а я, - Бронвен могла бы позаботиться
о более приличном гараже.
   - Руки не  дошли, - ответил  Морган. - Ведь чары были установлены
совсем недавно, уже после появления Даны с малышкой. Кстати, Бренда,
ты справишься с этим чудом техники?
   - В чем вопрос! А что, ты еще не научился водить машину?
   - Научиться-то научился,  только не рискую возить других. Когда я
за рулем, она брыкается, как строптивая лошадь.
   - Ничего, - сказала я, садясь на место водителя. - Со временем ты
ее укротишь.
   Морган сел  рядом со  мной, а  Пенни и Дэйра устроились на заднем
сидении. С первого поворота ключа я завела мотор и плавно выехала во
двор. Куры  и в  Африке куры,  во всех мирах они все с тем же глупым
упрямством норовят  перебежать тебе дорогу под самыми колесами. Этот
мир не был исключением.
   - Ух ты! -  воскликнул Морган. - Ни одной не задавила! Вот мне бы
так.
   - Научишься, - утешила я его. - Куда ехать?
   - Как только выедешь из ворот, сворачивай налево.
   Ворота постоялого  двора уже были распахнуты настежь. Все слуги с
перекошенными от  страха лицами  прятались в  таких местах, где даже
при всем  желании на  них нельзя было совершить наезд. Наверное, они
здорово удивились, когда машина с мерным урчанием выехала со двора и
без всяких приключений аккуратно свернула на довольно ровную, хорошо
утоптанную грунтовую дорогу.
   - Теперь прямо, - сказал Морган. - До самого замка.
   - Далеко?
   - Никак не больше пяти миль.
   Я хмыкнула:
   - Нужно было  просто соорудить  парочку "ниш"  и не  возникало бы
никаких проблем с передвижением.
   - Я не  сомневаюсь, что  таковые имеются, -  ответил Морган. - Но
никто не спешит сообщать мне об их местонахождении.
   - Ага, понятно...
   Я переключила  скорость и  поддала газ.  Мы помчались с ветерком,
подпрыгивая на  выбоинах. Дэйра  то и  дело повизгивала -  но не  от
страха, а  от восторга.  Поглядывая в  зеркальце заднего  обзора,  я
видела, как  ее лицо  постепенно приобретает здоровый цвет. Я знала,
что делала. Несколько раз мы с Дэйрой вместе посещали технологически
развитые миры,  и больше всего ей там понравилось кататься на машине
с открытым  верхом. Она  так  пристрастилась  к  быстрой  езде,  что
всерьез  начала   подумывать  о   строительстве  первой   в  Логрисе
скоростной автострады  из  Авалона  в  Порт-Ниор.  Просто  так,  для
собственного удовольствия...  Между прочим,  в  Царстве  Света  есть
замечательная автострада,  опоясывающая всю  планету вдоль сороковой
параллели. Она предназначена исключительно для развлечения таких вот
сорвиголов, которые  любят  гонять  машины  со  скоростью  четыреста
километров в час.
   Приблизительно  через   милю  я   почувствовала  первые  признаки
блокирующих чар и немного сбросила скорость.
   - Странные чары, - сказала я Моргану. - Интенсивность Формирующих
несколько понизилась.
   - И будет  понижаться. Это  идея Бронвен -  сделать что-то  вроде
силовой колыбели. Дело в том, что девочка в фазе активности пытается
вызвать некое  подобие зачаточного Образа, но не вполне контролирует
его. И  хотя никакого  вреда она  себе не  причиняет, тем  не  менее
Бронвен убедила Дану, что нужно подстраховаться.
   - И зря. Ребенок может засунуть себе палец в рот и подавиться, но
это  еще   не  повод   связывать  ему  руки.  За  ним  нужно  просто
присматривать.  Дэйра   урожденный  адепт,   и  для  нее  контакт  с
Источником так же естественен, как зрение, слух, обоняние...
   - Девочку зовут  Дэйра? - отозвалась  с  заднего  сидения  другая
Дэйра, постарше.
   - Да, миледи, - ответил Морган. - Ее назвали в вашу честь.
   - Кто так решил - Артур или Дана?
   - Дана. Артур  еще не  знает, что  у него  есть  дочь... -  Вдруг
Морган что  было силы  стукнул кулаком  по передней  панели. - Дочь,
черт возьми! Дочь! Это же было ясно как Божий день!
   Я затормозила и озадаченно поглядела на него:
   - Что с тобой?
   - Ха!  Что  со  мной! -  воскликнул  Морган  с  потерянным  видом
человека, которому  только что  пришло в  голову, что  он, возможно,
переоценивал  свои   умственные  способности.   Затем  повернулся  к
Пенелопе и  спросил у  нее: - Как  ты  находишь  мои  уши?  Тебе  не
кажется, что они сильно смахивают на ослиные? А мне кажется! Недавно
эти уши  прохлопали одну  любопытную фразу  Бренды. Она назвала дочь
Артура   т в о е й    м л а д ш е й   с е с т р и ч к о й ! Из этого
следует, что  либо Дана  твоя мать,  либо Артур  твой отец.  Лично я
ставлю на Артура.
   Пенелопа вздохнула:
   - Ты выиграл, Морган.
   - Еще бы!  Ведь я  делаю ставки  наверняка. Теперь  ясно,  почему
Артур так  озверел, когда я... Впрочем, ладно. - Морган посмотрел на
Дэйру и  на лице его отразилось недоумение. - Вы ничуть не удивлены,
миледи?
   - Я знала это давно, - ответила она. - И Пенни знала, что я знаю.
Только и  того, что  сегодня мы  впервые открыто  признали это  друг
перед другом.
   - Потрясающе! -  сказал  Морган,  откинувшись  на  спинку  своего
сидения. - Просто очаровательно... Но почему вы скрывали это?
   - На то  были свои  причины, - сказала я, нажав на газ и отпуская
педаль сцепления. - Спроси о них у Артура, когда он вернется.
   Машина тронулась, плавно набирая скорость.
   Некоторое  время   мы  ехали   молча.  Наконец  Морган  задумчиво
произнес:
   - Вот что,  Бренда. Я  знаю тебя  лишь неполные  три  месяца,  но
уверен, что ты не из тех, кто сначала говорит, а потом думает. Тогда
ты не  проболталась, ты  умышленно  назвала  при  мне  крошку  Дэйру
сестрой Пенелопы. Ведь так?
   - Так, - ответила  я. - И  не упрекай себя в несообразительности.
Прежде всего,  сообразительность - это умение все подмечать и делать
правильные выводы,  а заторможенность зачастую происходит от излишка
ума. Когда  думаешь о  многих вещах  сразу, то  порой  не  успеваешь
следить за  всеми своими  мыслями. На  моем профессиональном жаргоне
это называется переполнением стэка.



        Глава 4. АРТУР

В некотором  смысле злые  языки были  правы, утверждая,  что Амадису
больше к  лицу ряса  священника,  чем  королевская  мантия.  Он  был
крупным мужчиной,  не толстым,  но в  меру упитанным, с вдохновенным
лицом, как  бы не  от мира  сего, и  проницательным взглядом светло-
серых глаз,  которые, в зависимости от обстоятельств, могли излучать
саму  доброту,  кротость  и  милосердие,  или  метать  молнии  гнева
Божьего. У  него был  хорошо  поставленный  голос  профессионального
проповедника, он  в совершенстве владел ораторским мастерством и мог
вещать с  амвона дни  напролет, а  паства слушала  его разинув рты и
развесив уши.
   У моего сводного брата были две главные страсти в жизни - Митра и
женщины,  благо   культ  Света   не  обязывал  священнослужителей  к
целомудрию. Амадис  обожал раз®езжать по Рассветным мирам, входившим
в официальные владения семьи, и не только потому, что почти в каждом
из них  имел собственный  гарем. Он очень серьезно относился к своим
пастырским обязанностям и, по всеобщему мнению, был лучшим из жрецов
Митры за  всю историю  нашего Дома.  Лет шестьдесят  назад наш  отец
Утер,  оценив   успехи  Амадиса   на  ниве  религии  и  окончательно
убедившись  в  его  неспособности  справиться  с  властью  светской,
задумал было  учредить для него отдельную должность верховного жреца
Митры.  Однако   дети  Света,   привыкшие  видеть   в  лице   короля
харизматического лидера,  горячо протестовали против нововведения и,
в конце  концов, отцу  пришлось оставить  все, как  было. Теперь же,
когда авторитет  королевской власти упал до нуля, такая реформа была
не только  возможна, но и желательна. Жаль, что Амадис понял это так
поздно...
   Мы сидели  в  широких  удобных  креслах  перед  низким  столиком,
обильно уставленным всяческими яствами и напитками. Уже насытившись,
я неторопливо пил кофе и курил. Амадис потягивал маленькими глотками
вино. Я  никогда не  видел его  с сигаретой  или  трубкой  в  зубах;
поговаривали, что  он вообще  некурящий,  но  мне  в  это  с  трудом
верилось. Скорее  всего, он  просто создал  себе такой  имидж, чтобы
выделяться среди  прочей массы Властелинов, а сам тайком покуривает,
прячась в укромных местах, как пугливый гимназист.
   - Помнишь, - произнес  я, нарушая  длительное молчание, -  как ты
впервые спас  меня от  смерти? Тогда  Александр разбил электрическую
розетку и  предложил мне  потрогать оголенные  провода  под  высоким
напряжением, сказал,  что они приятно щекочутся. Он собирался выдать
это за несчастный случай, но, к моему счастью, в тот момент ты вошел
в комнату и остановил меня. А затем крепко "пощекотал" Александра.
   - Раньше ты этого не помнил, - заметил Амадис.
   - Бывает, что излечившись от амнезии, люди вспоминают и то, о чем
раньше не помнили. Так произошло со мной.
   - Но это  был не  первый случай.  Еще раньше  Александр дал  тебе
конфету со  стрихнином. Мы с Юноной едва успели откачать тебя. После
этих двух  покушений  я  потребовал  от  отца  запретить  Александру
приближаться к  тебе,  а  для  пущей  верности  изготовил  для  тебя
специальный медальончик, который извещал меня и Юнону, что Александр
находится рядом с тобой.
   - Медальон  я  хорошо  помню, -  сказал  я. -  Этот  талисман  не
единожды спасал  меня от побоев в те времена, когда я сам еще не мог
постоять за себя. Веселые были деньки.
   Я умолк, чтобы прикурить очередную сигарету.
   - Артур, - отозвался  Амадис. - Скажи,  только честно. Неужели ты
считаешь меня  способным хладнокровно  убить женщину?  Тем более мою
жену с моим ребенком.
   Я выдержал внушительную паузу и лишь затем ответил:
   - За  п р е ж н е г о  Амадиса я мог бы поручиться своей головой.
Но время  сильно меняет  людей, и  за прошедшие двадцать семь лет ты
мог стать  совсем другим  человеком. Чего  только стоят твои козни с
целью опорочить  Брендона - а  ведь раньше  ты превыше  всего  ценил
семейную солидарность,  всегда  выступал  в  роли  миротворца,  тебя
безмерно огорчала  наша вражда с Александром, ты не уставал убеждать
нас в  том, что  братья должны  жить в  мире и согласии... И вообще,
какого дьявола  ты сунулся  в политику?  Тебя никогда  не  прельщала
светская власть, ты даже оружие не любишь носить.
   Амадис тяжело вздохнул и поставил свой бокал на стол.
   - Всему виной  мои комплексы  и страстное  желание избавиться  от
них. Я хотел доказать себе и другим, что могу с толком распорядиться
властью... но  доказал обратное.  Да и отец был хорош. Он так унизил
меня, что  я просто  не мог  стерпеть. Мне казалось, что все тычут в
меня пальцами, исподтишка смеются надо мной...
   - И ты решил проучить их?
   - В первую  очередь отца.  Да простит  меня Митра,  наш отец  был
воистину великим  человеком, но  он был  и на  редкость бессердечным
человеком. Почему  он не  поговорил со  мной по  душам и  не дал мне
понять, что  не хочет видеть меня своим преемником? Я бы сам отрекся
от титула наследного принца, без малейшего нажима с его стороны.
   - Ты мог бы сделать это по собственной инициативе.
   - Мог, но  не сделал.  Я боялся упреков отца, не хотел лишний раз
услышать, что не оправдал возложенных на меня надежд. Ведь я даже не
подозревал о  его истинных  намерениях...  И  потом,  меня  возмутил
цинизм, с  которым он  использовал твое  имя, чтобы устранить меня с
пути Брендона. Это было подло и безнравственно.
   - И ты  ответил той же монетой, - прокомментировал я. - Подлостью
на подлость,  безнравственностью на  безнравственность. От  обиды  и
унижения ты  расколол нашу  семью на  два враждующих  лагеря. Твоими
стараниями Брендон и Бренда едва не превратились в отверженных из-за
тех   нелепых   сплетен   о   них,   что   распространялись   твоими
сторонниками...
   Тут Амадис коротко хохотнул:
   - Ну, уж  нет! Этого  ты мне  не пришьешь. Никакой нужды порочить
доброе имя  милых твоему  сердцу  близняшек  не  было.  Они  сами  с
пятнадцати лет старались вовсю, дискредитируя себя. Я не знаю, спали
они  друг   с  дружкой  или  только  пробовали,  но  они  так  остро
реагировали на  самые невинные  шутки в  адрес их  тесной дружбы,  с
таким негодованием отвергали любые намеки, так пылко и с таким жаром
убеждали всех  и каждого,  что между  ними  ничего  нет  и  быть  не
может... Впрочем,  я не  оправдываюсь. За  время твоего отсутствия я
наломал столько  дров, что  сейчас вот-вот  вспыхнет пожар. И кровь,
которая прольется,  будет на  моей совести. А бедная глупышка Рахиль
сейчас отчитывается  перед своим  Адонаем за  то дурацкое упрямство,
которое, в  конечном итоге,  привело к  ее смерти.  Будь  она  менее
амбициозной, менее  честолюбивой и  тщеславной... Да что и говорить!
Все равно прошлого не вернешь и допущенных ошибок не исправишь.
   - Как давно  ты начал  подумывать о  том, чтобы уступить Брендону
корону?
   - Фактически с первого дня царствования. Как только я приступил к
управлению государством,  так сразу же понял, что ни черта у меня не
получится.
   - И все-таки продолжал править. Почему?
   - Если откровенно,  то поначалу  мне недоставало мужества открыто
признать свое  поражение. Порой  очень трудно  отличить гордость  от
гордыни, особенно когда твои оппоненты настроены крайне агрессивно и
непримиримо. А  потом появилась  Рахиль, дела в Доме пошли на лад...
гм, более или менее. Во всяком случае, сторонники Брендона перестали
талдычить, что  Дом разваливается  прямо на  глазах и предрекать мое
скорое  падение.  Я  обрел  твердую  почву  под  ногами  и  уже  мог
разговаривать с  оппозицией на  равных, предлагать  компромисс, а не
сдаваться  на  милость  победителей.  Однако... -  Тут  он  умолк  в
задумчивости.
   - Но Рахиль заупрямилась, - продолжил я.
   - Да, - кивнул  Амадис. - Власть  вскружила  ей  голову,  она  не
хотела быть  женой   в с е г о   л и ш ь  верховного жреца, ей нужна
была только корона.
   - А ты не мог перечить ей ни в чем. Странный ты все-таки человек,
брат. Женщины  от тебя без ума, но как только они становятся твоими,
то обретают над тобой невероятную власть. Ты готов потакать любым их
капризам. - Я  немного помедлил,  колеблясь, затем  спросил: - А как
это вообще получилось с вашим браком?
   - Небось, тебе  поведали  басню  о  том,  что  якобы  царь  Давид
подсунул мне свою дочку в роли троянского коня?
   - Среди прочих я слышал и такую версию.
   - Все это  бред собачий.  Как, впрочем,  и то,  что я  женился на
Рахили, чтобы  досадить родственникам.  Никакого злого  умысла ни  с
чьей стороны  и в  помине  не  было.  Просто  однажды  наши  дорожки
пересеклись и... -  Амадис не  закончил и  улыбнулся  той  особенной
улыбкой, глубокий  смысл которой,  очевидно, способны  постичь  лишь
самые  прожженные   ловеласы. -  Ты   ведь  знаешь,   я  люблю  всех
хорошеньких женщин, но в Рахили было что-то особенное; меня влекло к
ней с  непреодолимой силой...  Честное слово,  мне будет ее очень не
хватать.
   И тут  я понял,  что уже  вынес свой  вердикт.  Передо  мной  был
прежний Амадис,  которого я  хорошо знал  и который, несмотря на все
недостатки, мне  нравился. Я  хотел  верить  в  его  невиновность  и
испытал огромное облегчение, убедившись, что действительно верю ему.
Амадис еще тот фрукт, он горазд на многое, в том числе на подлость и
коварство,  но   расчетливо  убить  женщину,  тем  более  беременную
женщину, тем  более беременную его ребенком и тем более сыном - нет,
это не в его стиле.
   - Яблони уже зацвели? - спросил я.
   Амадис внимательно  посмотрел на  меня. В его глазах застыл немой
вопрос.
   - Да, - сказал он. - Как раз в цвету.
   Я встал.
   - Если не  возражаешь, давай прогуляемся в саду. Я так соскучился
по цветущим золотым яблоням.
   Это был мой ему ответ. Амадис очень любил свой яблоневый сад, где
аккуратными  рядами   между  узенькими  аллейками  росли  карликовые
деревья, которые  дважды в  году приносили  небольшие сочные плоды с
золотистой кожурой,  а в  период цветения  источали дивный  пьянящий
аромат. Как-то  раз, давным-давно,  мы с  Александром, желая  свести
счеты, устроили там дуэль до первой крови (между делом замечу, что я
победил); Амадис, прознав об этом, был вне себя от ярости. Он назвал
свой сад  островком мира  и согласия  в бушующем  океане страстей  и
строжайше запретил  нам приходить  туда, как он выразился, "с камнем
за пазухой и со злом на уме". Я запомнил его слова.
   Мы вместе  вышли из кабинета и направились вдоль людного коридора
к дальнему его концу, по пути привлекая к себе всеобщее внимание. На
меня смотрели  с любопытством, а на Амадиса - с неопределенностью...
Да, да,  я не оговорился - именно с неопределенностью. Все понимали,
что, по большому счету, дальнейшая судьба Амадиса зависит от меня, и
теперь,  глядя   на  нас,  гадали,  к  какому  выводу  я  пришел  и,
соответственно, как  им  надлежит  относиться  к  человеку,  который
совсем недавно  был их  королем. Кто  он - мой  пленник или  же член
будущего дуумвирата,  духовный лидер  Дома Света? Впрочем, тот факт,
что мы  шли рука  об руку и мирно разговаривали, вселял надежду, что
единство в семье будет восстановлено.
   В конце  коридора  Амадис  замедлил  шаг.  Его  внимание  привлек
молодой человек  среднего роста,  кареглазый шатен,  в  чертах  лица
которого было  что-то восточное,  вернее, семитическое.  Он  одиноко
стоял у  стены и  смотрел на  приближавшегося Амадиса  не  так,  как
остальные. В  его взгляде  не было  неопределенности, а  было хорошо
знакомое мне предчувствие дальней дороги.
   - Здравствуй, Джона, -  сердечно произнес  Амадис,  остановившись
перед парнем. - Ты хотел поговорить со мной?
   - Я  хотел   засвидетельствовать  вам  свое  почтение,  милорд, -
ответил тот,  скорее с  английским, чем  с еврейским  акцентом. -  И
попрощаться. Сегодня я покидаю ваш Дом.
   - Возвращаешься в Израиль?
   - Нет, милорд. Там я уже был.
   - Тебя не приняли?
   - Можно сказать,  что так.  Его величество отнесся ко мне хорошо,
зато  другие   дали  мне   понять,  что   мое  присутствие   в  Доме
нежелательно.
   - И что ты думаешь делать?
   Юноша, которого звали Джона, беспомощно пожал плечами:
   - Пока что не знаю. Пожалуй, вернусь на родину матери, поживу там
немного, потом... Ну, а потом видно будет. В конце концов, Вселенная
велика, где-нибудь да найдется в ней место и для меня.
   - Что ж,  желаю удачи... -  Амадис повернулся  ко мне и сказал: -
Артур, позволь представить тебе Иону Бен Исаию, сына Исаии Бен Гура.
Его жена была приближенной Рахили и погибла вместе с ней.
   Молодой человек сдержанно поклонился:
   - Мое почтение,  милорд. Я  много слышал  о вас и хочу надеяться,
что вам удастся предотвратить войну между нашими Домами.
   - Я тоже  хочу надеяться, - ответил я без особого энтузиазма; мои
опасения, что  войны не  избежать росли  и крепли  не по  дням, а по
часам. - Так,  стало быть,  вашим отцом  был Исаия  Бен Гур?  А я не
знал, что у него есть сын.
   - Он тоже не знал. Это обнаружилось уже после его смерти. Вы были
знакомы с моим отцом?
   - Не очень близко. Но всегда был самого высокого мнения о нем.
   - Не сомневаюсь, что мой отец был самого высокого мнения о вас.
   Я  непроизвольно   улыбнулся  в   ответ  на  этот  незамысловатый
комплемент. Мои  отношения с  Исаией Бен Гуром, внучатым племянником
царя Давида,  нельзя было  назвать дружественными,  но и  врагами мы
никогда не  были. А  его сын сразу вызвал у меня симпатию - то ли по
причине сердечного  отношения к  нему Амадиса,  то ли просто потому,
что у  парня было  честное лицо  и прямой  открытый взгляд. И еще он
желал  мира  между  нашими  Домами,  несмотря  даже  на  то,  что  в
катастрофе погиб близкий ему человек.
   - Приятно было познакомиться с вами, Иона, сын Исаии.
   Он тяжело вздохнул и с грустью проговорил:
   - Называйте меня  Джона, милорд. Так произносили мое имя, когда я
был ребенком  и юношей...  К тому  же теперь я просто Джона. Джона и
все. Джона-предател