Профессор  поднял  с  травы  свою мандолину. Глядя, как он
заботливо подтягивает струны, гость выудил из узкой  золотистой
пачки новую обреченную сигарету.
     - Юлек...
     Профессор   отчего-то   вздрогнул.   Оторвался  от  своего
занятия, удивленно уставился на гостя:
     - А?..
     Тот, кого звали Клавдием,  извлек  из  догорающего  костра
ветку с угольком на конце:
     - Юлек... Вот пес, не знаю, как и сказать.
     - Ведьм  своих  по  подвалам пугай, - пробормотал внезапно
помрачневший профессор. - Меня не надо... Ну?
     Гость закурил. Глубоко  затянулся,  не  сводя  с  приятеля
прищуренных, чуть воспаленных глаз:
     - Ты, конечно же, знаешь, что она ведьма?
     - Кто? - глупо спросил профессор.
     - Твоя  сноха, - гость затянулся снова. - Будущая сноха...
Как ее, кстати, зовут?
     - Ивга, - механически ответил профессор. Потом вдруг резко
поднялся со своего чурбачка. - Что?!
     - Ивга, - раздумчиво повторил тот, кого звали Клавдием.
     - Ты соображаешь, что говоришь?  -  глухо  поинтересовался
профессор. Его собеседник кивнул:
     - Юлек...  За двадцать пять лет этой каторжной работы... Я
определяю ИХ даже по паршивым черно-белым фотографиям.  И,  что
самое  печальное, ОНИ меня тоже чуют... Им от меня дурно. Вашей
Ивге стало плохо не потому, что она беременна,  а  потому,  что
рядышком оказался злобный я.
     Профессор сел. Подобрал брошенную мандолину.
     - Плохо,  что  ты  не  знал,  -  сообщил  тот,  кого звали
Клавдием. - Я рассчитывал, что...  Но  это  простительно,  Юль.
Они,  особенно молодые, особенно те, что из глухой провинции...
Очень боятся. Может быть, Назару она сказала?
     - Помолчи, - пробормотал профессор, методично подтягивая и
подтягивая струну. - О, зараза!..
     Вырванный колок от мандолины оказался у него  в  руках.  И
сразу  же  после этого - в костре; потревоженные угли вспыхнули
ярче - и успокоились снова.
     Его собеседник выждал паузу. Вздохнул:
     - Собственно, ничего страшного не  случилось.  Я  сто  раз
видел  счастливые  семьи,  в  которых  жена  была  - ведьма. Ты
знаешь, сколько в одной только столице легальных ИХ?  Тех,  что
мы попросту держим на учете?
     Оборванная   струна   на   мандолине   профессора   Митеца
свернулась спиралью, будто виноградный ус.
     - Юлек...
     - Замолчи.
     Из  дому  вышел  Назар.  Слегка  сбитый  с   толку,   даже
огорченный:
     - Она  сказала,  что  поспит...  Но  ей  вроде бы лучше...
Папа?!
     Профессор отвернулся:
     - Будь добр... будь добр, пойди и свари нам кофе.
     Парень не двинулся с места. Когда  он  нервничал,  ресницы
его  часто  моргали  - почти как у куклы, которую мелко трясут.
Нервный тик.
     - Папа...
     - Назар.
     Гость неожиданно усмехнулся:
     - Все в порядке, Назарушка. Иди...
     Оба напряженно молчали, пока за парнем не закрылась  дверь
кухни. И потом промолчали еще несколько долгих тягостных минут.
     - Юлек,   -  медленно  проговорил  гость.  -  Ты  разумный
парень... всегда был. А теперь, вот зараза, я  начинаю  думать,
что   лучше  бы  мне  этот  маленький  факт  -  сокрыть.  Чтобы
когда-нибудь потом, в спокойной обстановке...
     - Ты соображаешь?..
     Профессор  отшвырнул  от  себя  мандолину.  Так,  что  она
жалобно   бренькнула,   угодив   на   камушек  в  траве.  Гость
неодобрительно пожал плечами - но на этот раз промолчал.
     - Ты... - профессор перевел дыхание. -  Ведьма...  В  моем
доме...  С  моим  сыном...  Тайно...  Как гадко. Какая гадость,
Клав...
     Он поднялся, сунув руки глубоко в карманы; голос его обрел
требовательные нотки:
     - Я  прошу  тебя,  Клавдий,  поговорить  с  Назаром  прямо
сейчас. Я не желаю... Ни минуты...
     - Юль? - тот, кого звали Клавдием, удивленно поднял брови.
- А что я, по-твоему, могу сказать Назару? В конце концов, если
он ее любит...
     - Любит?!
     Некоторое  время профессор кружил вокруг костра, не находя
слов. Потом уселся на место - и по  выражению  его  лица  гость
понял,  что на Юлиан Митец наконец-то взял себя в руки, надежно
и крепко.
     - Я так понимаю, - бесцветным голосом начал  профессор,  -
что ты по долгу службы должен ее забрать? Для учета и контроля?
     - По  долгу  службы, - гость в задумчивости закурил третью
сигарету,  -  этим  занимаются  несколько  другие   люди.   Вот
распорядиться, чтобы ее забрали - это я, в самом деле...
     - Попрошу тебя - только не в моем доме, - уронил профессор
все так же бесцветно и глухо. - Я не хотел бы...
     - Да  нет никакой необходимости ее брать! - его собеседник
сощелкнул с элегантных серых брюк черную снежинку копоти. - Она
сама придет куда надо, и, уверяю тебя, ни один сосед...
     - Мне начхать на соседей.
     Лицо профессора налилось желчью. Всякий, кто час назад был
свидетелем праздника с песнопениями, поразился бы случившейся с
Митецем перемене.
     - Мне начхать на соседей. А вот на сына  мне  не  начхать;
инициирована ведьма либо нет... Ты смотришь на все это глазами,
зараза,   специалиста,  а  я...  -  профессор  осекся.  Перевел
дыхание, поднялся, намереваясь идти в дом.
     - На месте твоего сына я бы ослушался, -  негромко  сказал
ему в спину тот, кого звали Клавдием.

     Назар   явился   через  полчаса;  о  человеке,  пережившем
потрясение, принято  говорить,  что  он  внезапно  постарел.  С
Назаром  случилось  обратное  - молодой мужчина, который не так
давно на руках внес в дом свою  будущую  жену,  теперь  казался
испуганным и смертельно обиженным мальчиком:
     - Клавдий?..
     За  время,  проведенное  в  одиночестве,  друг семьи успел
прикончить пачку своих замечательных сигарет и теперь  смотрел,
как изящная картонная коробочка догорает в костре.
     - Назарушка,    она    бы    тебе    сама    сказала.   Не
сегодня-завтра... Но не посвятить твоего отца  я  не  мог.  Это
было бы, м-м-м... некрасиво с моей стороны. Непорядочно. Да?
     Назар шумно сглотнул:
     - А может так быть, что она и сама не знает? Вдруг?..
     Некоторое время Клавдий раздумывал, а не соврать ли. Потом
вздохнул и покачал головой:
     - Увы. ОНИ всегда и все про себя знают.
     - Она мне врала, - сказал Назар глухо.
     Клавдий удрученно пожал плечами.

        x x x

     Ивга   не  спала  -  лежала,  натянув  на  голову  одеяло,
уткнувшись носом в подтянутые колени и воображая себя  улиткой.
В  домике,  в  раковине,  уютно  и  тепло, все, что за стенками
раковины, безразлично и безопасно...
     Потом  у  нее  кончилось  воображение,  а  вечер  все   не
кончался;    кто-то    ходил   по   дому,   кто-то   вполголоса
переговаривался, потом ей послышался звук заводимого мотора.
     В  какой-то  момент  она  почти   поверила,   что   кошмар
закончился  и все обошлось, что Великий Инквизитор сейчас уедет
и все останется по-старому...
     В этот самый момент и  пришел  Назар.  Не  зажигая  света,
молча  остановился в полумраке, у самой двери; Ивга напряглась,
но первой вступить в разговор у нее не хватило смелости.
     - Как ты? - спросил Назар, и она поняла, что и он уже  все
знает. - Как ты себя чувствуешь?
     Как  я  себя  чувствую,  спросила  себя  Ивга.  Как вошь в
парикмахерской - легкий дискомфорт...
     Назар молчал; под его  взглядом  лежащая  в  темноте  Ивга
действительно  ощутила  себя  вошью  в пышной шевелюре - мелкая
тварь, обманом проникшая в этот прекрасный и прекрасный мир.
     - Ну, спокойной ночи, - сказал Назар деревянным голосом  и
прикрыл за собой дверь.
     Несколько  минут Ивга лежала неподвижно, вцепившись зубами
в  собственную  руку.  Потом  вскочила,   включила   торшер   и
судорожно, рывками принялась собирать вещи.
     Лихорадочная   работа   помогла   ей   на  короткое  время
освободить себя от мыслей; она потрошила  шкаф  и  выворачивала
тумбу,  а  тряпок  обнаружилось  неожиданно много, а старенькая
дорожная  сумка,  Ивгина  спутница  в  странствиях,   оказалась
маленькой и невместительной.
     Она  отвыкла  от  такой  жизни.  Когда  все  имущество - в
потертой спортивной сумке. Ох, как она  отвыкла,  расслабилась,
разомлела...
     Осознание  потери  проткнуло ее, будто ржавой иголкой, она
опустила  руки,  села  на  пол  и  закусила  губу,   чтобы   не
разреветься. Потом, потом, все слезы - потом...
     Она  все-таки  расплакалась  бы,  если бы не другая мысль,
положившая ледяную лапу на вздрагивающее плечо: Инквизиция.  Не
та  провинциальная,  от  которой  она  много раз уворачивалась;
настоящая  Инквизиция,  Великая  Инквизиция,   раз®езжающая   в
"графах", шикарных машинах цвета сочной жабы...
     Ивга  погасила торшер, едва не оборвав шнурок-выключатель.
Неслышно подошла  к  окну;  дивный  летний  вечер  благополучно
сменялся  дивной  же  ночью,  звездной, сверчливой и совершенно
безмятежной. Вчера в это же самое время они с Назаром...
     Ивга шлепнула себя по лицу. Удар оборвал мысль,  и  острая
внутренняя  боль  сменилась  болью  простой  и вульгарной; Ивга
видела в темноте достаточно плохо, но все же лучше,  чем  любой
другой человек...
     Если он не ведьма или не инквизитор.
     Ее  сумка  вздулась,  как  коровий  труп. Как тот, что она
видела в детстве у дороги, и впечатлений хватило надолго...
     Она прерывисто вздохнула.
     Большую  часть  Назаровых  подарков  пришлось  безжалостно
выкинуть.  Она  избавилась бы от них полностью, но теплая серая
куртка еще ох как пригодится, если зарядят  дожди,  а  в  новых
кроссовках  так  удобно  идти  по  пыльной дороге - с утра и до
вечера...
     Потом среди вещей она наткнулась на белую рубашку Назара -
и две  долгих  минуты  сидела,  прижавшись  лицом   к   пустому
безвольному  рукаву.  Воротник пропитан был Назаровым запахом -
она чуяла запахи не очень хорошо, но все же  лучше,  чем  любой
другой человек...
     Если он не ведьма... Или не инквизитор...
     Ей  остро  захотелось  хоть  что-нибудь взять на память. И
написать для Назара хоть слово, хоть букву... Невыносимо,  если
он будет думать о ней...
     ...так, как она того заслужила.
     Открыв  дверцу  шкафа,  она  долго  глядела  в  ясное,  но
запылившееся зеркало. Рыжая, с провинциально круглыми щеками  и
наивными  веснушками  на  все  лицо, с чуть вздернутым носом, с
по-детски  пухлыми  губами...  и  взглядом  матерой,  но  очень
усталой и очень несчастной лисицы.
     Сезон охоты открыт...
     Слово   "инквизиция"  подхлестывало,  как  кнут.  Неслышно
ступая в полной темноте, Ивга шире отворила окно, забросила  за
плечо сумку и легко перемахнула через подоконник.
     Второй  этаж  ее  бывшего  будущего  дома  сошел  бы  и за
невысокий третий; некоторое время они сидела в  траве,  ожидая,
пока  утихнет  боль  в  ушибленных ногах. В комнате Назара было
темно; в буфетной горел  свет.  Чем  сейчас  занимается  бывший
папа-свекр? Можно вообразить, какое лицо у него было, когда...
     На  этот  раз  она  не  стала  бить  себя  -  шлепок может
донестись до чужого уха. Она свирепо ущипнула себя за ляжку - и
ненужная мысль оборвалась. Вот как просто, только  синяк  будет
лиловый и противный. Хорошо хоть, Назар его не увидит...
     Она  сорвалась  с  места.  Замерла  за углом, там, куда не
достигал   свет   фонаря;    ветка    яблони    с    крохотными
недорослями-яблочками  жалобно  поскребывала кирпичную стену. И
тень от нее падала изломанная, жалкая...
     Задержав  дыхание,  Ивга  осторожно   выглянула;   калитка
запирается на простой крючок, и у калитки в этот поздний час не
было ни души - и все же сердце ее стукнуло обреченно и глухо.
     Машина.  Зеленый  "граф"  стоял все там же, где подбежал к
его дверце веселый Назар...
     Что такое, ведь она слышала шум мотора?! Может  быть,  это
папа-свекр вывел из гаража свою...
     - Ивга.
     Рядом.  За  спиной.  Муторные,  липкие  мурашки;  и она не
почувствовала приближения?..
     - Не волнуйся... Я не собираюсь тебя трогать.
     - Вы  меня  уже  тронули,  -  сказала  она   шепотом,   не
оборачиваясь. Хотя могла бы и не дерзить.
     - Извини,  -  сказал  Великий  Инквизитор города Вижны. И,
кажется, сделал шаг вперед, потому что Ивга мгновенно ощутила и
тошноту, и слабость - правда, в каком-то щадящем,  придавленном
варианте. Вероятно, он умеет ЭТИМ управлять.
     - Я  хочу уйти, - сказала она, прижимаясь спиной к стене -
как раз под жалобной яблоневой веткой. - Можно?
     - Можно, - неожиданно легко согласился инквизитор. - Но  я
бы  на  твоем  месте  дождался  утра.  Как-то это... мелковато.
Смахивает на бегство. Да?
     - Да, - она кивнула, прижимая свою сумку к груди. - Что вы
будете со мной делать?
     - Лично я - ничего, - в голосе инквизитора ей померещилась
укоризна. - Но если ты в течение недели не станешь  на  учет  -
тебя могут наказать. Общественными работами в компании подобных
тебе,  неинициированных,  но в большинстве своем обозлившихся и
несимпатичных. Зачем?..
     - Вам-то что, - сказала она в стену.  Тошнота  подбиралась
все  выше  - еще чуть-чуть, и разговор с инквизитором прервется
самым непотребным образом.
     - Куда ты пойдешь? Темной ночью, на шоссе?
     Она дышала часто и глубоко. Ртом.
     - Если... - каждое  слово  давалось  с  усилием.  -  Вы...
предложите подвезти меня до города... то я откажусь.
     - Зря,  -  констатировал  инквизитор.  - Но - дело твое...
Иди.
     Она забросила сумку на спину; тень ее походила на  старого
больного верблюда.
     - Ивга.
     Она  подавила  в  себе  желание обернуться; в ее опущенную
руку скользнул жесткий картонный прямоугольник:
     - Если возникнет надобность... А  она-таки  возникнет.  Не
побрезгуй,  возьми и позвони. В конце концов, я Назара... помню
вроде как с пеленок. Я к нему в какой-то степени привязан...  Я
смогу тебе помочь - ради него. Не будем делать глупостей, да?
     - Да, - сказала она хрипло.
     Миновала  калитку  -  калитку  ее бывшего будущего дома!..
Прошла мимо дома соседей; на втором этаже  из-за  тонкой  шторы
интимно  проглядывал  ночник,  и  о  чем-то вполголоса бормотал
магнитофон. Вероятно, о вечной и верной любви.
     Ивга  подавила  в   себе   очередной   всплеск   отчаяния;
остановилась под фонарем, с усилием разжала намертво стиснутую,
мокрую ладонь.
     "Великий   Инквизитор   Клавдий   Старж,   Вижна.   Дворец
Инквизиции,  приемная,  телефоны...  Домашний  адрес:   площадь
Победного Штурма восемь, квартира четыре... Телефон...
     Ивга  сглотнула;  с  трудом  скомкала  немнущийся картон и
засунула в щель  между  фонарным  столбом  и  чьим-то  вычурным
забором.
     На  ладони остался красный прямоугольник воспаленной кожи.
Будто от ожога.

        x x x

     Рейсовый автобус посетил ее на  рассвете,  когда  она  уже
перестала ждать.
     Продремав несколько часов на остановке, на жестком сидении
пустого  павильончика,  она  проснулась от холода и сплясала на
влажном шоссе некое  подобие  зажигательной  мамбы;  жаль,  что
Назар  не  был  свидетелем  этой  пляски  отчаяния.  Прыгая  на
скользкой дороге, Ивга молча высказала миру  свое  нелестное  о
нем мнение.
     Так    случилось,   что   она   обессилела   и   согрелась
одновременно; в этот самый момент судьба милостиво потрепала ее
по щеке: из-за далекого поворота выглянул автобус, красный, как
осеняя рябина.
     В салоне было тепло, даже душно; по узкому коридору  между
мягких  спинок  и дремлющих людей Ивга пробралась в самый конец
автобуса  и  уселась  на  пустующее  сидение  рядом  с   унылой
женщиной, чье лицо до глаз утопало в отвороте теплого свитера.
     Пожилой  пассажир  в  кресле  напротив  шелестел  газетой;
заголовки были все  какие-то  безликие,  бесформенные,  ватные,
Ивге   бросилась  в  глаза  одна  только  фраза:  "И  поскольку
агрессивность любой ведьмы с годами нарастает..."
     Пожилой  пассажир  перевернул  газету,  не  позволяя  Ивге
приглядеться.
     Женщина,  сидевшая  рядом,  казалась крайне изможденной и,
скорее всего, нездоровой; над широким  воротом  свитера  смутно
белел бескровный лоб, под редкими бровями устало мигали тусклые
отрешенные  глаза.  Другим  соседом  Ивги  был сладко дремлющий
парень в куцей рыбацкой курточке, и огромные мосластые руки  до
половины  вываливались  из слишком коротких рукавов. Вот и все;
Ивга закрыла глаза.
     Ей тут же привиделось, что она спит на  кровати  Назара  в
его  тесной  городской  квартирке;  над демонстративно бедным и
несколько  безолаберным  студенческим  жилищем  плыл,  раздувая
паруса, роскошный абажур в виде пиратского судна - Назар неделю
любовался  им  в  витрине  антикварной лавки, а когда, наконец,
явился  покупать,  за  прилавком   обнаружилась   огненно-рыжая
девушка с простоватым лицом и глазами веселой лисицы...
     Ивга  улыбалась во сне. Рука ее, вцепившаяся в подлокотник
кресла, пребывала  сейчас  на  жестком  плече  спящего  Назара;
парусник  светился  изнутри,  и потому на всех предметах в этой
тесной комнатушке лежали причудливые тени.  Мягко  покачивалась
палуба...
     Потом  дрогнула  и  замерла;  чем  так  просыпаться, лучше
вообще никогда не смыкать глаз. Автобус  стоял...  и  в  тишине
салона было что-то неестественное.
     - Уважаемые   пассажиры,   служба   "Чугайстер"   приносит
извинения за небольшое неудобство...
     Ивга открыла глаза.  Мосластый  парень  тоже  проснулся  и
испуганно вытаращилася на стоящих в проходе.
     Их  было  трое,  и  им  было тесно. Тот, что скороговоркой
произносил давно заученную фразу, был жилист  и  сухощав;  двух
других  Ивга  не  рассмотрела. На всех троих поверх облегающего
черного костюма была небрежно  накинута  свободная  жилетка  из
искусственного  меха;  у  каждого  на  шее болталась на цепочке
серебряная пластинка-удостоверение.
     В  салоне  молчали.  Ивга,  внутренне  сжавшись,  опустила
голову.
     - Плановый  досмотр,  -  вполголоса продолжал сухощавый. -
Попрошу всех оставаться на своих местах...  Лиц  женского  пола
попрошу смотреть мне в глаза.
     Ивга втянула голову в плечи.
     Пластиковая  дорожка на полу чуть поскрипывала под мягкими
шагами сухощавого; двое его сотрудников  следовали  за  ним  на
расстоянии  метра. Что-то возмущенно сказала дородная женщина в
первых рядах - чугайстры не удостоили ее ответом. Ивга слышала,
как расслабляются, даже шутят  те  пассажиры,  что  остались  у
троицы  за  спиной;  соседка  Ивги,  та,  что в теплом свитере,
утонула в воротнике по самую макушку.
     Сухощавый остановился перед Ивгой. Ивга через силу подняла
глаза - будто решаясь на тягостную, но необходимую  медицинскую
процедуру.  Поймав  ее  затравленный  взгляд,  чугайстер  хищно
подался  вперед,  его  глаза  ухватили  Ивгу  и   поволокли   в
невидимую,   но   ясно  ощущаемую  пропасть  -  но  на  полпути
разочаровано бросили, будто мешок с тряпьем.
     - Ведьма, - сказали губы  сухощавого.  Вернее,  собирались
сказать,  потому что в ту же секунду тесное пространство салона
прорезал крик.
     Та, что сидела рядом с Ивгой, женщина  в  теплом  свитере,
кричала,  и  ее голос ввинчивался в уши, нанизывая на себя, как
на  вертел.  Отшатнувшись  в  сторону,  Ивга  почти  упала   на
мосластого парня.
     Бескровное   лицо,   наконец-то   вынырнувшее   из  серого
воротника, было перекошено ужасом; изможденные  руки,  которыми
женщина  пыталась  заслониться,  казались  когтистыми  птичьими
лапами:
     - Н-нет... Не...
     Двое,  выступившие  из-за  спины  сухощавого,  уже  тащили
упирающуюся  женщину  к  выходу;  вслед  за  ними по обмершему,
парализованному криком автобусу полз шепоток: нявка...  нава...
навь... нявка...
     Сухощавый  помедлил. Снова искоса взглянул на Ивгу; провел
пальцем по губе, словно стирая прилипшую крошку. Постоял, будто
раздумывая  -  и  двинулся  к  выходу.  Нявка...   здесь...   в
автобусе...  нявка,  -  бормотали возбужденные, слегка охрипшие
голоса.
     В двери чугайстер обернулся:
     -