- Поэтому вы и позировали ему? Из жалости?
     - Да. Но и не только поэтому. Что бы там ни говорили об Эмброузе, нельзя отрицать, что он очень талантливый художник.
     - Черт, проклятие. - Калеб стал смотреть вниз с двадцатого этажа на Четвертую авеню, которая лежала прямо под окном его офиса. Предметы и люди внизу казались далекими-далекими - в последнее время почти все окружающее казалось ему таким. Так ему больше нравилось. Так было проще. Во всяком случае, до недавнего времени.
     Это его тщательно соблюдаемое эмоциональное дистанцирование было сначала средством защиты от немого упрека, который он видел в глазах дедушки и бабушки и остальных членов семьи. Но в последнее время ему стало казаться, что это чувство клинической отстраненности, служившее ему опорой все эти годы, стало каким-то непостижимым образом усиливаться.
     Теперь временами у него возникало такое ощущение, будто он теряет свою материальную сущность. Вокруг него по-прежнему шла обыденная жизнь, а он лишь делал вид, притворялся, что является частью происходящего, зная, что в действительности он не участник событий, а просто сторонний наблюдатель. Ничто его не касалось, и сам он не был уверен, что может к чему-то прикоснуться.
     Словно постепенно он превращался в призрак.
     Но Сиренити Мейкпис протянула руку и каким-то образом его ухватила. Калеб был бессилен это объяснить.
     В тот день, когда она вошла к нему в офис, из каких-то его глубин вновь начали всплывать эмоции - сильные, возбуждающие, опасные. Первое, что он почувствовал, было примитивное, электризующее желание. Оно заставило его ощутить, что он живет, - такого ощущения он не испытывал уже целую вечность.
     А теперь он испытывал гнев.
     Ему следовало бы понимать, что Сиренити слишком невероятна, чтобы не таить в себе, какого-нибудь сюрприза.
     - Эти снимки, должно быть, очень интересны, мисс Мейкпис, - сказал Калеб. Он подумал о тех старых фотографиях и газетных вырезках, что были заперты в маленькой шкатулке, принадлежавшей его матери. Компрометирующие фотографии. Материал для шантажа.
     Эта шкатулка, аляповатая коробка, инкрустированная имитациями драгоценных камней, была единственной вещью, которая осталась ему от Кристал Брук. Роланд Вентресс вручил ее ему в день его восемнадцатилетия и сопроводил подарок еще одним серьезным предостережением - не повторять ошибок отца.
     Калеб лишь один раз открывал шкатулку. С тех пор она оставалась закрытой и надежно спрятанной.
     - У Эмброуза, может, и есть проблема из-за спиртного, но фотограф он талантливый, - проговорила Сиренити, и при других обстоятельствах это могло бы прозвучать как трогательное выражение верности дружбе. - Фотографии, для которых ему позировала я, большинство людей сочло бы произведениями искусства.
     - Снимки, на которых вы в голом виде вроде бы просто лежите? Бросьте! О каком искусстве тут можно говорить? Фотографии такого сорта печатают в дешевых журналах для мужчин.
     - Не правда. - Она была явно шокирована его бескомпромиссной позицией. - Эти фотографии вообще не были опубликованы, но если бы были, то, уверяю вас, никак не в одном из подобных журналов. Работы Эмброуза слишком хороши для таких изданий. Они заслуживают того, чтобы их вывесили в лучших галереях.
     - Сам-то он точно заслуживает того, чтобы его повесили, - пробормотал Калеб. - Послушайте, вы можете больше не распространяться насчет их художественной ценности. Я прекрасно знаю, что за фотографии делает Эмброуз Эстерли.
     - Правда? - Ее лицо засветилось радостью. - Не хотите ли вы сказать, что в самом деле видели его работы?
     - Скажем так: мне знаком этот стиль. Очевидно, что у него талант на фотографии, которые могут быть использованы в целях шантажа.
     - Но эти снимки совсем не такие, - запротестовала она. - Я пытаюсь вам это объяснить.
     - К черту все ваши объяснения! - Последовало несколько секунд недоуменного молчания, прежде чем смысл сказанного дошел до собеседницы.
     - Выходит, отправитель записки был прав, - медленно проговорила Сиренити. - Вы не одобряете художественную фотографию обнаженной натуры. Значит ли это, что вы захотите отказаться от нашей деловой договоренности?
     - Мне придется подумать об этом.
     Он почувствовал ее отчужденность, и это разозлило его еще больше. Ведь это она, а не он всему причиной.
     - Расскажите мне, Сиренити, какими еще талантами вы обладаете? Может, вы не только позируете, но еще и играете?
     - Простите?
     - Я просто подумал, не снял ли Эмброуз Эстерли или кто-нибудь из его коллег парочки фильмов с вашим участием?
     - Фильмов?
     - Вы понимаете, какого рода фильмы я имею в виду. Их показывают в кинотеатрах, куда дети до шестнадцати лет не допускаются. А видеомагазины выставляют в витрине отдела "Только для взрослых".
     - Ну и ну. - Сиренити явно оскорбилась. - В чем вы меня обвиняете?
     - Я вас ни в чем не обвиняю. - Калеб круто повернулся и встретил ее оскорбленный взгляд. - Это ведь вы заявили, что вас шантажируют из-за пачки фотографий, где вы фигурируете голышом. Мне просто интересно, насколько обширны ваши таланты в действительности.
     - Вы думаете, что я снимаюсь в порнографических фильмах? - Сиренити вскочила на ноги и прижала к себе свой небольшой кейс, словно это был щит. - Это просто смешно. Посмотрите на меня. Разве я похожа на женщину, которая может зарабатывать себе на жизнь таким способом?
     Калеб окинул бесстрастным взглядом ее стройную, изящную фигуру. Он.ясно видел, что у нее нет ни непомерных грудей, ни той агрессивной сексуальности, которые обычно ассоциируются с фотомоделями, украшающими собой страницы дешевых журналов и кинофильмы не слишком явно порнографического толка.
     Но от Сиренити исходила какая-то тревожащая чувственность, разжигавшая жар в крови у Калеба всякий раз, когда ему случалось оказаться с ней в одном помещении. Это было что-то вечное, первозданное, не поддававшееся никакому объяснению. Он без труда мог вообразить себе ее обнаженной, лежащей среди трав на лугу, с глазами, полными женского озорства, и зовуще приоткрытыми губами.
     Калеба вдруг пронзила мысль, заставившая его вздрогнуть. Фотография, на которой и в самом деле удалось бы передать эту бесплотную чувственность Сиренити, была бы, вероятно, произведением искусства.
     Но такие фотографии делаются не каким-то там жалким пьянчугой, бывшим фотографом, когда-то работавшим в Лос-Анджелесе.
     Калеб втянул в себя воздух сквозь зубы. Он не мог примириться с мыслью, что Сиренити позировала для снимков, пригодных для целей шантажа; снимков наподобие тех, что тридцать четыре года назад уничтожили его родителей. И он набросился на нее с яростью раненого зверя.
     - Наверно, все же нет, вы вряд ли имели бы большой успех в качестве порнозвезды. И нет ничего удивительного в том, что Эстерли не удалось продать этих ваших фотографий. В вас ведь нет того, что для этого требуется, не так ли?
     Кровь прилила к щекам Сиренити.
     - Я сказала вам, что Эмброуз Эстерли - художник.
     - Можете называть его как вам угодно.
     - Вы не понимаете.
     - Я прекрасно все понимаю, Сиренити. Все очень просто, стоит лишь посмотреть в корень. Несколько месяцев назад вы позировали для фотографий низкого пошиба, а теперь кто-то хочет их использовать, чтобы шантажировать вас. Я считаю, что к этому, собственно, все и сводится.
     - Попытка шантажа может быть успешной только в том случае, если вы уступите, - быстро сказала она. - Калеб, неужели вам безразлично, что кто-то пытается помешать нам вдохнуть новую жизнь в Уиттс-Энд?
     - По правде говоря, мне в высшей степени наплевать, если кто-то хочет остановить шествие прогресса в Уиттс-Энде. Судя по тому, что вы рассказали мне о его обитателях, вашим шантажистом может быть кто угодно из этих неудачников, бежавших от нормального общества. Дело в том, что проблема эта не моя. Она ваша.
     - Это вообще не обязательно должно стать проблемой. - Сиренити умоляюще взглянула на него. - Я и сказала-то вам об этих снимках лишь потому, что думала, вам следует о них знать. Я-то уж точно не собираюсь позволить какому-то шантажисту заставить меня отказаться от планов относительно Уиттс-Энда.
     - Браво! Желаю удачи.
     - Послушайте, я узнаю, кто послал фотографии, и поговорю с ним или с ней. Уверена, что кто бы ни был этот человек, он поступил так из страха перед переменами. Я смогу убедить его, что в Уиттс-Энде все останется в основном по-прежнему, даже если я организую эту торговлю по почтовым заказам.
     - Вы собираетесь урезонить шантажиста? - спросил Калеб, пораженный ее наивностью.
     - А почему бы нет? Я знаю всех в поселке. - Сиренити вздохнула. - Это мог быть Блейд, хотя я не представляю, как к нему попали снимки.
     Калеб нахмурился.
     - Блейд? Вы имеете в виду того жуткого типа - сервайвелиста , о котором вы мне рассказывали? Который держит целую свору ротвейлеров и разъезжает в машине, увешанной АК-47?
     - Я не думаю, что это АК-47, - с сомнением сказала Сиренити.
     - Какая разница? Этот парень - чокнутый.
     - С Блейдом все в порядке. Его просто надо получше узнать. Он делает чудесные сорта уксуса на травах. Думаю, они прекрасно пойдут через мой каталог.
     - Этот тип смахивает на опасного параноика с идиотскими галлюцинациями. Вы сами сказали: он убежден, что некая тайная правительственная организация плетет заговор, чтобы захватить власть в стране.
     - А может, это совсем и не Блейд, - успокаивающим тоном произнесла Сиренити, и что-то в ее голосе давало понять, что она привыкла иметь дело с неуравновешенными натурами. - С таким же успехом это мог быть и кто-то другой.
     Калеб обнаружил, что ему не нравится, когда его уговаривают и успокаивают, словно норовистого жеребца.
     - Послушайте, вам нет необходимости выяснять, кто послал эти фотографии, пока я не решу, оставаться мне или нет вашим деловым консультантом.
     Бледное лицо Сиренити побледнело еще больше, отчего веснушки у нее на носу и на щеках стали заметнее. Она внимательно посмотрела ему в глаза.
     - Не могу поверить, что вы откажетесь из-за этого.
     Калеб поднял брови.
     - Любой, кто меня знает, скажет вам, что я всегда придерживаюсь определенных критериев в деловых отношениях. И я не намерен снижать эти критерии сейчас.
     У Сиренити был такой вид, будто он только что окатил ее ушатом ледяной воды. Ее глаза впервые сверкнули гневом.
     - Невероятно. Я и не подозревала, что вы такой самодовольный, напыщенный ханжа.
     Калеб скрестил руки на груди.
     - А я не подозревал, что вы из тех женщин, которые позируют в голом виде третьеразрядным фотографам.
     - Как вы смеете говорить такие вещи? Вы ничего не знаете ни обо мне, ни об этих фотографиях. - Сиренити сделала два шага назад по направлению к двери. - Знаете, Калеб, вы и в самом деле были мне симпатичны. Я думала, вы славный.
     - Славный? - Проклятие, подумал Калеб. Это почему-то оказалось последней каплей, переполнившей чашу. - Вы думали, что я славный?
     - Ну да. - В блестящих глазах Сиренити появилось выражение неуверенности. - Мне показалось, что вас заинтересовали мои идеи относительно Уиттс-Энда. Что вы хотите помочь. Я думала, будущее этой общины заботит вас в такой же степени, как и меня.
     - Плевать мне на Уиттс-Энд. - На этот раз Калеб не стал обдумывать свои последующие действия. Он решительно направился к Сиренити.
     Почти целый месяц он терпел муки неудовлетворенного желания. Утешал себя вынашиванием планов будущего романа, пребывая в полной уверенности, что Сиренити влечет к нему так же, как и его к ней. Теперь все рушилось, и сознание этого, словно когтями, драло ему внутренности.
     Сиренити осталась на месте, защищая грудь прижатым к ней кейсом.
     - Что вы собираетесь делать?
     - Исправлять ложное впечатление. - Калеб остановился перед ней, поднял руки и, схватив ее за плечи, рывком притянул к себе. - Не хочу, чтобы вы ушли отсюда с мыслью, что я славный парень, мисс Мейкпис.
     Он резко накрыл ее рот своим, смяв нежные, пухлые губы. Кипевшие в нем злость и отчаяние мгновенно выплеснулись в этом поцелуе. Он почувствовал, как Сиренити дрогнула под натиском, но вырваться не пыталась.
     Несколько секунд она стояла, напряженно замерев в его грубом объятии. Она казалась скорее изумленной, чем испуганной. Калеб понимал, что разрушает нечто важное, нечто такое, что ему очень хотелось сберечь. И осознание этого толкало его на то, чтобы сделать это дело основательно. Он ведь все делал очень основательно.
     Его пальцы крепче сжали плечи Сиренити. Он ощутил ее зубы, когда с силой открыл ее рот своим. Это был их первый и, без всякого сомнения, последний поцелуй. Бушевавшая у него внутри мучительная ярость перешла в неистовую страсть, потрясшую его до самой глубины.
     Он хотел насытиться вкусом Сиренити, хотел навсегда оставить у себя на теле ее отпечаток, так чтобы можно было через пять, десять или двадцать лет извлечь и рассмотреть воспоминание о ней.
     Калеб углубил поцелуй, заставив губы Сиренити раскрыться. Он не мог ею насытиться. В любой момент она может вырваться из его объятий и его жизни. У него больше никогда ничего подобного не будет.
     Что-то очень тяжелое обрушилось на отполированные до зеркального блеска носы туфель Калеба Он вздрогнул. Это Сиренити уронила свой кейс.
     Захлестнутый и оглушенный потоком бурлящих в нем чувств, Калеб оторвался от ее губ и отпустил ее.
     - Нет, постойте. - Сиренити обвила руками eго шею и снова притянула его губы к своим.
     Прежде чем Калеб успел понять ее намерения, Сиренити уже возвращала ему поцелуй с такой пьянящей силой, которая, подобно ударной волне, сотрясла его тело и вытеснила все мысли о прошлом и будущем. Она хочет его. В этот миг лишь одно это и имело значение.
     Калеб опустил руки на тонкую талию Сиренити и стал поднимать ее вверх по своему телу, пришедшему в состояние крайнего возбуждения.
     - Довольно. - Сиренити прервала поцелуй и убрала руки с его шеи. Откинувшись назад, она уперлась руками ему в грудь. - Отпустите меня, Калеб. Я теперь другого мнения. Вы ни чуточки не славный. - Ее глаза сверкали гневом и страстью. - Вы все испортили. Все. Как вы могли? Я думала, мы понимаем друг друга. Я думала, мы можем доверять друг другу.
     Казалось, он не дышит.
     - Черт побери, Сиренити...
     - Я сказала, отпустите меня. - Она стала отрывать его руки.
     Калеб отпустил ее. Сиренити нагнулась, подхватила кейс и кинулась к двери. Она открыла ее и выскочила в приемную. Секретарша Калеба миссис Хоттен испуганно вскинула голову.
     - Подождите, Сиренити. - Калеб двинулся за ней.
     - Не хочу вас ждать ни минуты, Калеб Вентресс. - Сиренити резко повернулась к нему лицом.
     - Что вы собираетесь делать? - спросил он.
     - Во-первых, собираюсь выследить шантажиста. Потом собираюсь найти себе другого консультанта. Такого, который не будет чувствовать, что должен соблюдать столь безупречные критерии.
     Сиренити опять резко повернулась и зашагала мимо стола миссис Хоттен. Дойдя до двери, она распахнула ее и скрылась в коридоре.
     "Она действительно уходит".
     Повинуясь скорее слепому инстинкту, чем логике, Калеб пошел за ней.
     На столе у миссис Хоттен резко зазвонил телефон.
     Она быстро сняла трубку.
     - "Вентресс венчерс". - Несколько секунд она молча слушала. - Да, миссис Таррант. Он как раз здесь. Минутку, пожалуйста.
     Калеб дошел до входной двери и выглянул в коридор. Он не успеет настичь Сиренити. За ней уже закрывались двери лифта.
     - Проклятие!
     - Мистер Вентресс? - Миссис Хоттен взволнованно прочистила горло. - Это ваша тетушка.
     Калеб на мгновение закрыл глаза и сделал глубокий вдох, чтобы успокоить дыхание. Зов семьи. Миссис Хоттен знала, что он всегда на месте для любого члена клана Вентрессов.
     Чувство отстраненного спокойствия постепенно возвращалось к нему. Он уже снова был далеким, неосязаемым призраком в стране, где не существовало ни опасных эмоций, ни жгучих страстей, ни безудержных желаний. Он в безопасности. Он владеет собой. Ничто не может коснуться его здесь, в его офисе, где он проводит все больше и больше времени.
     - Я возьму трубку в кабинете.
     - Хорошо, сэр.
     В обычно спокойном, деловом взгляде миссис Хоттен промелькнуло какое-то странное выражение. Такого Калеб никогда прежде у нее не замечал. С опозданием он понял, что это было сочувствие.
     Ощутив раздражение, Калеб отвернулся от нее и прошел к себе.
     Он наклонился над столом и снял трубку.
     - Добрый день, тетя Филлис. Чем могу быть полезен? - Как всегда, разговаривая с кем-нибудь из семьи, он старался говорить неторопливо и очень-очень вежливо.
     - Добрый день, Калеб. - Быстрый, деловой голос Филлис отчетливо слышался в трубке. - Я звоню, чтобы удостовериться, не забыл ли ты, что скоро ежегодная благотворительная кампания Вентресс-Вэлли. Как обычно в это время года, и мы, Вентрессы, должны внести свою лепту.
     Ей было пятьдесят девять лет, и она сделала своей профессией заседание в правлениях всех сколько-нибудь крупных благотворительных обществ в Вентресс-Вэлли. Будучи двоюродной сестрой Гордона Вентресса, она формально не приходилась Калебу теткой, но он всегда обращался к ней таким образом. Точно так же он всегда называл дядей и двоюродного брата отца Франклина.
     - Я не забыл, тетя Филлис, и собираюсь перечислить обычный взнос нашей семьи.
     - Да уж, пожалуйста. Здесь рассчитывают на нас, знаешь ли.
     - Я знаю.
     На протяжении жизни четырех поколений Вентрессы были одной из самых влиятельных семей в Вентресс-Вэлли. Как прямой наследник земли и состояния Роланда, Калеб вскоре после окончания колледжа стал управлять семейными инвестициями, и капиталы Вентрессов, которые первоначально вкладывались по большей части в землю, теперь были с умом размещены в различных отраслях и предприятиях. Под его управлением капитал семьи быстро удвоился, а затем и утроился.
     Разумеется, Роланд до сих пор вмешивался в дела всякий раз, когда чувствовал такую потребность. Он никогда не захочет по-настоящему отойти от дел, и это все знали. Но в последнее время он охотнее занимался выращиванием арабских лошадей у себя на племенной ферме, предоставляя Калебу вести финансовые дела семьи. Франклин и Филлис не упускали случая высказать свое мнение по финансовым вопросам, время от времени что-то советовали и их отпрыски. Но с практической точки зрения всем состоянием Вентрессов управлял Калеб.
     Никто ни разу не поблагодарил Калеба, никто ничем не выказал ему признательности за то, что он для них делал. Все принимали это как должное; подразумевалось, что он просто делает то, что и обязан делать.
     - Ну, в таком случае все в порядке, - сказала Филлис. - Так в какое время нам ждать тебя в субботу?
     - Точно еще не знаю. Наверное, где-то около полудня.
     В субботу был день рождения Роланда Вентресса, которому исполнялось восемьдесят два года. С того дня, как Калеба привезли домой в Вентресс-Вэлли, он не пропустил ни одного из ежегодных торжеств в честь деда. Он вообще взял за правило неукоснительно соблюдать все семейные ритуалы.
     - Прекрасно, будем ждать тебя к полудню. - Филлис помолчала. - На прошлой неделе ты говорил, что можешь приехать не один.
     - Я передумал.
     - Понятно. Значит, эта очаровательная мисс Лирсон не приедет с тобой?
     - Я больше не встречаюсь с мисс Лирсон.
     Этот роман закончился три месяца назад по обоюдному согласию и без взаимных обид. Сьюзан Лирсон была дочерью преуспевающего калифорнийского промышленника. Она была очаровательна, уверена в себе и обладала изысканными манерами, но Калеб с самого начала дал ей ясно понять, что женитьба не входит в его планы.
     Такие отношения устраивали Сьюзан почти целый год. Через Калеба она познакомилась с несколькими интересными, подходящими на роль мужа мужчинами и в конце концов влюбилась в одного из них, управляющего небольшой фирмой из Сиэтла. Бракосочета