последнюю  тысячу
лет, нет не свете ничего неизменнее инквизиторских колодок...
     Не  то. Единственное, что имеет сейчас значение: я - это я
или нет?..
     Мама... Трава. Белая ленточка  на  спинке  стула...  Гуси,
лепестки  кувшинок,  спортивная  сумка, пропахшая дезодорантом,
запах сигарет...
     Ивгу захлестнул приступ паники.  Ей  показалось,  что  она
чего-то   не   помнит.   Не   может  осознать  себя,  не  может
восстановить в памяти маминого лица...
     "Чтобы ты мне сейчас была назад!  Одна  нога  тут,  другая
там, и чтоб за уроки села, знаю я эти посиделки..."
     Складки в уголках губ. Прядь на лбу, полосатое полотенце в
руках. Щепка на истоптанном пороге...
     "Что ж ты матери так ни разу не написала?"
     Ивга всхлипнула.
     Ну   какая  ты  дура,  сказало  невесть  откуда  взявшееся
спокойствие. Если ТЫ задаешься этим вопросом - конечно, это  ТЫ
и  есть.  Это  ты  и  никто  другой,  ты, какой ты была вчера и
позавчера, и от рождения... Это всего лишь ты...
     Ивга перевела дыхание. И неожиданно для себя  рассмеялась.
В  темном  чреве  трясущегося грузовика, в тяжелых колодках, со
жгучим  знаком  над  головой  -  Ивга  смеялась   и   слизывала
счастливые слезы. Вероятно, для нее обряд не успел завершиться.
Она  осталась  такой,  как была; вероятно, именно поэтому ее не
убили на месте, а запихнули в эти дурацкие  колодки  и  куда-то
везут...
     Смех  ее  сам  собой  затих.  Она  опустила веки, стремясь
защитить воспаленные глаза от горячего едкого знака. Нет сил ни
о чем думать; пусть события идут своим чередом. Она, Ивга,  уже
ничего изменить не сумеет.
     Она  опустила  веки  -  и  перед  глазами ее встало желтое
змеиное тело. Шаг, шаг, еще шаг...
     Она вздрогнула. Напряглась, хотела сесть, хотела  потереть
лицо  - но кисти, торчащие из прорезей колодок, были совершенно
чужими.  Неподвластными,  недоступными,   мертвыми,   как   две
перчатки, набитых песком.
     Она   обессилено   откинула   голову.  Легла  затылком  на
вибрирующий пол, поморщилась, когда на особо  ощутимой  выбоине
голова   ее  подпрыгнула  на  твердом,  будто  деревянный  шар.
Задремать бы... Ни о чем не думать... Отдыхать...
     И дрема сжалилась над ней.
     И тело, закованное в колодки, повело себя странно.
     Оно  раздулось,  распухло,  как  облако,  не  зная   меры,
раздувалось  все  больше  и больше, заполняло собой всю машину,
через щели вытекало наружу, поднималось к небу, растекалось  по
дороге; Ивга тихонько постанывала и хотела, чтобы сон сменился.
Чтобы не такой страшный, чтобы мама и трава, чтобы лето...
     А потом и страх прошел.
     Ивгино  тело расплывалось по миру. Нет, оно вбирало в себя
мир; Ивга чувствовала, как гаснут бледные огоньки на  горизонте
- будто  одна  за другой выдергиваются белоголовые булавки. Как
небо подрагивает, как остывает земля, как щекочет - что это?  -
ручей...  И  зудит  город. Полный... чего-то... кого-то, она не
может ощутить как следует, она только морщится от зуда...
     Ее пальцы были живые. Каждый ноготь, каждый волосок ее был
живой и смотрел на мир собственными  глазами...  Десятки  ярких
картинок, дороги и пожарища, и надежда, и зов, и надежда...
     Желтое тело огромной змеи. Шаг... Еще шаг.
     Ивга ощутила тоску и нежность. Почти как тогда, когда мать
смотрела  ей  вслед,  с порога... Змеиное тело накладывалось на
воспоминание  о  матери,  оплетало  его  кольцами,  но  это  не
страшно, это...
     Грузовичок  замедлил  ход. Остановился, и спустя мгновение
Ивга закричала.
     Тоска и нежность. Слишком всепоглощающе. Слишком глубоко и
болезненно, теперь она знает правду о мире, это так прекрасно и
совершенно невыносимо, будто  слепец,  прозревший  к  старости,
впервые увидел небо...
     - Ты чего орешь?..
     Прозрение  прервалось,  и  несколько  секунд Ивга лежала с
закрытыми  глазами,  пытаясь  его  забыть.  Слишком  прекрасно,
нельзя носить это в себе, слишком много для рыжей девчонки...
     Прозрение смилостивилось и померкло. Оставив неясную тень.

        x x x

     - Патрон,  вы просили доложить... Ведьма по вашему заказу.
Привезли откуда-то из села... Рыжая. Вы просили доложить.
     Клавдий с трудом поднял тяжелую голову.
     - В допросную, к Глюру. он сейчас  работает...  Хотя  нет,
подожди. Сперва я посмотрю.
     Две  подряд  бессонных ночи... Или их было больше? А когда
он в последний раз спал, спал подряд хоть пять часов, когда это
было, в какой жизни?..
     Он выбрался  из-за  стола.  Вытащил  из  ящика  фломастер,
подошел  к  обшитой  деревом  стене,  сосредоточился, с усилием
вывел знак зеркала. Получилось не блестяще, но  минут  двадцать
работать  будет.  Набрал  в  грудь  воздуха, мысленно воссоздал
между собой и Зеркалом знак Линзы... Вот так. Вдох. Выдох;  это
поначалу  немножко  больно,  он  гоняет свою волю туда-сюда, он
отражает себя, пропуская через линзу, это так же  приятно,  как
пальцы  в  мясорубке...  Но  вот, вот уже легче. Вот, это новые
силы. Это его собственные, многократно  усиленные  возможности,
теперь он силен и свеж, теперь подавайте ему ведьму-матку...
     Он криво усмехнулся.
     Разрушил  знак  линзы.  Размазал знак зеркала, так, что он
стал  походить  на  кривую  и  не  очень  пристойную  картинку,
настенный  рисунок недоразвитого подростка. Попросить референта
смыть...
     Он давно уже отчаялся увидеть Ивгу. И все же вот, встал  и
идет,  спускается  по  лестнице,  потому  что лифт давно уже не
работает... Ни один лифт в огромном  здании...  Нету  света,  и
факелы  в  подвалах  из  ритуальной  декорации  превратились  в
насущную необходимость, теперь у него в кабинете по ночам  тоже
чадит факел...
     Невесомый шелковый плащ. Поначалу Клавдий отбросил его - к
чему теперь  церемонии...  Но  потом,  одумавшись,  надел. Если
Великий Инквизитор позволит себе небрежение традициями  -  чего
ждать от простых охранников?..
     Шагая  нарочито  уверенно  и  твердо,  он  миновал  пост у
тюремного блока. Вопросительно  взглянул  на  дежурного  -  тот
поднялся, бледный, мало знакомый Клавдию инквизитор:
     - В сто седьмой, велите сопровождать?
     Клавдий  кивнул. Сто седьмая - глубокая камера, серьезная,
не для мелочи...
     И уже на железной винтовой лестнице, ведущей в подвал,  он
ощутил ЭТУ ведьму.
     Скверную  ведьму.  Ох, какую скверную; не просто сильную -
сильную с  вывертом.  Не  то  флаг,  не  то  щит;  где  они  ее
подобрали,  откуда  берется  эта  зараза, эти мутанты, монстры,
совмещенные типы, чудовищные колодцы, нечеловеческая злоба?..
     Малознакомый инквизитор скорбно покивал:
     - Они ее взяли, знаете, в Подральцах, в беспамятстве...  И
нет,   чтобы   сразу  прикончить...  Простите,  патрон,  вы  же
приказали - всех рыжих - с доставкой... Будете смотреть?
     Клавдий кивнул снова.
     Заскрежетал ключ. Сто  седьмая  камера,  режим  содержания
жесткий-прим. Четыре "зеркала", стационарные колодки, в потолок
вмурован знак "пресс"...
     Он    отодвинул    малознакомого   плечом.   Склонился   к
зарешеченному окошку в бронированной двери.
     Ведьма давно уже знала о его присутствии. И  смотрела,  не
отрываясь,  повернув  голову настолько, насколько позволяла вся
эта изуверская арматура.
     Клавдий  почувствовал,  как  останавливается  сердце.   Не
колотится,  не  прыгает,  не  замирает - просто стоит. Секунда,
две, нет удара...
     Ведьма моргнула.  Опустила  ресницы,  снова  посмотрела  -
глаза   были   мокрые.   Вот,   одновременно  выкатываются  два
прозрачных шарика, падают на  щеки,  бегут  вниз,  два  потока,
тоненьких  и  стремительных, достигают улыбающихся губ, каплями
срываются с подбородка...
     - И о чем же ты плачешь?
     - Я думала... что никогда уже вас не увижу.

        x x x

     Она не устала. Просто ощутила потребность вернуться - и  с
некоторым   сожалением  покинула  свой  большой  мир,  привычно
втиснувшись в маленькое, мучимое колодками тело.
     Колодки   очень   мешали    поначалу.    Связанные    руки
оборачивались  несвободной волей, а уродливый знак, вмурованный
в потолок, давил, подобно тяжелому прессу; горечь и боль узницы
отражались от стен и возвращались в  удесятеренной  силой.  Так
было  первые  часы  пребывания  в  камере  - а потом ей удалось
ускользнуть в большой мир, и, с удивлением вместив в себя целое
море противоречивых побуждений, зависнуть между полотнищем неба
и полотнищем земли. И с новым потрясением осознать  свою  былую
слепоту.
     В  человеческом  теле нету органов, способных вместить эти
ощущения. Человеческий мозг не  создан  для  такого  понимания;
наверное,  у  нее  кружилась  бы  голова  и  текли слезы, но ни
головы, ни глаз уже не  было,  были  переплетения  дорог,  узлы
страха   и   веры,   растекающиеся  капельки  надежды,  крупицы
сожаления, и еще множество смутных сил, которым  она  не  знала
названия, а только чувствовала свою над ними власть.
     Мгновенное   прозрение.  Тоска  и  нежность...  И  ЗНАНИЕ,
которое хочется забыть.
     А потом она вернулась.
     Тело ее перестало быть миром; полуоткрыв опухшие веки, она
увидела  камеру  со  знаками   зеркала   на   четырех   стенах,
собственные  белые  кисти,  выглядывающие  из  колодок, и рыжие
волоски, мешающие смотреть.
     Это я, подумала она  горько.  Я  напрасно  боялась;  я  не
изменилась  - это мир изменился до неузнаваемости. А я осталась
прежней...
     Она снова закрыла глаза.  И  послушала  Дворец  над  своей
головой  -  но  он  был  пуст  и  враждебен.  Только в подвалах
теплилась  жизнь  -  обреченная,  закованная  в  колодки;  Ивга
облизнула  запекшиеся  губы.  И  до  этого  дойдет черед. Это -
потом...
     Пресс  над  ее  головой  уже  не  мучил,  но  беспокоил  и
раздражал;   она   вдохнула  и  выдохнула,  вдавливая  огромный
невидимый поршень обратно в потолок. Треснули камни; по  кладке
над    головой   разбежались   трещины,   инквизиторский   знак
разрушился, разом теряя очертания и силу. Ивга качнула  тяжелой
головой,  пытаясь  вытряхнуть  из  волос  осыпавшуюся  каменную
крошку. Перед глазами прыгнули огненно-рыжие пряди.
     Зеркало...
     Она слабо улыбнулась. Знаки  зеркала,  окружавшие  ее,  на
мгновение помутнели, поплыли перед глазами - и вот уже страшная
камера  номер сто семь превратилась в подобие балетного класса,
и Ивга увидела  сразу  множество  своих  отражений,  больших  и
малых, теряющихся в глубинах зеркального коридора.
     Она   сидела   на   полу,  втиснутая  в  тяжелые  доски  с
отверстиями; созерцание колодок не  понравилось  ей,  и  потому
после   некоторого   усилия   она   перестала  их  видеть.  Она
вглядывалась в себя - так внимательно и пристально, как никогда
до сих пор. Она себя ВИДЕЛА.
     Это я. Это по-прежнему я, я, я...
     Потом   она   поняла,   что   смотрит   чужими    глазами.
Равнодушными.    Подозрительными.    Сочувствующими.    Глазами
полицейского  на  вокзале,  глазами  чугайстра  Прова,  глазами
одноклассников, глазами брата, и хозяйки антикварного магазина,
и  еще чьими-то, жаждущими раздеть, и еще какими-то, совершенно
безразличными...
     Она  сама  себе  напоминала   девочку-подростка,   впервые
вставшую  перед  зеркалом  без  одежды  и  удивленно  изучающую
наметившиеся  изменения.  Картинки  были  поучительными,  порой
жестокими - но во всех глазах она узнавала себя. Может быть, не
сразу - но узнавала.
     Она  долго  и  печально  разглядывала  свое  лицо  глазами
Назара. Глянула  глазами  матери,  но  сразу  же  потупилась  и
слизнула  со  щеки  слезу.  Чтобы отвлечься, посмотрела глазами
маленькой собачки с площади Победного Штурма...
     И только глазами Клавдия она так и  не  решилась  на  себя
взглянуть.
     Зеркала  замутились;  Ивга  сидела,  положив подбородок на
гладкое  дерево  колодки,  и  ни  о  чем  не   думала.   Просто
существовала  -  стараясь  при  это  не задремать, потому что в
дреме обязательно явится полосатая змеиная  спина.  А  Ивге  не
хотелось встречаться сейчас со змеей.
     Ей  хотелось видеть Клавдия. Она знала, что он обязательно
явится снова, и потому покорно  и  терпеливо  ждала.  Он  давно
должен был прийти, он придет, хотя бы по долгу службы...
     Эта  мысль  неожиданно  ужаснула  ее.  Он  придет по долгу
службы и в сопровождении палача; если раньше Ивга была для него
случайной девочкой-подкидышем, то теперь она попросту  враг,  и
притом  запятнанный  предательством,  с  чего она взяла, что он
испытывает к ней не предусмотренные протоколом чувства?..
     Мысль оказалась страшнее и  колодок,  и  давящего  пресса.
Ивга  не  боялась  палача - зато ее страх перед Клавдием ожил с
такой силой,  что  ей  ясно  припомнилась  их  первая  встреча,
тошнота, подступающая к горлу, и визитная карточка, оставляющая
на ладони красный след ожога...
     Его  душа  -  пустой  замок,  полный чудовищ. И где-то там
бродит  призрак  его  единственной  женщины,   ревностный,   не
терпящий   соперничества.  Ивга  -  властительница  большого  и
странного мира, но над Клавдием Старжем  ее  власти  нет  и  не
будет, и не только потому, что он Великий Инквизитор...
     Перед  глазами  ее мелькнула полосатая змеиная спина. Нет,
сказала она себе, только не сейчас; всякий раз после ЭТОГО  мир
меняется  снова,  и  кажется,  будто  инициация  продолжается и
длится путь по  спине  желтой  змеи.  Не  сейчас,  сказала  она
испуганно, я не хочу, чтобы Клавдий видел меня ТАКОЙ...
     В   этот  же  момент  в  тюремном  блоке  случилось  некое
движение.
     Дежуривший  на  входе  инквизитор  заволновался.   Получил
приказ,  смирился,  двинулся  по лестнице вниз - Ивга понимала,
что  дежурный  не  один,  но  его  спутник  все  еще  оставался
невидимым для ее чутья. Как и в прошлый раз...
     Теперь  двое  подошли  так  близко,  что она могла слышать
голоса.
     - Будьте добры, откройте.
     Ивга почувствовала, как подступает к горлу горячий ком.
     Дежурный  колебался.  Ох,  как  он  колебался,  он  просто
вибрировал, он даже осмелился произнести вслух:
     - Патрон, техника безопасности...
     - Это приказ, Куль.
     Дежурному было страшно.
     Скрежетнул  сейфовый  замок.  И  еще  один; двери камер не
скрипели, здесь ничего не было рассчитано на эффект, здесь  все
было  подчинено одной только надежности, Ивга знала, что даже и
сейчас  ей  было  бы  мучительно  трудно  открыть   эту   дверь
изнутри...
     В  приоткрытый  проем  просунулся факел; Ивга прищурилась,
только теперь с  удивлением  осознав,  что  сидела  до  того  в
кромешной тьме.
     - Патрон,  не  переступайте  порога...  Действие знаков...
а-а-а!..
     Долгая пауза; близоруко  хлопая  ресницами,  Ивга  тем  не
менее  знала, куда смотрит Клавдий. Вслед за трясущимся пальцем
дежурного, вверх, на обезображенный пресс-знак.
     Испугается?
     Молчание.
     - Ступайте, Куль.
     Дежурный повиновался неожиданно покорно. Он, вероятно, был
уже сломлен. Он тридцать лет служил в тюремном блоке. Он привык
думать, что знает о ведьмах все.
     Факел горел спокойно и ровно. Здесь  не  было  сквозняков,
здесь вообще не двигался воздух. В приоткрытой двери неподвижно
стоял человек; Ивга поняла, почему она вот уже дважды не смогла
почуять  Клавдия  на  расстоянии. Он был будто в броне. Ходячая
крепость; неудивительно,  что  в  его  присутствии  большинство
ведьм  были  близки  к  обмороку. А удивительно, что Ивга столь
быстро приспособилась, научилась быть так близко...
     Близко.  На  краю;  теперь  она   впервые   осознала   его
инквизиторскую  мощь.  Он  был  не  похож  на  прочих, он был -
пропасть, черная яма, и даже теперь, исполненная своим  большим
миром, она не могла разглядеть у этой пропасти дно.
     И у нее вырвалось совершенно против ее воли:
     - Какой вы... страшный, Клавдий.
     Он усмехнулся, и явно через силу:
     - А ты бы видела себя.
     Она опустила ресницы.
     Совершенное  неправдоподобие этого разговора. Ровный огонь
факела, неподвижный человек в дверях.
     Возможно,  с  некоторым  усилием  она  сумела   бы,   хоть
поверхностно, понять его побуждения. Она уже потянулась к нему,
к  его броне - но сразу же отказалась от своей затеи и опустила
невидимые бесплотные руки. Он заметил ее  попытку  -  но  ничем
этого не выказал. По-прежнему молчал, сжимая факел.
     - Клавдий... Я так боялась, что вы не придете.
     - Но знала ведь, что приду?..
     - Клавдий...  Не верьте, что в души... ведьм при инициации
вселяется другое существо. Что они меняются...  перестают  быть
собой... это неправда.
     Факел в его руке качнулся:
     - Ивга...
     - Да...
     - Ты знаешь... КТО ты?
     - Не  может быть, - сказала она быстро. - Нет, это было бы
слишком. Так не бывает.
     Он поднял глаза, и она  вслед  за  ним;  пресс-знак  почти
полностью скрывался в узоре трещин.
     - Он  мешал  мне, - сказала она виновато. - Но... это ведь
ни о чем не говорит, он мешал мне и я его сломала, мало ли что,
новоинициированные  ведьмы   сильны,   я   просто   ведьма,   я
обыкновенная ведьма, я...
     По  ходу  тирады  она постепенно теряла веру в собственные
слова, а потому голос ее становился все тише, пока, наконец, не
замолк.
     Клавдий молчал.
     - Клав... - сказала Ивга  почти  беззвучно.  -  Мне  очень
многое нужно сказать.
     - Говори.
     - Мир...  ну,  он  не такой, каким вы его видите. Каким мы
его... с вами... видели... Он другой. Я не могу об®яснить.
     Человек в дверях еле заметно вздохнул:
     - А не можешь - зачем и пытаться?
     - Но вы же хотели?
     - Что?
     - Понять ведьм?
     Молчание. Ивга  успела  почуять,  как  неподалеку  исходит
тоскливым страхом дежурный по блоку Куль.
     - Теперь не хочу.
     Он  отвернулся.  Ивге  показалось,  что  он  сейчас просто
повернется и уйдет. И захлопнет за  собой  дверь.  Вот  он  уже
сделал движение...
     - Клав!!
     Ее  порыв  был  таким  сильным, что она коснулась-таки его
защиты. Бронированные пластины  инстинктивно  сдвинулись;  Ивга
отшатнулась.
     Клавдий медленно повернул голову.
     Нет,  Ивге  не  надо  было  продираться  сквозь его броню.
Достаточно было просто встретиться глазами, чтобы понять -  ему
тягостно  видеть  ее  в колодках; Ивга почти ощутила отраженную
боль. свою собственную боль, преломленную в Великом Инквизиторе
Вижны.
     - Клавдий... я не умею об®яснить...
     - Молчи.
     - Не уходите.
     - Я здесь.
     - Клавдий... подойдите ко мне. Пожалуйста.
     Он помедлил. Потом аккуратно прикрыл за собой дверь, вошел
и вставил факел в жирандоль; в  полутьме  глаза  его  сделались
странно  сосредоточенными.  Будто он напряженно складывал в уме
многозначные числа.
     - Ивга, ты... Ты просто чудовищная. Я никогда в  жизни  не
видел таких ведьм... Прости.
     Он  поднял  руку, так, будто собирался посмотреть, который
час. И привычным движением освобождал запястье из-под обшлага.
     Ивга вскрикнула.
     Будто стены камеры на мгновение сдвинулись  и  припечатали
ее с четырех сторон. Задохнувшись от боли, она вдруг вспомнила,
как  в  стенах горящего театра Клавдий Старж накрыл своей волей
одновременно с десяток разнообразных ведьм.
     Боль ушла.
     Теперь она сидела  в  тесной  клетке.  Бесплотной  клетке,
установленной  его  волей; усилие, по-видимому, было нерядовым,
потому что на лице Великого Инквизитора  явственно  блестели  в
свете факела бисерные капли пота.
     - Извини...  Я  должен  воспользоваться  превосходством  в
силе. Пока оно у меня есть, это превосходство.
     Он шагнул вперед - Ивга зажмурилась. И, не открывая  глаз,
ощутила прикосновение его ладони к своей собственной, онемевшей
в колодках руке.
     - Ивга.
     Она   хотела   снять   с  него  ощущение  вины,  явственно
скользнувшее в этом еле слышном зове. Она хотела  сказать,  что
отвратительные  колодки  уже почти не мешают. Что еще несколько