месь.
Впрочем,  ей  все  равно.  Ей  нравиться  быть  в  его  власти.
Цепенящая покорность - и полнейшее безмятежное спокойствие. Так
спокойна хорошая, добротная вещь.
     - Помыться хочешь?
     Ивга приподняла тяжелые веки:
     - А?
     - В душ пойдешь? Извозилась же вся, как поросенок...
     Ивга через силу улыбнулась:
     - Да... Если рыбки... в ванной... не испугаются.
     Она запоздало сообразила, что фраза получилась с  намеком,
и в ужасе покраснела. Жгуче, до слез.
     - Рыбки  привычные,  -  сказал  Пров  с усмешкой. Рука его
легла Ивге на подтянувшийся живот.
     Ивга заревела.
     Она не знала, какое из своих несчастий оплакивать  первым.
Сильнее  оказалась  горечь  оттого,  что  на ее долю никогда не
выпадет спокойное утро со звоном посуды. Что  не  будет  падать
солнце из приоткрытого окна, и Назар... да, Назар не позовет ее
завтракать.  Ивга  отдала  бы  жизнь  за  одно  такое  утро. За
многократно осмеянное счастье - быть, как все...
     - Я ведьма, - сказала она Прову, глотая слезы.
     Тот серьезно кивнул:
     - Не повод, чтобы проливать слезы.
     - Ты... не брезгуешь? Тебе не противно?..
     Пров смотрел на нее долго и  так  внимательно,  что  впору
было прятаться под пушистый плед.
     - Ты  меня  боишься,  -  он  задумчиво  провел пальцем под
нижней губой. - А тебя когда-нибудь боялись?..
     Ивга всхлипнула.
     Пров неуловимым движением подался вперед. Больно  придавил
к  дивану  прядь волос, и она поняла, что от него пахнет мятой.
Не то от зубной пасты, не то от жевательной резинки.
     - Сейчас будем мстить твоему... который профессорский сын,
- его рука осторожно высвободила пострадавшую Ивгину  прядь.  -
Прямо сейчас... Дурак он, правда?
     - Правда, - прошептала она, с замиранием глядя в черные, с
неподвижными зрачками глаза.
     - Заплачет он, когда узнает, как мы ему отомстили?
     - Заплачет... - повторила Ивга шепотом. И увидела бледное,
со стиснутыми губами лицо Назара.
     Все это всерьез.
     - Ты  же  вроде  бы  устал... после дежурства, - выдохнула
она, судорожно цепляясь за собственную нерешительность.
     - Я  уже  отдохнул.  Ступай,  покорми  рыбок...  Полотенце
возьми зеленое. Корм в коробочке возле зеркала...
     Рыбки ели жадно.
     Дверь  ванной  не  запиралась - зияла дырой от замка; Ивга
нерешительно повертела в ней пальцем. Чего уж там...  Она  ведь
не  на  заклание  идет.  Не  на  смерть.  Не  в  круг танцующих
чугайстров, не в пластиковый мешок на железной молнии...  Не  в
подвалы  Инквизиции.  Не  в  душную контору, где ведьм берут на
учет, и процедура, как говорят, преотвратная...
     Собственно, Назар, чего ты ждал? Ты видишь, какой  у  меня
скудненький  выбор.  Не  хочу  ни  на  учет, ни на костер... На
панель,  кстати,  тоже  неохота.  Хотя...   Господа,   посетите
экзотический   бордель  "Шабаш  в  постели".  Секс  на  помеле,
господа,  вы  будете  очарованы,   проводя   досуг   с   нашими
темпераментными ведьмами...
     Она  соскучилась  за  горячей  водой. Жадно соскребывала с
себя ночи в залах ожидания, смывала запах метро,  и  назойливый
запах  дезодоранта  смывала  тоже  - надоел. Измучил за эти три
дня, она купит себе  другой,  пусть  на  последние  деньги,  но
сегодня же, сегодня...
     Она  хотела  соскоблить с себя кожу. Как змея. Обновиться,
отбросив прежнюю, ненужную,  тусклую  и  дырявую  жизнь.  Будто
старый  чулок.  И,  к  примеру,  без  оглядки  полюбить доброго
человека Прова...
     Без оглядки. На те  сутки,  что  остались  ему  до  нового
дежурства.
     Молния  на  пластиковом  мешке.  Молния,  молния,  красные
рыбки, жадно хватающие комочки остро пахнущего корма.  Страшные
останки нявки на истоптанной траве. Струи горячей воды...
     Пров деликатно стукнул в дверь:
     - Ты не утонула? Эти, пираньи, не скушали?..
     Зеленое  полотенце  оказалось  размером  с  простыню. Ивга
стояла перед Провом, укутанная,  как  памятник  за  секунду  до
открытия.  Судорожно  сжимая  в  опущенной руке влажную от пара
одежду.
     - Подожди, - Пров шагнул в  ванную,  на  ходу  расстегивая
брюки. - Я их тоже того, покормлю...
     Несколько  мгновений Ивга стояла в темном коридоре, слушая
шум воды.

        x x x

     Они примчались к  стадиону  спустя  полчаса  после  начала
концерта,  когда  трибуны вовсю подпевали и аплодировали, когда
толпа, стремящаяся проникнуть за ограждение без билета,  слегка
рассеялась,  а  само ограждение, цепь парней в униформе, слегка
расслабилось и подобрело. Над полем плавали цветные дымы, и  по
ним   носились,   ныряя  и  выныривая,  мощные  огни  неистовых
прожекторов.
     - Ты никуда не пойдешь, - сказал Клавдий Федоре.
     В микроавтобусе, полном вооруженных людей, было непривычно
тихо. Как в зале суда за секунду до вынесения приговора. Как  в
больнице...
     - Патрон,  - Мавин кашлянул, на стеклах его очков прыгнули
блики. - Великий Инквизитор  не...  здесь  оперативная  работа.
Локальная  операция  на  моем  участке,  за которую отвечаю я и
только...
     Клавдий   кивнул,   соглашаясь.   Дождался,   пока   Мавин
облегченно вздохнет, и сообщил холодным официальным тоном:
     - Исходя  из  чрезвычайной  ситуации  я считаю свое личное
участие уместным и необходимым  для  общего  дела.  Оперативная
группа, - он обвел взглядом сидящих в автобусе, - поступает под
мое непосредственное начало. Да погибнет скверна...
     Мавин  молчал.  Клавдий  постоял перед ним секунду - чтобы
закрепить эффект - а потом открыл дверцу и спрыгнул на асфальт.
     Площадь перед стадионом была  загажена  до  невозможности.
Переступая через смятые пластиковые стаканчики, обрывки газет и
цветную  кожуру  ярких  южных фруктов, Клавдий двинулся в обход
огромной каменной  чаши,  чаши  под  вечерним  играющим  небом,
тарелки, полной бурлящим человеческим варевом...
     Варево. Суп. Опоздал?!
     Со  стороны  сцены  надзор  был  утроен.  Группками стояли
оставшиеся не у дел поклонники,  хмуро  поглядывали  охранники,
увешенные  кобурами, будто напоказ. При виде Клавдиевого значка
опасные стражи расступились -  слегка  испуганно,  будто  толпа
деревенских мальчишек.
     Над  стадионом  прыгала  песня  - и неплохая, надо думать;
жаль, что Клавдий никогда  уже  не  прочувствует  ее  прелести.
Подобно   хирургу  в  балете,  видящему  на  месте  танца  лишь
напряженные мышцы и пляшущие сухожилия, сейчас он слышит вместо
музыки назойливый шум, глухие ритмичные удары. Не совпадающие с
ритмом сердца. Мешающие сосредоточиться.
     Не останавливаясь, он вытянул  правую  руку  в  сторону  и
вниз. Те, кто следует за ним по пятам, далеко не дилетанты. Ох,
как  давно  ему случалось в последний раз выезжать на операцию,
как давно...
     Второй заслон, в штатском.  Магическое  действие  мигающих
инквизиторских  значков; вытянувшиеся лица. Какие-то девочки из
подтанцовки, полуголые, в прозрачных брючках  на  потное  тело;
дама   в   длиннополом   пиджаке,  с  профессионально  твердыми
складками в уголках поджатых губ:
     - В чем дело, господа? Вы...
     - Соблюдайте спокойствие. Верховная инквизиция.
     Третий заслон. Мордоворот, которому плевать  на  значки  и
приличия; Клавдий не хотел бы марать о него руки именно сейчас.
Когда  он  чует  ведьму.  Все  более и более явственно. Там, за
закрытой дверью...
     - А ну, назад! Стоять, говорю!..
     Мордоворот угрожает чем-то... Кажется, пистолетом.  Хватит
ума выстрелить... В эдакой толчее...
     Клавдий  шагнул  в сторону. Пусть мордоворотами занимаются
те, кому это положено по рангу; он,  Великий  Инквизитор,  чует
ведьму.   Он  и  забыл,  что  ведьмы  не  родятся  в  допросных
кабинетах, готовенькие, в колодках; он не помнит, как  выглядит
хорошая свободная ведьма...
     Он  не  стал касаться ручки. Просто подал знак - кто-то из
тех, кто шел следом, прыгнул, как белка,  и  ударился  в  дверь
плечом. Податливая фанера, а с виду такая неприступная...
     Грохот.  Тонкий  вскрик;  все  тонет  в  ритме  длящейся и
длящейся песни.
     Комната   роскошна.   На   бархатных   диванах   живописно
разбросаны  какие-то тряпки; глубокие зеркала послушно отражают
бесконечный ряд светильников. Женщин двое - одна стоит  в  углу
на  коленях,  закрывая  лицо  руками; другая замерла за спинкой
вертящегося кресла, и в руках  у  нее  коробочка  с  гримом,  а
глаза...
     Клавдий  отшатнулся.  Ему показалось, что два невообразимо
длинных, остро отточенных лезвия одновременно проходят  у  него
под  ушами  и  с двух сторон вонзаются в шею. Стоящая перед ним
ведьма была невероятно сильной. Чудовищно.
     - Назад, инквизитор.
     Снова тонкий крик. Кричит женщина, стоящая  на  коленях  в
углу.
     - Назад.  Или  на  трибунах  окажется  много-много парного
мяса.
     Клавдий молчал. Не время тратить силы на разговоры.
     - Ты слышишь меня, инквизитор?..
     Песня оборвалась.
     Эффектно,  на  взлете,  на  высокой   ноте,   резко,   как
подстреленная;  стадион  взорвался  аплодисментами,  и  в  этот
момент Клавдий кинулся.
     Губы ведьмы страшно  искривились.  В  лицо  Старжу  ударил
направленный   луч  страха  -  панического,  тошнотворного,  от
которого не грех испачкать штаны. Он успел выкинуть перед собой
руки - зрачки ведьмы сделались вертикальными, как у кошки:
     - На... зад...
     Снова поток страха - как  удар  бича.  Но  уже  слабеющего
бича, готового вывалиться из руки.
     - Назад... инквизитор...
     В руках ее тускло полыхнул металл. Серебро. Изогнутый язык
серебра.
     Вздох.  Ведьма  запрокинулась назад - грациозно, по-своему
красиво; потом, резко согнувшись пополам, кинулась на пол.
     Удар рукоятки о паркет. Все.
     Та, что стояла на коленях в углу, тихонько заскулила. Там,
наверху, на сцене, ударила музыка, и ритмично загнусавили сразу
несколько неокрепших девичьих голосков.
     Клавдий жестом остановил  людей,  столпившихся  в  дверях.
Подошел к лежащей ведьме. Провел над ней ладонью, будто желая и
не решаясь погладить. Рука ничего не ощутила - будто на паркете
было пусто.
     Клавдий взял лежащую за плечо и с усилием перевернул лицом
вверх.
     Кровь   ведьмы  казалась  черной,  как  кровельная  смола.
Клавдий только теперь понял, что на лежащей надет синий халатик
гримера. И между двух  кокетливых  нагрудных  кармашков  торчит
рукоятка серебряного ритуального кинжала, дарящего мгновенную и
гарантированную  смерть.  Прекрасная  участь  для любой ведьмы.
Славный уход.
     - Что... здесь... господа, вы...
     Клавдий обернулся. Отодвинул локтем  потную,  перепуганную
звезду,  в ужасе топчущуюся на пороге собственной гримерки. Как
покойница говорила? "Много-много парного мяса"?..
     Флаг-ведьма, пророчица. "Одница,  округ  Одница,  да,  да,
да!.."
     Что там она еще пророчила, а?..
     За  дверью, перед фронтом испуганной толпы администраторов
и служек стоял куратор Мавин, и  глаза  его  горели  холодно  и
хищно.

                                                 (ДЮНКА.
АПРЕЛЬ)

     - ...Так куда вас везти, ребята?
     Пассажиров  было  двое. Парень лет шестнадцати и девчонка,
закутанная в длинный черный плащ; поднятый воротник закрывал ее
лицо до самых глаз.
     - Проезд Мира? Ого, в этот час в центре такие пробки...
     - Мы не спешим.
     Машина неспешно глотала километры.  Клав  сидел,  вжавшись
спиной в кожаное сидение, крепко сжимая в руке холодную Дюнкину
ладонь.
     Теперь  все  будет  по-другому.  Он  не  позволит  за  ней
охотится, он никому ее не отдаст. Многолюдная Вижна - не пустая
лодочная  база,  попробуй   выследи   среди   миллиона   следов
единственный Дюнкин след...
     Он  снял  квартиру в центре. Выпотрошив для этого заветный
счет, заведенный три года  назад  с  мечтой  купить  спортивную
машину.  Клетушка на пятнадцатом этаже тесного, как улей, дома,
где даже соседи знают  друг  друга  лишь  мельком  и  случайно;
теперь у них с Дюнкой будет настоящая спокойная жизнь. Будто бы
ничего ЭТОГО и не было...
     Он  вздрогнул,  сжимая  руку сильнее. Ему было страшно. Он
боялся за Дюнку - но вот горе, Дюнку он боялся тоже.  Его  мозг
пытался  -  и  не мог осилить это противоречие: Дюнка умерла...
Дюнка вернулась... Она в могиле... Она  мертва  -  и  вот  она,
сидит рядом...
     Усилием воли он запретил себе задумываться. О жизни нельзя
думать  слишком  усиленно  -  пропадет  охота  жить.  Не  будем
предвосхищать грядущие беды, будем решать проблемы по  мере  их
поступления...
     На  Дюнкиной  спине  пятном  проступила  влага. Это мокрый
купальник пропечатывается сквозь тонкий плащ...
     - Тебе не холодно?
     Отрицательный жест головой. Теперь ей  никогда  не  бывает
холодно. И пальцы у нее ледяные, как зима...
     Будто  ощутив  его  настроение, она чуть повернула голову.
Легко сжала его ладонь - чуть-чуть:
     - Клав... Не... покидай... меня.


     Комнатушка была размером с  автобус.  Над  улицей  нависал
балкон  -  полукруглый,  с  неровными проржавевшими перилами. У
Клава, который вышел покурить,  сразу  же  закружилась  голова,
потому что под ногами, на расстоянии четырнадцати этажей, текли
друг  другу  навстречу  два безостановочных потока - сверкающий
металл,  разноцветные   фары,   раздраженные,   доносящиеся   в
поднебесье  гудки...  И  ночи  -  как  не  бывало. Грязноватый,
неестественный свет.
     Дюнка сидела на продавленном диване. Она  скинула  плащ  и
снова осталась в проклятом купальнике змеиного цвета.
     - Сними  его,  -  попросил  Клав  шепотом.  - Давай его...
сожжем.
     Против ожидания, она послушно кивнула. И стянула  с  плеча
лямку.  И  другую  тоже;  Клав  смотрел, не догадавшись отвести
глаза. В ТОЙ жизни он не видел  Дюнкиной  наготы.  И  не  может
судить теперь, изменилась она С ТЕХ ПОР или нет...
     Ее  грудь казалась белой в сравнении с остальным телом. Ах
да, загар... Не бронзовый,  а  пепельно-сероватый.  Или  путает
свет, пробивающийся с улицы?..
     Дюнка  привстала,  стаскивая  змеиную ткань с бедер. Клаву
захотелось зажмуриться. Купальник превратился теперь  в  мокрую
тряпочку, жгутом скрутившуюся на ее коленях.
     Его  бросило  в  жар.  Он  невольно взялся рукой за пряжку
собственного  пояса;  Дюнка  сбросила  купальник   на   пол   и
поднялась:
     - Клав...
     Волосы  на его голове встали дыбом. Он чуть не вскрикнул -
так больно столкнулись в нем два одинаково  сильных,  одинаково
безжалостных знания.
     Любимое тело. Его девушка. Его женщина. Впервые...
     Мокрые  волосы-сосульки.  Ледяные  ладони.  Босые следы на
промерзшем песке. Удушливый запах цветов на могиле, и ее лицо -
это самое лицо! - в широкой траурной рамке...
     Он видел ее в гробу. КАК ему теперь...
     - Клав... не... прогоняй... меня...
     - Я не прогоню, - вытолкнул он сквозь пересохшее горло.  -
Но...
     - Не  бойся...  Клавушка,  не  бойся... Я же тебя люблю...
Обними меня, Клав, я так долго...
     Он впился зубами  в  нижнюю  губу,  так,  что  потекла  по
подбородку теплая струйка крови:
     - Дюночка, не сейчас...
     - Клав. Клав...
     Не могу, подумал он беспомощно. Не... могу.
     Дюнка  стояла  рядом,  и ее руки были холодные, как рыбки.
Будто бы она слишком долго просидела в речной воде.
     И правда, долго. Ох как долго...
     Он заставит себя поверить, что время отступило  на  десять
месяцев  назад.  Что  сейчас  жаркий июнь, что завтра предстоит
экзамен,  что  Дюнка  попросту  перекупалась  и  продрогла.  Он
заставит  себя  забыть  похоронную  процессию  и  этот  ужасный
цветочный  запах.  Запах  кладбищенской  глины...  Он  забудет.
Сейчас.
     - Клав...
     - Сейчас, Дюночка. Сейчас...
     У этого поцелуя был привкус крови из прокушенной губы.
     - Клавушка...
     Он стиснул зубы. Он уже знал, что решится.


        ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
                           ---------------

        x x x

     Телефон плакал длинными гудками. Телефон истекал жалобными
воплями:  подойди  ко  мне,  подойди...  Возьми трубку, это так
важно, от этого зависит человеческая жизнь...
     Назар  не  слышал.  Назар  выдернул  телефонный  шнур   из
розетки,  установив  в своем мире тишину и покой. А может быть,
он просто спал...
     Ивга устало опустилась на влажную скамейку.
     В прихожей  у  Прова  тоже  стоял  телефон.  На  маленьком
телефонном  столике;  у  Ивги  хватило  сил  развернуть столик,
поставить его поперек. Торцом в дверь ванной, другим  торцом  в
противоположную  стену...  Тесная квартирка была у Прова. Узкий
коридор.
     Там же, в коридоре,  она  натянула  мокрое  белье.  Глотая
слезы,  влезла  в  джинсы  и  свитер.  Не  завязывая шнурков на
кроссовках, вылетела за дверь; шум  воды  в  ванной  оборвался.
Ивгу  захлестнул  страх  -  почти как тогда, на ночном пустыре,
среди неподвижно чернеющих вагонов...
     Она побежала. Сумка  колотила  по  заду,  будто  подгоняя,
поддавая  охоты;  на  дорожке  перед  домом  от нее шарахнулась
стайка ребятишек. Старик с хозяйственной сумкой  еле  удержался
на  ногах;  она вскочила в закрывающиеся двери автобуса и целых
пять остановок боялась, что Пров ее догонит.
     За что она так с ним? Что он ей сделал, кроме хорошего?..
     И что будет, если он  все-таки  ее  разыщет?  Если  станет
искать...
     Ох, станет. Такое не прощают. В особенности Пров...
     Если  бы Назар только подошел к телефону. Ивга не стала бы
молчать в трубку - она вполне созрела,  чтобы  говорить.  Чтобы
униженно   просить,   она   созрела   тоже.  Чтобы  наняться  к
папе-свекру...  тьфу,  к  бывшему  папе-свекру,  к   профессору
Митецу...  Наняться  в домработницы. Свадьбы не будет, это козе
понятно,  Ивга  больше  не  гордая,  не  честолюбивая,   вообще
никакая...  Если  Назар  не  захочет  любить ведьму... то пусть
защитит хотя бы. Пусть будет... к ведьме... снисходителен...
     Косой  взгляд  проходившей  мимо  женщины  хлестанул,  как
пощечина.   Жалостливо-брезгливый   взгляд,   подаренный   юной
бродяжке с мокрыми  глазами  и  красным  от  слез  носом;  Ивга
ощутила  себя  налипшим  на  скамейку  плевком. Гадким на вид и
возмутительным с точки зрения санитарии; интересно, не  захочет
ли   полицейский  патруль,  неторопливо  прогуливающийся  вдоль
улицы,   расспросить   подозрительную   девчонку   на   предмет
документов?
     Ивга        явственно       представила       себя       в
приемнике-распределителе.  Бездомная  безработная  ведьма,   не
состоящая  на  положенном  учете,  стучит  кулачком по пыльному
столу полицейского капитана: "Я  позвоню  Великому  Инквизитору
Вижны! Лично! Немедленно! И вот тогда вы ответите..."
     Полицейский  патруль  приближался;  Ивга  подавила  в себе
паническое желание бежать. Нащупала в сумке  блокнот,  раскрыла
на   первой   попавшейся   странице,   углубилась   в  изучение
собственного скверного почерка. Человек  занят  делом,  человек
всего  лишь  на  минуту  присел на парковую скамейку, человек -
абитуриентка, приехавшая из  провинции  поступать  в  институт,
слегка потрепанная, но очень-очень прилежная ученица...
     Скосив   глаза,  она  видела,  как  их  тени  проползли  в
сантиметре от ее кроссовок. Проползли - но не  задели,  хороший
знак...
     - Не трясись, дура. Им до тебя нет дела.
     На другом конце скамейки сидела девчонка в платье, похожем
на школьное.  Рядом  источала  аппетитный  пар вечная тележка с
горячими бутербродами.
     - Ты бы имидж поменяла, - сказала  ей  Ивга  сквозь  зубы.
Девчонка подняла брови:
     - Что?
     - Имидж,  -  Ивга  презрительно  скривила рот. - Купи себе
парик и зонтик... Или надень  кожаную  куртку  с  нашлепками  и
заведи мотоцикл. Меня тошнит от твоих "бутербродов"...
     Девчонка усмехнулась, нисколько не уязвленная:
     - Боюсь,  сменить  имидж  придется  как  раз  ТЕБЕ.  Стань
сегодня же на учет - тебе помогут в выборе судьбы.  Целлюлозная
фабрика  в  пригороде  и