то есть... что-то мешает работать, рябит по
экрану, роется в архивах, перебирает меню, изучает... "принюхивается",
выстраивает длинные предложения из "козявок" с вопросительными знаками на
конце. "Троянец," - подумал Шурка и попытался от него избавиться, но даже
после форматирования диска вирус не исчез и шаг за шагом продолжил
осваивать содержимое компьютера, поражая своим терпеливым упорством. Будто
внутри завелся кто-то живой и самостоятельный. Окончательно добило Шурку
то обстоятельство, что компьютер невозможно было отключить. Даже после
того как шнур был выдернут из розетки, чертовщинка немного растерялась, но
от этого не утратила яркости изображения. Ни о чем подобном Шурке слышать
не доводилось.
  К часу дня все безобразия прекращались, до полудня следующих суток. На
второй день работы "полтергейст" обрел дар общения и его вопросительные
"козявки" сменились вполне осмысленной попыткой вступить в контакт. Но
дискета с записью контакта не читалась, и присутствие в комнате любого
постороннего лица действовало на вирус отпугивающе.
  "Какой сегодня день? - спрашивал "полтергейст". - Какое число? Год? Какая
погода на улице?"
"7 ноября 1917 года", - набирал Шурка на текстовой панели.
  "Полтергейст" удивлялся.
  "Да брось, я вполне серьезно. Который теперь час? Минуты? Секунды?.. Нет,
батенька, твои часы отстают на целое столетие. Чем занимаешься? А что,
половину Москвы под снос пустили? Это война прошла или подземные гаражи
строят? По Садовому кольцу вереницы котлованов. Это зачем?"
"Где это?" - спрашивал Шурка, и буквы на экране сменялись планом изучаемой
части города с высоты птичьего полета. Затем проекция резко падала вниз и
обозначала квадрат, в котором можно было разглядеть надписи на касках
строителей и их ядовито-оранжевые комбинезоны.
  "Всю Москву расковыряли", - писал вирус поверх картинки.
  "Наверно, меняют трубы, - отвечал Шурка. - Впрочем, я этим не интересуюсь".
  "А чем ты интересуешься?"

  - Лучше б ты такими делами не увлекался, - советовали Шурке на работе. -
Летают какие-нибудь идиоты, фотографируют местность. В принципе, есть
такая аппаратура... Проверь, не встроена ли у тебя в монитор антенна с
питанием... но с другой стороны...
  - ...С другой стороны, - уточняли другие знатоки, - это дорогостоящее
удовольствие. Просто так развлекаться не будут. Ты спроси, что им от тебя
нужно?

  Третий и четвертый день работы вируса особым разнообразием друг от друга
не отличались:
  "Восход солнца во столько-то..."
"Ну и что?"
"Ничего. Интересно. На каких частотах работают каналы телевидения?"
"Не знаю".
  "Вот на таких-то..."
"Ну и что?".
  "Ты еще не рассказывал мне о своих друзьях".
  "Я с вирусами о личной жизни не разговариваю".

  - Нет, это типичный "говорун", - успокоили его на пятый день работы
"полтергейста". - Кто тебе его засадил, вот в чем вопрос! Теперь он так и
будет болтать с тобой с двенадцати до часу.
  - А ну-ка, покажи! - выскочил за Шуркой в коридор еще один
коллега-доброжелатель и, соблюдая методы строжайшей конспирации,
перелистал его желтый блокнот с нехитрыми и бессмысленными диалогами. -
Точно могу сказать, что это не "говорун"! Похоже, тебя хакеры зомбируют. И
не почувствуешь ничего! Только в один прекрасный день выполнишь все, что
прикажут. Это совершенно точно, слышишь?
  - Еще один маньяк, - подумал Шурка, но с этого момента в душе его
поселилось беспокойство, и полудня следующего дня он дожидался в некотором
леденящем оцепенении.

  "Меня зовут Шура Бочаров", - представился он вирусу на шестой день работы.
  "Очень приятно", - ответил вирус.
  "Так вот, господин "очень приятно", мне не очень-то приятно что-то делать,
не имея понятия, для кого и зачем. Либо мы вносим полную ясность в наши
отношения, либо позвольте откланяться...".
  "Полтергейст" некоторое время переваривал информацию, а Шура нетерпеливо
барабанил пальцами по полировке стола.
  "Я нуждаюсь в твоей помощи, - написал вирус на экране. - Дело очень
деликатное. Боюсь, что никто лучше тебя с ним не справится".
  "С этого надо было начинать, - ответил Шура. - Итак..."
"Встретимся?"
"Встретимся? - удивился Шура. - Как и с кем?"
На экране появилась проекция города и ухнулась вниз, застыв прямо над
крышей дома. Только после того как картинка уплыла в сторону, Шурка,
наконец, узнал свой собственный подъезд, затем дорогу, по которой он
обычно топает до метро, срезая подворотнями. Одна за другой промелькнули
таблички с надписью станций; "птичка" вылетела на загородное шоссе и
стремительно понеслась. Но что это за шоссе и что за лесисто-дачная
местность, Шурка сообразить не успел. Изображение затормозило на повороте
с трассы, где, кроме километрового столбика, никаких указателей не
имелось, и несколько раз скользнуло по размякшей от дождя грунтовой
дороге, уходящей в лес.
  "Встретимся здесь завтра утром... Что скажешь?"
Но Шурка не знал, что и сказать.
  "Как я узнаю тебя?"
"Я сам тебя узнаю, не думаю, что там соберется толпа..."
"Личная безопасность..."
"Гарантируется!"
"Почему бы тогда не встретиться где-нибудь поближе? Может... в районе
"Сокола" в одиннадцать?"
"Извини, - ответил "полтергейст", - это невозможно".
  "Черт возьми, зачем я тебе нужен?!"

  В тот же день у Шурки здорово разболелась голова. "Не поеду, - решил он и
успокоился, даже улегся спать раньше обычного, - определенно не поеду. Да
я и в бреду не вспомню, где он показал мне этот перекресток! Да ну..."
Геннадий Степаныч сильно удивился, вернувшись с работы и обнаружив сына в
постели.
  - Па, тебе завтра нужна машина? Нет? Не понял... Мне надо кое-куда
прошвырнуться. Это недолго. Да, я сплю. Рано вставать...
  "Определенно не поеду, - решил он окончательно, - пусть скажет, зачем.
Пусть скажет, кто такой. В конце концов, кому надо?.." - Шурка накрыл
голову подушкой, но тут же подскочил, будто его цапнуло за ухо что-то
ядовитое, и в одних трусах побежал на кухню, где Геннадий Степаныч, еще не
снявши пиджака, принимал лечебную порцию кефира.
  - Папа! 152-й километр... Грунтовка идет от шоссе через лес... Там ведь
должен быть указатель? Это же дача Альбы?
  - Угу, - булькнул в кефир Геннадий Степаныч.
  - Ты точно помнишь, что это 152-й километр?
  - Да, - подтвердил отец, - указатель они перенесли, когда делали объезд...
Кстати, нам пора бы его проведать.
  - Ясно. Мне все ясно, - сказал Шурка и, вернувшись в свою комнату,
повалился на кровать. - Нет, это точно, что завтра я никуда не поеду.

  В восемь утра его разбудил стук входной двери. Елена Михайловна, проводив
мужа на работу, просунулась в дверь Шуркиной комнаты.
  - Ты выспался? Завтракать со мной будешь?
  Шурка вскочил с постели с необыкновенной легкостью, будто вовсе не спал
минуту назад, а только и делал, что дожидался приглашения к завтраку;
накинул халат, заперся в ванной, но вместо того чтобы принимать душ, сунул
голову под кран с холодной водой и держал ее так до первых признаков
обледенения.
  - Куда ты собрался ехать на машине? - поинтересовалась Елена Михайловна,
выкладывая на тарелку горячие бутерброды.
  - Уже никуда.
  - А куда собирался?
  - К Альбе.
  - Он звонил?
  - Послушай, кроме Наташиных родственников, у него кто-нибудь есть?
  - Не знаю...
  - Но вы же подруги! Неужели она ничего тебе не говорила? О его отце, в
конце концов, что-нибудь ты должна была слышать?
  - Должна, - согласилась Елена Михайловна, - но не слышала. А что это ты
вдруг хватился?..
  - Вспомни, все же при вас было. Зачем из этого делать тайны?
  - Какие тайны, Шурочка, о чем ты?
  - Как ты думаешь, кто может интересоваться Альбой, если не родственники?
  - А кто им интересуется? - Елена Михайловна застыла над чашкой с
кофейником в руках.
  - Тетя Наташа раньше лета здесь не появится, правильно?
  - Она бы позвонила нам, - уверенно ответила Елена Михайловна, и струйка
кофе так же уверенно устремилась в чашку, - обязательно позвонила б.
Родственников у них здесь не осталось. А кто может им интересоваться?
Кто-нибудь из старых клиентов? Разве что... но ты их предупреди, пусть
сначала говорят с папой.
  - Альба уже достаточно взрослый.
  - Нет, лапочка, - возразила Елена Михайловна, - сначала пускай приедут
сюда. Я отвечаю перед его матерью.
  - А его теоретический отец, вообще-то, может знать о его существовании?
  Елена Михайловна улыбнулась.
  - Видишь ли, дорогой. Тетя Наташа мечтала иметь ребенка еще задолго до
появления Альберта. В таких ситуациях женщины иногда делают глупости и
совершенно неважно, кто его отец, знает ли он об этом... Возможно, это
была случайная компания...
  - Возможно, тетя Наташа так напилась...
  - Шура! - возмутилась мама. - Что ты говоришь! Ешь быстренько, мне надо
собираться.
  Елена Михайловна замерла у подоконника, вглядываясь в утренние сумерки
двора. Эта привычка у нее появилась с приобретением первой машины и не
пропала даже после того, как для машины был куплен гараж. Но раздражение
сына она почувствовала спиной, по лязгу ложки в стакане и нервным
поерзываниям на табурете.
  - Может быть, конечно... может быть, - согласилась она, - иногда, говорят,
одного стакана вина достаточно, чтоб ребенок потом на всю жизнь... Но ты,
- обернулась она к Шурке, - не имеешь права рассуждать... В конце концов,
это не наше дело. Главное, что все устроилось. Так что ешь и не ломай себе
голову. Если тете Наташе этот отец не нужен - Альберту он не нужен
подавно. Мы его семья.
  - И на портрете точно не он? - переспросил Шурка.
  - Ну что, ты не знаешь Альку? - всплеснула руками Елена Михайловна.
  - Точно не он?
  - Он тебе еще не то наплетет, а ты уши развешивай.
  - Ну, мам...
  - Ну что "мам"? Я сто раз тебе говорила, что не знаю этого типа.
  - Может, просто не узнаешь?
  - Да ну, имя редкое. Я бы запомнила. Да и Наташа бы от меня не скрывала.


                                  Глава 2


  - Ну, давай же, - Шура постучал по крышке монитора, - не злись на меня.
Прости, ладно, прости, я не узнал эту местность сразу. Глубоко извиняюсь.
Уже половина первого. Прием!
  Он еще раз перелистал блокнот. "Седьмой день работы "полтергейста". 12.30.
Гробовое молчание. Партия с чертовщинкой переходит в эндшпиль". Он закрыл
блокнот, зашвырнул его в ящик стола, тяжело вздохнул и вывел для себя
шахматную партию. Но не успел Шурка сделать первый ход, как "полтергейст"
ожил и обозначил на экране первую реплику:
  "Ты хочешь сыграть со мной?"
"А что? - удивился Шурка. - Почему бы не сыграть?"
"Боюсь, что против меня у тебя нет шансов".
  "Это как сказать. Вообще-то, я играю на первый разряд".
  "Играй ты хоть на гроссмейстера. Поверь, мальчик, против меня у тебя нет
шансов даже с форой".
  "Да кто ж ты такой?" - напечатал Шурка и застыл с поднятыми над
клавиатурой руками.
  "Здесь так принято, - спросил "полтергейст", - обещать и обманывать? Или
это твоя собственная игра?"
"Здесь принято, господин "очень приятно", здороваться, представляться,
говорить сразу, что надо и сколько это будет стоить".
  "Послушай, Шура Бочаров, то, о чем я собираюсь тебя просить, - ничего не
стоит. Но я заплачу ту цену, которую назовешь. Торговаться не буду".
  "Да ну, я не о том, - сконфузился Шурка, - вернее, я не то хотел сказать".
  "Ты испугался..." - появилось на мониторе, и Шурка, прежде чем
оправдаться, вежливо ждал вопросительного знака, пока до него не дошло,
что никакой вопросительной интонации в этих двух словах не содержится.
  "Тебя интересует Альберт Белозерский?"
Ответ был утвердительно лаконичен, хотя и не слишком решителен.
  "Зачем?"
"Познакомиться".
  "Не знаешь, как пролезть через охрану?"
"Знаю. Хочу, чтоб ты представил меня ему как своего человека".
  "Ах, вот как... Зачем он тебе понадобился? Вы родственники?"
"Что это меняет?"
"Пойми, я отвечаю за него головой".
  "Я отвечаю за него головой не в меньшей степени, именно поэтому прошу
твоей помощи. В противном случае мне придется действовать самому..."
"Понял, - остановил его Шурка, - это шантаж, поэтому выбора не остается.
Теперь послушай мои условия: сейчас я в квартире один. До вечера никого не
будет. Звонить в милицию тоже не собираюсь..."
"Хорошо", - ответил "полтергейст", и шахматная доска вернулась на полную
ширину экрана.

  Шурка отпрянул от монитора. "Соображает быстрее, чем я печатаю", - подумал
он, но вдруг представил себе, как какая-то нечистая сила уже устремилась к
нему по всем проводам и, того гляди, материализуется прямо в комнате. Его
заранее продуманный и взвешенный план вошел в фазу сплошного страха перед
неизвестным, которого он никак не мог предусмотреть. Точнее, сделал все
возможное, чтобы исключить его напрочь. Этот неожиданный провал чуть было
не заставил его бежать из квартиры. В последний момент он, совладав с
собой, ринулся на кухню, вытащил сигаретную заначку и сделал несколько
попыток прикурить от зажигалки для газовой плиты, пока звонок в дверь
молнией не прошелся по нервам. От этого разряда поджались внутренности, и
Шурка, пытаясь засунуть сигарету обратно, поломал ее в мелкую крошку.
  - Давай, Шура, давай, - подталкивал он себя и, сделав глубокий вдох-выдох,
повернул замок.

  На пороге стоял человек выше среднего роста, совершенно не по сезону
закутанный в шерстяное пальто и в шляпе, надвинутой на брови.
"Полтергейст, воистину, - мелькнуло в голове у Шурки, - рожа загорелая,
будто с юга приехал. А вырядился-то... Чего это я, дурак, перетрусил?"
"Полтергейст", не вынимая рук из карманов, оглядел хозяина квартиры.
  - Бочаров Александр, - сказал он, - ты удивительно похож на свою мать.
  - Ты знаешь маму? - обалдел Шурка.
  - Мы вместе учились, - ответил гость, проходя в полутемную прихожую и
затворяя плечом дверь.
  Шурка оценил юмор. Даже в таком полумраке гостю на вид никак нельзя было
дать больше тридцати.
  - В институте, - уточнил гость, оглядываясь по сторонам, - и с отцом
твоим, и с матерью Альберта.
  - Пардон, а...
  - Мне пятьдесят пять лет, - ответил он, и Шурка, вместо того чтобы
возмутиться, почтительно попятился. Его фамильярное "ты" отныне отпало
само собой, будто в прихожей стоял не вчерашний "полтергейст", а дядя...
старый друг семьи, который на редкость хорошо сохранился. Может, от
травяных ванн, может, от жестокой диеты - не Шуркино это дело.
  - Проходите, - произнес он подчеркнуто учтиво, но гостю, похоже, было
наплевать на светский этикет. Он вошел в комнату, не снимая пальто и
шляпы, поспешно и с удовольствием, будто боялся не получить приглашения
дальше прихожей.
  "Взгляд еще может быть... - думал Шурка, следуя за ним, - даже на
шестьдесят... Но все остальное - ни за что не поверю. Какая-то
анатомическая дисгармония".
  - Да-да, именно в этой комнате, - вспомнил гость, - мы отмечали твое
рождение. Здесь стоял стол. Вон там, в углу - только что купленная
кроватка. Там она и осталась потом стоять. - Он повернулся к Шурке и
улыбнулся с некоторой отцовской нежностью, будто перед ним не взрослый
человек, а только что выбравшийся из кроватки младенец. Но эта улыбка
выдала его с поличным.
  "Феликс", - стрельнуло в голове у Шурки.
  - У тебя была большая синяя коляска, по ней мы издалека узнавали маму с
папой, если они выгуливали тебя в парке...
  - Вы Феликс? - робко спросил Шурка.
  - ...а здесь висела свадебная фотография и вся наша "банда" на пороге
загса. Но обои уже не те. Свет не тот, наверно, оттого, что деревья под
окнами выросли. Все уже не то.
  - Феликс, - настаивал Шурка, - это вы?
  Гость грустно опустил голову.
  - Приятно, что здесь меня помнят.
  - Нет! Невероятно. Вы тоже на этой фотографии? Не может быть! Я хорошо ее
помню...
  Но Феликс ничего не ответил, а лишь поглядел на фрагмент обойных узоров
так, будто фотография все еще висела на прежнем месте.
  - Сейчас, - Шурка вылетел из комнаты и кинулся к шкафу, где на самом дне,
в нижнем чемодане, были добротно погребены старые семейные архивы. Когда
он вернулся, задумчивый гость стоял в том же ностальгическом забытьи,
перед той же стеной, в той же позе, не вынимая из карманов рук. - Вот,
посмотрите, если не верите. Вас здесь нет. Всех остальных я знаю. Никто
никогда не говорил о вас.
  - Да, - согласился Феликс, - я поверил бы тебе на слово. Но и тебе бы
стоило поверить, а не приглашать меня сюда. Меня интересует только Альберт.
  - Вы его отец?
  - Нет.
  - Альба сказал однажды: "Когда-нибудь Феликс ко мне вернется". С ним часто
так бывает: нафантазирует что-нибудь - так оно и случится. То есть я хочу
сказать, что та услуга, о которой вы просите... я сделаю это бесплатно...
Я не мог даже представить себе...
  - Хорошо, - остановил его Феликс, - скажи, почему вы психбольницу
называете дачей?
  - Это не совсем то, - смутился Шурка, будто почувствовал за собой вину, -
то есть это очень хорошая больница. Они заплатили большие деньги... тетя
Наташа с мужем. Она вышла замуж. Если хотите...
  - Я знаю их телефон, спасибо. Меня интересует Альберт.
  - Сейчас, - засуетился Шурка, - я переоденусь и поедем.

  Гость присел на край дивана перед выцветшей фотокарточкой, и Шурка уже не
рискнул его потревожить. Неважно, сколько пройдет времени. Час, день или
несколько лет. Каким-то до сей поры неизвестным чутьем он вдруг понял, что
время в этой комнате остановилось, как испорченные часы, мимо которых
прошагала вечность, не оставив в памяти ни образов, ни воспоминаний. Он
почему-то представил себя проснувшимся от летаргического сна накануне
собственной смерти. Среди траурных лиц, приглашенных на грядущую панихиду,
попытался узнать своих престарелых друзей, детей, которых только что
укладывал в большие синие коляски. Теперь они привели с собой внуков, чтоб
те единственный раз в жизни собственными глазами увидели чудо света, мимо
которого со свистом проносится вечность, туда и обратно, как маятник
часов, от которого не остается темного пятна на обоях.
  - Сейчас поедем, - сказал Феликс застывшему в дверном проеме молодому
человеку, - дай мне еще немного времени.


                                  Глава 3


  - Надо было стартовать рано утром, - заметил Шурка, когда машина выскочила
из длинной автомобильной пробки и понеслась по шоссе, - мы могли бы
застрять тут до вечера. - Но его пассажиру было глубоко безразлично, где и
на сколько застрять. Его также не беспокоила сумасшедшая скорость, с
которой они мчались по шоссе в направлении "152-го километра". На этой
скорости любой нормальный человек хотя бы пристегнулся ремнем
безопасности, а родители, если б узнали, какие гонки устраивает дитя, раз
и навсегда запретили бы ему пользоваться автомобилем. За время стояния в
пробке солнце так пропекло салон, что Шурка проклял все на свете - от
неисправного кондиционера до злого рока судьбы. Он разделся до рубашки,
взмок, и теперь даже самые мощные порывы ветра не способны были вернуть
его в чувство. В то время как задумчивый пассажир даже не попытался
расстегнуть верхней пуговицы своего антикварного пальто и не обнаружил на
лице даже легкой испарины. "Пальто наверняка на ватной подкладке, - решил
Шурка. Ему было жарко даже смотреть в ту сторону, - а может, он прячет под
пальто что-нибудь... обвязался взрывчаткой и сидит не шевелится..." Он
старался гнать прочь неприличные мысли, порочащие честь и достоинство
человека, который способен с форой обыграть его в шахматы, порыться в его
компьютере да еще и уговорить неизвестно на какую авантюру... Шурке даже
страшно было представить, как ему влетит, если кто-нибудь узнает,
пронюхает, если Альба сдуру проговорится, и вообще... От этого субъекта,
даже в долгие молчаливые паузы сквозь пальто на толстом слое взрывчатки
исходили ледяные флюиды, от которых правая рука Шурки немела от плеча до
кончиков кисти и неохотно напрягалась для поворота руля.
  - Вы не поляк? - попытался он развязать паузу.
  - Нет. С какой стати я должен быть поляком?
  - С родителями учились поляки. Я подумал... Видно, что вы иностранец,
давно в Москве не были. Москвичи так не смотрят по сторонам.