пестками  сползал  на  пол  мятый деловой
костюм...
     Он увидел Федору нагой.  Такой,  как  помнил  -  мягкой  и
женственной,  с тяжелой округлой грудью, со слишком широкими по
современным меркам бедрами; на  правом  плече  у  нее  родинка,
снабженная дерзким черным волоском. Упругим, как антенна...
     Кобель,    подзаборный    кобель!   На   глазах   у   двух
подчиненных!..
     - Выходи,  -  сказал  он  резко.  Слишком  резко,   Федора
отшатнулась, но он не стал заглаживать неловкость. Его борьба с
собой длилась долгую минуту и стоила новых седых волос - ладно,
теперь  он  будет жестоким. И с Федорой, и... с ними. Товарками
покойной  Магды  Ревер.  Сколько   бы   их   ни   сыскалось   в
благословенном округе Одница.

                                             (ДЮНКА.
ФЕВРАЛЬ-МАРТ)

     За  неделю до окончания зимы он выпросил у приятеля-гребца
ключи от домика на спортбазе.
     Под потолком горела лампочка в абажуре из паутины, и  тела
дохлых  мух  отбрасывали  на  фанерные  стены непропорционально
большие  тени.  Докрасна  раскалялись  спирали   электрического
камина,  в  углу оранжевой горкой лежали спасательные жилеты, а
вдоль стены строго, как часовые, стояли  красивые  лакированные
весла. Клав садился на продавленную кровать и ждал.
     Он  не  знал,  откуда  она  появляется. Ходит ли она через
ГРАНЬ или просто прячется  в  лозняке.  Или,  может  быть,  под
водой?..
     Деревянные  ступеньки старого домика тихо поскрипывали под
ее босыми ногами. Заслышав этот скрип,  он  всякий  раз  ощущал
мгновенную  обморочную слабость. И вот еще звук капающей воды -
кап... кап...
     Со скрипом приоткрывалась дверь. Дюнка стояла в проеме,  и
мокрые,  не собранные в прическу волосы лежали у нее на плечах.
С прядей-сосулек прозрачными ручейками скатывалась вода. Тускло
посверкивала змеиная кожа влажного купальника...
     Поначалу ему было очень тяжело. Он плел чепуху, пытаясь за
болтовней спрятать страх и мучительный дискомфорт. В такие  дни
Дюнка  молчала,  чуть  улыбалась  сомкнутым  ртом  и  печально,
понимающе кивала.
     Потом он  успокоился.  Привык,  стал  по-настоящему  ждать
свиданий  -  без  слабости  в  коленках, без обмирания и ночных
кошмаров. Дюнка повеселела, и тогда он поверил наконец, что она
вернулась.
     Он говорил, она слушала. Все  разговоры  были  ни  о  чем;
иногда  она  клала  холодную  ладошку ему на плечо, и он сжимал
зубы, пытаясь на вздрагивать. И брал ее руку в свою. И рука  из
ледяной  делалась  вдруг  горячей,  и Клав касался ее губами. И
бормотал, как  заведенный:  "Дюнка,  я  никого,  кроме  тебя...
Дюночка,  ты  бы  не  могла вернуться совсем... Пойдем со мной,
пойдем, будем жить в городе, хочешь, я брошу лицей..."
     Она молчала и загадочно  улыбалась.  Не  то  "да",  не  то
"нет"...
     А  потом  она  уходила,  приложив  палец к губам - точеная
фигурка, олицетворение  вечного  молчания.  А  он  оставался  в
опустевшей  комнатушке.  ходил  из  угла в угол, считал до ста;
потом выходил наружу, брал  из-под  крыльца  облезлую  метлу  и
тщательно  выметал  дорожку,  потому-что  кое-где  на снегу, на
мерзлом  песке  проступали  отпечатки  босых  ног.  Дальше,   у
камышей,  следы терялись; Клав отдыхал, смотрел на проступившие
звезды, потом  брал  на  плечо  спортивную  сумку  и  уходил  к
автобусной остановке, чтобы через день приехать опять...
     Юлек  Митец  молчаливо  радовался  перемене  в  настроении
соседа.  Клав  наконец-то  завел  себе   девочку   -   хорошую,
"стационарную",  порядочную,  не  то что Линка-профура; Юлек не
шутя полагал себя причастным к излечению приятеля - не зря  так
долго  и  ненавязчиво  склонял  его  к  подобной  мысли. Не зря
познакомил Клава с красавицей-Мирой, своей  собственной  бывшей
подружкой,  и  пусть  с Мирой у Клава не сложилось - но в конце
концов парень нашел-таки свое успокоение!..
     Единственное,  что  не  нравилось  добродушному  Юлеку   -
постоянный запах табака, прочно поселившийся в их комнате. Клав
курил, как целый химический комбинат. Дешевые вонючие сигареты.
     Ранней  весной  Клаву  исполнилось семнадцать. Хроническое
душевное  напряжение,  любовь,  радость  и  тайна,  которые  он
постоянно  носил в себе, сделали его необычайно привлекательным
для девчонок всех мастей и пород; Юлек ворчал, обнаруживая  под
дверью комнаты очередное игривое послание. Клав только улыбался
уголком  рта,  и  жизнелюбивый  увалень-Митец  в  глубине  души
поражался его прям-таки  рыцарской  верности.  Надо  же,  какой
однолюб, на сторону и подмигнуть боится!..

        x x x

     Его  звали  Пров,  и  на  чистой лестничной площадке перед
узкой дверью  его  квартиры  пахло  влажной  пылью  и  остывшим
табачным дымом. Ивга закусила губу - этот запах, да еще узор на
коричневом  дермантине  и  причудливо  изогнутая  дверная ручка
напомнили ей тот день, когда Назар впервые  привел  ее  в  свою
городскую  квартирку.  Будто  бы время, издеваясь, повернуло на
следующий круг, и все, случившееся  когда-то  с  Ивгой,  теперь
повторяется, будто в кривом уродливом зеркале.
     - Входи.
     В  прихожей  пахло  иначе  -  клеем,  мылом  и чем-то еще,
неопределимым; Ивга проглотила вязкую слюну.
     - Кофе будешь?
     При мысли о кофе Ивгу передернуло. Все эти дешевые кофейни
с одинаковыми  белыми  чашечками,  темная  жидкость  на  донце,
взгляды завсегдатаев - косые и масляные...
     Чая  бы  или  молока,  тоскливо  подумала Ивга, но губы не
пожелали разлепиться, и потому она молча покачала головой.
     - Есть будешь?
     Она кивнула - поспешно, даже суетливо.
     - Посиди покуда... И расслабься, расслабься, картинки  вот
посмотри...
     Некоторое  время  она  тупо разглядывала пыльный теннисный
мячик, закатившийся за ножку шкафа, потом обнаружила, что сидит
на кончике мягкого кресла, темно-лилового, со слегка  потертыми
подлокотниками.  Потом  границы  мира  раздвинулись  еще, и она
увидела низкий столик с грудой  журналов,  диван  под  мохнатым
пледом  и  прямоугольник  солнечного  света на полу. По границе
между светом и  тенью,  по  самому  терминатору  шла  небольшая
комнатная муха.
     Ивга вздохнула; испугавшись ее движения, муха взвилась под
потолок  и  закружилась  вокруг белого плафона, на котором Ивга
разглядела  косо  приклеенное  газетное  об®явление:  "Зоопарку
требуются  на  работу  сторож,  уборщик и слонопротирщик задней
части, оплата сдельная..."
     Ивга  облизнула   запекшиеся   губы   и   огляделась   уже
осмысленно. Солнечный луч падал из подернутого кисеей окна - на
подоконнике стоял цветочный горшок, и в нем росла пенопластовая
пальма  с  резиновой  обезьянкой,  прилепившейся  к  стволу. На
верхушке пальмы  лежал,  как  на  блюдце,  надорванный  пакетик
красного перца.
     Ивга  через  силу  усмехнулась. Пров насвистывал на кухне,
шелестел водой из крана, тихонько позвякивал посудой;  от  всех
этих привычных, домашних звуков у Ивги кружилась голова.
     Некоторое время она сидела, откинувшись на спинку кресла и
зажмурив  глаза.  Кто  бы подумал, что шум теплой воды на кухне
обладает такой завораживающей силой.  Приглушенные  шаги,  звон
посуды,  солнечный  луч на полу... Это реально. Это сейчас. Нет
ни нявок, ни инквизиции, ни прошлого, ни будущего - шум воды  и
запах  жареного  мяса,  ее  жизнь  длится и длится, пока длится
утро...
     Она улыбнулась уже увереннее. В солнечном  луче  кружились
пылинки;  пестрые  обои  казались еще более пестрыми от россыпи
тут  и  там  приклеенных  фотографий,  картинок  и   журнальных
вырезок. Помогая себе руками, Ивга поднялась.
     Зимний  каток, на льду танцует женщина, чья одежда состоит
из одних только ботинок с коньками  да  красного  шарфа  вокруг
шеи.   Розовая  свинья  с  неподражаемым  скепсисом  на  морде,
уставившаяся на экран маленького монитора. Пров,  загорелый,  в
линялых  плавках,  верхом на гимнастическом "козле", стоящем по
брюхо в реке. Следующая фотография -  на  том  же  "козле"  уже
четверо,  трое мужчин и девочка лет двенадцати, на их вытянутых
руках лежит громадный удав, судя по всему, живой и настоящий...
     Уголок снимка  оказался  аккуратно  проколот  иголкой.  На
суровой  нитке  болтались синий автобусный билет, пластмассовое
колечко из тех, что выдают школьникам за победу в  какой-нибудь
викторине,  и пакетик шипучего растворимого напитка. Талисманы,
имеющие смысл только для их владельца...
     Морской берег. Полуосыпавшийся замок из песка,  на  пороге
сидит  грустный  мальчуган  лет пяти, голый, в с®ехавшем на ухо
колпаке звездочета и подзорной трубой на коленях...
     Трое, стоящие широким треугольником. В центре его...
     Ивга отшатнулась, но оторвать глаз уже не могла.
     В центре треугольника лежала на траве женщина  со  странно
деформированным  телом.  С  лицом, вдавившимся внутрь черепа, с
вылезшими  на  лоб  глазами.  Надувная  игрушка,   из   которой
выпустили воздух.
     Некоторое  время Ивга боролась с собой - хотела вздохнуть,
но вздох не получался, будто горло забили ватой. Прошедшая ночь
никуда не делась. И никуда теперь не уйдет.
     Следующий снимок -  неожиданно  большой,  широкоформатный.
Пожилой  человек  на асфальте, в луже крови. Скрепкой приколота
желтенькая  служебная  бирочка   -   "смерть   наступила...   в
результате   падения  с  высоты...  как  следствие  контакта  с
навью..."
     Мужчина средних лет в мокром спортивном костюме, на крышке
сточного люка. "Смерть наступила... в  результате  утопления...
как следствие контакта с навью".
     Ванна,  полная  темно-бордовой  воды.  Желтое  лицо  -  не
разобрать,  парень  или  коротко  стриженная  девушка.  "Смерть
наступила... как следствие контакта с навью..."
     Медведь, играющий на лютне. Что-то яркое, летнее, какие-то
мячи и тенты, смеющиеся дети, блестящие брызги...
     Опустевшее  тело нявки. Оболочка, которую можно скатывать,
будто коврик. Голова, как продавленный мяч...
     - Хватит глазеть. Завтракать пойдем-ка...
     Пров стоял за ее плечами. Ивга невольно дернулась от звука
его голоса; широкая твердая ладонь примирительно  легла  ей  на
талию:
     - Тихо, тихо... Сейчас микстурки тебе накапаем. Потому как
нервная  ты сверх всякой меры... Нервная ведьма - это печально.
Все равно как крокодил-вегетарианец.
     Ослабевшая и покорная,  она  пошла  за  ним  в  кухню;  на
сверкающем  белизной  столе  дымились мясным духом две тарелки,
изукрашенные ломтиками помидоров.
     - Руки-то помой...
     В  ванной,  справа  от  большого  зеркала,   она   увидела
маленький  аквариум.  На  песчаном  дне  его  лежали расколотая
амфора, несколько речных ракушек и презерватив в упаковке.  Две
красных  рыбки  равнодушно  проплывали мимо таблички: "В случае
крайней необходимости разбить стекло молотком".

        x x x

     - В последнее время я  перестал  их  понимать,  -  куратор
Мавин  в  четвертый  раз  за  прошедшую минуту снял очки, чтобы
протереть стекла. - Они потеряли... не то чтобы осторожность...
Чувство меры. Какие-то основные охранительные инстинкты.  Я  не
понимаю,  ради  чего  они  совершают... то, что совершают. Ради
собственной  выгоды?..   Какая   там,   к   лешему,   выгода...
Безрассудная  жестокость, которая заканчивается, как правило, в
наших допросных подвалах. Непонятное страшит, а нынешних  ведьм
я не понимаю совершенно...
     - Раньше,  выходит, ты мог похвастаться, что понимаешь их?
- Клавдий прищурился, смачно выпуская под потолок сизую струйку
дыма.
     Мавин пожал плечами:
     - Мне нравилось так думать, патрон. Это помогало мне...  в
работе.
     За  окнами кураторского кабинета светало. Клавдий подумал,
что следует немного поспать.  Прежде  чем  влезть  в  плавки  и
отправиться на золотой пляж, вымечтанный пляж, раскаленную губу
ласкового теплого моря...
     - Я  и  плавок-то  не  захватил, - сказал он вслух. Федора
потупилась, Мавин вымучено улыбнулся:
     - Разгар сезона... Странным образом совпавший  с...  я  бы
назвал это "временем неожиданных наследниц". Скажем, умирает от
сердечного  приступа  уважаемая  дама,  не  старая  еще хозяйка
парикмахерского, к примеру, салона...  И  является  наследница,
как  правило,  из  глухого поселка. И... ну что ей надо?! После
короткого  упадка  салон  снова  оживляется,  причем  клиентура
остается   во   многом   прежней...   И  -  вал  пациентов  для
психиатрической   клиники.   Несколько   инфарктов,   несколько
немотивированных убийств, внезапный выигрыш в лотерею, какая-то
маникюрщица,  скажем,  внезапно  начинает  петь  и  взлетает на
вершину эстрадной славы...  И  тогда  мы  идем  их  брать.  Как
правило,  слишком  поздно.  Ведьмачье  гнездо  уже расползлось,
пустило щупальца; парикмахерши, они почему-то особенно...
     Мавин осекся, будто не в состоянии подобрать слова.
     - Вплетают клиенткам "жабьи волоски", - бесцветным голосом
сообщила Федора. - Опять же, остриженные  ногти,  волосы...  По
заказу?  Чьему? Кто закажет сумасшествие горничной из скромного
мотеля, которая на один визит в шикарный  парикмахерский  салон
копит деньги в течение полугода? Зачем?..
     Клавдий поднял брови:
     - Но ведь маникюрша отчего-то запела?
     - Маникюрша...  -  Федора  раздраженно  поморщилась.  - Мы
проверяли ее десять раз. Она -  побочный  продукт.  Или  чья-то
злая шутка.
     Мавин вздохнул:
     - А  ведь  в  Однице не так мало парикмахерских, патрон. И
разного рода салонов, где рядом с невинной татуировкой сплошь и
рядом рисуют на коже наивных клиентов клин-знак и насос-знак. И
увеселительных заведений, где... - Мавин засопел. - Я уж  молчу
о  тысячах  гостиниц,  ресторанов, массажных кабинетов, частных
клиник, площадок для выгула собак...
     Клавдий утопил окурок в громоздкой и безвкусной  мраморной
пепельнице:
     - Мавин,  я  всегда  думал, что ты знаешь округ, в котором
работаешь. Более того - когда ты брался за эту работу, ты знал,
на что идешь; теперь ты сообщаешь мне с обиженным лицом: огонь,
оказывается, больно жжет, а оса кусает...
     Мавин   снова   снял   очки,   открывая   взору    Клавдия
болезненно-розовый след оправы на переносице:
     - Тем  не  менее  в  Однице  спокойно,  патрон. Внешне, по
крайней мере, спокойно; ради этого мы... ладно. Но эпидемия,  к
примеру, случилась в Рянке, а не...
     - Не зарекайся.
     Мавин  встретился  с  Клавдием глазами - и вдруг побледнел
так, что даже розовая полоска на переносице слилась с кожей:
     - Что? У нас? В Однице? Что?!
     - Мне  надо  сделать  одно  дело,  -   Клавдий   задумчиво
пересчитал  сигареты,  оставшиеся  в  пачке.  -  Я очень должен
говорить с вашими смертницами. С теми  десятью  приговоренными,
которые  еще  не  казнены...  Не надо так смотреть, Федора. Мне
понадобится допросная и... И, возможно, я буду их пытать.

                                                  (ДЮНКА. МАРТ)

     Юлек не знал, что  в  самый  день  своего  рождения  Клаву
довелось пережить новый шок.
     Нехорошее  предчувствие  проклюнулось  уже  на  автобусной
остановке, где он по обыкновению соскочил с рейсовика, чтобы по
безлюдной весенней тропе полчаса шагать до  спортбазы.  Никаких
внешних  причин  тому  не  было  -  ни звука, кроме отдаленного
вороньего кара, ни запаха, кроме обычного духа мокрой земли, ни
постороннего следа  на  осевшем  ноздревато  снегу  -  но  Клав
напрягся, и во рту моментально сделалось сухо.
     Привычный  путь  он преодолел почти вдвое быстрее. У ворот
спортбазы стоял микроавтобус  -  желтый,  с  цветной  мигалкой.
Клаву показалось, что ноги его по колено увязли в земле.
     Сволочи!!
     Он  уже  почти  видел  тесный  хоровод,  в центре которого
корчится девичья фигурка в купальнике змеиного  цвета.  Он  уже
почти  ощущал  под  стиснутыми  кулаками  теплую, окровавленную
плоть ее палачей. И он всеми силами рванулся туда, вперед, где,
один против многих, он все равно сумеет защитить...
     Он не сделал и шага.
     Вдох. Выдох. Медленно сосчитал до десяти и двинулся вперед
спокойно  и  неторопливо,  и  не  лице   его   никто,   никакой
наблюдатель   не   прочитал   бы   ничего,   кроме  удивленного
пацанячьего любопытства.
     Чугайстры не танцевали. Их было четверо,  они  расхаживали
по  берегу  тронутого  льдом  залива,  курили и перебрасывались
деловитыми репликами; даже не успев прислушаться,  Клав  понял,
что  танца  НЕ  БЫЛО.  У  станцевавших,  уморивших  свою жертву
чугайстров совсем другие лица. И движения, и походка.
     А значит, Дюнка...
     Клав почувствовал, как к бледным онемевшим щекам приливает
горячая,  шипучая  кровь.  Дюнка...  есть.  С  ней  ничего   не
случилось. Ее не поймали...
     С днем рождения, Клав. Сегодня ты счастливец.
     Его давно заметили. Он выждал еще - ровно столько времени,
сколько   потребовалось  бы  бойкому  пареньку  на  преодоление
естественной робости. Потом несмело шагнул вперед:
     - Добрый день... Тут что-то случилось, а?
     Снова эти взгляды... Клав  думал,  навсегда  избавился  от
страха перед ними. Оказывается, он ошибался.
     - Привет,  -  старший  из  группы  был  невысок  и черняв,
по-видимому, южанин. - Позволь узнать твое имя и что  ты  здесь
делаешь?
     - Я  Клавдий  Старж, третий виженский лицей, вот, хотел бы
заняться греблей...
     - Прямо  сейчас?  Лед  на  воде,  мальчик.  Впору  хоккеем
заниматься...
     В    следующую    секунду   лицеисту   Старжу   полагалось
раскалываться. Бледнеть и краснеть под пристальным взглядом, по
капельке выдавливать из себя страшную правду...
     Ему ХОТЕЛОСЬ признаться.  Так  же,  как,  бывает,  хочется
есть, как хочется справить нужду...
     Хорошо,  что  он выглядит даже младше своих лет. Чугайстер
знает, что ни один мальчишка под таким взглядом не соврет.  Тут
взрослому непросто удержаться.
     И   Клав   захлопал   ресницами,   имитируя  смятение.  Он
занимается  обычным  делом   -   убирает   домик,   ремонтирует
спасжилеты...  Смотрит,  опять  же,  все ли замки на месте... В
прошлом году вот холодильник из тренерского домика сперли...  А
штатного сторожа нет...
     - Ты  один  сюда  ходишь?  Или,  может  быть,  с другом? С
подругой?
     Он  замотал  головой,  так  что  волосы  выбились   из-под
капюшона. Никто в такую даль не хочет переться, ему и нравится,
что не мешает никто...
     - Когда  ты  приезжал  в  последний  раз?  Кого  ты  здесь
встречал? Кого видел?
     Он охотно закивал: были всякие. Один пацан шлялся,  видно,
стянуть  чего-то  хотел...  Ну,  рыболовы  приходят.  Чаем  его
угощали из тер...
     Его грубо оборвали. Велели  заткнуться,  поворачиваться  и
идти  вон.  И  больше  здесь  не  появляться.  Здесь,  по  всей
видимости, НАВЬЕ...
     Семеня и оглядываясь, он вышел  за  ворота  спортбазы.  На
полпути  к  остановке  свернул  с  дороги, забрался в невысокий
молодой ельник, сел на сырую холодную хвою и закурил.
     Они хотели убить Дюнку. Заставить умереть  снова.  Но  она
ушла;  он почему-то точно знает, что Дюнка спаслась, что ей уже
ничего не грозит.
     На этот раз.

        x x x

     Ивга лежала на диване,  поверх  мохнатого  пледа.  Лежала,
прижимаясь  плечом  к  стене, не снимая ни свитера, ни видавших
виды  брюк;  Пров  сидел  здесь  же,  у  нее  в  ногах,  и  его
расслабленная  поза  ни  к  чему  не  обязывала.  Спокойствие и
доброжелательность, никакого нажима - и в то же время  Ивга  не
сможет  подняться,  пока  Пров не выпустит ее... Возможно, Ивга
приписывает ему коварство,  которого  здесь  нет  и  в  помине.
Просто от страха. Хотя чего бояться, если ты не нявка?..
     - Чего  ты  боишься? - негромко спросил Пров, будто поймав
ее на мысли.
     Она повертела головой на подушке:
     - Ничего...
     "Микстурка", которую она безропотно выпила, повинуясь  его
мягкому  приказу,  действительно  не  была  ни  наркотиком,  ни
снотворным. Какая-то  травяная,  приятно  расслабляющая  с