
ты выложишь все начистоту, либо я расскажу Феликсу, что ты действительно
псих, и будешь, как миленький, заново рисовать свою Землю, а психбольница
будет тебе центром Вселенной на все времена. Ты усвоил, Альберт?
  Альберт продолжал молчаливо беспомощно барахтаться в снегу, не пытаясь
даже треснуть по физиономии обидчика.
  - Не можешь найти для себя достойного оправдания? Если ты действительно
способен что-то сделать, сделай это для своего спасения, но не смей
требовать от меня веры!
  - Я это делаю не для себя, - пропищал Альберт.
  - А для кого? Для своих фантазий? Или я все-таки не твоя фантазия?
  - Я был искренен с тобой, как последний землянин.
  - Ты врал, как последняя мадиста, - обрушился на него Голл.
  - Мне надо уйти из ЦИФа. Если ты уверен в своей правоте, почему боишься
отпустить меня? Вот увидишь, твоя пустошь пройдет мимо. Вот увидишь!
  - Катись, - оттолкнул его Голл и повалился на снег, - проваливай, куда
хочешь.
  - Ты должен мне помочь, - Альба неуверенно поднялся на ноги.
  - Что? Так я - не единственная галлюцинация, которая отбилась от рук? Ты
уже не в состоянии убраться самостоятельно?
  - А что будет с вами?
  - Единственное, что ты можешь сделать, - это нажаловаться на меня дядюшке
Ло. Знаешь, что я тебе скажу, как недоделанный человек недоделанному
мадисте, - все секреты твоих эффектных фокусов здесь были известны задолго
до того, как ты начал корчить из себя дебила. Ты думаешь, превратил вишню
в сосну и все? Самоутвердился? Даже если ты пересадишь ее корнями вверх.
Даже если ты поставишь на дыбы всю Вселенную - я и тогда тебе не поверю,
потому что ты врун и трепло. Такой же врун и трепло, как твой отец.
  Не устояв на ногах, Альба упал на снег и указал на голые кусты, высаженные
вдоль задней стены сарая:
  - Там кто-то есть...
  Метрах в двадцати от них сквозь лысые ветки действительно просматривалось
нечто инородное на фоне темной стены. Голли пригляделся, но ничего не
ответил. За кустами у стены сарая стоял собственной персоной дядюшка
Гренс, с отрешенным безумством взирая на происходящее. И в тот момент
Голли отдал бы все на свете за то, чтобы единственный раз в жизни эта
неожиданная реальность оказалась галлюцинацией.


                                  Глава 30


  Дядюшка Гренс все-таки вынужден был возобновить не вовремя прерванный
спуск в нижний павильон, утомительный, а главное, унизительный для своего
отшельнического достоинства. Но прежде чем он осознанно решился на этот
шаг, прошло немало дней, и небо заповедника на заре окрасилось в кровавый
цвет, не характерный даже для его апокалиптических фантазий.
  Он прошелся по поляне вокруг особняка Матлина, несколько раз прокричал
"ау". Но, не дождавшись ответа, был вынужден подняться в рабочую комнату
на второй этаж, где бледно-желтым эфирным свечением тлело нечто огромное,
взрывоопасное, ядовитое, то, что Феликс привык называть панорамой и через
которое (Гренс это знал наверняка) был выход на связь со всеми закоулками
ЦИФа.
  - Але, - прошептал он, - я знаю, что ты меня слышишь. Выйди поговорить.
  Панорама не шевельнулась, а Гренс опустился перед ней на колени и горько
заплакал.

  Феликса в ЦИФе как раз таки не было, но как только ему стало известно, кто
сидит и плачет на полу его особняка, он примчался сей же момент, не
пытаясь выяснить, что произошло, чтобы не травмировать и без того
подавленного Гренса.
  - Я дождался, - сообщил Гренс, - когда мальчики, наконец, уснут... Я
пообещал им не делать глупостей. Теперь ты мне пообещай.
  Матлин кивнул в ответ, будто заранее был согласен на все.
  - Голли мне сказал, что ты надеялся... - Гренс покряхтел, пощупал себя за
бороду, почесал затылок, пока у него не сложилось впечатление, что все
внимание Матлина без остатка нацелено только на следующую фразу. - Спасибо
тебе за надежду, хоть она оказалась напрасной.
  - Что с Альбой? - испугался Матлин.
  - С Альбой? Они оба не в себе. Я затрудняюсь сказать, кто больше. Вчера мы
чуть не потеряли Альберта, - сегодня я уже опасаюсь за рассудок Голли.
  - Что? Что значит "чуть не потеряли"? Это нормальная потеря сознания
или... был яркий свет, когда вы "теряли" его?
  Гренс отмахнулся, дав понять, что не собирается переживать заново этот
неприятный момент, а тем более выслушивать его научное объяснение.
  - Он тебе больше не достанется. Можешь забыть о нем. Голли сказал, что не
даст ему просто так "покончить" с собой. Знаешь, что ответил этот мальчик?
"Я не с собой собираюсь покончить, а с тем кошмаром, который меня
окружает". Скажи, пожалуйста, ученый человек, этот ребенок однажды просто
растворится в воздухе и больше ничего не будет?
  - Я сразу предупредил тебя, кто он, - спокойно ответил Матлин, и это
спокойствие чуть было не стоило ему скандала, - спасло лишь полное
отсутствие сил у Гренса, который не был уверен даже в том, что сможет
самостоятельно подняться с пола, из красной полосы вечернего солнца.
  - Ах, Альберт, Альберт... - бормотал он. - Если бы я только знал, как
добраться до твоего отца. Что же мы натворили...
  - Я должен увидеться с ним.
  - Зачем? - удивился Гренс.
  - Может, я смогу сделать то, что не получилось у вас с Голли...
  - Ты хочешь отговорить его "покончить с кошмаром"?
  - Терять уже нечего.
  - Есть, - возразил Гренс, - еще как есть... Его добрую память о тебе.
Больше ты от него ничего не получишь. Это тебе не Андрюша Короед, которого
можно замучить до смерти, вытащить с того света и снова замучить. Этот
мальчик, может быть, не знает, чего хочет, зато точно знает, чего не
хочет. У меня сложилось впечатление, что он не хочет жить, и я его
прекрасно понимаю... даже в чем-то завидую. А вообще-то... - Гренс со
скрипом поднялся на ноги, - я должен вернуться к рассвету. Единственное,
что могу посоветовать тебе по старой дружбе, - расспроси моего засранца.
Как следует допроси. Чаще всего он, конечно, обманывает. Найди способ
заставить его говорить правду. - Он так же скрипя, развернулся и поковылял
к лестнице.
  - Ты уверен, - остановил его Матлин, - что я не должен даже проститься с
ним?
  - Да, - спохватился Гренс, - чуть не забыл! - он вынул из кармана обрывок
клеенки. - Возьми. Это все, что он велел тебе передать. Больше вам
действительно говорить не о чем.

  Когда фигура Гренса растворилась в алых лучах заката за дальними аллеями,
Феликс рискнул развернуть послание и прочел его в окно, распахнутое над
садом. Вдумчиво и выразительно, как учили на пионерских линейках. Будто
под окном стояла ликующая толпа соратников по борьбе, а не мертвая
безветренная тишина.

  Все можно ставить на дыбы,
Гнуть телеграфные столбы,
Тысячелетние дубы - корнями к небу брошены...
  Не гнется лишь тугая нить,
Прочнее... не с чем и сравнить,
Одна лишь линия судьбы, направленная в прошлое.

  Не прочел он вслух лишь последней, самой красноречивой строки, смысл
которой навсегда остался для него загадкой: "Феликсу Матлину, другу моего
отца, с уважением и благодарностью посвящаю".

  Еще секунду Феликс находился в стадии осмысления происходящего. Впрочем,
никто не знает, чему равнялась секунда такого осмысления. Вполне возможно,
что минутам, часам, но алое солнце еще не успело коснуться краешка
павильонного горизонта.
  - Стой!!! - закричал он в вечернюю тишину парка. - Гренс, остановись!
Вернись! - но обратно вернулось лишь сонное эхо.
  Феликс бросился к панораме и вывел обзор с единственного уцелевшего
"глаза-наблюдателя", ушедшего под купол павильона. В красных сумерках
паркового ландшафта было отчетливо видно, как крошечная фигура старого
Гренса из последних сил, что есть мочи, улепетывает в направлении горы,
подозрительно бодро перебирая уставшими ногами и опираясь на белую палку с
крюком на конце.
  - Ксарес, - Матлин переключился на связь с ЦИФом, - помоги мне, родной. Я
за все отвечаю. Это последний раз, когда я отвечаю за все.
  Ксарес настороженно поглядел на него из темноты переходного отсека, в
котором его застала связь.
  - Ты решился?
  - Еще не совсем. По дороге решусь окончательно.
  Ксарес еще раз настороженно поглядел на Матлина и по-человечески кивнул.
  - Мне надо время, чтобы подготовить индикатор. Часа три.
  - Через три минуты я буду у тебя, - ответил Матлин и вскочил в лифт.

  Индикатор, который мадистологи между собой обычно называют "зеркальным",
Ксар раздобыл у Кальтиата. Точнее, получил в подарок. Это приспособление,
казалось бы, совершенно бесполезное для фактуролога, изначально
применялось для индикации и коррекции технических биоструктур,
подверженных "глюкам" переменной агравитации: разболтанные ускорители
мкроскоростного диапазона, оборудование антенн, элементы конструкций,
побывавшие в аномальных зонах, - все эти "тонкие материи" в критической
ситуации подвержены такой аномалии, как сдвижка временной координаты.
Чтобы выявить сдвижку, точнее сказать, идентифицировать предмет, иногда
используют такого рода "зеркала" для выявления возможных агравитационных
отклонений в системе. Но Кальтиат нашел этому полезному изобретению
применение совершенно нетрадиционное и использовал не иначе как для
индикации призраков. Сам он призрака любой сложности распознавал без
помощи технических средств, но если кто-нибудь сомневался в диагнозе
Кальтиата - индикатор окончательно устранял недоразумения.
  Внешне аппарат был похож на гибкую раму. В раме располагался невидимый
глазу экран, который в нормальном режиме об