ю Альба не сомкнул глаз. И поднялся с первыми лучами, когда
семейство Гренсов еще крепко спало, а в печи тлели последние угольки
вчерашнего суматошного дня.

  Ни через несколько дней, ни через неделю, ни через две недели Альба в
нижнем павильоне не появился, и Матлину пришлось запастись терпением. 18
лет он ждал... 18 лет был выдержан, хладнокровен и всецело уверен: все
будет так, как задумано, и увенчается непременным успехом. Даже тогда,
когда доступ в "наша-Галактику", казалось, был закрыт для него навсегда,
он знал, что прорвется: поставит на уши все бонтуанские ЦИФы, сумеет
убедить в своей правоте самых непрошибаемых скептиков, а все оппоненты со
временем станут его убежденными единомышленниками. Спокойствие и
хладнокровие многолетней закалки не изменили ему и теперь, лишь каждый
день ожидания становился похожим на год, а каждый вызов на связь
превращался в маленькую вспышку надежды, что Голли, наконец, одумался и
очень скоро приведет Альбу обратно. Но Голли не одумался, каникулы
продолжались.
  - Они еще не всю рыбу съели? - интересовался Ксар.
  - Не волнуйся, - успокаивал его Матлин, - потрич у Гренса - блюдо сугубо
праздничное, а праздник я ему скоро испорчу.

  Спустя месяц спокойствие Матлину изменило, и Голл Гренс был приглашен в
лабораторию для взбучки.
  - Да что ты, Феликс, - оправдывался он, - у нас с ним никаких проблем.
Вполне нормальный ребенок. Отец от него без ума.
  - Я предупреждал тебя...
  - Он совершенно здоров. Кроме того, отец собирается его усыновить, а мне
велел убираться к чертям.
  - Вы что там все с ума спятили?
  - Нет, но через столько лет ты мог бы встретиться с отцом и поговорить
по-человечески. Если я сейчас заберу у него Альберта, ты не представляешь,
что он натворит.
  Матлин не нашел что ответить. Угроза выглядела серьезно. Уж ему-то было
известно, на что горазд Гренс в приступе ярости. Не будь Альбы, Матлин с
удовольствием позволил бы ему сколько угодно демонстрировать дурной
характер. Благо, что после ратных подвигов Гренс, как правило, погружался
в состояние миролюбивого благодушия, чувствовал себя виноватым во всех
смертных грехах и если не приставал с извинениями ко всем подряд, то уж,
по крайней мере, сидел тихо в своей берлоге и лишний раз не напоминал о
себе. Забрать Альбу...
  - Сам-то Альба желает с ним остаться?
  - Не знаю, - ответил Голли, - чего не знаю, того не знаю. По-моему, ему
все равно. Что бы ни происходило... Даже если я посажу его на цепь, он
будет доволен. Кажется, это не типично для землян?
  - Тебе виднее.
  - Ты уверен, что он сын Латина?
  - Именно это я собираюсь выяснить. Если, конечно, родительские чувства Ло
не перейдут границ допустимого. Постарайся объяснить своему отцу: чьим бы
сыном ни был Альберт, собственностью Гренса он не будет. И еще передай,
чтобы не вздумал провоцировать меня...
  - Феликс, - остановил его Голл, - я за него ручаюсь. Вам надо поговорить.
  - Он прав, - подтвердил Ксар, - тебе стоит подняться в заповедник. Кому-то
из вас придется сделать первый шаг... У тебя для такого шага причин
больше: Гренс наверняка узнал Альберта лучше, чем ты за время полета.
Кажется, это в твоих интересах.
  - Не только в твоих... - добавил Голл и терпеливо дождался, пока здравый
смысл Феликса одержит полную и окончательную победу над гордыней.

  С чем только ни приходилось мириться Феликсу за долгие годы своего
удивительного знакомства со старшим Гренсом. И эта жертва была бы для него
не самой тяжелой. Она была бы совсем пустяковой, если б он нашел в себе
еще немножко терпения и решил для себя окончательно, что в этой партии он
всегда будет проигравшим, потому что между цивилизацией и презумпцией
собственной правоты - непроходимая отвесная скала.
  Он облачился в магнитный протектор, невидимый глазу Гренса, и Голли не
имел морального права отговорить его от этой меры предосторожности. Однако
передумал, поснимал и посрывал с себя все лишнее, напялил рваную
телогрейку, в которой иногда работал в оранжереях, и направился к выходу в
заповедник. Вполне возможно, что для такого случая смокинг был бы
уместнее, но Лоин Гренс за годы отшельнического бытия безвозвратно утратил
элементарные навыки гостеприимства, и чай для светской беседы уж точно
подан не будет. На светскую беседу Матлин рассчитывал еще меньше, чем на
чай. Он был бы вполне доволен, если б Гренс в ответ на его появление не
схватился бы за топор сразу. Он также был бы доволен, если эту вынужденную
встречу Гренс перенес бы с философским спокойствием, отрешившись от
прежних обид во имя общего дела.
  Но не таков был Лоин Гренс. Появление Матлина он предчувствовал, как
магнитную бурю, каждой косточкой радикулита. С самого утра он был
неспокоен, неусидчив и несколько раз кидался к окраине леса, уходящего
вниз под склон, чтобы приглядеться, не шевельнулись ли кусты у тропинки;
затем выбегал на поляну оглядеться, не сверкнуло ли что-нибудь в небе.
Навстречу Феликсу он вылетел пулей, и пока Голли уводил Альберта подальше
от эпицентра события, Гренс уж размахивал руками, выражая гостю отчаянное
недовольство. Со стороны это было похоже на воспитательную сцену между
добропорядочным отцом семейства и подгулявшим отпрыском, который все реже
стал отмечаться в родительском доме.

  - Терпеть не могу, когда они ругаются, - ворчал Голл, - а из-за тебя еще
подерутся.
  Альба критически посмотрел на этот взрывоопасный дуэт.
  - Нет, не похоже, что подерутся. Поверь мне, я лучше знаю людей.
  И действительно, турнир не состоялся. Феликс был приглашен в дом, а
входная дверь была заперта на засов.
  Альба и Голли со всех ног кинулись за ними и замерли у дверной щели.
  - Подозрительно тихо, - прошептал Голл, - ой, что-то мне это не нравится.
Либо они рассматривают твои картины, либо один другого уже задушил.
  Его мрачные прогнозы развеял звук удара кулаком по кухонному столу. Именно
этим ударом папаша Ло обычно начинал спор, если был уверен в своей
правоте. А так как в своей правоте он был уверен всегда и спорил часто -
кухонный стол держался на своих подпорках не слишком уверенно и требовал
неотложного капитального ремонта.
  У Голли отлегло от сердца. Он сполз на ступеньки крыльца, а Альберт еще
сильнее придавил ухо к щели.
  - Ничего не слышу.
  - Пусти прочь.
  - Нет, - Альба вцепился в дверь. Голли оттащил его за шиворот куртки, так
что шиворот треснул, и Альба чуть не оторвался вместе с дверной скобой.
  - Ты все равно не услышишь, глухая тетеря. Если кто из нас услышит -
только я.
  Но Альба уже знал, что мериться силой с Голли бесполезно, а быть
задушенным накануне интересных событий - глупо. Он навалился сверху и
попытался удовольствоваться щелью поменьше. Хитрые собеседники ругались
шепотом, сквозняки гуляли по дому, и только порывы ветра то и дело
свистели в ушах.

  - Нельзя говорить волчонку о том, что он дракон. Дай ему шанс вырасти в
родной стае, иначе ты сделаешь его несчастным, - внушал Матлину старший
Гренс в спокойной, но убедительной манере.
  - Нет, надо, - в той же манере возражал ему Матлин, - иначе он всю жизнь
будет считать себя неполноценным волком и не узнает, кто он на самом деле.
  - Не зная, кто он, ты берешь на себя ответственность, привозишь сюда,
чтобы подвергнуть сомнительным экспертизам. И оправдываешь себя тем, что
обязан его отцу?
  - Кроме меня, никто такой ответственности на себя не возьмет...
  - Твое непонимание, Феликс, - начал расходиться Гренс, - это твоя
проблема. Она не должна распространяться ни на кого. Ты выждал момент,
когда мальчик формально взрослый, но, по сути, еще ребенок, которого можно
уговорить невесть на что... А что будет с ним потом? Как ему возвратиться
обратно? Или он до конца жизни будет твоим подопытным? Может, ты хочешь
разыскать его отца и перепоручить ему воспитание Альберта? Тогда считай,
что ты его уже разыскал. - Гренс звонко постучал себя в грудь кулаком, а
Голли со странной гримасой сел на ступеньки.
  - Я отправляюсь с тобой, - сообщил он, - думаю, отец согласится.
  - Куда мы отправляемся? - спросил Альба, но Голли только приложил палец к
губам и снова прилип ухом к двери.

  - Ты не желаешь увидеть в нем человека, - бушевал Гренс, едва не срываясь
на крик, - а это единственный твой шанс понять его. Именно твой, только
твой шанс, пока ты еще окончательно не утратил человеческий облик. Ты все
испортил, потому что тебе следовало быть возле него там, в Москве, а не
везти сюда, если он действительно тебе нужен. Может, тебе нужно было
очистить совесть? Перед кем? Я не верю ни в какую мадисту... Если б мне
пришлось выбирать между Альбой и человечеством - провались она пропадом
наша бешеная планета! Ты знаешь, сколько ей осталось...

  - Так куда мы едем? - приставал Альба и теребил Голли за плечо, пока он не
отлип от щели и не направил на него свой ядовитый фиолетовый взгляд.
  - Ну, отец дает... Уж до такого договорился... - но следующая попытка уйти
от ответа была Альбой решительно пресечена, ибо он, улучив момент,
навалился на щель, как на амбразуру, и вцепился в скобу так крепко, что
оторвать его можно было только вместе со скобой. Голли непременно бы так и
сделал, если б не умирал от любопытства: до какой стадии ереси способен
дойти отец, зная наверняка, что сын его не слышит. Сын, в которого он год
за годом самоотверженно и методично вкладывал все известные ему
гуманистические идеалы и чувство беззаветного патриотизма в отношении
цивилизации, которую Голли, вероятнее всего, никогда не увидит.
  - Черт тебя дери, гадкая мадиста! Я тебя придушу. А ну, пусти от двери!
  Но Альба лишь стиснул зубы и еще сильнее прижался к скобе.
  - Не пущу, пока не скажешь, куда мы отправляемся.
  - Ты нарочно это делаешь, да? Нарочно?
  - Да, да.
  Голли уже понял, что оторвать "мадисту" от двери, не наделав шума, вряд ли
возможно; что разговор, по всей видимости, давно ушел от интересующей его
темы. Что, сколько бы ни бушевал папа-Гренс, Феликс все равно сделает
по-своему. Даже если Альберту суждено вернуться домой, Голли снова будет
отказано в путешествии на Землю, как это уже было сделано категорически и
однозначно. Даже дядюшка Суф, узнав о ностальгическом приступе
доморощенного землянина, специально явился к нему, чтобы предупредить: "Не
смей соваться на Землю. Даже думать забудь". И теперь неизвестно от чего,
глядя на упрямого взлохмаченного мальчишку, который прочно занял оборону
на подступах к его слегка приоткрывшейся тайне, Голл впервые в жизни
испытал горячее желание хорошенько его отлупить. Ни за что. Просто так,
для профилактики нервной системы. Но как это сделать и с какого конца
начать, он не знал, а потому для начала очень пристально поглядел в глаза
противнику.
  - Ты подлое, гадкое, мстительное существо, - проговорил он в своей
бесподобной гипнотической манере, унаследованной им от акрусианских
предков. Но Альба лишь утвердительно кивнул. - Ты маленький, вредный,
лягушачий головастик.
  - Да, - подтвердил Альба.
  - И ты немедленно уберешься отсюда!
  Альба лишь отрицательно помотал головой, что привело Голли в крайнее
недоумение. Его гипноз до сих пор действовал на всех без исключения
фактуриалов. Не то чтобы он этим даром злоупотреблял, скорее, хранил как
тайное оружие для экстремальных ситуаций. Он был уверен абсолютно, что в
нужный момент справится с фактуриалом любого сорта. С нефактуриалами было
сложнее - они обладали способностью ставить блок на подобного рода
проникновения, и Голли не рискнул бы просто так ввязаться в поединок. Но
сейчас он был достаточно зол, полон азарта и решил пойти на принцип до
конца. Он выждал момент, сосредоточился и собрал всю энергию для
решительного броска:
  - Ты сейчас же уберешься от двери, - решительно произнес он, так
убедительно, что чуть не взорвался от напряжения. Но Альба и бровью не
повел. Весь заряд в один миг будто засосало в черную дыру без малейших
признаков сопротивления.
  - Нет, я же сказал, пока не буду знать, куда мы отправляемся...
  Ошарашенный и обессилевший Голли опустился на порог и на несколько секунд
потерял сознание. А когда пришел в себя, окончательно убедился, что
кулачные разборки, что ни говори, гораздо надежнее. Он был не в состоянии
даже проанализировать ситуацию. Что случилось? Почему? Каким образом... и
соображает ли сам Альберт, что именно произошло?
  Но Альберт сидел рядом и, казалось, искренне не понимал, как гроза полей и
огородов сумела так опростоволоситься, что метнула молнию аккуратно в
громоотвод.
  - Сейчас я наберусь сил и попробую тебя придушить, - уверял его Голли.
  - Может, тебе водички принести? - робко спрашивал Альба.
  - Нет, я сначала тебя придушу, а потом буду мыть руки.

  Но ни сейчас, ни чуть позже этим сомнительным планам не суждено было
воплотиться. Дверь распахнулась с такой силой, что оба противника кубарем
скатились с крыльца и шлепнулись рядышком в мокрую земляную кашу только
что раскопанной клумбы. А шлепнувшись, так и остались лежать, потому что у
Голли не было сил подняться, а Альба, привыкший ходить за ним по пятам,
проявил великое чувство солидарности и, лишь подняв чумазую физиономию на
Феликса и дядю Ло, снова опустил ее в грязь.
  В этот момент случилось одно из величайших событий в истории многолетней
вражды павильонов за монопольное право на истину. Впервые мнения
противоположных сторон совпали сразу, безоговорочно и абсолютно.
  - Да, - сказал Феликс, - ребята, конечно, распоясались...
  - Не то слово, - подтвердил Гренс.
  - Что-то надо с ними делать, - продолжил Феликс.
  - Безусловно, - согласился Гренс, - выпороть обоих и запереть в чулан.
  - Пожалуй, ты прав... насчет чулана. Хотя... впрочем, и выпороть, конечно,
тоже можно...


                                  Глава 9


  Первый день в Аритаборе показался Альбе гораздо более ужасным, чем он
представлял себе по рассказам Голли и мемуарам Феликса Матлина. На эти
мемуары Гренс возлагал последнюю надежду, что наивный Альберт получит
полное представление о человеке, с которым придется иметь дело, и
одумается. Он даже не скрыл от своего подопечного обстоятельств его
появления на свет, но от себя добавил, что не верит ни единому написанному
слову о последней экспедиции на Землю. Что Альба не имеет ни малейшего
портретного сходства с химерой Али-Латином. Что Матлин таким образом
пытается отмыть свою совесть, а от химер, вообще-то, детей не бывает. Но
Альберт, тем не менее, разумный мальчик и волен сам распорядиться своей
судьбой. Так Альберт и поступил, но личность Али-Латина произвела на него
впечатление большее, чем неизгладимое, и в последние дни перед отбытием в
Аритабор это напрочь отбило охоту заниматься "лечебным" рисованием, да и
вообще, чем бы то ни было лечебным.
  С момента высадки под куполом и все время, пока Голли водил его по пустым
улицам древнего города, Альба не произнес ни слова и лишь изредка озирался
по сторонам.
  - О чем ты думаешь? - донимал его Голли.
  - Да так...
  - Ну все-таки?
  - О том, как Феликс и дядя Ло сидели за одной партой на уроке истории.
  Голли удивился.
  - Они только на математике сидели за одной партой и то лишь потому, что
отец списывал...
  - Интересно, а о чем я, по-твоему, должен думать?
  Голли вспомнилась прощальная фраза Гренса: "Я знаю, мой Альберт,
когда-нибудь ты обязательно вернешься ко мне. Сколько жив дядюшка Ло, он
всегда будет тебя ждать". И в следующий момент его посетила неожиданная,
совершенно дурацкая идея: "Они вели себя так, будто расставались на тысячу
лет".
  - И все-таки, о чем ты думаешь? - не унимался Голл.

  Лаборатория произвела на Альбу впечатление не более, чем вся остальная
планета. Его церемонно усаживали в кресло, подогнанное по фигуре, будто
Альбе предстояло просидеть в нем всю оставшуюся жизнь. Облучали едким
светом. Все происходило в неестественной тишине, способной вывести из себя
нормального человека, не говоря уже о шизофренике. Из этой тишины на него
опустилась прозрачная полусфера. Потом, будто из ничего, возник высокий
гуманоид с черными глазами и наконец-то, к долгожданному облегчению Альбы,
нарушил вакуум молчания, произнеся несколько едва различимых звуков.
  - Тебе знаком этот язык? - услышал он голос Феликса.
  - Нет, - и собственный голос прозвучал для Альбы так громко, что зазвенело
в ушах.
  - Тем лучше, - сказал гуманоид по-русски, - все в порядке, Фрей, можно
начинать. - Альба попытался отыскать взглядом Феликса, но за пределами
полусферы была сплошная пустота, в которой скоро растворился и черноглазый.
  - Если что-то будет не так, скажи.
  - Я в порядке, - выдавил из себя Альба, и нижняя кромка полусферы
вспыхнула зеленым кольцом, которое медленно поползло вверх, а вместе с ним
приятная легкость стала распространяться по его телу, будто оно вовсе
перестало существовать, растворяясь в теплой эфирной массе. Альба
почувствовал расслабление, которого не было даже в полной невесомости. Ему
уже не хотелось ничего: ни жить, ни умирать, ни молчать, ни разговаривать,
ни тем более отвечать на чьи-то нелепые вопросы. "Если сейчас меня
кто-нибудь спросит, о чем я думаю, я растворюсь и улечу", - решил он и
уперся взглядом в потолок, но взгляд провалился в космос. Потолок над
лабораторией отсутствовал, как, впрочем, и стены, - одно сплошное кольцо,
пульсирующее оттенками зелени, сквозь которое иногда проступала бездна,
такая же черная, как глаза гуманоида, язык которого Альба почему-то должен
был понимать.
  - Попробуем вскрыть память на полный диапазон, - начал Феликс.
  - Попробуй, - согласился Альба.
  - С какого времени ты себя помнишь?
  - С первого дня.
  - Что было в первый день?
  - Пустота.
  - Потом...
  - Боль.
  - От чего?
  - Не знаю, наверно всегда так бывает сначала...
  - А после...
  - А после привыкаешь и начинаешь получать удовольствие.
  - Что начинаешь?..
  - Жить.
  - Ты издеваешься надо мной, Альберт, или вспоминаешь себя до рождения?
  - До рождения... - улыбнулся Альберт, - красный свет мне казался зеленым.
А все остальное было точно так же.
  - Что было?..
  - В каком смысле? - не понял Альберт.
  - Кроме зеленого света?..
  - Ничего. А что еще могло быть?
  - До света, до боли, до пустоты... было что-нибудь?
  Мальчик задумался, словно старался вспомнить. В бассейне зеленого света он
лежал неподвижно, уставившись в потолок. Феликс не спускал глаз с
приборов, пытавшихся распознать аномалию этой загадочной биосубстанции.
Вычленить из человеческого организма хотя бы ничтожный признак
потустороннего естества.
  - Наверно это был страх...
  - Страх? - удивился Феликс. - Отчего?
  - В смысле "отчего"? Нормальный человеческий страх. Разве он должен иметь
причину?
  - Хорошо, вернись в исходную точку и расслабься.
  "Ничего себе, дают... - подумал Альба, - они что, считают меня вторым
воплощением Латина?" Но дерзкая догадка отозвалась рефлекторным импульсом
в наэлектризованной атмосфере лаборатории. Будто само пространство собрало
волю в кулак и стукнуло по голове: "нечего рассуждать о том, чего не
знаешь". От неожиданности он подпрыгнул в кресле и ощутил свое
расслабленное тело как вязкую трясину, которая содрогнулась от
бултыхнувшегося в нее метеорита.
  - Феликс, что это было?
  - Импульс программы. Помнишь, о чем мы говорили? Если хочешь работать со
мной - произноси мысли вслух... Как только начинаешь думать, с тобой
работает машина. Альберт, - мальчик закрыл глаза и представил себе
укоризненный взгляд Феликса, - если не доверяешь мне или пытаешься что-то
скрыть, скажи, мы прекратим, и я верну тебя домой.
  - Чего же скрывать? - удивился Альберт и снова улегся в кресле. - Если мне
наплевать: что здесь пропадать, что там пропадать...
  "Давно бы так", - ответил импульс программы и вернул его к отправной точке
маршрута, в безликую, бесформенную пустоту, сжатую от ожидания первого
осмысленного ощущения. Но пустота на то и пустота, чтобы не подчиняться
аритаборской метафизике. Она упорно не желала менять своей "отсутствующей"
формы,