шагов по желтой змеиной спине - и она  одолеет  и  клетку;  она
совершенно   искренне   хотела  об  этом  сказать,  но  вовремя
прикусила язык.
     - Клавдий... Ладно. Только не уходите.

        x x x

     Он привык к  свету  факелов.  За  много  лет  он  научился
работать  при  диком  и  древнем  освещении  -  но сейчас огонь
тяготил его. Беспокоил. Приходилось прикрывать глаза.
     Возможно, было бы легче, если бы  он  говорил  с  ней.  Но
минута  тянулась  за  минутой,  Ивга  молчала,  он молчал тоже,
смотрел  в  усталые  лисьи  глаза  и  с  ужасом  понимал,   что
осуществить задуманное с каждой секундой труднее.
     Если вообще возможно.
     Служебная  кобура, которую он надевал под мышку в основном
тогда,  когда  хотел  произвести   впечатление   на   очередную
любовницу,  умелой рукой превращена была в ножны. И, прижавшись
холодным боком к  теплым  человеческим  ребрам,  там  помещался
теперь  изогнутый  серебряный  кинжал.  Ритуальный нож, некогда
извлеченный Клавдием прямиком из сердца заколовшейся ведьмы.
     "Ты умрешь, Великий Инквизитор."
     "Все умрут."
     "Все умрут тоже, но ты  умрешь  раньше.  Нерожденная  мать
ждет  тебя...  будет  ждать... Довольствуйся тем, что ты видишь
глазами..."
     Основное чувство, владевшее им весь  этот  долгий  день  с
утра  и  до  вечера,  не  было  ни  страхом,  ни удивлением, ни
бойцовской решимостью; то была обида, почти  детская  и  оттого
особенно неприличная. Клавдий Старж горько обиделся на судьбу.
     Именно   с   таким   выражением   лица   пожилая   соседка
выговаривала своей пожилой,  досадно  оскандалившейся  собачке:
"Хельза, как ты могла?!"
     Как  ты могла, думал Клавдий утром, расхаживая взад-вперед
по своему заваленному картами кабинету. И  не  мог  определить,
кому   он   пеняет  -  безнадежно  потерянной  ведьме-Ивге  или
собственной бесчестной судьбе, которая с ухмылкой  предала  ему
прямо  в  руки  матерь-ведьму, оглушенную и, кажется, не вполне
осознающую себя...
     К четырем часам дня из Дворца Инквизиции  был  эвакуирован
весь  вспомогательный  состав и часть основного. Референт Миран
долго  маялся,   разрываясь   между   показным   благородством,
искренней  привязанностью  к  патрону  и обыкновенным житейским
благоразумием - последнее победило, реыерент  виновато  хлопнул
ресницами  и  сдал  Клавдию  все  свое  хозяйство  в  порядке и
целости.
     Около часа  Старж  провел  в  компании  хорошей  армейской
рации.  Дворец  Инквизиции пустовал, зато эфир, притихший было,
теперь  наполнялся  снова.  Взывали  к  народу   наместники   и
бургомистры,   разом   превратившиеся   вдруг   в   единоличных
правителей; равнодушно перекликались  посты  чугайстров,  через
равные  промежутки  времени  звучали военные позывные, по всему
миру   буянили   многоголосые   радиолюбители,    захлебывались
маленькие частные радиостанции, и именно с их трескучих голосов
Клавдий и узнал, что половина провинции Одница затоплена морем,
в Ридне обрушился гигантский тоннель, сто лет назад проложенный
под  горами,  а  в  Альтице  сформирован  так  называемый Поход
Инквизиции  во  главе  с  бывшим  куратором,  а  ныне   Великим
Инквизитором Фомой.
     Помнится,   при   этом   известии   он  криво  усмехнулся.
Исключительно  криво;  сообщение  стоило  того,  чтобы  прожить
подольше,  встретиться  с  Фомой  и  страшным  голосом спросить
отчета...
     Потом он выключил рацию. Расстегнул пиджак  и  вытащил  из
внутреннего кармана плоскую неприметную коробочку с узким серым
оконцем.  Две  черных  кнопки  -  преднабор  координат. Большая
красная - команда на пульт...
     Интересно, а знают  ли  ведьмы  о  существовании  ракетных
шахт.  Он,  Клавдий, воспитан в твердом убеждении, что ракетные
шахты останутся единственным оплотом цивилизации, даже если все
прочее провалится в мировой океан. Или сгорит  под  метеоритной
атакой...
     Клавдий  поднес  коробочку к глазам. В самом уголке экрана
пульсировал перечеркнутый  квадрат;  это  означало,  что  пульт
существует и готов принять команду. Любую команду, как об®яснял
герцог, поскольку машина войны не рассуждает по определению...
     Клавдий  содрогнулся.  Ему  было  неприятно  держать ЭТО в
руках, но тяжесть коробочки во внутреннем кармане придавала ему
если не уверенности, то, во всяком случае, куража. Так ребенок,
творящий  безобразия,   деловито   прикидывает,   мол,   станут
наказывать - наглотаюсь таблеток...
     Он  вздохнул.  Снял со стены серебряный кинжал, положил на
стол рядом с темной коробочкой. Оперся ладонями  о  столешницу,
долго сидел, глядя перед собой.
     Он  вспомнил  лицо  герцога, передающего "кнопку" из рук в
руки. Передернул плечами;  вообразил  себе  круглую  физиономию
Фомы  из Альтицы, когда тот получает известие об аресте и казни
"мутантной     деструктивной     ведьмы,     так     называемой
ведьмы-матки"...
     Как ты могла, укоризненно сказал он судьбе.
     Конец   кошмара.  Отступившее  море  Одницы,  зазеленевшие
виноградники Эгре... Отстроенный оперный театр. Конец  кошмара,
открыл   глаза  -  и  нету  ничего,  уходящий  скверный  сон...
Оживающая Вижна. Вижна, а ведь он только теперь понял,  как  он
любит  ее,  проклятую  и  загаженную,  похожую  на оскверненное
кладбище... Он все самое важное понимает слишком поздно...
     Как он мог проморгать?!
     Он чует ЕЕ сквозь много этажей. Сквозь бетон. Он чует  ее,
сидящую глубоко в подвале. И его знобит.
     Неужели  все  так  просто?!  Неужели там, в каменной щели,
действительно сидит оглушенная инициацией матка?..
     Он помедлил еще. Взял со стола  свое  оружие.  Поднялся  и
медленно направился в подвал...
     И  вот  теперь  он  сидел  в  углу камеры сто семь, сидел,
привалившись спиной к холодной стене, и смотрел на  ту,  в  ком
одновременно воплотились "нерожденная мать" и девочка Дюнка.

        x x x

     - Мне очень трудно будет рассказать то, что я расскажу.
     Ивгины губы дрогнули. Она медленно кивнула.
     Он  прикрыл ладонью глаза - мешал воспаленный свет факела;
он опустил веки и медленно, ровно, устало заговорил.
     - Ее звали Дюнка... Дюнка, Докия, Дюнка, и она  совсем  не
была  на  тебя  похожа... И она умирала дважды. Второй раз - по
моей вине и у меня на глазах...
     Его голос не дрогнул ни разу, хоть он за этим специально и
не следил. Его бесстрастная маска з долгие годы так приросла  к
лицу,   что   не   нуждалась  уже  ни  в  каких  поддерживающих
веревочках; он говорил  бестрепетно,  как  машина  -  и  только
где-то ближе к концу повествования внезапная и острая сердечная
боль заставила его прерваться. Не надолго. На минуту.
     По  мере  его  рассказа  Ивгины  глаза делались все шире и
шире, пока не заняли, казалось,  все  лицо.  В  черных  зрачках
дважды отражался факел.
     - Видишь,  Ивга...  видишь,  какой  я романтический герой.
Преданный...  хранящий  верность  единственной   подруге...   в
об®ятиях  очередной  любовницы,  -  он  усмехнулся. - Всю жизнь
ругал себя за слепоту... рядом же была, живая,  веселая,  рядом
же, руку протяни... не видел. Занимался... собой, пес знает чем
занимался,  не видел, чтобы всю жизнь потом... И вот, не увидел
снова. Глядел в упор  -  и  не  увидел...  Прости.  Ты  слишком
хорошо... обо мне думала. А я... старый дурак.
     Он вытащил кинжал. Серебряное изогнутое лезвие, мгновенная
и гарантированная  смерть,  прекрасная участь для любой ведьмы.
Славный уход...
     Ивга моргнула. Она давно знала, что он собирается  сделать
- но только теперь на дне ее глаз шевельнулся страх.
     - Я  хочу...  касаться  тебя. Много дне и ночей... держать
тебя за руку. Чтобы ты ничего не боялась. Я  так  хочу  никогда
тебя не терять...
     Серебряное  лезвие  оставалось  холодным.  Оно  никогда не
примет частички человеческого тепла. Никогда.
     - Если бы ты знала, как я этого  хочу,  Ивга.  Никогда  не
выпускать твоих пальцев. Никогда не разжимать...
     Теперь  он стоял в полуметре от нее - на коленях. Их глаза
были на одном уровне; руку с кинжалом от увел  за  спину,  тело
само прекрасно знает, как наносить удар. Тело справится без его
помощи,  и  не  стоит  медлить,  следует только отдать Великому
Инквизитору его право, сбросить запрет на убийство, и без  того
уже нарушенный многократно...
     Он протянул левую, свободную руку.
     ...Старый   зоосад,  лисенок,  решетка,  несколько  вечных
сантиметров, отделяющих детскую  ладонь  от  свалявшейся  рыжей
шерсти...
     Это другое. Совсем другое, нет...
     Он   протянул   руку  между  прутьев  собственной  силовой
решетки, протянул к ладони, омертвевшей  в  тисках  колодки,  к
безвольной, тонкой, белой руке...
     Рука потянулась к нему навстречу, потянулась изо всех сил,
не жалея кожи на заключенном в колодку запястье.
     Прикосновение.
     Вода и белые гуси. Нагая девушка на зеленом берегу; солнце
и рыжие  волосы. Удар невидимого тока, обморочное расслабление,
тепло и дрожь.
     Все об®ятия мира. Поцелуи  и  страстные  ночи,  весь  этот
ворох, ворох смятых простыней...
     Все это ничего не стоит.
     Два факела, дрожащие в черных зрачках.
     - Клав...
     - Я здесь.
     - Клав... я...
     И  тогда  он  увидел,  как  внезапно  меняется  ее лицо. И
неожиданной силой наливается ослабевшая рука.
     - Я не хотела!.. Я тебя...
     Кинжал, вывалившийся из его руки, все еще падал,  все  еще
висел  в  воздухе  в  сантиметре от каменного пола - а он успел
поймать ее закатывающиеся глаза и измерить "колодец".
     Не колодец.
     Там вообще больше  нет  колодца.  Черная  дыра.  Прокол  в
пространстве.
     Он  потерял  сознание  мгновенно.  И  в этом, по-видимому,
заключалось некое изощренное счастье: он так и не успел понять,
что  Ивга  завершила,  наконец,  свой  долгий  путь  по   спине
ухмыляющейся желтой змеи.



        ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
                          -----------------

        x x x

     ...Праздник.
     Всепоглощающий   праздник;   иголки-огни,  стекающиеся  ей
навстречу, тысяча ее глаз, ночь с глазами, небо с  глазами,  ее
свобода, напряженная и хищная, будто тетива.
     Поступь.  Шаги,  от  который  вздрагивает  земля; красное,
темно-красное, огненно-кровавое, шаги, шаги, они идут  сюда,  и
они все - ее...
     Прорыв  белой  ткани.  Нежность; детские руки, тянущиеся к
ней сквозь черные лохмотья ночи. Нежность, но без боли,  потому
что  они  ЕЕ навек, вздрагивает земля, медленный танец, тяжелый
танец на барабане, в который превратилось небо,  величественный
марш, они все идут сюда, летят и ползут, они соберутся вместе и
наконец-то обретут цель, они станут ЕЮ, вот ближе, ближе...
     Они все - ОНА.

     ...Ивга   очнулась   посреди   большой  и  темной  дороги,
вероятно, шоссе, ей не нужен свет,  ее  волосы  огненным  шаром
стоят  вокруг  ее  головы, она абсолютно свободна, одна посреди
мира,  вбирающая  мир  в  себя,  замещающая  мир  собой.  Ночь,
неожиданно  теплая,  неподвижная  в  зените  и  подрагивающая у
горизонта, шелестящая сотнями крыльев, полет, падение, полет...
     Ивга засмеялась.
     Ее  дети  спешили  на  ее  зов.  Разрывая  цепи  и  сметая
запрещающие  знаки, пробивая бетонные плиты, ее дети даже после
смерти поспешат на зов...
     Она потерла запястья,  на  которых  остались  кровоточащие
браслеты - печать колодок. Где-то там, в обрывках воспоминаний,
остались  протыкающий  небо  Дворец,  оковы,  лишающие  воли, и
человек в тяжелой инквизиторской броне...
     Клавдий.
     Это имя на мгновение разорвало гармонию, и  ночь  потеряла
очертания,  и  в  ее волосах, стоящих дыбом, сухо треснул синий
электрический разряд.
     Клавдий...
     Мир вокруг нее гремел, как  оркестр.  Мир  пел  и  источал
запахи. Она не изменилась, но мир...
     Она   засмеялась   снова.  Ритм  величественного  шествия,
пронизывающий ночь и пронизывающий Ивгу -  всепобеждающий  ритм
воцарился снова.
     Она опустилась на дорогу. Легла, прижимаясь ухом к земле.
     И услышала их ШАГИ.
     Ее дети идут. Осталось недолго.

        x x x

     Собственно,  телефон  и  должен  звонить.  Правда, сеть не
работает вот уже много дней - и все же никакой  мистики  нет  в
звенящем телефоне, ведь шнур его не выдернут из розетки, у него
вообще нет шнура, только забавная антенна с шариком на конце...
     Ничего  удивительного.  Особенно  в сравнении с непонятным
фактом,  что  Клавдий  Старж  до  сих  пор  жив.  Жив,  жив   и
дееспособен - после встречи лицом к лицу с...
     Подвалы  Дворца перестали существовать. Подвалы завалены -
вот почему так  странно  накренился  пол  в  его  кабинете;  из
подвалов сбежали все находившиеся там ведьмы, земля вздыбилась,
Великий  Инквизитор  выбрался  в  последнее  мгновение - а ведь
существо, находившееся с ним рядом, легко могло раздавить  его,
размазать, будто мокрицу...
     Он перевел дыхание и сильно потер переносицу.
     Телефон звонил.
     Клавдий   обвел   глазами   стены   кабинета,  расписанные
защитными  и  поддерживающими  знаками.  Покосился   на   дверь
приемной, за которой дремал инквизитор Глюр, по-прежнему верный
виженскому Дворцу. Отошел от окна, за которым черными колоннами
стояли  поднимающиеся  к  небу  дымы; подобрал со стола трубку.
Поднес к уху.
     - Вижна? Вижна?!
     - Вижна, - отозвался Клавдий механически.
     - Минуточку...
     Пауза. Другой голос, еще более громкий:
     - Вижна?
     - Вижна,  -  сказал  Клавдий  уже  с  некоторым   оттенком
раздражения.
     - Старж?!
     Тогда  он  узнал  кричащий  в  ухо голос. Странно, Фома из
Альтицы никогда не имел привычки  вопить.  Он  мог  патетически
возвысить  голос,  и только тогда, когда этого требовали законы
красноречия...
     - А... Привет, узурпатор.
     - Старж, мы говорим через спутник...  Мы  еле  нащупали...
канал... вы живы, как хорошо...
     - Кому  хорошо?  - поинтересовался Клавдий желчно. Фома не
заметил его иронии.
     - Страж, герцог погиб вчера... машина... взорвалась.
     - Жаль, - сказал Клавдий после паузы. -  Мне  очень  жаль,
Фома. Преемник?..
     - Нету  приемника,  ничего  больше  нету...  Мы  хотим вас
вытащить. Пока... осталось... топливо для вертолетов...
     - Армия? Кто командует армией?
     - Не знаю! Ничего не знаю!..
     Клавдий  достал  из  внутреннего  кармана  плоскую  черную
коробочку  -  рука  дрогнула.  Поднес к глазам; в уголке экрана
по-прежнему пульсировал перечеркнутый квадрат.
     Пульт дееспособен. А значит, дееспособна и ракетная шахта.
     - Старж, Старж!.. Великий  исход  ведьм...  все  пришло  в
движение,  матка...  мы  засекли... с воздуха... граница округа
Ридна, дачный поселок... В Вижне больше  нельзя  находится,  мы
пришлем за вами вертолет...
     - Присылайте,  -  сказал  Клавдий  глухо.  -  Здесь Глюр и
ребята из его отдела. Присылайте...
     - Держитесь, Старж!..
     Последние слова были похожи скорее  на  панический  вопль,
нежели на попытку подбодрить.
     Клавдий  положил  трубку  поверх  раскрытой  книги. Поверх
дневника Атрика Оля - "матерь-ведьма затаилась так близко,  что
я не могу спать, чуя ее дух"...
     Только  теперь  Клавдию  понятно, что именно старик имел в
виду. Дух. Тяжелый дух. Вроде как запах. В юности ему случилось
побывать в маленьком городишке неподалеку от большой бойни; вся
жизнь города была зависима от направления  ветра.  Жители  были
более привычны - Клавдий с®еживался, стоило только ветру подуть
ОТТУДА...
     Матку  легко  найти по ДУХУ. Так же просто, как человеку с
хорошим обонянием просто отыскать бойню.
     "Клавдий, не верьте, что в души ведьм... вселяется  другое
существо.  Что  они  меняются...  перестают  быть  собой... это
неправда..."
     Он усмехнулся. Нехорошей усмешкой. Кривой. ЭТО ты,  Ивга?!
С тягостным ДУХОМ, напоминающим о бойне?!
     "Мир...  не  такой, каким вы его видите. Каким мы его... с
вами... видели... Он другой. Я не могу об®яснить..."
     Другой. Пустой, полный  дыма,  смерти,  ужаса...  Как  там
писал  Атрик  Оль  -  люди  бегут  в  леса,  забиваются в норы,
дичают...
     "Мир не такой, каким вы его видите."
     А какой же, пес подери?!
     "...Они приходят и плачут, спрашивая меня: почему  великая
сила,  сотворившая  мир, не явится к нам на помощь? Я отвечаю в
ответ: а почему беспомощны мы сами? Почему  сильны  и  свободны
только  сударыни мои ведьмы, даже если обратная сторона свободы
их - зло?.."
     Клавдий  ударил  по  столешнице  кулаком.   Несильно,   но
расчетливо - так, чтобы содрать кожу с побелевших костяшек.
     А почему, спрашивается, беспомощны мы сами?!
     "Но вы же хотели?" - "Что?" - "Понять ведьм?" - "Теперь не
хочу..."
     Ты  ли  это,  Клавдий  Старж.  Ты  ли  это,  еще  в  лицее
прозванный за глаза "железным крючком".
     Ивга, ты не  успела  спросить,  а  почему  же  я  пошел  в
Инквизицию.   А  я  не  успел  об®яснить  тебе,  что  это  было
заведение, куда мне больше всего идти не хотелось, и  это  было
время  в  моей жизни, когда я в наказание себе делал только то,
что неприятно и больно...
     Ничего не бывает просто так. Все имеет свой скрытый смысл.
Вот, оказывается, для чего я пошел в Инквизицию...
     Кровоточащими  костяшками  пальцев   он   легко   коснулся
прямоугольного предмета в своем внутреннем кармане.
     Потом  вышел  в приемную. Прошел мимо спящего Глюра, через
подземный ход  выбрался  на  малую  автостоянку  и  со  вздохом
облегчения  опустился  в  кресло зеленого, как весенняя травка,
чисто вымытого и свежезаправленного "графа".
     Клавдий Старж никогда не гонял машину.
     По крайней мере, до сегодняшнего дня.

        x x x

     А потом, повинуясь  глухому  ритму  этой  ночи,  поднялась
луна.
     Ивга тоже повиновалась ритму. Это было единственный закон,
которому  она  все  еще повиновалась; ее тело, распластанное по
всему  миру,  стремилось  теперь  собраться   воедино   -   она
подбиралась,  как  зверь  перед  прыжком.  Ее  руки,  ее  глаза
стягивались со всех сторон света - не все успеют, но  ведь  мир
вовсе  не  так  велик.  Еще  раньше, разбуженные предчувствием,
частички ЕЕ  сползлись  и  сгруппировались  -  теперь  осталось
оживить  это  колоссальное  аморфное тело, вложить в него душу;
Ивга  шла,  сотрясаемая  ритмом,  гонимая  ритмом,   ее   травы
развевались  у нее за плечами, ее луна ощущала дуновение ветра,
ее дети смотрели на нее звездами в черных разрывах туч.
     Неважно, где они встретятся. Таинство свершится в полночь,
свершится там, где окажется к полуночи это существо со стоящими
дыбом рыжими волосами. По ногами которого судорожно вздрагивают
сейчас все повидавшие дорожные камни. Все равно где -  но  ОНИ,
спешащие  исполниться  сутью,  интуитивно  чуют центр всеобщего
движение, точку, лежащую на ее пути, будто именно  там  врыт  в
землю  ворот,  наворачивающий  на себя их невидимые нити, жилы,
поводки, тянущие не за горло  -  за  душу.  О  как  они  боятся
опоздать.  О  как  они  спешат,  сбивая  в  кровь ноги, завывая
моторами, несясь по воздуху, всеми  силами,  всем,  что  у  них
есть, устремясь - к ней...
     Еще   не   время.  Еще  слишком  мягко  содрогается  ночь,
пропускающая ее сквозь себя.  Еще  слишком  высоко  развеваются
желтые  флаги  луны  - напуганной, но смирившейся с неизбежным.
Еще очень далеко, еще слишком глухо гудят барабаны...
     Ивга вздрогнула.
     Впереди, на ее дороге, на линии, с которой она никогда уже
не сойдет, стояла посторонняя жизнь. Слепая.  Злобная.  Слишком
слабая для того, чтобы вынудить ее сбиться с ритма.
     - Стоять! Зона оцеплена, ни с места!!
     Ивга рассмеялась.
     Ее   смех  коснулся  нависших  над  дорогой  крон,  и  они
осыпались черно-белой листвой. Ее смех тронул  тяжелый  военный
грузовик,   перегородивший   дорогу,   медленно  протащил  его,
оставляющего на бетоне черные полосы и  запах  горелой  резины,
развернул, опрокинул