ро  пахла  дезинфекцией  - Ивга стиснула
зубы, подворачивая чересчур длинные рукава.
     В  коридоре  запах  стал  сильнее.  Ивга  с  детства   его
ненавидела  -  характерный запах медучреждения. Рассеянный свет
белых дневных ламп, вазоны с  неестественно  сочной  зеленью  и
блестящий, чисто вымытый линолеум.
     - Это больница?
     - Да. Я тебе потом об®ясню, что это такое.
     Голова  налилась новой болью, Ивга не удержалась, поднесла
руку к виску. За коридором последовала лестница, ведущая  вниз;
двое молодых парней в халатах, распираемых мощными плечами - их
позы  казались  одновременно  угрожающими и расслабленными. При
виде женщины с ключами оба подтянулись, при виде инквизитора  -
вытянулись в струнку.
     - Тут крутые ступеньки, возьми меня под руку.
     Ивга   послушно   нащупала   его   локоть;  первый  момент
прикосновения опять обернулся легким ударом, будто  от  слабого
электрического разряда. Не неприятно. Даже как-то спокойнее...
     Женщина  отперла дверь. Потом еще одну; потом еще. Слишком
много  замков.  Подозрительно  много.  Слишком  резко   блестят
никелированные ручки. Зелень в вазонах пахнет дезинфекцией.
     Коридор  оказался  коротким и глухим, упирающимся в стену;
справа и слева были двери, которые Ивга  не  стала  считать.  В
каждой  из  них  имелось  закрытое  окошко;  здорово  похоже на
тюрьму. Ивга вздрогнула.
     Женщина приподняла заслонку на одной из дверей. Заглянула;
вопросительно глянула на инквизитора. Тот кивнул:
     - Открывайте, пожалуйста.
     Дверь отворилась  без  единого  звука.  Будто  не  тяжелая
бронированная  створка,  а  так,  дверца  спальни. Хорошо здесь
смазывают петли...
     - Ивга, иди сюда.
     - Не хочу.
     - Посмотри. Так надо.
     Ее взяли за плечи  и  поставили  в  дверной  проем.  Запах
дезинфекции здесь был сильнее, но у этого воздуха был и другой,
нехороший привкус. Спертый дух, как в палате тяжелобольного.
     Комната  показалась Ивге большой, как бальный зал, и такой
же пустой. Если не считать пяти...  нет,  шести  коек,  стоящих
вдоль  стен.  Под  серыми  одеялами - очертания скрюченных тел.
Бритые головы  на  белых  подушках;  одна  койка  пуста,  зияет
полосатым матрацем.
     - Мы можем войти.
     Сама  того  не  желая,  Ивга  намертво  вцепилась в локоть
спутника:
     - Это... кто?!
     - Посмотри.
     Пятеро женщин лежали в одинаковой позе - подтянув колени к
животу.  У  всех  пятерых  были   широко   открытые,   тусклые,
бессмысленные   глаза.   Никто   из   них  не  отреагировал  на
посетителей - никак; на полуоткрытых губах поблескивала слюна.
     - Не бойся, Ивга.
     - Можно мне уйти?
     - Да. Пойдем.
     Проводница ожидала в коридоре. Инквизитор кивнул:
     - Ну, туда и туда мы заходить не будем... Там тоже  самое.
А  здесь,  госпожа Сат, отоприте, пожалуйста. Ивга, я хочу тебя
познакомить...
     Комната была значительно  меньше;  в  кресле,  похожем  на
зубоврачебное,  сидела бритоголовая женщина с открытыми глазами
и отсутствующим, каким-то оплывшим лицом. В первую секунду Ивге
показалось, что взгляд ее не отрывается от вошедших;  на  самом
же  деле  у  сидящей  не  было  взгляда.  Небесно-голубые глаза
казались  шлифованными  стекляшками;  на  худых  плечах  висело
бесформенное  темное  платье.  Бритую  голову обтягивала черная
шапочка.
     - Здравствуй, Тима, - сказал инквизитор, и  в  его  голосе
скользнула самая настоящая нежность. - Это Ивга.
     Женщина   не   ответила.   Руки  ее  безвольно  лежали  на
подлокотниках,  красивые,  с   тонкими   пальцами   и   коротко
стриженными ногтями.
     - Ее  зовут  Тима  Леус,  -  глухо  сказал  инквизитор.  -
Нейрохирург. Единственная из известных мне ведьм,  ухитрившаяся
получить образование и преуспеть в науке.
     - Ведьма?!
     - Да. Была... Ее любимый человек поставил ей условие... не
хотел   жениться  на  ведьме,  и  она  поклялась,  что  условие
соблюдет. Видишь  ли,  попытки  лишить  ведьму  ее  ведьмовства
начались  не  вчера.  И  даже  не четыре года назад, когда мы с
Тимой развернули... программу. И не четыреста лет назад...
     Ивга снова взглянула на женщину в кресле.  Грудь  ее  чуть
поднималась  в  такт дыханию - и все. Инквизитор накрыл руку на
подлокотнике своей ладонью - ничего не изменилось. Даже ресницы
не дрогнули. Растение.
     - Ведьмовство... Комплекс  свойств,  который  мы  называем
ведьмовством. Он настолько переплетен со свойствами личности...
Убивая  ведьму,  мы убиваем личность. Всего в программе приняли
участие пятнадцать женщин. Во главе с Тимой; все,  естественно,
добровольно  и  с  надеждой.  У всех была причина... Особенно у
Тимы. Она, видишь ли, любила.
     Ивга перевела дыхание. Инквизитор невесело усмехнулся:
     - Тима...  Блестящий  ум.  Железная   воля.   Красавица...
Посмотри,  даже теперь еще видно. Накануне операции она шутила,
издевалась надо мной, нерешительным...
     Он осекся. Заглянул в неподвижные глаза  сидящей  женщины;
отвел взгляд:
     - Из пятнадцати пациенток в живых осталось девять. Все - в
таком вот... виде. Навсегда. Теперь понятно?
    Ивга молчала.
    - Вот о чем ты просила меня сегодня утром. Вот что ты имела
в виду, когда вопила, что я лгу. Теперь понятно или нет?
     Было  очень тихо, даже госпожа Сат, оставшаяся в коридоре,
не гремела своими ключами.
     - Да, - сказала Ивга хрипло.
     Рука инквизитора чуть пожала безжизненную ладонь сидящей в
кресле женщины:
     - До свидания, Тима. Надеюсь, тебе... хорошо.
     Обратный путь  проделали  молча;  у  Ивги  с  нивой  силой
разболелась  голова,  и скрежет замков, отдававшийся в затылке,
заставлял горбиться и  вздрагивать.  Инквизитор  распрощался  с
госпожой  Сат,  и  охранник,  красный как помидор, вознамерился
было проверить у него пропуск; инквизитор осадил его,  сообщив,
что  мертвецу припарки без надобности. Ретивость нужна ДО ТОГО,
а не после...
     В разбитое окно врывался прохладный ветер.  Ивга  забилась
на заднее сидение с ногами, скрючилась и заплакала.

        x x x

     Кафе  на  окраине  было  слишком  маленьким,  чтобы  иметь
название. Бармен удивленно таращился на странную пару:  средних
лет  мужчина,  холеный,  со  смутно  знакомым  бармену лицом, в
компании молодой рыжеволосой  девушки,  чей  нос  был,  похоже,
разбит,  глаза  воспалены,  а  свитер  запятнан  бурыми следами
крови. Бармен подумал даже, не стоит ли позвонить в  полицию  -
однако потом почему-то удержался и не позвонил.
     - Я закажу тебе вина... Для снятия стресса.
     - А вы?
     - А я за рулем... Что будешь есть?
     - Ничего.
     - Не выдумывай... Впрочем, как хочешь. А то снова обвинишь
меня в патологической любви к принуждению.
     Ивга старательно разглядывала скатерть.
     Инквизитор  помолчал.  Вздохнул - вздох получился кроткий,
совсем ему не свойственный, и потому Ивга насторожилась.
     - Голова еще болит?
     - Меньше.
     - Ага, понятно... Скажи мне, Ивга.  Сколько  раз  в  жизни
тебе  случилось  говорить... странное? В приступе ярости, или в
страхе, или от боли... Бывало  такое,  что  слова  приходили...
вроде как ниоткуда? И собеседник очень удивлялся?..
     Ивга  поняла,  о  чем  вопрос.  Нахмурилась и отвернулась,
пытаясь вспомнить, а что, собственно, она  сказала  инквизитору
перед  тем,  как  он чуть не вышиб из нее мозги. Напрасно - она
помнила лишь, что  язык  ее  произносил  слова,  но  слова  без
значения,  более того - теперь те странные фразы представлялись
ей чем-то наподобие вареных макарон -  бесцветные  и  аморфные,
бессмысленные...
     - Вспоминай.
     Она  открыла  рот, чтобы сказать: не помню. И в этот самый
момент вспомнила.
     - Было? Я прав?
     Было. Актовый зал училища,  полный  народу;  директриса  с
красными  пятнами  на щеках, представляющая девочкам "господина
окружного инквизитора". Тошнота и слабость, и злость; множество
пустых мест, сразу образовавшихся со всех сторон,  внимательный
взгляд, многозначительное молчание...
     Продолжение было в кабинете директрисы. Казенная повестка,
брезгливые   перепуганные   взгляды,  "нам  теперь  училище  не
отмыть"... И еще что-то хлесткое, слово, как плетка  со  вшитым
кусочком  свинца.  Что-то  про  ведьм и потаскух... безродных и
бездарных шлюшек... Что-то неслыханно  мерзкое,  в  особенности
если  учесть, что Ивге было пятнадцать лет и она еще ни разу ни
с  кем  не  целовалась.  И  понимающая  ухмылка  этого   самого
инквизитора.
     Тогда  Ивга открыла рот и сказала. Отчего директриса осела
на пол, одним своим видом поднимая вокруг панику и  давая  Ивге
возможность удрать из-под самого инквизиторского носа...
     Она  сказала  что-то про печень. Которая скоро будет вся в
дырах. Кажется. Какой-то медицинский термин...
     - А что за училище?
     - Художественно-прикладных... промыслов... дизайна...  все
такое. Я не понимаю... при чем тут была печень, чья...
     - А кто грохнулся в обморок? Директорша?
     - Она...
     - Город Ридна? Художественно-прикладное училище?
     - Да...
     - Подожди две минуты. Мне надо позвонить.
     Молоденькая  официантка,  прикатившая  на  тележке  заказ,
проводила инквизитора взглядом.  Потом  посмотрела  на  Ивгу  -
оценивающе,   даже   и  не  пытаясь  скрыть  любопытство.  Ивга
отвернулась.
     Инквизитор вернулся не через две минуты, а через двадцать.
     - Директорша твоего училища скончалась в  возрасте  сорока
двух  лет  от  цирроза  печени.  Инквизитор, с которым ты имела
дело, Итрус Совка, так и не дослужился  до  кресла  куратора  -
уволен  два  года  назад  за  профессиональную непригодность...
По-видимому, твое неудачное задержание было не единственным его
промахом. Я его не знал.
     Ивга смотрела в скатерть.
     - Ты плачешь?
     - Она... была обречена? А я...
     - Скорее всего, в то время она всего  лишь  подозревала...
неладное.  Медики  сомневались  и  недоговаривали,  она маялась
предчувствиями, но, будучи человеком волевым, успешно гнала  от
себя нехорошие мысли. До поры до времени...
     - А я, значит...
     - Ты не виновата.
     - Я-таки ведьма...
     - Да,   конечно.   Возможно,   потенциальная  флаг-ведьма.
Неинициированная... У тебя это странно преломилось - ты  ловишь
чужие  тайны.  Бессознательно.  В состоянии стресса... Давай-ка
ешь.
     Ивга послушно опустила глаза в  тарелку.  Вяло  поковыряла
вилкой  остывающий куриный бок, вспомнила, что не хотела ничего
заказывать, прерывисто вздохнула, отодвинула прибор:
     - Сегодня я поймала... вашу тайну тоже? И что мне  за  это
будет?..
     - Ничего.
     - Хотелось бы верить...
     - Ивга,  ты  хотела  заниматься...  этими  художественными
промыслами? Или просто - подвернулось место в училище?
     Она подержала в  ладонях  высокий  бокал  с  белым  вином.
Поставила на стол:
     - Я  вроде  как  хотела...  вроде  как  дизайнером.  Ну, а
потом...
     - Перехотела?
     Ивга помолчала. Отвернулась.
     - Скажите честно... Назар от меня отказался?
     - Нет.
     - Я думала... если человек... ну, вроде  как  любит...  он
способен...  простить,  -  она  передохнула.  - Ведьме, что она
ведьма.
     - Если бы ты действительно так думала,  ты  призналась  бы
Назару. Сама, - инквизитор отыскал на столе пепельницу.
     Ивга помолчала.
     - С  вами...  тяжело. Вы часто говорите то, что не хочется
слышать.

                                                 (ДЮНКА.
АПРЕЛЬ)

     Он не был на ЭТОЙ могиле без малого три месяца; со времени
его последнего посещения многое изменилось. Исчезли  деревянные
вазы  с  тусклыми  зимними  цветами  и  появилось  надгробие из
черного матового камня,  с  барельефом  на  шероховатой  грани;
ночью  шел  дождь,  и  Дюнкино  лицо на барельефе было мокрым и
странно живым. Клаву показалось даже, что на плечах подрагивают
сосульки слипшихся волос  -  но,  конечно,  это  было  не  так.
Кладбищенский  скульптор  имел  перед  глазами  старую  Дюнкину
фотографию, где волосы ее, чуть вьющиеся  и  совершенно  сухие,
собраны были в пышную праздничную прическу.
     Клав  испытал что-то вроде раскаяния. С самого дня похорон
он не виделся ни с кем из ее родичей; так  велика  была  обида,
нанесенная теми словами?
     "Имей совесть, Клавдий. Ты ведешь себя так, будто ты Докию
любил ты один".
     Это правда. Он не хотел делиться своим горем. Дюнка была -
его...
     Теперь  он  стоит  перед  ухоженной, обустроенной могилой,
смотрит на  каменную,  но  неприятно  живую  Дюнку  и  пытается
прогнать навязчивый, изводящий вопрос.
     А вдруг там, внизу, под камнем...
     Она - там? Или там пусто?
     А если она - там?!
     День  был  неестественно  холодным,  странно  холодным для
весны. Клав дрожал, обхватив плечи руками, и пытался  стряхнуть
с ботинок наползающую от земли сырость.
     Этот  тепловоз  он не забудет до конца дней своих. Он даже
на трамвайный путь в жизни своей не выйдет, более  того  -  две
нарисованные  рядом  черты  будут  означать  для него рельсы. И
вызывать содрогание...
     Где Дюнка? Здесь, под черным камнем, или там,  в  запертой
душной   квартирке?   Куда   ему   хочешь-не   хочешь,  а  надо
возвращаться?
     Третий день над землей лежит густой, непроглядный туман. И
с®едает звуки.
     Одно совпадение - неприятно. Два совпадения...
     Собственно, почему их не может  быть  два?  Сколько  людей
ежегодно  гибнет под колесами товарняков и электричек? Особенно
в туман. Или по пьяни...
     Клав потрогал голову. Вчера, вернувшись  в  общежитие,  он
безмолвно   выпил  пузатую  бутылку  припасенного  на  праздник
коньяка - Юлек Митец, заставший  его  с  опустевшей  посудиной,
едва  не  лишился  чувств.  Во-первых,  жалко было благородного
напитка, во-вторых...
     Собственно, с Клавом ничего не произошло. Кажется, он даже
не опьянел; у него, правда, отнялись ноги, но голова оставалась
до обидного ясной, и в ней вертелась, как обезумевшая  белка  в
колесе, одна-единственная мысль.
     Какая  -  Клав  никогда  не  скажет  вслух. Более того - и
думать об этом преступно.
     Может быть, он все-таки был тогда пьян? Может быть, он  не
помнит?  Может  быть,  сидя  с  Дюнкой у костерка, они пытались
согреться... изнутри?..
     Нет. Это сегодня холодно  -  а  в  тот  день  было  тепло,
по-весеннему уютно, и голова его была трез-ва-я...
     Каменная  Дюнка смотрела укоризненно. Будто хотела сказать
- и ты готов ТАК про меня подумать? Про МЕНЯ?!
     - А ты ли... - прошептал Клав еле слышно.
     На черный камень безбоязненно уселась  круглая,  как  шар,
радостная весенняя синица.


        ГЛАВА ШЕСТАЯ
                              ------------

        x x x

     За  три  квартала от площади Победного Штурма в его машине
замигал красный  огонек.  Экстренный  вызов;  Клавдий  запрещал
тревожить  себя  на  ходу,  если дело терпит. Красный огонек на
пульте иногда  снился  ему  по  ночам  -  назойливый,  колющий,
означающий тревогу.
     - Да  погибнет  скверна...  - звенящий от напряжения голос
диспетчера. - Сигнал... От Графини. Красный сигнал.
     - Принял, - глухо отозвался Клавдий. - Откуда?
     - Оперный театр...
     - Усиленный наряд. Я буду через десять минут.
     Он не стал класть трубку, бросил на кресло рядом;  прикрыл
глаза,  вызывая  в  памяти карту центра города. Резко развернул
руль; Ивга на заднем сидении тихо ойкнула.
     Графиней была Хелена Торка.  Осведомителем  она  не  могла
быть  по определению, Клавдий никогда и не ждал от нее сведений
- и условную кличку отвел ей просто так, для  порядка;  красный
сигнал от нее был равнозначен воплю ужаса.
     Девчонка   на   заднем   сидении  молчала.  Ни  о  чем  не
спрашивает, умница.
     - Мы едем в оперу, - пробормотал Клавдий сквозь зубы.
     Кинулась под колеса булыжная мостовая; через минуту  снова
сменилась   асфальтом,  Клавдий  ловко  обогнал  огромную,  как
бегемот,  прогулочную  машину,  и  следующую  -  фургончик,   и
следующую...
     - Я думала, вы не умеете водить, - шепотом сказала Ивга.
     Клавдий  сбавил темп, позволяя маячащему впереди светофору
сменить красный свет на зеленый. Прибавил  газу,  проскочил  на
желтый, и еще раз проскочил; оперный театр открылся весь, сразу
- массивное  здание  в  лжеклассическом  стиле,  цвета слоновой
кости, с медным гербом города на величественном фасаде и кучкой
людей перед главным входом. До начале вечернего  спектакля  еще
час...
     Клавдий  удержался  от  соблазна  бросить  "граф" прямо на
пешеходную площадь перед театром, туда, где появление чего-либо
на четырех колесах было бы громом среди ясного неба;  не  стоит
раньше  времени  поднимать  шум.  Кажется,  шума  и без того не
удастся избежать.
     Клавдий  встал  у  бровки,  прямо  под   знаком   "стоянка
запрещена",  и  заглушил  мотор;  его машину уже заметили. Даже
если бы зеленый "граф" прокрался на стоянку у служебного  входа
- заметили  бы  все  равно; а так у него, по крайней мере, есть
преимущество внезапности...
     Он стиснул зубы.  Ох,  как  много  ведьм  в  этом  здании.
Инициированных.  ДЕЙСТВУЮЩИХ.  Просто  не  верится, что столько
ведьм может оказаться на свободе - и в одном месте...
     - Мне страшно, - сказала Ивга за его спиной.
     Она тоже чувствует. Только пока  не  умеет  разбираться  в
своих ощущениях.
     - Посиди в машине, - бросил он глухо. - Хотя нет... Пойдем
со мной. От меня ни на шаг...
     Одновременно  справа  и  слева,  и  еще  чуть  дальше,  на
служебной стоянке припарковались три  ничем  не  примечательные
машины;  Клавдий  еле  заметно  кивнул. Вот так прибывает отряд
спецназначения - не то автобус с экскурсантами, не то конфеты в
буфет привезли...
     Значит, новый тезис к старой внутриведомственной дискуссии
- "Должен ли  Великий  Инквизитор  лично  принимать  участие  в
оперативных выездах?.."
     Если  выезд  происходит  по  "красному"  сигналу от Хелены
Торки - должен.
     В труппе  оперного  -  семеро  "глухих",  неинициированных
ведьм.  В училище - десять... Действующей - ни одной, во всяком
случае по сводкам; ОТКУДА?..
     Все как всегда. Театралы ждут открытия высоких дверей - за
час до начала спектакля; все  как  всегда  -  только  двери  не
открываются.  Тоже  не  велика  новость  -  случается, зрителей
задерживают. Даже и на полчаса...
     - Пойдем.
     Зеркальные двери служебного хода; у турникета  старушка  с
морщинистым волевым лицом:
     - Господа, ваши пропуска?!
     - Инквизиция  города  Вижны,  -  Клавдий  отвернул манжет,
показывая проблесковый фонарик-значок. - Оставайтесь на месте.
     Оперный театр - особенное место. Старушка  слишком  хорошо
знала слово "Инквизиция", а потому молча отшатнулась в тень.
     Ивга  бежала рядом. Клавдий оглянулся, прикидывая, кому бы
ее поручить; начальник спецгруппы был уже тут,  и  в  глазах  у
него стоял невысказанный вопрос. Начальника интересовало, кто в
данный момент руководит операцией.
     - Вы,  -  бросил  Клавдий.  -  Распоряжайтесь и мной тоже.
Девчонка... будет со мной. Я не могу сейчас ее отпустить.
     Начальник кивнул:
     - Попрошу вас взять на себя Торку... патрон.
     - Пойдем, - Клавдий втянул Ивгу в боковой коридор. Хорошо,
что в свое время ему  хватило  ума  ознакомиться  с  закулисным
устройством виженской оперы.
     Рука  Ивги  не вырывалась. Терпела его железную хватку - и
дрожала. Нервной дрожью; Ивге здесь не место.  Неохота  бросать
ее без присмотра - но он лучше оставит ее, чем тащить туда, где
- он  чует  - полным-полно сильных и деятельных ведьм. Впрочем,
пока явной угрозы нет никакой.
     Они прошли мимо стайки женщин в  униформе.  Мимо  толстого
мужчины,  копающегося  в  не  менее толстом портфеле, мимо двух
очень высоких юношей в трико, сидящих рядышком на  подоконнике.
Мимо  доски  об®явлений,  мимо  лестницы, ведущей в буфет, мимо
холла с  коврами  и  фикусами.  Миновали  приоткрытую  д