нул от звука ее голоса. -  Прости,  я
не...  только не отдавай меня... ИМ. Я люблю тебя, Клав... Я...
клянусь. Не отдавай... Я боюсь...
     - Признайся, что ты не Дюнка. Признайся, ну?!
     Очередная вспышка света высветила две  блестящих  бороздки
на ее лице:
     - Что я... не я?.. Как скажешь...
     Он хотел сказать - "уходи, откуда пришла". Но не сказал. В
горле стоял комок.
     - Оставайся.  Ты свободна... делать, что хочешь. Но я тебя
боюсь... Дюнка. Я уйду.
     - Не... покидай...
     - Я хочу жить!
     - Клав...   не   покидай...    меня...    будем    вместе.
Пожалуйста...
     Она  шагнула  вперед,  протягивая  руки.  Клав отшатнулся,
будто его ударили, метнулся прочь, захлопнул за собой дверь.
     И услышал глухой стон. Совершенно нечеловеческий звук; так
мог бы стонать упырь, упустивший добычу...
     И сразу - детское всхлипывание.
     Он забыл, где лифт.
     Ударившись в чью-то дверь, он вылетел на лестничный пролет
и кинулся вниз, охваченный паническим, тошнотворным ужасом.  Он
несся прыжками, чудом не подворачивая и не ломая дрожащие ноги;
его ботинки грохотали по бетонным ступеням, и ему казалось, что
в полутьме ночной лестницы за ним гонятся. Бесшумно и страшно.
     Потом   бесконечная   лестница   закончилась;   на  улице,
освещенной  огнями,  не  было  ни  души.   Клав   перебежал   к
противоположному  тротуару  и, не удержавшись на ногах, упал на
четвереньки.
     Фантик, втоптанный в асфальт. Наверное, то самый,  который
удалось  рассмотреть  в  последний  момент перед шагом с крыши.
Совпадение?!
     Никто  не  видел  его.  Разве  что  старушка,   страдающая
бессонницей, да влюбленные, проводящие ночь во взаимных ласках,
могут  взглянуть сейчас в окно и увидеть посреди пустой улицы -
шатающегося подростка-наркомана...
     Телефонов было три. Шеренга, застывшая в ожидании жетонов.
     Клав обшарил карманы. Жетонов не было; впрочем, ЭТОТ номер
относится   к   числу   немногих,   для   которых   платы    не
предусмотрено...
     А,  вот  ключ. Ключ от с®емной квартиры; ключ от двери, за
которой тоскливо стонет... нет, не надо вспоминать.  Ключ  жжет
пальцы, прочь его, прочь...
     Кусочек  металла  звякнул  в  железном брюхе урны. Клав не
испытал облегчения.
     В телефонной трубке равномерно гудел космос.  Клав  поднял
глаза  к единственной звезде, одолевшей и тучи и заслон высоких
крыш;  если  у  космоса  есть  голос  -  это  голос  пустоты  в
телефонной трубке. Набирай...
     Четыре  единицы.  Запомни,  каждый  гражданин: один, один,
один, один!..
     Трубка опустилась на рычаг. Не-ет...
     Жуткий  звук,  поразивший  его   из-за   закрытой   двери,
повторился   снова.   В  безобразно  цепкой  памяти.  Так,  что
захотелось зажать себе уши.
     "Запомни,  каждый  гражданин...  мы  твой  храним   покой.
Четырежды нажми "один"... недрогнувшей рукой..."
     Он засмеялся. Недрогнувшей... как прочно заседает в голове
всякий мусор, вроде детских стишков...
     Чуть  ниже  клавиатуры  некая недрогнувшая рука выцарапала
чей-то номер. И нарисовала непристойную картинку.
     Трубка поднимается к уху, как пистолет к виску. Никогда не
приходилось поднимать пистолет...
     Указательный палец четырежды коснулся "единицы".
     Короткий гудок. Вежливый женский голос:
     - Диспетчерская службы "Чугайстер". Говорите.
     Он молчал.
     - Диспетчерская службы "Чугайстер". Говорите...
     Клав дернул за рычаг. С силой, едва не  выворотив  его  из
гнезда.
     - Не ломай телефон.
     Как холодно. Какой внезапный холод.
     Клав  оцепенел,  не  сводя глаз с непристойной картинки. В
телефонной будочке стало  темнее.  Потому  что  снаружи  падала
тень.
     - Клавдий   Старж,   третий   виженский   лицей...  Ночной
сокрушитель таксофонов.
     Клав обернулся.
     Теперь он вспомнил, где они встречались. На посту дорожной
инспекции, где Клав врал про некую проститутку,  а  подвозивший
его  водитель смотрел удивленно, с изрядной долей гадливости. А
чугайстров  было  двое,  и  говорил  в  основном  тот,  который
повыше...
     - Видишь,  как  смешно,  Клав.  Ты  не  успел еще и номера
набрать, а мы уже тут как тут... Во  всеоружии,  -  на  ладони,
обтянутой  черной  перчаткой,  лежал  ключ. Тот, что три минуты
назад полетел в урну.
     - Да, Клавдий Старж.  Ты  однажды  обманул  меня.  Провел.
Никому,  кроме  тебя,  до сих пор этого не удавалось. Ты далеко
пойдешь,  Клавдий  Старж...  -   прозрачные   глаза   чугайстра
придвинулись  ближе. - Ты далеко пойдешь, потому что... хоть ты
и обманул меня - но все-таки остался жив. Поздравляю.
     Клав прикрыл глаза.

     Улица, льющаяся глубоко под  ногами.  Темно-красная  морда
тепловоза. Фен, соскальзывающий в гору пены...
     Со стороны показалось бы диким - но больше всего сейчас он
боялся обрадоваться.
     Потому   что   через   несколько  минут  будет  уничтожено
положение вещей, превратившее его жизнь в сплошную пытку.
     Но он знал, что если испытает сейчас хоть тень  облегчения
- никогда  себе  не  простит.  Безнадежно  падет  в собственных
глазах,  потеряет  право  именовать  себя   мужчиной,   Клавом,
собой...
     Но он не почувствовал облегчения.
     Он  вообще  потерял  способность что-либо ощущать - просто
стоял и смотрел. Окна на пятнадцатом этаже.  Неторопливые  шаги
по лестнице, гул грузового лифта...
     Потом они вышли.
     И ОНА шла с ними - сама.



        ГЛАВА ВОСЬМАЯ
                             -------------

        x x x

     В лунном свете корова казалась фарфоровой.
     Ивга  сама  себе  казалась  фарфоровой - белое нагое тело,
совершенное, чужое; она шла,  обнаженная,  рядом  с  молчаливой
белой  коровой,  и бормотала слова, дурманящие и душу и тело, и
корову, и застывших в укрытии людей - очарованных, оцепеневших,
жадных мужиков.
     Она  шла,  отрешенная.  Ей  не  было  дела  до  их  широко
распахнутых, округлившихся глаз.
     И  глаз  луны  был  распахнут  тоже. И белое вымя касалось
высокой травы; она упивалась силой. Не тратила ее  и  никак  не
выказывала - просто несла, будто до краев наполненный подойник.
Ее сила была как молоко, с запахом травы и цветов.
     (Ищи сверхценность сверхценность сверхценность)
     Глаз  луны мигнул; по белому зрачку проползла длинная, как
червь, темная туча. Корова испуганно дернула ушами; по-прежнему
не было слышно ни  звука,  но  в  громкий  запах  ночного  поля
вплелась едкая струйка дыма.
     Она судорожно вздохнула.
     Мир  пуст;  ее  счастье  иллюзорно.  Мир  пуст,  корова  -
фарфоровая безделушка, сила - ветерок, едва касающийся трав...
     (Ищи)
     Она - заблудившаяся дочка. Она не найдет  мать  -  слишком
велико поле, слишком высоко стоит зеленая рожь...
     Ивга заплакала.

     - ...Я  не  хочу  сказать, что всякая девушка теперь может
служить источником опасности! Девушки, в  большинстве  своем  -
весьма  полезные  для общества существа... Но, господа, давайте
не будем прятать голову под крыло - вы знаете, что за последний
месяц общее число ведьм  удвоилось?  Ах,  вы  не  знаете!..  Не
исключено,  что  через  неделю оно утроится. Все эти скромные и
честные,   за   которых   отечески   ручалась   наша    славная
Инквизиция...  кого  она  держала  на  так  называемом учете, а
значит, на свободе... Так вот, сегодня это действующие  ведьмы.
Это те, кто завтра отравит воду в вашем колодце. Нашлет моровую
язву,  а  если получится, заодно и голод... Да, господа, вы все
забыли, что  это  такое.  Может  быть,  уже  через  год  ведьмы
создадут  свою  "инквизицию"!  И нас с вами, не принадлежащих к
ведьминскому кодлу... а таких через год будет меньшинство...  и
нас  с  вами  будут  брать на учет и сажать в изоляторы. Ведьмы
будут править миром, вот представьте себе!..
     Ивга узнала оратора. В прошлый раз она видела его тоже  на
экране  -  тогда  он  сидел на садовой скамье, за спиной у него
разгуливали по газону голуби, а обращенное к зрителям лицо было
прикрыто мерцающей маской электронной мозаики. "Да, господа!  У
Инквизиции уже сейчас есть средство, позволяющее лишить ведьму,
так   сказать,   ведьмовства!   Очистить,   в   какой-то  мере!
Откорректировать! Без всякой мути!.."
     Сегодня  он  предстал  в  натуральном  виде,  без   маски.
Насмешливые,  без тени сомнения глаза, полоска светлых усов под
маленьким носом и чисто выбритый подбородок.
     - Не лгите себе, не тычьтесь носом в  розу,  когда  вокруг
полно  вонючего  дерьма!  Примерьте  пальтишко  граждан второго
сорта... Подружитесь  с  соседочкой-ведьмой,  может  быть,  она
замолвит  за  вас  словцо!..  А,  не  нравится?!  Так напомните
герцогу,  что  вы  граждане!  Что  вы   платите   налоги!   Что
беспомощная  структура, именующая себя Инквизицией, должна либо
защитить вас, без всякой мути, либо закрыть свою ко...
     - Кто это? -  спросила  Ивга,  приглушая  звук.  Референт,
господствующий  над  приемной,  как  капитан  на  своем мостике
господствует  над  кораблем,  на  минуту  отвлекся  от   своего
занятия:
     - Политик...
     Ивга не стала спрашивать дальше. Слово "политик" звучало в
устах   референта   как   грязное   ругательство;  сам  Великий
Инквизитор относится к политикам немногим лучше.
     Она опустила глаза. Человек, живший четыреста лет назад  -
Великий  Инквизитор  Атрик  Оль  -  и  не  предполагал, что его
подробный, для домашнего  пользования  писанный  дневник  будет
расшифрован,  адаптирован  к языку далеких потомков и издан для
служебного употребления. Поскрипывая при свече гусиным пером  -
а  Ивга  была уверена, что перо, в особенности гусиное, обязано
скрипеть  -  Атрик  Оль   скрупулезно   переносил   на   бумагу
впечатления  прошедшего  дня,  понятия  не  имея  ни  о будущих
читателях, ни о своей собственной жуткой участи; книга, которую
Ивга начала читать с последней  страницы,  производила  на  нее
странное впечатление, одновременно притягивая и нагоняя тоску.
     Последняя  запись  была  датирована  днем  смерти автора и
казалась слегка бессвязной, рваной, неоконченной.
     "Вчера, испытывая сильную боль в правой  половине  живота,
не  совершил  подобающую  запись,  посему  исправляю упущение с
утра...  Сударыни  мои   ведьмы,   как   представляется,   сами
устрашились  дела  рук  своих  -  и  за  вчерашний день вода не
поднялась  ни  на  палец...  Так  твердят  люди,  так   твердит
оставшийся  в  городе  сброд,  так  полагает  даже сам господин
герцог - я не спешу разубеждать их, потому как надежда греет  и
насыщает,  если нет тепла и пищи, пусть утешаются надеждой... Я
один не усомнюсь ни на мгновение, что сударыни мои не  способны
собственных  безобразий  устрашаться  -  и если сегодня вода не
поднялась, завтра жди напасти еще худшей...
     А потому я один не могу надеяться -  такого  рода  надежда
лишит  меня сил, а ведь я должен приготовить для сударыней моих
отдарок... Ибо матка, матерь-ведьма, затаилась так близко,  что
я  не могу спать, чуя ее дух... И не далее как сегодня я схвачу
ее шею железными клещами, которые уже выковала моя воля...
     ...Они приходят и плачут, спрашивая меня:  почему  великая
сила,  сотворившая  мир, не явится к нам на помощь? Я отвечаю в
ответ: а почему беспомощны мы сами? Почему  сильны  и  свободны
только  сударыни мои ведьмы, даже если обратная сторона свободы
их - зло?..
     ...Мне виделся мир, где сударыни мои изведены под  корень.
Скучен  и  сер,  и  бесплоден;  однако  мир,  где  сударыни мои
расплодились без  меры,  ужаснее  стократ...  И  нет  будущего,
камень  не  стоит  на  камне, а носится в бесконечном месиве из
воды и  суши,  ни  один  дворец  не  устоит,  лишенный  твердой
опоры...  Долга,  обязанностей... цепей, лишающих нас воли - но
дающих нам силу жить...
     Красногрудая птица, именуемая также снежной, просит  хлеба
под окном. Велю служанке накормить ее - в последние скудные дни
и служанка сделалась скупа..."
     На  этом  месте  записи  заканчивались. По всей видимости,
Великий Инквизитор Атрик Оль  в  жизни  не  написал  больше  ни
строчки   -   разве  что  подпись  под  каким-нибудь  последним
приказом;  короткий  комментарий   сообщал   только,   что   "в
результате  прямого контакта с предполагаемой маткой, ставшего,
вероятно, причиной скорой  смерти  этой  последней,  инквизитор
Атрик  Оль  был обессилен и частично ослеплен, после чего масса
собравшихся в городе  ведьм  получила  над  ним  неограниченную
власть.    На   гравюре   неизвестного   художника,   ставшего,
по-видимому, очевидцем событий, запечатлен момент смерти Атрика
Оля  -  ведьмы  засмолили  его  в  бочке,  обложили  соломой  и
сожгли..."
     Ивга мигнула. Подняла глаза на экран.
     На  лице комментатора застыло боязливое сострадание, будто
он явился в палату к тяжко больному  и  совершенно  незнакомому
человеку. Потом появилась женщина средних лет - камера брала ее
почти со спины, так, что зрителю видны были только затылок, ухо
и краешек щеки. Ивга подняла пульт.
     - ...и  пришла  к  ней,  потому  что  жить  стало  никакой
возможности...
     - Он вам изменял?
     - Изменял, и...  сына  втравил  во  что-то...  в  какую-то
банду,  не  то  компанию...  Я  пришла  к ней - помоги, говорю,
бабушка, сил нет...
     - И она помогла?
     - Помогла...  Я  ей  водкой  заплатила,   деньгами,   дров
завезла...  А  он  с  тех  пор  завязал совсем, дома сидит, как
пришитый... Сына не трожет...
     - А вы понимаете, что сговор с ведьмой - подсудное дело?
     - Какой там сговор... Я разве подписывала  что,  какую-нть
бумагу... Нет же... Кому плохо, что был муж - оторви и выбрось,
а стал...
     - А  что  вы  скажете, если завтра к той же ведьме придет,
скажем, ваша соперница? И  та  ей  поможет  тоже?  Сделает  все
наоборот?..
     Женщина  молчала.  Сопела  молчала. Ухо, доступное взгляду
камеры, медленно наливалось пунцовым.
     Следующий кадр. Молодая смешливая девушка. Поперек лица  -
темная полоска, скрывающая глаза.
     - А зачем ты это сделала?
     - Она у меня парня увела.
     - Того самого, за которого замуж выйти хотела?
     - Хи-хи... Хотела. Прехотела, с-с-с...
     Цензура  бдительно  прикрыла  непотребное  слово длинным и
сочным шипением.
     - Ты знаешь, что за такое бывает?
     - Пусть бывает. Ведьме бывает, а не мне.
     - Ты ей заплатила?
     - Хи-хи... Так я вам и сказала... Если заплатила - это уже
сговор. А так - кто знает...
     - У человека ноги отнялись - тебе разве не жаль?
     - Наперед  думать  надо   было...   когда   чужого   парня
отбивала!.. С-с-с... С-с-с!..
     Смена  картинки. Теперь комментатор смотрел проникновенно,
так, что Ивге пришло на ум слово "волоокий".
     - Человечество живет в обществе ведьм не день и не  два...
И  не  век...  Посмотрите  вокруг.  Вы,  вы  сами  - никогда не
вступали с ними в сговор? Если да - то почему  плачете  теперь,
обнаружив  в  тетрадке  вашего  занемогшего  сына  - цепь-знак,
открыточку, подаренную одноклассницей?..
     Ивга приглушила звук.
     - Что такое цепь-знак?..
     - Ты не могла бы мне не мешать?
     Референт  хмурил  брови,  но  в   глазах   его   не   было
раздражения.  Ивга знала, что этот молодой честолюбивый парень,
который, тем  не  менее,  вряд  ли  сумеет  когда-нибудь  стать
инквизитором, втайне ей симпатизирует.
     Она  улыбнулась,  сама  чувствуя,  как  мило  и обаятельно
приподнимаются уголки губ:
     - Миран... извините.
     Референт  посопел,  делая   вид,   что   страшно   увлечен
происходящим на мониторе; наконец, тяжко вздохнул:
     - Цепь-знак...     Значок     одноразового    воздействия.
Воспроизводится любым классом ведьм с уровнем "колодца" не ниже
тридцати... Что такое уровень "колодца", ты знаешь?
     Ивга кивнула:
     - Примерно.
     - Так вот. Цепь-знак имеет свойство вызывать наркотическую
зависимость...  от   человека,   этот   значок   пред®явившего.
Концентрированный  вариант  "приворотного  зелья";  в сущности,
устанавливает стойкую связь "хозяин-раб"...  "Цепной"  человек,
лишенный  общества своего "хозяина", испытывает муки наркомана,
которого лишили дозы... Иногда  умирает.  Иногда,  отмучившись,
излечивается  -  как правило, травма остается на всю жизнь... Я
понятно об®яснил?
     - Как энциклопедия, - сказала Ивга серьезно.
     Зазвонил  телефон;  подняв   трубку,   референт   привычно
захватил ее плечом:
     - Приемная Вижна-один...
     Ивга  увидела,  как брови его дрогнули; голос, впрочем, не
изменился ни на йоту:
     - Да,  ваше   сиятельство.   Да,   прямая   линия   сейчас
отключена... Да, ваше сиятельство. Одну минуту.
     Щелкнула  кнопка.  Референт  заговорил другим голосом - не
суховато-вежливым, каким говорил с Ивгой и, как  выясняется,  с
герцогом  тоже,  а  сдержанно-почтительным,  каким разговаривал
исключительно с Клавдием:
     - Прошу прощения, патрон... Его  сиятельство  на  проводе,
патрон... Да, патрон...
     Через  полчаса  дверь  кабинета  открылась. Клавдий Старж,
мрачный как туча, проигнорировал референта и скупо кивнул Ивге:
     - Пошли. Пора работать.

     ...Пронизывающий  полет,  река  -  голубые  вены...  Запах
облаков.  Клочья,  проплывающие  под  ногами,  обрывки,  сквозь
которые  видна  земля...  Горящая  луна  над  головой,  и  ясно
различимое кольцо на пустой светящейся равнине. Выше...
     Ледяной ветер забивает дыхание, луна не приближается. Ивга
смеется;  ее  волосы  летят  за  ней,  переплетаясь  с ветром и
облаками. Она протягивает руку...
     Луна холодная. Кольцо жжет.
     Кольцо  лежит  у  нее  на   ладони,   ртутное,   алмазное,
одновременно  ледяное  и  жгучее;  она смотрит на подернувшуюся
тучами луну и надевает кольцо на палец...
     ...Кипит, вырываясь через края, жирное зеленоватое варево.
На ладони  дрожит  теплое  тело  -  обомлевшая  мышь...  Пальцы
медленно  разжимаются,  серая  маленькая  тварь  летит в котел,
варево удовлетворенно пенится, по телу проходит судорога -  как
от  наивысшего  мига  любви.  Ивга  открывает маленькую дамскую
пудреницу,  смачно  плюет  в   тусклое,   запорошенное   пудрой
зеркальце;  от  плевка  стекло  растрескивается,  Ивга выбирает
осколок в форме  косой  звезды  и  кидает  в  варево  вслед  за
мышью...  Сохни,  сохни, усыхай, забывай свое имя, забывай свою
силу, сохни, сохни, усыхай...
     Летит, медленно проворачиваясь в  едком  дыму,  серебряное
лунное кольцо...
     Поверхность варева разглаживается.
     На  дне  прозрачной,  как  кристалл,  жидкости лежит белый
мышиный скелетик.

     В машине она спросила у мрачного Клавдия:
     - Почему вы не сказали мне про цепь-знак?
     Он скривил губы:
     - Чего-чего?
     - Ничего, - сообщила Ивга, задумчиво глядя в окно.
     Ей, оказывается,  всего-то  и  надо  было,  что  раздобыть
цепь-знак.  Пусть  даже  пройти для этого инициацию... Да и без
инициации можно. В маленьких селениях всегда  есть  услужливые,
вполне доступные для страждущих старые ведьмы...
     - Удивительные  у тебя интересы, - сказал Клавдий, и в его
голосе явственно прозвучало презрение.
     Ивгу задело. Не столько слова, сколько тон;  будто  по  ее
лицу   провели   холодной   мокрой  тряпкой.  Будто  хлестанули
розгой...
     Интересно все же, о чем сегодня беседовали его сиятельство
герцог и Великий Инквизитор города Вижны.
     - Круг моих интересов непередаваемо  широк,  -  отозвалась
Ивга  холодно.  -  Потрошить  человеческие  души,  без всякого,
кстати, на то права - исключительно  забавно.  А  вот  пытаться
вернуть  любимого человека всеми доступными способами - это уже
явная глупость. Скажите "фи". Можно три раза.
     - Странно, - пробормотал Клавдий равнодушно.  -  Я  был  о
твоем интеллекте куда более высокого мнения.
     Ивга оскорбилась и надолго замолчала.

     В  маленькой  квартирке,  которую  Ивга  привыкла мысленно
называть  "своей",  она   приняла   душ   и   задремала   пер