примеру,  эпидемию  в  Рянке.  И  дело
умного  инквизитора  -  понять,  когда  и  отчего этим стервам,
прости,  Ивга,  этим  ведьмам   придет   в   голову   сотворить
чего-нибудь сообща...
     Девчонка сдавленно вздохнула.
     "Они   так   ненавидят  всяческую  неволю,  что  не  умеют
считаться ни  с  кем,  кроме  себя...  Подобно  тому,  как  две
огромных  птицы  не  могут  встретится в небе, мешая друг другу
размахом крыльев... Подобно тому, как два смерча  на  океанской
глади побоятся приблизиться друг к другу... так ведьмы не могут
жить  сообща,  ведьмы  не могут быть вместе... Ведьмы - хаос, а
любое  сосуществование  предполагает...  хоть  минимальное,  но
ограничение  свободы...  Но  бывают  в  истории времена, когда,
побуждаемые странными  закономерностями,  ведьмы  наступают  на
собственную  природу  и  заключают  альянсы...  Плохие времена.
Тяжкие времена; боритесь, как умеете - только не повторяйте  за
дураками, не городите этой ереси о пришествии матки!.."



        ГЛАВА СЕДЬМАЯ
                             -------------

        x x x

     - ...Значит, вы работали "сеточкой"? Не один сильный удар,
а много  мелких  толчков, ниточки, узелки, отравленные водопои,
косички в бараньей шерсти? Да?
     Ивге было плохо. Она всем телом ощущала силу  принуждения,
исходящую от человека в высоком кресле; основной своей тяжестью
этот  напор  приходился  на женщину, стоящую посреди допросной.
Ивге, затаившейся в глубокой боковой нише, доставалось  тоже  -
не защищал даже гобелен с вытканным на нем замысловатым знаком.
Знак  раздражал,  мучил, будто песок в глазах - но именно из-за
него допрашиваемая ведьма  не  ощущала  присутствия  Ивги.  Так
называемый "укрывающий знак"...
     - Мне  интересно,  Орпина,  почему  ты,  сроду ни с кем не
дружившая, так сошлась вдруг с этими ведьмами... Из-за дурацких
овец? Что за странные интересы?..
     Допрашиваемая,  блондинка  лет  тридцати  пяти,  все  ниже
опускала  плечи;  ее  как будто держали на привязи - за взгляд.
Она слабела, но не опускала головы и не сводила  с  инквизитора
горящих ненавистью глаз.
     - Тебе что-то обещали? Деньги? Еще какую-нибудь плату?
     - Я не делала зла, - глухо сказала женщина. - Людям...
     - Надо  полагать,  ты  делала  добро...  Тебя два года как
инициировали. Два года ты бездействовала, потому что  фокусы  с
приворотным  зельем  в  расчет  не  идут...  Почему ты занялась
скотиной? Именно сейчас? Пятьсот дохлых  овец  за  неделю,  два
хозяйства разорились полностью...
     Инквизитор   встал.  На  какое-то  мгновение  голова  его,
покрытая капюшоном,  заслонила  от  Ивги  факел;  допрашиваемая
ведьма отшатнулась:
     - Я все уже сказала. Мне больше нечего добавить.
     Черная   ткань   закрывала   лицо   допросчика  до  самого
подбородка;  за  узкими  прорезями  для  глаз  стояла  плотная,
осязаемая  темнота.  Теперь  он стоял прямо перед ведьмой, и ей
стоило видимого труда не отшатнуться.
     - Хорошо, Орпина. Ты бывала на шабашах?
     Ведьма помедлила. Через силу кивнула.
     - А гипертонические кризы у тебя когда-нибудь бывали?
     Снова пауза. Ведьма медленно покачала головой.
     - Частые головные боли? Обмороки без причины?
     - Н-нет.
     - Думай о хорошем.
     Ивга замерла в своем укрытии; инквизитор  мягким  кошачьим
жестом  потянулся  к  обомлевшей  ведьме  и  положил ей руки на
плечи.  Допрашиваемая   чуть   заметно   дернулась,   губы   ее
приоткрылись,  обнажая острые влажные зубы. Глаза... в полутьме
Ивга не  могла  рассмотреть  их  как  следует.  Ведьма  стояла,
вытянувшись,  прижав  к груди руки, и смотрела, кажется, сквозь
человека в плаще.
     - Ивга...
     Ивга вздрогнула.
     - Иди сюда.
     Она заставила себя взяться за  край  гобелена.  Осторожно,
чтобы   не  коснуться  знака;  наткнулась  взглядом  на  темную
маску-капюшон и отвела глаза.
     - Инквизитор должен и выглядеть зловеще.  Считай,  что  ты
пришла на карнавал... Будем работать? Не боишься?
     - Не  боюсь,  - сказала Ивга, но голос прозвучал фальшиво.
Очень неубедительно позвучал.
     - Я тебя не заставляю, - сообщил инквизитор  мягко.  -  Но
мне очень хотелось бы... чтобы у нас получилось. Да?..
     - Что я должна делать?
     - ДЕЛАТЬ  буду  я.  Мне  нужны  ее побуждения, ее истинные
мотивации; сама она не  скажет,  пытки  отвратительны  и  часто
бесполезны,  в  душу ей я не залезу, она закрылась наглухо... Я
буду отражать ее - в тебе, потому что ты, во-первых, ведьма,  а
во-вторых,   ведьма  восприимчивая...  Технических  деталей  не
об®ясню, но ты сейчас - зеркало. Понятно?
     Ивга усмехнулась.  Ей  вспомнилась  картинка  из  учебника
физики - перископ в разрезе...
     - Мы играем в перископ, да?
     Он наконец-то откинул капюшон с лица.
     Лицо было напряженные. Усталое и злое.

     ...Холодно.
     Первым  ее ощущением был промозглый холод. Сырость; темные
линии, расступающиеся, пропускающие ее сквозь себя.  Ни  звука,
ни  прикосновения - расступающиеся стебли. Высокие, втыкающиеся
в небо; она бежит  через  луг,  и  в  руках  у  нее,  в  крепко
завязанном узелке... живое. Бьющееся. Птица...
     Она  не  захотела смотреть дальше. Силой страха рванулась,
будто пловец,  отталкивающийся  от  дна,  рванулась  наверх,  к
солнцу...
     Солнце.  Не  теплое,  но  ослепительно  яркое, раздирающее
глаза; сухой холмик, без единой травинки,  проливающаяся  с  ее
ладоней маслянистая жидкость...
     Это  не  солнце.  Это  полная  луна, круглая и полная, как
бочка;  покосившееся  строение  в  тени  склоненных   деревьев.
По-прежнему  ни  звука,  их  заменяют  запахи  -  сильно пахнет
навоз... слабее - гниющее дерево... Чуть слышно пахнет металл -
у нее в руках острый нож. Чистое  лезвие  без  труда  входит  в
древесину  -  странно, что без труда, будто в рыхлую землю... И
ладони ее ласкают рукоятку. Странные, непривычные движения...
     Рукоятка ножа становится влажной. И теплой.
     Звон капель.
     Белые тяжелые капли падают в жестяное ведро... В подойник.
Ее руки двигаются быстрее; вот что это за  движения.  Ритмичные
вытягивания  и  сжатия  -  она доит рукоятку ножа... Доит... По
пальцам течет молоко, журчит в подойнике, затекает в рукава...
     Пальцы  немеют,  но  она  не   может   остановиться.   Она
упивается; еще, еще...
     Молоко  иссякает.  Не  брызжет  струйками,  еле  капает, с
трудом наполняет подойник...
     Снова тепло. Снова обильно;  теплая  жидкость  орошает  ее
руки, но уже не белая, а черная.
     Черные капли падают в полный подойник...
     Красные капли. Руки становятся липкими.
     Страх.
     Она не слышит собственного крика.
     Ее беззвучный страх имеет запах. Запах железа.

        x x x

     Он  снова оставил ее на ночь. Собственно, ему плевать, кто
и что о нем подумает. Особенно в свете последнего  разговора  с
его сиятельством герцогом...
     Герцог  знает  много,  но, по счастью, не все. С некоторых
пор Клавдий ведет двойную бухгалтерию; это стыдно и  гадко,  но
если  герцог,  а  тем  более "общественность", узнают подлинные
цифры...
     Прочитав  сводку  по  провинциям  за  последние  три  дня,
Клавдий сжал зубы и велел Глюру перепроверить.
     Все  верно. Шабаши, которые не удается отследить. Массовые
инициации, которым не удается  воспрепятствовать.  И  цифры  по
смертности,   которые   еще   никто  не  догадался  истолковать
правильно.
     И звонок Федоры. Междугородний звонок из Одницы.
     Клавдий стиснул зубы. Нашла себе исповедника.  Нашла  себя
защитника-покровителя,  здоровая  сильная баба - а туда же, "ты
ведь знаешь", "ты ведь все исправишь", "ты ведь защитишь"...  А
напоследок - "можно, я приеду?.."
     Клавдий почесал подбородок.
     Завтра   с   утра  в  Вижне  собирается  Совет  Кураторов.
Интересно, кто из них почуял запах паленого -  вернее,  кто  до
сих  пор  не  почуял...  Интересно,  кто  поднимет голос против
Великого Инквизитора, как ведущего пагубную,  безответственную,
протекционистскую и некультурную игру...
     Впрочем,  неинтересно.  Он и так знает, кто; новый куратор
Рянки предан ему, а куратор Одницы Мавин боится его, а  куратор
Эгре   -   его   старый  знакомый...  Куратор  Бернста  был  им
неоднократно ущемляем. Куратор Корды не так давно был  прилюдно
унижен   -   за   некоторые  явные,  с  точки  зрения  Клавдия,
оплошности. Куратор Альтицы  молод  и  умен,  и  он  всегда  на
стороне  сильного - пока не придет время возвысится самому... А
самый весомый противник в Совете  -  куратор  Ридны  -  слишком
любит  комфорт  и  город  Вижну.  И  слишком  ненавидит  ведьм,
по-настоящему ненавидит, для  него  "Да  погибнет  скверна!"  -
отнюдь не формальный девиз...
     Пахнет паленым. Это в Вижне сгорел оперный театр.
     Клавдий  усмехнулся.  На этот раз герцог не удовлетворился
звонком. Он вызвал Великого Инквизитора, намереваясь  отшлепать
его,  как  мальчишку;  в  результате  вышла  безобразная свара.
Герцог поразительно осведомлен;  интересно,  кто  из  ближайших
сотрудников    Клавдия    получает   деньги   в   конвертах   с
государственным гербом.
     - Можно?
     Ивга стояла в дверях  кухни.  Он  поразился  выражению  ее
лица;  под  глазами  лежали густые, как ночь, синяки. Губы было
неопределенного цвета, почти такого же, как бледно-желтая кожа.
В лисьих глазах стояла смертельная  усталость;  Клавдий  ощутил
одинокий, но болезненный укус так называемой совести.
     - Иди сюда. Ты поела?
     - Да.
     - У тебя ничего не болит?
     - Нет.
     Он притянул ее к себе. Усадил рядом, на диване.
     - Прости.  Но  у меня нет другого выхода. САМ я не могу. Я
же не ведьма...
     - Жаль, - сказала она с подобием улыбки.
     Он обнял ее за плечи.
     Любое прикосновение к  той  же  Федоре  отзывалось  в  нем
мучительным  напряжением,  всплеском  плотских желаний; теперь,
ощущая под тонким свитерком Ивгины ребра, он  испытывал  только
нежелание  разжимать  руки.  Будто  она  лисенок. Будто она его
сестра или, что вероятнее, дочь.
     По мерцающему экрану телевизора  беззвучно  бегали  яркие,
нарочито ненастоящие люди.
     - Ивга...  Я хочу, чтобы ты понимала. Я ведь не орден себе
зарабатываю, мне на орден, как ты понимаешь, плевать... На  нас
надвигается  какая-то  гадость,  и  я  не  знаю,  где  у нее, у
гадости, предел. То ли просто  кадровые  перестановки  на  всех
уровнях Инквизиции, то ли...
     Он замолчал.
     Вон  она,  книжка.  На  самой  верхней  полке,  корешок из
мешковины. События, совершавшиеся четыреста лет назад,  кажутся
замшелой историей.
     "И царство их - на развалинах"...
     Откуда цитата?
     Тухлая  вода,  подтопившая  четыре  сотни  лет назад город
Вижну. Несколько тысяч  погибших...  По  тем  временам  -  весь
город.   Эпидемия,   отравленные  колодцы,  человеческие  тела,
зашитые в чрева коров...
     Тогда всех людей-то и было - несколько тысяч...
     Ивга вздрогнула. Он слишком сильно сдавил ее плечи.
     Великого Инквизитора звали тогда Атрик Оль. Зимним вечером
на центральной площади  города  Вижны  орда  обезумевших  ведьм
сожгла его на высоком костре. Во имя Великой матери...
     - Ты  поможешь,  мне,  Ивга. Вдвоем мы вытянем из них... Я
узнаю, что хочу.
     - Если это... так просто... ваш  "перископ"...  почему  вы
раньше?..
     Он криво улыбнулся:
     - Это НЕ ПРОСТО. И потом, раньше, - он с неохотой выпустил
ее, -  у  меня  не  было  человека...  ведьмы, которой я мог бы
доверять.

                                                   (ДЮНКА. МАЙ)

     Сперва  он  бежал,  и  прохожие   шарахались   с   дороги,
возмущенно  орали  вслед.  Потом он выбился из сил и перешел на
шаг; потом удалось взять себя в руки.
     Прямо перед глазами оказался веселенький  навес  какого-то
ночного  кафе;  Клав  хотел заказать большой стакан чего-нибудь
горького и крепкого, одним ударом  отшибающего  разум  -  но  в
последнюю  минуту  передумал и заказал апельсиновый сок. Нечего
впадать в истерику. Истерика не поможет...
     Сок, одновременно сладкий и  кислый,  застревал  в  горле;
Клав  несколько  раз  закашлялся,  прежде  чем  допил  до  дна.
Кокетливый фонарик заведения казался нестерпимо ярким, а фигуры
людей, проходивших мимо, расплывались  перед  глазами,  и  Клав
чувствовал  себя  испорченным  аппаратом,  кинокамерой, которая
мучительно старается удержать резкость.
     ...А ведь мог бы сейчас лежать на цинке.
     Он  усмехнулся,  и  молоденькая  официантка   отшатнулась,
напоровшись  на  эту  усмешку. Решит еще, что маньяк... Вызовет
полицию...
     А ведь мог лежать на цинке. И любопытно,  что  сказали  бы
полицейские медики. Самоубийство? Возможно...
     Он  глубоко задышал, пережидая новую волну головокружения.
Светящаяся река под ногами... невообразимо  далеко.  Летел  бы,
наверное, полминуты. И заглядывал в освещенные окна...
     Какого пса ограда на крыше оказалась проломанной?!
     Случайность. Совпадение. Всякий, кто поднимается на крышу,
должен  помнить  о  земном  притяжении  и хрупкости собственных
костей. Сам виноват...
     Но три раза подряд?!
     "Они НАВЬ. Пустые человеческие оболочки... Это не  люди...
если бы к тебе пришел убийца в маске красивой девушки. Или, что
еще хуже, в маске твоей матери..."
     Он  увидел  собственные пальцы, побелевшие в мертвом хвате
вокруг тонкого  стакана;  еще  мгновение  -  и  здесь  случится
горстка окровавленного стекла. Зачем?..
     Вернув  себе  власть  над  собственной рукой, он осторожно
поставил стакан на светлую, под мрамор, поверхность столика.
     Страшно. Тоскливо и страшно. И  не  осталось  ни  капельки
того  чувства,  которое  он  в  последние месяцы привык считать
счастьем... Эрзац-счастье. Счастьезаменитель...
     А ведь можно  не  возвращаться  в  ту  квартирку.  Забыть.
Дюнка...  та,  кого он привык считать Дюнкой, не нуждается ни в
пище... ни в чем не нуждается...
     Кроме него, Клава. Его присутствие ей жизненно необходимо;
она не раз говорила об этом,  да  и  он  сам,  появляясь  после
вынужденного   долгого   перерыва,   видел,  как  побледнело  и
осунулось ее лицо, каким безжизненно-холодным сделалось тело...
     Он сжал зубы. Что это, игра  в  перетягивание  каната?  Он
тянет ее за собой, в жизнь... а она, выходит...
     "Навы,  как правило, общаются с людьми затем, чтобы убить.
Уровнять, так сказать, шансы..."
     - Молодой человек еще что-нибудь закажет?
     - Да. Еще сока. И... двести граммов коньяка.
     Девушка  не  удивилась.  По-видимому,  у  Клава  был   вид
человека, привыкшего пить коньяк из чайных чашек.
     Что,  если  оставить ее... оставить Дюнку в одиночестве? В
запертой квартирке?..
     В  старике,  сидящем  на  столике  напротив,   ему   вдруг
померещился  утешитель  с  кладбища. Усталое заурядное лицо - и
неотрывный взгляд из-под сведенных бровей: "Я всего лишь лум. Я
делаю, что умею".
     Клав мигнул. Нет, старик был совсем другой. Круглощекий  и
незнакомый.
     Он  сглотнул  свой  коньяк,  как глотают лекарство. И чуть
было не задохнулся; по счастью, его сильно ударили по спине:
     - Парень, не губи благородный продукт!!
     Все еще трезвый, Клав повернул голову...
     ...и не испугался. Кивнул чугайстру, как приятелю.
     От чугайстра пахло мокрой  шерстью.  Клав  мотнул  тяжелой
головой,  стер  с  глаз  навернувшиеся  слезы;  наверное,  если
попасть в меховой безрукавке под  дождь...  то  будешь  пахнуть
волком. Но дождя-то нет, да и мех-то искусственный...
     Все  они  вошли, вероятно, только что. Облюбовали столик в
углу - а Клав, поглощенный поединком с коньяком,  не  успел  их
заметить.  Теперь  трое  наблюдали  из-за  столика - один стоял
перед Клавом...
     Они уже виделись. Именно с ЭТИМ; только вот лицо  его  уже
расплывается, и Клав не может собрать разбегающиеся мысли, и не
вспомнить, где именно и о чем с ним разговаривал ЭТОТ, высокий,
поджарый...
     - Парень, тебе плохо? Может быть, помочь?
     Клаву  казалось,  что  голова  его  - земной шар. Такая же
тяжелая... и вращается так же неудержимо.
     И тем  более  тяжело  качнуть  головой.  Прогнать  доброго
чугайстра простым жестом, означающим отказ.

        x x x

     Увидев  среди  кураторов  Федору,  Клавдий понял, что и на
этот раз день будет невыносимо тяжел.
     - Патрон... К несчастью, куратор  Мавин  тяжело  болен,  и
пожелал  чтобы  в  Вижне  от  его  имени  присутствовала я. Вот
доверенность, передающая мне необходимые полномочия...
     - Благодарю... Господа, займем же свои места и побеседуем.
     Мрачный  куратор  Ридны   чуть   приподнял   уголок   рта.
Чуть-чуть.
     Куратор Ридны, любящий комфорт и ненавидящий ведьм, звался
Варом  Танасом;  ему  было  чуть за пятьдесят, и пять лет назад
именно он был наиболее вероятным претендентом на пост  Великого
Инквизитора.  Он  и сейчас не утратил надежду занять этот пост;
Клавдий знал, что первые полчаса  беседы  Танас  обычно  хранит
молчание.
     - Господа,  прежде чем выслушать ваши соображения, я хотел
бы сказать несколько слов о положении дел - каким я его вижу...
     Он говорил семнадцать  минут;  Федора,  сидящая  на  месте
Мавина,  смотрела  ему  в  висок.  Он  с  трудом удерживался от
желания потереть болезненную точку - мозоль от ее взгляда.
     - ...Я хотел бы, чтобы мы вышли  сегодня  на  максимальный
уровень  откровенности.  И максимальный уровень ответственности
за свои  поступки  -  возможно,  ситуация,  в  которой  мы  все
оказались,  не  имеет  аналогов...  По  крайней  мере, не имела
аналогов последние четыреста лет...
     Они все прекрасно поняли, что  именно  он  имеет  в  виду.
Кроме,  возможно, куратора округа Берст. Тот сидел, отрешенный,
и, вероятно, думал о своем.
     - Теперь я хотел бы услышать ваши соображения... По поводу
ненормальной  активности  ведьм.   По   поводу   их   странного
стремления  к  общности.  По  поводу...  да чего там, по поводу
кольца,  в  котором   все   мы   оказались.   Кольца,   которое
сжимается...
     Куратор Ридны снова поднял уголок рта. Федора вздохнула.
     И  тогда  слова попросил куратор Альтицы. Молодой брюнет с
тяжелым неповоротливым телом и вертким, как угорь,  мускулистым
нравом;  Клавдий  меланхолично  подумал,  что  кресло  Великого
Инквизитора когда-нибудь придется приспосабливать под  обширное
седалище  Фомы  из  Альтицы.  Наверняка;  у толстяка ясный ум и
железная хватка. Сегодня  он  вступит  в  альянс  с  ридненским
куратором.  И  первым  метнет  в  Клавдия свой дротик - в угоду
Танасу из Ридны...
     Клавдий прогнал навязчивую мысль о сигарете.
     Фома был краток, но эмоционален.
     Да, положение в Альтице оставляет желать лучшего -  однако
основной  причиной  этому  послужил  не  предполагаемый всплеск
активности  ведьм,  а  последний  указ,  полученный  из  Вижны.
Альтица  - земледельческий округ, где традиционно много оседлых
неагрессивных  ведьм;  железные  меры,   навязываемые   Великим
Инквизитором,  произвели  эффект  пачки  дрожжей,  брошенной  в
нужник. Скверна полезла из всех  щелей;  ведьмы,  десятилетиями
жившие в своих одиноких избушках без официального учета, однако
под  негласным  надзором - эти самые неучтенные ведьмы кинулись
кто куда,  потому  что,  выполняя  приказ,  Инквизиция  Альтицы
вынуждена   была  заполнить  неучтенными  ведьмами  все  тюрьмы
округа... Бюджет претерпел значительный урон. Ведьмы содержатся
в переполненных изоляторах, в неподобающих  условиях  -  отсюда
рост  агрессивности,  отсюда  паника  и  дестабилизация, отсюда
трагедии,   вроде   той,   когда   тринадцатилетняя   девчонка,
инициированная  своей  же  учительницей  математики, нарисовала
насос-знак зубной пастой на щеке спящего брата...
     Фома  сделал  паузу.  Жуткий  случай,  который  в   других
обстоятельствах  вменился  бы  ему  в  вину, сегодня должен был
проиллюстрировать  правоту   его   слов.   Яркая