ключила  свет; на часах было четыре утра - самое что
ни на есть гнусное  время  суток.  Хуже  не  бывает;  маленький
телевизор,   приспособленный   исключительно  для  того,  чтобы
смотреть  его  из  постели,  послушно  мигнул  экраном;   здесь
повторялись   дневные   сводки   новостей,  вертелись  клипы  с
обнаженными  красотками  и  мелькали  рекламные  ролики.   Ивга
присела  на  край  кровати,  обхватив  голое  колено. Что, если
девочка с бутербродами отыщет ее и здесь?!
     Ну и что такого, подумала она  угрюмо.  Что  особенного...
Рано или поздно придется определяться. Или Назар, или...
     Мысль  ее  запнулась. Что, собственно, "Назар"? Подумать о
Назаре -  упереться  в  тоскливый  тупик.  Уж  лучше  вовсе  не
вспоминать,  голова,  по  счастью,  круглая,  к  какую  сторону
повернешь - в ту и думает...
     Ивга с трудом стерла с лица кривую, резиновую усмешку,  от
которой  болели  губы.  Снова  забралась  под  одеяло; отличная
все-таки кровать. Необ®ятная, в  меру  жесткая,  надежная,  как
цитадель. "Полигон для ваших фантазий"...
     Она  закусила  губу.  Со  вчерашнего  дня  ее преследовало
неприятное ощущение, будто она на постели -  третья.  Временами
она  даже  видела  чужую  одежду, небрежно брошенную на пыльный
ворсистый  коврик;  в  ее  воображении   присутствовала   груда
кружевного   белья,   которой   хватило  бы  на  целый  десяток
пышнотелых баб. И - черный халат Великого Инквизитора,  похожий
на средневековую хламиду. И...
     Дальше  ее  воображение  не  шло.  Дальше был порог, перед
которым любая фантазия отступала, вздрагивая и озираясь.
     Сумела же она в  момент  большого  страха  представить  ту
ведьму в коричневом платьице - школьницей у доски?
     Отчего  же не попытаться вообразить Великого Инквизитора -
нагим? Под одеждой-то все нагие... А складки  пугающих  одеяний
одинаково  скрывают  и  рельеф  атлетических  мышц,  и немощную
дряблость... И...
     Мелькающий  клип  на  экране  сменился  другой  картинкой,
музыка оборвалась, Ивга вздрогнула.
     - ...Да!  Ведьмы!  Вот  уже  неделю  я  ни о чем другом не
слышу, только ведьмы, ведьмы!..
     Лицо человека на экране оставалось  размытым,  распадалось
мозаикой;  человек  сидел  на  садовой скамье, за спиной у него
паслись на газоне голуби, а  прямо  перед  носом  торчал  из-за
кадра  круглый  черный  микрофон в чьей-то руке. Голос человека
казался капризным и одновременно властным; обладатель микрофона
о чем-то негромко спросил.
     - Господа инквизиторы, -  голос  сделался  саркастическим,
Ивга  подумала,  что  губы за подвижной маской наверняка желчно
искривились,  -  еще  четыре  года  назад  провели   под   моим
руководством   полностью   успешный  эксперимент.  Я  знаю  эту
женщину, я знаю, где она живет... Нет, господа журналисты,  вам
пока  не скажу. Однако если верховная Инквизиция и дальше будет
чихать на всяческие приличия, я  пред®явлю  вам  копию  приказа
господина  Великого  Инквизитора,  номер  двести сорок-штрих. Я
держал его в руках... Да, господа! У Инквизиции уже сейчас есть
средство, позволяющее лишить ведьму, так сказать,  ведьмовства!
Очистить,  в  какой-то мере! Откорректировать! Без всякой мути!
Но Инквизиции, господа, такой  поворот  невыгоден.  Потому  что
аппарат  Инквизиции хочет жрать, как тот бабкин кот, который не
всех мышей выловил, а только половину! Потому как  ежели  мышей
не  будет,  бабка  сметанки  не  даст! Вся эта очередная шумиха
вокруг ведьм - новый повод, чтобы затребовать  денег!  За  счет
всех нас! За твой, парень, счет, и за мой!..
     "Парень",  тот,  что  был  с  микрофоном,  снова  о чем-то
спросил. Либо  его  техника  сбоила,  либо  по  некому  хитрому
замыслу вопросов репортера и не должно быть слышно.
     Тот,  что  сидел  на  скамье, ответил столь темпераментным
жестом, что из-за подвижной маски на долю секунды выпал острый,
чисто выбритый подбородок:
     - Господа, всех вас в школе научили считать! Программа  по
обработке  ведьм  стоит  куда дешевле, чем содержание всей этой
орды мракобесов! Возьмите с полки дедовские счеты!..
     Лицо под маской исчезло; весь экран оказался занят молодым
человеком с лакированной шапкой иссиня-черных волос, годных для
рекламы парикмахерского дела. Молодой человек был репортером  и
говорил  напористо и быстро, вот только Ивга не могла понять, о
чем. Гладкая легкая речь, лакированная, как и прическа...
     "Очистить, в какой-то мере".

        x x x

     "...Ибо общество людей стремится к  порядку,  а  ОНИ  есть
воплощенный  хаос.  Они  - град, побивающий посевы; ты пробовал
понять град?.."
     "Они - стая ос. Мед их горек, а жало смертельно; убивая их
поодиночке,  ты  лишь  раз®яряешь  рой.  Убей  матку  -  и  рой
рассыплется..."
     Из  всей  бесчисленной  литературы,  что  была  написана о
ведьмах за последние триста лет, девять десятых не  выдерживало
никакой критики и тянуло в лучшем случае на "легенды". В худшем
это   следовало   бы   называть  бессовестным  враньем;  ту  же
единственную,  заслуживающую  доверия   десятую   часть   давно
подобрала под себя Инквизиция.
     В   коллекторах  Инквизиции,  в  помещениях  с  постоянной
температурой и влажностью хранились старинные тома, готовые при
первом же прикосновении рассыпаться в прах. Фотокопии этих книг
ежедневно находились в  распоряжении  Клавдия  -  к  сожалению,
путаные  тексты имели скорее художественное, чем познавательное
значение.   Современные   же   исследования   -    многословные
философские  трактаты  и  жесткие  хроники  с  леденящими кровь
подробностями - не в состоянии были сказать ничего  нового.  По
крайней  мере  для Клавдия; когда-то он сам сподобился на такое
вот исследование.  Когда  работал  куратором  в  Эгре,  столице
виноделия.
     Резко   звякнул   желтый   телефон   без   диска.  Клавдий
покривился, как от кислятины.
     Голос  герцога  казался,  против  обыкновения,  достаточно
благодушным:
     - В столь позднее время - на боевом посту?
     - Я  книжки  читаю,  ваше  сиятельство.  Чтобы  лишний раз
убедиться, какие мы все дураки.
     Герцог помолчал, решая,  не  выходит  ли  шутка  за  грани
пристойности. Так и не решив, вздохнул:
     - Вас   можно  поздравить,  господин  Великий  Инквизитор?
Кажется, даже самые ярые ведьмоненавистники теперь довольны?
     - Только не я, ваше сиятельство. Я  никогда  не  был  ярым
ведьмоненавистником.
     - Вы  знаете, кое-кто поговаривает о нарушении гражданских
прав...
     - Ведьмы лишены гражданских прав с первого  же  в  истории
гражданского кодекса.
     - Злобный вы человек, Клавдий.
     - Да, ваше сиятельство.
     - Проследите,   чтобы  репрессии,  коснувшиеся  ведьм,  не
затронули... больше никого не затронули. Я хочу, чтобы в стране
наступило наконец спокойствие.
     - Это наше общее желание.
     - Что  ж...  как  там  у  вас  говорится  -  "да  погибнет
скверна"?
     - Да погибнет скверна, ваше сиятельство.
     Короткие гудки. Клавдий опустил желтую трубку на рычаг.

     У  обоих  выходов  из  Дворца  дежурили  люди - в основном
женщины, в основном немолодые. Не  пикетчики  -  просители,  не
доверяющие  канцелярии, желающие увидеть Великого Инквизитора -
лично;  Клавдий  стиснул  зубы.  Собственно,  если   он   пошел
навстречу  Хелене  Торке  -  почему  не войти в положение этих,
несчастных  матерей,  чьих  дочерей   угораздило   родиться   в
нормальной семье - ведьмами?..
     Интересно,  кто  родители  Ивги. Или кем они были - потому
что странно, что родители отпустили ее  вот  так  болтаться  по
свету, бродить по тонкой кромочке между инициацией и тюрьмой...
     Он  вышел  через третий ход, потайной, подземный. Мысленно
попросил прощения у  терпеливо  ожидающих  просителей,  влез  в
служебную   машину   и  через  пятнадцать  минут  столкнулся  с
человеком, поджидающим во дворе, в полумраке.
     Просители очень редко сюда приходили. Разве что  в  полном
отчаянии...
     Темная  фигура  шагнула  вперед, загораживая вход. Клавдий
спиной чувствовал присутствие телохранителя в машине - а потому
поднял руку,  на  всякий  случай  запрещая  стрелять;  человек,
встречавший у под®езда, испугался резкого жеста и отпрянул:
     - Клавдий...
     Ну  что  у  них за манера, подумал Старж. Подкрадываться в
темноте, прятаться за углом...  Не  со  зла,  по  одной  только
глупости.
     - Привет, Назар. Пойдем.

        x x x

     Все  окна  маленькой  квартирки были широко распахнуты, во
дворе вопили дети и перекликались птицы. Какой-то  парнишка  на
велосипеде терпеливо вызывал подругу по имени Люра.
     - А  что  потом?.. Потом я битый час выступал с лекцией на
тему: "Неинициированная ведьма, семья, право и быт".  Назар,  к
сожалению,  поразительно  несведущ...  в  этой  области.  Я  по
возможности заполнил пробелы в его знаниях.
     - Люра-а!  -  терпеливо  звал  велосипедист.  -   Так   ты
выйде-ешь?..
     Ивга  смотрела, как инквизитор пьет кофе под сигарету. Как
сквозняк вытягивает в окно ленты сизого дыма.
     - Люра-а!..
     - И... что он сказал?
     - Он сказал "спасибо".
     Ивга с тоской подумала, что все ее чувства  отражаются  на
лице. И даже те, которые ей хотелось бы скрыть.
     - А   я...   тоже...  поразительно  несведуща.  В  области
неинициированных ведьм. По крайней мере, раньше я думала... Что
если такая ведьма затаится, то ее не смогут выявить.  Никто,  -
она взглянула на собеседника почти что с вызовом.
     Тот вздохнул:
     - Вся  беда  в  том,  что  ведьма,  даже неинициированная,
остается ведьмой. Даже если она никому не делает зла. Даже если
она вообще ничего не делает... Она МОЖЕТ делать. Вот та  грань,
о  которую  столетиями  ломали зубы сочинители законов... и те,
кто пытался воплотить их  в  жизнь.  Потому  что  если  человек
невинен  -  за  что  его наказывать? За одну только вероятность
будущего зла?
     - А...   эта   самая   вероятность...   какая?   -    Ивга
почувствовала, как стремительно пересыхает в горле.
     - Шестьдесят  два  процента, - сообщил инквизитор суконным
голосом. - Тридцать восемь - никогда не  инициируются.  Никогда
не  нападут.  Проживут  долгую счастливую жизнь и наплодят кучу
детей... Ведьмы, как правило,  плодовиты.  Отличаются  завидным
здоровьем.  Полностью  пренебрегают  домашним  хозяйством, зато
преуспевают в искусствах. Умны  и  оригинальны...  Все  это  я,
можешь поверить, рассказал Назару. Даже с преувеличениями.
     - А  как  узнать,  - Ивга подняла глаза, - как узнать... в
какой ведьма... в  каких  процентах,  шестидесяти  двух  или...
этих, других?
     - Люра-а!  -  надрывался  парень  за  окном. - Лю-ура! Иди
сюда-а!..
     Инквизитор поднялся, но на  крохотной  кухне  некуда  было
деваться,  и  потому  он  снова уселся - на широкий подоконник.
Поставил рядом недопитую чашку кофе.
     - Назар  тоже  меня   спросил.   В   похожих   выражениях;
собственно,  все  это  я рассказывал ему и раньше, еще тогда...
Гм. После твоего ухода. Но он, видимо, был так  расстроен,  что
ничего не запомнил.
     - Люра-а!..
     Инквизитор  вдруг  перегнулся  за  окно  и рявкнул голосом
театрального злодея:
     - Люра, а ну выдь немедля!!
     Звякнул  на  камушке   звонок   укатывающего   велосипеда.
Парнишка-ухажер, по-видимому, струхнул.
     - Видишь  ли,  Ивга,  -  инквизитор усмехнулся, - мне ведь
тоже... интересно. Чтобы не таскать невинных по тюрьмам,  чтобы
не оставлять на свободе злодеек... Но - определить то, о чем ты
спросила,   практически   невозможно.  Стечение  обстоятельств,
внутренние  свойства,   которых   до   поры   до   времени   не
разглядеть...   Скажем,  спокойная  семейная  жизнь  с  любимым
человеком дает большую вероятность, что ведьма  до  конца  дней
своих  пребудет  в добре и законопослушности. Но - не гарантию.
Понимаешь?
     - И это  вы  тоже  сказали  Назару,  -  предположила  Ивга
шепотом.
     Инквизитор пожал плечами:
     - Ты  заметила,  я  стараюсь  быть  честным?  С ним... и с
тобой?
     - Спасибо.
     - Не за что, Ивга... Что ты так смотришь?
     Ивга опустила глаза:
     - Вы мне жизнь... убили.
     - Не преувеличивай.
     - Будет справедливо, если теперь вы мне... поможете.
     - Помогу, чем сумею... Ты, собственно, о чем?
     Ивга намертво сплела под столом пальцы рук:
     - Я не хочу быть ведьмой.
     Пауза. Веселый щебет за окнами; темпераментная беседа  под
соседним под®ездом. Вероятно, Люра все-таки вышла.
     - Нас  не  спрашивают,  Ивга, кем мы хотим быть. Я родился
мальчиком Клавом, ты - девочкой Ивгой...
     - Нет.  Я  слы...  я  знаю,  что  ведьму  можно...  лишить
ведьмовства. Чтобы она была, как другие.
     Инквизитор  поморщился.  С брезгливостью заглянул в чашку,
будто опасаясь встретить там таракана.
     - Я даже догадываюсь,  от  кого  ты  это  "слы".  То  есть
знаешь. Поразительно, каким странным людям позволяется вещать в
микрофон.
     - Вы  скажете,  что  никогда не проводили таких... опытов?
Никогда не пробовали, никогда этим не  занимались?  Вы  скажете
это, глядя мне в глаза?
     Инквизитор раздраженно поставил чашку на подоконник:
     - Давай-ка  прекратим  этот  разговор.  Не  стоит доверять
людям из "ящика". Ни в чем.
     Ивгины пальцы, вцепившиеся друг в друга, побелели:
     - Где же ваша хваленая... честность?
     Их взгляды встретились.  Ивга  ощутила  внезапный  приступ
тошноты.

     ...В  какой-то момент она решила, что инквизитор везет ее,
чтобы сдать в изолятор; к  обычному  дискомфорту  его  близкого
присутствия добавилось тягостное чувство обреченности. И с этим
чувством  Ивга  провела на заднем сидении всю не очень длинную,
но и не короткую дорогу.
     Сбоку  на  ветровом  стекле  была  приклеена  картинка   с
развеселой,   хвостатой  ведьмой  верхом  на  помеле.  Картинка
показалась Ивге дурной приметой, знаком странного,  изуверского
чувства   юмора;   некая  ржавая  пружина,  все  сжимавшаяся  и
сжимавшаяся у нее внутри, напряглась до последнего предела.
     Инквизитор    вел    машину    подчеркнуто    неторопливо,
внимательно,  корректно,  как  ученик,  второй раз усевшийся за
руль; скоро центр, в котором Ивга  худо-бедно  ориентировалась,
остался позади, и потянулись пригородные районы - однообразные,
пыльные,   совершенно   чужие.   Миновав   знак,  сообщающий  о
пересечении городской черты,  инквизитор  повернул  направо,  и
дорогая  мощная  машина  величественно  выкатилась  на разбитую
проселочную дорогу.
     Желтое здание обнаружилось за молодой елочной  посадкой  -
приземистое, двухэтажное, похожее одновременно и на тюрьму и на
коровью ферму; Ивга обхватила плечи руками.
     - К  сожалению,  мне  придется кое-что тебе показать, - не
оборачиваясь, бросил инквизитор. - Именно то, что тебе надлежит
увидеть.
     Ивга по смотрела на его затылок  -  ухоженный,  волосок  к
волоску.  И  больше  всего  на  свете ей захотелось садануть по
этому затылку тяжелым молотком.
     Высокомерный вершитель судеб. "Шестьдесят  два  процента",
"тридцать  восемь  процентов"...  "Именно то, что тебе надлежит
увидеть".  По  какому  праву  он  обращается  с  ней,   как   с
лабораторной свинкой? Нет, как с микробом. Как с болезнетворным
микробом, а он - добрый доктор...
     Приступ  ярости  оказался внезапным и беспричинным. Просто
лопнул тугой пузырь, вместилище ее потерь, унижений и страхов.
     Кажется,  ее  зубы  хрустнули.  Кажется,  глаза   застлала
красная  пелена;  невероятно, как в одном человеческом существе
может помещаться столько ненависти. Непонятно, как  она  смогла
вынести такое - молча и неподвижно. Со стиснутыми зубами.
     Но   уже  в  следующую  секунду  она  вцепилась  в  волосы
сидевшего за рулем мужчины.
     Вернее, чуть было не вцепилась.  Потому  что  в  последний
момент  он  ушел  в  сторону,  поймал ее руку и резко дернул на
себя. Машина вильнула; рука инквизитора обхватила ее за  шею  и
вдавила лицом в твердое плечо.
     - Палач!..
     Она рванулась. Машина вильнула снова; Ивге показалось, что
сейчас  она  кувыркнется вперед и упадет на руль, пробив ногами
ветровое стекло.
     - Палач! Собака! Гад! Сволочь! Пусти-и...
     Рот ее оказался  зажат  жесткой  обшивкой  сидения.  Руки,
взявшиеся  было  царапать  и рвать, ослабели от боли; боль была
такая, будто голову выворачивают из плеч, как пробку с бутылки.
     - Палач!..
     Машина замедлила ход, потом остановилась. Ивгу  выпустили;
прядь ее рыжих волос зацепилась за пуговицу на его воротнике и,
отпрянув  назад,  она  чуть не сняла с себя скальп. Так, что на
глаза мгновенно навалились слезы.
     - Всех вас, - прошипела  она  сквозь  боль.  -  Всех  вас,
сволочей... Ненавижу. Раздавить, как клопов... Палачи...
     Она  на  минуту  ослепла. Может быть, из-за пелены слез, а
может быть, у нее просто потемнело в глазах; дверца, на которую
она навалилась  в  поисках  выхода,  вдруг  поддалась,  и  Ивга
вывалилась из машины - на обочину.
     Туман  перед глазами разошелся. Специально для того, чтобы
Ивга увидела лежащий неподалеку камень;  скрючившись  от  боли,
подняла  и  швырнула.  Боковое  стекло  роскошной  машины пошло
сотней  трещин,  перестало  быть  прозрачным,  перестало   быть
стеклом;  Ивга  ощутила  мгновенную  свирепую  радость;  камней
больше не было, она набрала полную горсть щебенки:
     - Я...  тебя...  трогала?  Я  что-то  тебе   сделала?!   Я
преступница?   Воровка?  Да  я  в  жизни...  и  ты  мне  будешь
указывать? Назару... Я что, кому-то чего-то должна?!
     На узкой дороге не было ни одной машины, только по  шоссе,
оставшемуся  в  отдалении,  полз  серый грузовик. Далеко в поле
бродила бездомная  собака,  а  инквизитор  стоял,  оказывается,
рядом,  стоял,  прислонившись к капоту, и сверху вниз глядел на
сидящую Ивгу.
     - Я тебя не боюсь, - она бестрепетно  посмотрела  прямо  в
его сузившиеся глаза. - Я НИКОГО не боюсь. Понял, гад?
     Инквизитор молчал.
     Она с трудом поднялась - не хотелось быть перед ним как бы
на коленях.
     - Ты...  мерзавец. Ты... ничего... а у нас бы сын родился!
С Назаром! Теперь уж все,  теперь  уж...  ты  рад?  Что  мы  не
будем...  что  у  нас  не  будет...  никогда... что я теперь...
ни-когда!.. А ты  радуйся.  Потому  что  ты...  Ты  кого-нибудь
когда-нибудь   любил?..  Ты  не  умеешь,  душа  у  тебя  налысо
стрижена, под ноль...
     Ей вдруг явственно, остро  представилось  утро  с  пятнами
солнца,  лежащего  на  полу,  с  приглушенным  звоном посуды, с
жужжанием кофемолки, с запахом молока. Она ощерилась,  прогоняя
видение;  челюсти  ее  сводило  от ненависти. Как от неспелого,
твердого крыжовника.
     - Я же ничего не хотела! Ничего особенного! Только,  чтобы
меня  в  покое...  чтобы  дали  просто  жить...  миллионы людей
спокойно живут! Но  вот  какая-то  мразь  решила,  что  я  так,
червячок... Змеенышем уродилась... Да?!
     Ей казалось, что слезы на ее глазах вот-вот закипят. Такие
они были горячие.
     - Только  бы  хватать...  Давить,  мучить... Принуждать...
Паук поганый. Палач грязный, вонючий. И предатель!..
     Она сама не знала, откуда взялось это  последнее  слово  -
оно  выскочило, как по наитию. И в ту же секунду ей показалось,
что лицо  инквизитора  дрогнуло.  На  мгновение;  вдохновленная
победой, она растянула губы в свирепой ухмылке:
     - А,   не   нравится?  Правда  -  не  сладенькая,  да?  Не
мяконькая?..
     Ей  казалось,  что  по  узкому   темному   лабиринту   она
проталкивается  к  чему-то...  к чему-то, чем она сможет ранить
его по-настоящему. Даже, может быть, убить.
     - ...палач и предатель. Тебе еще отмстится!  За  то...  за
ТО, как ты с ней обошелся!..
     Она  понятия не имела, о чем и о ком говорит. Но цель была
рядом - инквизитор побледнел; ох, как он побледнел - Ивга и  не
думала, что это возможно...
     - Да!  Ничего  тебе  не  забудется,  потому  ты  и  садист
ненормальный, потому т