Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Фантастика. Фэнтези
   Русскоязычная фантастика
      Исаак Бабель. Рассказы -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  -
- тельно недавно, когда был стандартный вопрос: "Кто является моим любимым учеником?" - Я как всегда ответил, что у меня нет любимчиков, я всех люблю. Тогда же я сказал, что очень много жду от этой молодой поросли, которую вы назвали Четвертой волной. Я жду прорыва в новое литературное пространство. Названные вами романы все хороши, любой из них достоин приза, любой из них десяток лет назад составил бы имя автору и вызвал бы бурление в среде чи- тающей интеллигенции, но не один из них не является, как мне кажется, про- рывом в новое литературное пространство. Очень трудно объяснить, что я имею в виду. Коль скоро речь идет о фантастике, то на моей памяти прорыв в но- вое литературное пространство начал Иван Ефремов "Туманностью Андромеды", а довершила целая группа писателей, среди которых, я скажу без ложной скром- ности, немаловажную роль сыграли А. и Б. Стругацкие. Вот эти шестидесятни- ки, ворвались в совершенно новый фантастический мир, которого раньше в Рос- сии не знали. Вот они создали это новое литературное пространство. Называй- те это как хотите. Они писали вещи совершенно не похожие на то, что было за десять и даже за пять лет до них. Пусть литературоведы решают в чем принци- пиальная разница между фантастикой шестидесятников и фантастикой там пяти- десятников. Я интуитивно эту принципиальную разницу чувствую. И вот в дальнейшем второе, третье, потом и четвертое поколение расширяли это лите- ратурное пространство, открывали там новые ниши, новые и новые возможности, вырубали там леса, останавливали реки, строили города, создавали совершен- но новые миры по совершенно новым принципам, не виданным в двадцатые-трид- цатые годы. Ну а то, что наблюдаем мы сейчас - это продолжение пока еще ос- воения все того же открытого в начале шестидесятых годов фантастико-литера- турного пространства. Я не вижу пока еще ни одной вещи, которая прорвалась бы куда-то еще дальше. Все это пока только в большей или меньшей степени, лучше или хуже, но продолжает уже создавшиеся в шестидесятые и последующие годы традиции. Я не знаю, ответил ли я на ваш вопрос. Но интуитивно я вос- принимаю это таким вот образом. Я очень много ждал от романа Лазарчука "Солдаты Вавилона", (тут "неблаговидную" роль сыграл Андрей Михалыч Столя- ров, который очень мне этот роман расхваливал и все время говорил, что это нечто принципиально новое), но я не увидел принципиально нового. Я увидел добротный мощный роман, написанный человеком с великолепным вообра- жением, который в совершенстве овладел всей методикой предшествующего поко- ления писателей. Но я не увидел в этой вещи прорыва в новое пространство. Это все состоит из элементов того, что мы уже проходили. Упаси Бог, это неплохо! Ни в коем случае я не хочу сказать, что Лазарчук написал роман слабый, вторичный. Наоборот - роман превосходный, и миллионы людей прочтут его с наслаждением. Но прорывом в новое я назвать его не могу. Я не могу назвать такого примера ни за этот год, ни за год-два предыдущих, хотя напи- саны были превосходные романы. Я не считаю, что и тот роман, который сде- лал я, является прорывом в новое, это тоже отработка старых материалов, старых методик, старых принципов. Если бы я знал, в чем состоит новая мето- дика, я бы, конечно, ее уже давным-давно применил. Но я надеюсь, у меня та- кое ощущение, что вот-вот должно возникнуть новое направление. Ощущение есть: ситуация созрела, писатели есть, созрели, мне кажется, новые методи- ки, но еще пока никто не удосужился их обнаружить. Может быть - не сумел, не знаю. БЕРЕЖНОЙ: Вот этот прорыв шестидесятых годов, он был связан с тем, что исчезли многие ограничения, и, по всей видимости, следующий прорыв тоже бу- дет связан с тем, что у фантастики будет большая степень свободы. Возможно ли это вообще? СТРУГАЦКИЙ: Мне не кажется эта аналогия правильной, потому что у сов- ременного литератора достаточно степеней свободы. Сегодня литератора не ог- раничивает никто, кроме его собственных, находящихся внутри него, ограниче- ний: эстетических, этических, может быть, мировозренческих. Если есть огра- ничения, то связаны они у автора с его предысторией, с его биографией, с его представлениями о том, что в литературе хорошо, что плохо и так далее. Внешних ограничений нет. Перед шестидесятниками стояли внешние ограничения и, когда эти ограничения рухнули, действительно хлынуло половодье. Все, что люди держали в себе, копили, все свои представления, какой литература дол- жна быть, а какой нет, все это сразу же взорвалось: появилась новая фантас- тика. Сейчас внешних ограничений нет. Сейчас прошло уже почти десять лет, как внешние ограничения фактически исчезли. Должен сказать, когда я писал свой роман, я чувствовал себя неописуе- мо свободным. Я мог позволить себе все, что хотел. Все ограничения, кото- рые я ставил перед собой, были моими личными ограничениями. Никаких со- циальных ограничений, никакой внешней цензуры не чувствовалось. Это, между прочим, очень новое ощущение, странное. Но молодежь наша успела в этой но- вой ситуации написать по два, по три-четыре романа, так что для них тут ни- чего нового нет. Но вот прорыва пока тоже нет. НИКОЛАЕВ: А вы не боитесь, что прорыв совершат новые люди, которых вы не знаете даже. Что это будет не прорыв Столярова, Лазарчука, Рыбакова, Штерна, а совершенно незнакомых новых людей, и пойдут они не в ту сторону, в которую вы все-таки подсознательно надеетесь и ждете? СТРУГАЦКИЙ: Андрюша, я не только не боюсь (бояться тут абсолютно нече- го), но я почти уверен, что так и произойдет. И самое неприятное в этой си- туации будет то, что прорыв состоится и - не будет нами узнан. НИКОЛАЕВ: Может он есть уже, просто мы его пока не видим? СТРУГАЦКИЙ: Нет. Понимаете в чем дело, когда возникла фантастика шес- тидесятых, читатели приняли ее на "ура", а литературная критика, даже са- мая что ни на есть либеральная, приняла ее в общем-то в штыки. Потому что она была воспитана в представлении сороковых-пятидесятых годов, и вот это новое казалось им нелепым, неправильным. Собственно, что новое произошло? Реализм вошел в фантастику. До шестидесятых годов в фантастике не было реа- лизма. Каждое фантастическое произведение представляло собой, по сути дела, хуже или лучше написанный учебник жизни. Вот это правильно, это не пра- вильно. Черное-белое. Хорошие - плохие. Это были такие плакатики. И вот в шестидесятые в фантастику ворвался реализм, живая жизнь в том виде, в ка- ком она на самом деле существует. Это далеко не всем понравилось. Должно быть, что-то подобное происходит сейчас. Вот, например, я с большим интере- сом, нет, с интересом не то слово, но с любопытством наблюдаю как фэнтези завоевывает рынок. Ведь сейчас читателей и любителей фэнтези, наверное больше, чем любителей так называемой жесткой фантастики. Может быть фэнте- зи и есть новое. Но тут дело в том, что фэнтези хорошо освоена на Западе... НИКОЛАЕВ: Борис Натанович, а вам не кажется, что под то, что вы сказа- ли, очень хорошо попадает роман Звягинцева. С одной стороны критика катего- рически не принимает этот роман, и вы как критик тоже не принимаете... СТРУГАЦКИЙ: Нет, беда в том, что я не принимаю это как читатель. НИКОЛАЕВ: А вот читатели проголосовали за его роман... Не просто так, не фанаты-звягинцы вручили ему премию, а именно те же люди, что дали впос- ледствии премию "Гравилету". Неужели это не настораживает? Может быть ро- ман Василия Звягинцева это и есть прорыв? БЕРЕЖНОЙ: Если бы в том году был "Гравилет", Звягинцев, скорее всего, премию бы не получил... НИКОЛАЕВ: Не факт. СТРУГАЦКИЙ: Андрей, ну, что касается Звягинцева, то я не вижу в нем ничего нового, в этом романе. Я не о частных недостатках говорю... Главным недостатком романа является полное отсутствие в нем нового. НИКОЛАЕВ: Это вам так кажется, Борис Натанович... СТРУГАЦКИЙ: Нет, нет, нет, нет! Когда литературные критики не принима- ли, скажем, ранних Стругацких или раннего Гансовского, они не отрицали но- визну, они прекрасно понимали, что, да, вот пришли писатели, которые пишут не так, как Немцов, Казанцев, Охотников. Они понимали, что это написано по-новому. Им эта новизна не нравилась. Вот ведь в чем все дело. Не нравилась новизна. Они не считали, что фантастика должна быть реалистична. Если уж Тынянов - Тынянов! - упрекал Алексея Толстого за то, что его Марс слишком реалистичен!.. Тынянов! Величина номер один в нашей литературной критике! Так что вы хотите от среднего рядового критика, пусть даже самого добросовестного и либерального... Вот другое дело, что я плохо знаю фэнте- зи, я не люблю этот жанр... Может быть, там происходят какие-то совершенно новые, неизвестные ранее процессы? Но об этом я просто судить не берусь. Что же касается реалистической фантастики, то повторяю: нет главного - нет новизны. Все это... Ну, это знаете как после... я даже не знаю, какой при- мер... как после "Отцов и детей" Толстой пишет "Войну и мир". Великое произведение, гениальное, замечательное, но это не есть прорыв в новую ли- тературу! Эта тот же самый, так называемый, критический реализм, ничего принципиально нового здесь нет. Вот когда появляется "Мастер и Маргарита" - вот тут самый заскорузлый критик понимает, что возникло нечто новое, не бы- ло такого раньше! Нет, конечно, спохватываются, что Н.В.Гоголь в такой ма- нере работал когда-то, но тем не менее, сегодня это совершенно новый род литературы - очень нехарактерный, очень нетипичный, ни на что не похожий... Вот я чего-то аналогичного жду... А сейчас все пишут добротные и даже прек- расные романы в одной и той же, если угодно, фантастико-реалистической ма- нере. По одному и тому же принципу. Нарушение этого принципа не происходит. Это и хорошо, и плохо... НИКОЛАЕВ: А повесть Александра Щеголева "Ночь навсегда"? Про мальчика с придуманной психологией? СТРУГАЦКИЙ: Нет, это просто хороший фантастический детектив... Причем, фантазирование идет в самой неожиданной области - в области психологии, там, где, казалось, фантазировать нельзя - а, оказывается, можно... НИКОЛАЕВ: Так разве это не прорыв? Раз "казалось нельзя, а оказывает- ся - можно", так не есть ли это что-то новое? СТРУГАЦКИЙ: Ну, может быть, Андрей. Не берусь спорить, не берусь... Может быть, это какие-то проблески нового, возможно... Вещь не тривиальная. Щеголев вообще идет какой-то такой СВОЕЙ тропкой. Он, казалось бы, ис- пользует старую методику и старые манеры, но все время очень по-своему это у него получается. С "Любви зверя" это началось. "Любовь зверя" очень странная вещь, она стоит сбоку, она не mainstream, она, так сказать, ближе к какому-то берегу, какому-то флангу mainstreama. Очень оригинальная вещь. Черт его знает, может быть Щеголев и, будет первым человеком, который со- вершит некий прорыв. Пока в нем старого больше. Но может быть, если бы в нем было больше нового, я бы его как раз и отверг. НИКОЛАЕВ: Хорошо, прозу Тюрина вы отвергаете большей частью. СТРУГАЦКИЙ: Нет, прозу Тюрина я отвергаю совершенно по другим сообра- жениям. Дело в том, что Тюрин находится на совершенно другом краю, он пы- тается по-прежнему писать научную фантастику. Вот в чем вся беда Тюрина. Тюрин никак не поймет, или не хочет понимать, или ему не нравится понимать, что время научной фантастики кончилось. Вот я сейчас читаю его новый роман... НИКОЛАЕВ: "Последнее чудо-оружие страны Советов"? СТРУГАЦКИЙ: Да. Роман сильно отличается от того, что Тюрин писал раньше... Это, безусловно, шаг в правильном направлении, но Саша и там ну никак не может удержаться от многословных, изящно написанных псевдонаучных периодов, которые абсолютно не нужны в современном романе. В романе, пре- тендующем на звание художественного произведения. Все это лишнее, все это ненужное... Это как если бы вдруг М.А.Булгакову вдруг пришло бы в голову описывать научную основу волшебства Воланда, и он посвятил бы этому три-че- тыре абзаца с употреблением таких слов, как "микрополя", "псевдокорпускулы" и т.д. БЕРЕЖНОЙ: Ну, луч профессора Персикова он же изобразил? СТРУГАЦКИЙ: Так у него эта самая повесть на порядок слабее... Она-то, как раз не является совершенно новой, это как раз тот пример, когда вели- кий писатель пишет побрякушку. И эта побрякушка сверкает и блестит среди произведений такого же типа просто потому, что она написана Мастером. Но - только поэтому. БЕРЕЖНОЙ: А пересадка гипофиза профессором Преображенским? СТРУГАЦКИЙ: Слава богу, вы обратите внимание - там хватило у Михаила Афанасьевича чувства такта совершенно не углубляться в научную сторону. Хо- тя он ведь врач, и казалось бы, мог соблазниться. Но не соблазнился! Пото- му что он чувствовал, насколько это будет эстетически излишне. Он же прек- расно понимал, что это у него не научно-фантастический роман, это символи- ка, притча, басня... А вот у Саши Тюрина (которого я очень люблю) - у него есть это вот... не может он расстаться с любовью к научной фантастике, к Science Fiction. Ему все кажется, что в научно-фантастических идеях содер- жится нечто существенное и важное. Нет там ничего. Нет. Времена, когда научно-фантастические идеи поражали воображение читателя давно уже минова- ли. Было такое время, было, но эти времена прошли. Наука перестала быть эк- зотична. Наука больше не чудо - наука это быт. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. *************************************************************************** **************** ОСТРОПЕРЫ ВСЕХ СТРАН ПРИСОЕДИНЯЙТЕСЬ! ******************** Борис ШТЕРН: Итак: написано три главы, начата четвертая. С этого мо- мента "Оберхам", если захочет, может продолжать нескончаемый фантастичес- кий роман о нобелевском лауреате Станиславе Леме, о фантастах, о фенах, о фантастике и так далее. Темп, тон, ритм заданы в этих коротких главах. Два непременных условия: бог в животе и чувства добрые. Да, забыл про художес- твенность! Художественность обязательна! Время действия - анахроническое. Сюжетные направления - разнообразные. Александр ЩЕГОЛЕВ: НЕОБХОДИМОЕ ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ Наученный горьким опытом других шутников, автор этой части буриме то- ропится заявить следующее. 1. Ольга Ларионова - это писательница, чьи произведения он (автор) лю- бит с ранней юности и чьи книги он собрал, вероятно, в полном объеме. Ува- жение автора к этому человеку искренне и глубоко. 2. Борис Штерн - это, во-первых, первоклассный писатель, во-вторых, мужчина, причем, настоящий. 3. Борис Руденко и Юрий Брайдер, по мнению автора, прежде всего писа- тели, и только потом "милиционеры", "капитаны" или "майоры". 4. Вообще. Как говорится, все совпадения имен и описанных событий аб- солютно случайны. Автор заранее просит прощения у тех, чьи имена без спро- са использовал. А также у тех, чьи не использовал. 5. Собственную фамилию автор вплел (приплел) в ткань повествования из этических соображений. Хочешь делать персонажами других - умей сам быть персонажем. Короче, фамилию "Щеголев" в следующих частях буриме, если они будут кем-нибудь написаны, разрешается трепать и пачкать как угодно - вплоть до того, что не упоминать вовсе. 6. Отношение автора к так называемому "национальному вопросу" очень спокойное, нормальное, можно сказать, никакое. Интонация некоторых шуточек, в которых предубежденный читатель обязательно разглядит что-нибудь нехоро- шее, просто взята из предыдущей части буриме. (Привет, Боря! Надеюсь, я ни- чем тебя не обидел, ни в этой оговорке, ни в тексте "Правдивых историй". Кстати, сознаюсь наконец, ведь это моя настоящая фамилия - доктор Кац! Раньше я писал под русским псевдонимом, потому что опасался преследования.) --------------------------------------------------------------------------- ПРАВДИВЫЕ ИСТОРИИ ОТ ЗМЕЯ ГОРЫНЫЧА (название рабочее) Борис Штерн: 1. НАЕДИНЕ С МУЖЧИНОЙ Однажды после дождя известнейшая писательница-фантастка Ольга Ларионо- ва с двумя полными хозяйственными сумками стояла на остановке автобуса, чтобы ехать в Дом ленинградских писателей, что на улице Шпалерной-17. Там должен был состояться а-ля фуршет по поводу вручения Станиславу Лему Нобе- левской премии. Подошел автобус ненужного ей маршрута, и Ольга услышала крик. Оглянулась. К ней бежал невысокий мужчина в пальтишке, с тортом на вытянутых руках и с бутылкой водки в кармане, за ним гнались два офицера милиции и кричали: - Задержите его, задержите! Близорукая Ольга конечно не хотела вмешиваться в погоню за преступни- ком, но человек с тортом был так похож на Чикатило, что Ольга все-таки ис- полнила свой гражданский долг - подставила ему ножку. Преступник упал пря- мо в грязь, где шляпа, где ноги, где торт - можно себе представить. Подбе- жавшие милиционеры дико взглянули на Ольгу и успели вскочить в отходящий автобус. Автобус уехал. Ольга осталась наедине с мужчиной. 2. КИЕВСКИЙ ТОРТ Ольга осталась наедине с мужчиной. Мужчина был такой же близорукий. Одной рукой он искал в луже свои оч- ки, со второй облизывал размазанный "Киевский торт". Ольге было очень неу- добно, очень смешно и очень страшно - мужчина вполне имел право дать ей по- щечину за такие дела, а удрать от мужчины с двумя полными сумками не было никакой возможности. Наконец мужчина нашел очки, выбрался из лужи и, сжи- мая кулаки, посмотрел на Ольгу. Конечно, это был не Чикатило, но Ольге он поразительно напоминал кого-то. - Пся кр„в!!! - грубо по-польски выругался мужчина, и Ольга с ужасом узнала в нем самого Станислава Лема, нобелевского лауреата, на встречу с которым она направлялась в Дом Писателей с двумя хозяйственными сумками, в которых была всякая всячина для а-ля фуршета - тот же "Киевский торт", вод- ка, закуска и так далее, - все это покупалось в складчину между советскими фантастами по десять долларов с рыла. Ольга начала извиняться и счищать с Лема остатки "Киевского торта". Оставим Ольгу Ларионову наедине со Станис- лавом Лемом, и последуем за милиционерами. 3. ВОЗВРАЩЕНИЕ МИЛИЦИОНЕРОВ Эти милиционеры были не совсем чтобы милиционерами. Это были приезжие милиционеры - один из Москвы, другой из Минска, их звали Борис Руденко и Юрий Брайдер, один - майор, другой - капитан милиции. Дело в том, что они тоже писали фантастику и тоже спешили на Шпалерную-17, чтобы принять учас- тие в чествовании Станислава Лема, но случайно вскочили не в тот автобус. Упавшего в лужу пана Станислава они не узнали, но женщина, подставившая ему ножку, показалась им знакомой... - Вроде, тетка из наших... - сказал Руденко. - Похожа на Людмилу Козинец, - согласился Брайдер. - Зачем она подста- вила ему ножку? - Но ты же сам кричал ей: "Задержите, задержите!" - Ты тоже кричал. - Я имел в виду "Задержать автобус". - Я тоже имел в виду автобус. - Значит, она нас не так поняла. Нет, это не Людмила Козинец. Людмилу я хорошо знаю. Это Ариадна Громова. Так они гадали и не замечали, что едут не на Шпалерную-17, а делают круг на конечной остановке и возвращаются обратно - туда, где остались Лем и Ларионова. 4. ПАН СТАНИСЛАВ Лем, как известно, по происхождению никакой не поляк, а наш львовский еврей, похожий на одессита Бабеля или на Романа Подольного. Поэтому Ольга моментально нашла с ним общий язык... Александр Щеголев:

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору