ак и осталась торчать из склона холма, являя собой дополнительный
аргумент не в пользу существования реального мира. Но реальный мир тем не
менее не собирался сдавать позиций.
  - Вы абсолютно в этом уверены?
  Матлин с Ксаром ни на секунду не усомнились в своих гибридах.
  - Что у вас там происходит, Голл? С тобой все в порядке? - забеспокоился
Матлин, будто по выражению лица Голла и так не было видно, что он в
отличном порядке и в полной ясности сознания.

  Эту ясность сознания Голл старался сохранить в себе всю дорогу обратно,
чтобы тот же самый вопрос не услышать от отца, и дал себе слово, что
впредь, покуда Матлин не слезет с ЦИФовских пультов, никаких причин для
помутнения рассудка под сводами заповедника возникать не должно.
  Старший Гренс не обратил на сына внимания, поскольку с раннего утра
самозабвенно орудовал рубанком в сарае, создавая гладкие доски для ремонта
прогнившего пола баньки. А Альберт столь же самозабвенно выгребал стружку
из-под верстака и утаптывал ее в мешок для растопки печи. Старший Гренс на
сына даже не взглянул, а лишь только больше насупился и еще яростнее
принялся шуровать рубанком.
  - Тебе помочь, папа?
  - Обойдемся.
  - Тогда я приготовлю обед?..
  - Не перетрудись, - огрызнулся Гренс, а Альба украдкой подмигнул Голли.
  - Пойдем вечером за водопад, на дальний спуск? Пока снег еще не растаял. -
Предложил он.
  - Этот снег никогда не растает, - проворчал старший Гренс, - здесь
наступила вечная мерзлота. У вас в ЦИФе что, теплотрассу разорвало?
  - Мы больше никуда не пойдем... - ответил Голл, - пока не отремонтируем
теплотрассу. - И ушел в дом, плотно закрыв за собою дверь. Но Альба тотчас
же направился за ним, волоча полный мешок стружек.
  - Можете покрасить табурет, - прокричал им вслед Гренс, - только не в
доме, а на террасе!

  - Потом возьмем "миксер" и полетаем по заповеднику? - приставал Альберт к
Голлу Гренсу, неподвижно стоящему у замерзшего окна. - Найдем место, где
не будет свидетелей. - Он бросил мешок и встал рядом, пытаясь угадать
направление задумчивого фиолетового взгляда: то ли на черную тучу, висящую
над самой крышей, то ли сквозь нее далеко-далеко... - Ты ведь точно
знаешь, где можно...
  - Что можно? - перебил его Голл. - Тебе можно только писать стихи, свежий
воздух на тебя дурно действует. А я уже ничего не знаю... Что можно? Где
можно? Нигде нельзя! Я могу не заметить... - он неожиданно замолчал, будто
опасаясь сболтнуть лишнее.
  - ...Разорванный круг, - продолжил Альба, -
Все зима да зима.
  Просто вырастут дети моих подруг,
И постареют дома.
  Но когда меня спросят:
  А где ж ты был? Не пора ли начать?..
  Это очень коварный зигзаг судьбы -
Можно не отвечать...

  Лицо Голли по-прежнему оставалось невозмутимым и безучастным. Альба с
сочувствием поглядел на него и продолжил:

  Я готов был догнать
Свой последний вагон
И не дать вам уйти.
  Только кто мог подумать, что поезд в пути
Над землей полетит?
  Только кто мог поверить,
Что вещие сны - не сплошное вранье?
  Если знать наперед все изломы судьбы,
Куда бежать от нее?
  Значит, говоришь, Феликсу нравится мое творчество?
  - Он стал слишком сентиментальным, - ответил Голли.
  - Скучает по Земле?
  - Возможно.
  - Он хотел бы вернуться?
  - Мне кажется, да.
  - И забыть все, что было здесь?
  - Но ведь ты не знаешь, что ждало его там!
  - Знаю.
  - Замолчи, Альберт! Я не намерен обсуждать с тобой эти темы.
  - Я думал о твоей вчерашней просьбе... Пытался представить себе, что
чувствуешь ты. Так что ори, сколько хочешь, я на акрусиан больше не
обижаюсь. Представляю, как это ужасно чувствовать себя беспомощным в моем
шизофреническом мире. Чувствовать, что ты в нем никто...
  - Перестань.
  - Если только взять и представить себе серьезно, что с тобой происходит...
Кто ты, что делаешь здесь, что творится вокруг... Да от этого же рехнуться
можно!
  - Либо ты заткнешься, - прошипел Голл, - либо я уйду.
  - Ты слышишь, Феликс! - громко произнес Альба. - Мы по разные стороны
веры. Ты знаешь, как карается вероотступничество... с другой стороны?
  Гренс в ужасе обернулся к нему.
  - А тебе, акрусианин, уже надоело играть со мной в "золотую рыбку"? О чем
ты попросишь меня на этот раз?
  - Я пошел красить табурет, а ты можешь перекрасить небо, если делать
нечего.
  - В какой цвет?
  - В какой хочешь. Я пошел помогать отцу. - Голли оторвал взгляд от тучи и
направился к дверям.
  - Ступай... помогай. Слышал лязг да грохот? Это он не рубанок, это он зуб
на тебя точил.


                                  Глава 28


  С того дня Голли уже ни на что не был способен. Ни на ремонт бани, ни на
покраску табурета, ни на разъяснительные беседы с кем бы то ни было, даже
с самим собой. Он снял с корабля Суфа поисковое оборудование, установил
его на Перру и, как одержимый, от восхода до заката прочесывал все 23
яруса заповедника с намерением выявить хотя бы один работающий ЦИФовский
"наблюдатель". Но ничего, кроме дежурных трансляторов, не обнаружил,
несмотря на то, что местное оборудование изучил еще в детстве. Он был
уверен, что Феликс заподозрил в его поведении неладное.
  На случай абсолютно безрезультатных поисков у него было три более-менее
подходящих объяснения. Первое: Феликс на пару с Альбой зачем-то решили
меня разыграть; второе: Феликс совершенно самостоятельно затеял со мной
играть втемную с применением неизвестных в ЦИФе технических средств
наблюдения. И, наконец, третья - не вымерли ли они там все в своих
лабораторных норах? Подозрительно резко Матлин потерял интерес к персоне
Альберта, слишком скоропостижно отошел от дел. Причин столь резкого
поворота не понимал даже Баю. Но "наблюдателей" на ярусе Гренса не
оказалось вообще. Один-единственный готовый к работе "глаз" дежурил лишь
над нижним павильоном, который служил разве что местом экзотического
досуга не столько землян, сколько бонтуанцев и ботришей.
  Голли не верил ни приборам, ни глазам своим. Исчез даже персональный
Гренсов транслятор, болтающийся над коньком крыши как аварийный
огнетушитель "на всякий пожарный случай", о котором не знали разве что
только Гренсовы куры и то потому, что гуляли с другой стороны сарая. Даже
отец, который принципиально не терпел всю местную "инопланетятину", и тот
моментально пронюхал... А пронюхав, подозрительно быстро смирился. А
смирившись, немедленно применил его к делу и каждый раз, как только
назревала необходимость в химическом конструкторе, имитирующем металл,
пластмассу, резину, воплощался в само смирение. Он оказался не в состоянии
отыскать запасы руды, поэтому, наплевав на предрассудки эмансипации,
выходил во двор тогда еще ветхого шалаша, весьма театрально вздымал руки к
небу и вопил: "Господи! Милости твоей взываю - ящик гвоздей подай мне
сюда, пожалуйста; еще кинжал побольше раз в пять, чем ты подал в прошлый
раз; кусочек резины для новой рогатины; вообще-то, мне еще не помешает
клей, но с клеем как-нибудь без тебя разберусь". На следующий день в ЦИФе
кто-нибудь невзначай намекал Голли, что в лаборатории можно получить
отличную сталь и наклепать гвоздей сколько угодно. Но если отцу еще раз
понадобится проволока, пусть сразу говорит, какая и для чего, чтобы потом
не обижался.
  И не было случая, чтобы "Господь" не сжалился над страждущим и не послал
ему вместе с гостинцем приглашение вступить в мирные переговоры или
посетить какое-нибудь бонтуанское сборище в нижнем павильоне. Как не было
случая, чтобы Гренс гневно не отверг такого предложения. Но в этот раз,
случись нужда, милости Гренсу-старшему просить было негде.

  Миновала неделя бесплодных скитаний, прежде чем Голл, взвесив все за и
против, решил сыграть в открытую и спустился в лаборатории. Но сию же
секунду понял, что его третья версия если не попала в цель, то уж, по
крайней мере, была недалека от истины. Он проверил все подземные уровни, -
ни одна лаборатория не работала, все оборудование было "погашено", от
Ксара и Феликса след простыл. Все, что Голли удалось обнаружить в недрах
планеты, это одного-единственного лаборанта, который к тому же никакого
отношения к "земной" эпопее не имел. На вопрос "где все?" он также не смог
внятно ответить: вроде бы в местном технопарке случилась авария, и все
отправились туда. А может, не авария, а кое-что похуже...
  От этого известия, да еще от перепуганной физиономии лаборанта, Голли
сделалось не по себе. Он со всех ног бросился к пока еще работавшим лифтам
технопарка и вскоре уже стоял на центральном пульте, наблюдая, как Феликс
Матлин на повышенных тонах выясняет отношения с диспетчером.
  Диспетчер патологически недолюбливал Матлина за какие-то прошлые заслуги,
которые за давностью лет обоим следовало забыть. Впрочем, у всех без
исключения диспетчеров всех знакомых им технопарков была одна общая черта
- все они почему-то недолюбливали Феликса. Феликс, в свою очередь, отвечал
им взаимностью, однако на повышенные тона никогда прежде не переходил. И
пока они, как два диких фактуриала, вопили друг на друга, сопровождая
вопли непонятной друг другу жестикуляцией, Голли ровным счетом ничего не
мог понять. Все, что он смог сделать для прояснения ситуации, это
вытолкать Феликса в лифт и отправить подальше, чтобы не мутил воду. С
дежурными парка Голли способен был договориться лучше, чем с кем бы то ни
было в этом безумном ЦИФе.
  - Зачем так волноваться? - возмущался разгоряченный диспетчер. - Ничего
ужасного не происходит. Это нормальное распыление зоны. Ты же
представляешь себе астрофизическую ситуацию? - обратился он к Голли. - В
зоне произойдут деформации планетарных систем. Самое страшное, что нас
ожидает, - отход крайних планет. Ближние займут их орбиты, метеоритные
шлейфы мы уберем, а технопарк придется перенести ближе к звезде, чтобы
сохранить нашу координату в транзите. От этих неприятностей никто не
застрахован. Единственное... они застали нас врасплох. Мы не успеем
сделать необходимых приготовлений, чтобы удержать систему. Но технически
гораздо проще перенести лаборатории в другое место. Здесь ожидается
маленькая заварушка...
  - Эта "заварушка" способна изменить подсветку павильонных куполов? -
воскликнул Голли и, вместо того чтобы внести спокойствие в ситуацию,
накалил ее до предела. Дежурный шарахнулся от него как от чумы. - Цвет
неба, - повторил Голл, взяв себя в руки, - на нашем ярусе может измениться?
  - Откуда мне знать, - мотал головой дежурный, - это редкая аномалия. Она
может изменить не только цвет неба...
  - В наших павильонах уникальная экологическая система, - пытался
оправдаться Голл, - ее непросто будет восстановить.
  - Уникальная? - удивился диспетчер, пятясь от взбесившегося акрусианина. -
Совсем молодая и уже уникальная. Перепрофилируетесь.
  - Наша система была рассчитана на полтора миллиарда лет без изменения
планетарных структур.
  - Что ж поделать? - соболезновал диспетчер. - Мы все были удивлены.

  Спустившись на нижние галереи парка, где обычно никто, кроме своих
участников "экологической системы", не хозяйничал, Голли обнаружил того же
Феликса Матлина, который на тех же повышенных тонах набрасывался на Ксара,
но, заметив Голли, сразу перекинулся на него:
  - Ну и что ты об этом думаешь?
  Голли не думал ни об "этом", ни о чем-либо другом. Он просто не имел в
голове ни единой достойной мысли на "этот" счет.
  - Двадцать лет работы в задницу! - выразился Матлин на чистейшем русском
языке, которым в последнее время пользовался только для общения с Альбой и
Гренсом.
  - Бывает намного хуже, - успокаивал его Ксар, но на взбешенного Феликса
это успокаивающее средство действовало с прямо противоположным эффектом. В
этот раз он не поругался только с Суфом и то лишь потому, что Суф,
прочувствовав ситуацию, вовремя испарился. Да еще разве что с Голли,
потому что у Голли так и не нашлось в голове ни одной идеи даже для того,
чтобы поддержать скандал. Напротив, он был целиком согласен с выводом
Феликса, что все происходящее вокруг есть крайняя степень безобразия.
  Голли с удовольствием сопроводил его в особняк, помог растопить камин и
слегка прибраться в гостиной, чтобы этот полузаброшенный дом стал хотя бы
слегка напоминать человеческое жилище, а не вместилище сплошного отчаяния.

  Матлин долго сидел, уставившись на огонь, соблюдая молчание, чтобы первое
же слово снова не сорвало его с тормозов, и Голли так же молча сидел рядом
с ним ровно столько, сколько требовалось для полной и окончательной победы
рассудка над эмоциями.
  - У отца есть кофе? - спросил Матлин. - Кажется, мы сажали кофейные
деревья?
  - Да, - ответил Голл, - тебе надо?
  - Хочется вспомнить вкус. Натуральный?
  - У отца все натуральное. Он даст. Только не благодари его, не то он
пожелает тебе подавиться.
  Матлин улыбнулся, - это было первое приятное событие дня. Но улыбка вскоре
сменилась прежним унынием.
  - У тебя есть возможность еще раз выйти на "тест"? - осторожно спросил
Голли.
  - "Тест"? Ты считаешь, что я созрел для повторного "теста"? Ничего
подобного. Это "аритаборский вирус" - если я ничего не понимаю - начинаю
сходить с ума. "Тест" не поможет.
  - Мне поможет.
  Матлин тотчас прекратил ворошить поленья и обернулся к Голли:
  - Тебе?
  - Тебя это удивляет?
  - Послушай-ка, - он снова взялся за кочергу и отвернулся к камину, -
конечно, ты все равно не расскажешь... но я считаю, что обязан тебя
предостеречь. Хотя, как знать, может, как раз у тебя все будет иначе...
  - Предостереги.
  - Я никогда не стал бы говорить об этом. Только потому, что, кроме меня,
это никого не касается и не может быть интересно... Но "тест" - не та
игрушка, к которой можно прибегать при первых признаках депрессии. Скорее
лишь тогда, когда нечего терять. Но сначала надо быть абсолютно уверенным
в том, что терять нечего.
  - Что ты потерял?
  - Себя. Того, каким я был прежде. Ты представить себе не можешь, что мне
пришлось с собой сотворить, чтобы вернуть свое прежнее ощущение жизни.
Никакой эмоциональный баланс не стоил такой потери. Так что мой тебе
совет: мучайся пока можешь и никогда не верь в то, что хуже не бывает. Из
самого глубокого дерьма всегда можно провалиться еще глубже, - по крайней
мере, ты будешь контролировать скорость погружения, а это уже лучше, чем
просто лететь вниз.
  - Ты никогда не пробовал рехнуться от своего ощущения жизни? Кто ты? Что
делаешь, что происходит вокруг тебя?..
  - Боже мой! - вздохнул Матлин. - А от чего же я, по-твоему, рехнулся?
Любой человек на это способен. Я понимаю, о каких ощущениях ты говоришь.
На Земле меня спасало лишь то, что я никогда не задумывался об этом: встал
на дистанцию - надо показывать результат... Тебя поставили на дистанцию.
Не надо думать, человеческое время не рассчитано на раздумья. Здесь все
иначе: как только перестаешь контролировать себя и происходящее - все
остальные начинают контролировать тебя... Но, знаешь, от чего я могу
рехнуться теперь? От того, что я не понимаю, что происходит... с ЦИФом.
Это какое-то наваждение. Никто не хочет разобраться. Все хотят удирать:
"Нормальное распыление!" Не нормальное оно! Не нормальное! Не могут
нормальные процессы начинаться внезапно и идти на таких сумасшедших
скоростях. У нас должна быть в запасе хотя бы сотня лет.
  - Ты еще не научился читать динамические оркограммы?
  - Нет, я еще не утратил способность предчувствовать дурное. Я боюсь за
Альберта. Скажу тебе откровенно, мы переживем любой катаклизм. Папа Гренс
переберется на новое место и устроится еще лучше. Ничего с ним не станет.
Только Альбу сейчас трогать нельзя. Это чудо, что он выкарабкался.
Кальтиат уверен, что мы имеем дело с "двойником" непонятной природы, даже
Кальта не знает, "призрак" он или что-то более серьезное. Очень нетипичная
ситуация, можно сказать, уникальная, но все же... Все казусы природы,
подобной Хаброну, обязательно возвращаются обратно. Это зависимые
субстанции, но! - Матлин торжественно поднял вверх дымящийся конец
кочерги. - Есть одна маленькая причина для оптимизма, которую Кальтиат
вынужден был признать: Альба слишком нетипичный "двойник", невероятно
правдоподобный. Структура, похожая на него, через пустоши еще не
проходила, и я готов на все, лишь бы надеяться, что эта участь его
обойдет. Поэтому я не хочу ничего знать, видеть и слышать. Пусть будет все
как есть. Мы с Баю похоронили лабораторию. Я даже простил эту дурацкую
выходку Раиса и надеюсь, что за это судьба окажется ко мне благосклонна.

  УЧЕБНИК
ВВЕДЕНИЕ В МЕТАКОСМОЛОГИЮ
Раздвоение призрака (Хроника Кальты 19-й Книги Искусств)

  Этот термин мне еще в первой тетради показался неудачным, смахивающим на
дешевую сочинительскую мистификацию. Но авторство принадлежит
Нур-Кальтиату, непревзойденному авторитету в области отлова и изучения
подобных чудес. И, если вникнуть в суть, как ни крути, именно раздвоение
призрака, иначе не скажешь. И, если уж говорить о мадисте, - никаким боком
этой темы не обойти. Имеет смысл остановиться и разобраться, что это за
призрак, каким образом происходит его раздвоение и почему Нур, знающий о
них все, не в состоянии этому противостоять.
  Призрак - в данном случае можно перевести почти буквально: деформация
субстанции личности, отторжение ее от контакта с тем миром, в котором она
существует, точнее, потеря возможности вступить в контакт с внешним миром
и погружение в пространство некоей субъективной реальности, недоступной
для окружающих.
  Самые страшные призраки получаются из "молодого" материала. В основном это
поздние фактуриалы, не имеющие богатого жизненного опыта для полного
погружения внутрь себя. От этого у них нередко наблюдаются внешние
трансформации, "вампирические" отношения к ближнему, т.е. стремление
включиться в его энергетические поля. Такое же целеустремленное и
бессознательное, как действия утопающего, который не по злому умыслу может
увлечь своего спасателя на дно. Молодые призраки, как правило,
недолговечны и категорически непригодны для контакта, поскольку даже
Нур-Кальтиат не всегда может разобраться, с каким "иллюзионом" они имеют
дела и какой номер выкинут в следующий момент.
  Существа Ареала, имеющие по несколько тысяч лет нажитого опыта, ведут себя
гораздо скромнее и живут дольше. Фактически состояние призрака не особо
влияет на продолжительность их существования.
  Что касается раздвоения - тут все предельно просто и столь же буквально.
Само состояние призрака сопровождается образованием двоичной структуры:
активной и пассивной. Двух точных физических копией оригинала. Они отнюдь
не эфирны. Они вполне реальны, можно сказать, наследуют свойства
прототипа. Пассивный призрак прячется в каком-нибудь укромном месте, не
доставляя никому хлопот. Он скорее напоминает покойника, которым
побрезговали земляные черви. Или существо, уснувшее летаргическим сном, с
вялыми признаками жизни и заторможенными биологическими процессами.
Внешней трансформации в таких структурах почти не бывает, впрочем, как и
внутренней. Но эти на первый взгляд безвольные и беспомощные существа на
самом деле обладают колоссальным энергетическим потенциалом и способны
управлять своим активным "дублером" с любого расстояния. Это
обстоятельство делает невозможным физическое уничтожение призрака -
моментально возникает новый, только пойди его найди, ни за что не
вычислишь, где он окажется, и мадистологи предпочитают не рисковать.
Активный призрак, при наличии столь мощного тыла, будет обладать свойством
проходимости по любым, в том числе и естественным, информационным каналам,
т.е. практически свойством проявления мадисты, с той лишь разницей, что
мадиста имеет контакт с внешним миром, а призрак бродит по нему вслепую.
  Подобные метаморфозы личности, по убеждению Нур-Кальтиата, происходят от
неосторожного контакта со всеми без исключения мадистоопасными областями.
Но тот же умница Нур, обладая природным чутьем на призраков, кое-какую
пользу из них извлекать научился. Например, он научился нарушать связь в
структуре этого двойственного с