в  сердце,
он крепко прижал к себе Таби, вдыхая нежный  детский  запах,  вслушиваясь  в
звонкий колокольчик его смеха. Мальчик принадлежал ему, ему одному, и Меррик
не собирался никому отдавать его.
   - Благодарю тебя, принц Таби, - произнес он,  касаясь  губами  его  щеки,
которая, к радости Меррика, уже не казалась такой впалой.
   Он оглянулся на Ларен. Она стояла совсем близко,  а  рядом  с  ней  Клив.
Ларен глядела на Меррика и на Таби, и викинг не сразу  уловил  выражение  ее
глаз. Наконец он догадался, что в глазах рабыни мелькает страх. Неужели  она
боится его? Конечно же, нет, она сама только что кинулась ему в объятия. Или
все дело в том, что Ларен осознала, как много значит для него  Таби?  Меррик
постарался побыстрее забыть то ощущение, которое он пережил в  краткий  миг,
когда Ларен доверчиво, беззаветно, всем телом прижималась к нему. Это ничего
не значит, но он испытал сильный прилив желания, да и то  лишь  потому,  что
давно не имел женщины. Отвернувшись от Ларен, викинг принялся целовать Таби.
Он прикоснулся губами к обеим щечкам малыша, погладил его  своими  огромными
ладонями,  хмурясь,  оттого  что  Таби  по-прежнему  был  чересчур  тощим  -
маленькие косточки остро торчали, выпирали ребра.
   На миг Меррик прикрыл глаза,  впитывая  исходящее  от  крошечного  тельца
тепло, наполнявшее викинга уверенностью в осмысленности всего происходящего:
он предназначен стать защитником этого человечка, вырастить и воспитать его.
Что касается Ларен, она - сестра Таби, вот и все. Знать бы еще,  откуда  они
оба родом?!
   Вестфольд показался Ларен огромной страной. Обрывистые утесы нависали над
заливом, уходили в небеса, тонули  в  сгустившихся  облаках.  Холмы  и  горы
поросли дубами и соснами, иные из них так круто поднимались вверх, что Ларен
подумала - ей никогда не добраться до вершины этих высочайших хребтов.  Вода
в заливе как бы застыла, напоминая  гладкое  стекло,  но  течение  подгоняло
лодку, и гребцы переговаривались и обменивались шуточками.
   Воздух стал теплым, ласковым, небо - прозрачным, глубоким.  Поразительная
страна! Ларен и не догадывалась  раньше,  как  тут  красиво.  Она  не  могла
оторвать взгляд от бесконечной цепи утесов, делавшейся  все  длиннее,  когда
ладья огибала очередной попорот, скользя вдоль фьорда.
   - Здесь мой дом, - объявил Меррик, - скоро мы пройдем мимо долины Гравак.
Там у меня много родичей.
   Он умолк, но легкая улыбка по-прежнему морщила уголки его губ.
   - Мы остановимся у них?
   - Нет, - покачал головой Меррик, - я хочу поскорее вернуться  домой.  Это
глупа, но меня все время терзает какое-то странное предчувствие, если только
мои мысли не заняты каким-то делом. Это тревожит меня.
   Ларен всегда верила в такие приметы.
   - О каком предчувствии ты говоришь?
   - У, меня мурашки по коже бегают. Мне хочется плыть  как  можно  быстрее,
будто дома что-то случилось, - Меррик снова покачал головой.  -  Разумеется,
все это глупости. Я становлюсь глуп, словно баба.
   - Значит, я, по-твоему, глупая баба?
   - Что с тобой спорить? Ладно, я становлюсь глуп, как  любая  баба,  кроме
тебя.
   - Как называется твой дом?
   - Усадьба моего отца из поколения в поколение звалась Мальверн.  Это  имя
древнее, чем окрестные горы, и никто не ведает, что оно означает и из какого
языка пришло.
   - Мальверн, - повторила она, - странное слово, я тоже не узнаю его, разве
что... - Тут голос ее оборвался и упал, точно камень,  слетевший  с  крутого
обрыва.
   Меррик  выжидательно  посмотрел  на  девушку.  Ларен  качнула  головой  и
заговорила бодрым, но неестественным голосом (отлупить бы эту девчонку!):
   - Расскажи мне про твоих родичей.
   - Один из моих двоюродных братьев взял в жены  глухую  девушку  по  имени
Лотти.
   Ларен с трудом могла себе представить подобное:
   - Она нормальная, взрослая женщина?
   - Да. Эгиль, мой брат, ее муж, пекся о ней, еще когда она была маленькой,
как Таби. Она может читать слова по губам,  если  с  ней  разговаривают,  но
Эгиль к тому же придумал особые знаки, и они умеют быстро-быстро объясняться
на пальцах. Очень занятно смотреть, как они размахивают  руками  и  смеются,
потому что они могут даже шутить, используя язык пальцев. Они  счастливы,  у
них уже четверо детей. Лотти у нас молодчина.
   Ларен молча кивнула. Мужчины  подгребли  ближе  к  берегу,  утесы  теперь
нависали над ними, отбрасывая тени, заслоняющие солнце.
   - Не знаю, понравится ли мне тут зимой. Я слышала рассказы  о  норвежских
холодах. Говорят, что... - Тут она вновь оборвала себя, и па этот раз Меррик
даже не нахмурился, а просто ждал, что еще она скажет,  спокойно  поглядывая
на гору, мимо которой они  проплывали.  -  Говорят,  зима  тут  нелегкая,  -
завершила наконец свою фразу Ларен.
   - В жизни есть много других трудностей. Зима здесь красивая, особенная, -
возразил Меррик, - конечно, когда дни становятся короткими, горы  и  деревья
скрываются под снегом, однообразие угнетает, и мысли  делаются  скучными.  В
зимние месяцы приходится почти все время  сидеть  дома  -  ведь  снег  такой
глубокий, что можно провалиться по самую макушку. - На миг он  умолк,  потом
сказал:
   - Да, но когда стоишь один посреди соснового  бора,  а  вокруг  тишина  и
белый, только что выпавший снег.., это волнует даже самые ленивые души.
   - Говорят, зимой викинги и скот держат в доме.
   - Да, всю зиму. Иначе скот померзнет. Лишних животных режут, мясо  коптят
или сушат, запасают пищу на зиму.  А  остальных  держат  в  доме,  -  Меррик
усмехнулся - Ничего, от них не так уж сильно воняет, можно привыкнуть.  Зато
когда прекратится снегопад, и солнышко  жарко  пригреет,  и  свежий  ветерок
проникнет во все закоулки - тогда жизнь здесь становится просто  прекрасной.
В каких местах ты родилась, Ларен?
   - В Hop... - она резко оборвала себя, дернув  за  кончик  короткой  рыжей
кудряшки. - Это не имеет никакого значения. Спасибо, что купил  мне  одежду,
Меррик. Теперь я уже не буду притворяться мальчишкой, и я рада  этому,  хотя
мне нравилось, что можно двигаться совершенно свободно.
   Меррик решил оставить Ларен в покое. Так или иначе, он скоро выяснит  все
про нее и Таби. Он следил, как девушка  наматывает  себе  на  пальцы  густые
курчавые волосы. Она каким-то образом ухитрилась создать себе прическу, хотя
волосы еще не отросли:  пара  деревянных  шпилек  пристроилась  на  затылке,
локоны помельче украшали лоб, длинные змеились по шее. Правда, из-под шпилек
выбивались короткие рыжие пряди, однако Ларен смотрелась очень женственно, и
Меррик вынужден был признать,  что  в  платье  она  стала  даже  красивой  -
несмотря на желто-зеленый синяк на щеке, Ларен выглядела желанной.  "Клянусь
богами, она хороша собой,  а  как  сверкают  рыжие  волосы  в  жарких  лучах
солнца!"
   Меррик вновь отвернулся от Ларен, поглядел в сторону  берега,  туда,  где
нельзя было выйти на сушу, потому что скалы обрушивались с  высоты  прямо  в
глубокие воды фьорда, они тянулись бесконечной цепью, их нигде не  прерывала
ни песчаная отмель, ни хотя бы пролом в горах. Меррик опять подумал о родном
Мальверне и ощутил в желудке ставший уже  привычным  тревожный  холодок.  Он
проклинал это гложущее его предчувствие,  не  имевшее  причины,  не  имевшее
никакого смысла. Он не мог от него избавиться - надо было спешить домой.
   - Я ничего не чую, Меррик, но Мальверн близко! - прокричал Эллер. - Я уже
вижу его!
   Гребцы, вытянув шею, напряженно всматривались вдаль.
   Олег подошел и встал рядом с Мерриком:
   - Славно сплавали, - проворчал он, - ларцы наши полны серебра, н  женщины
будут нас любить за те чудные шкуры, которые мы везем им в подарок.
   Меррик усмехнулся, мгновенно избавившись от нелепой  тревоги,  сделавшись
беззаботным, точно мальчишка:
   - Ага, а я отдам моей маме брошь, и она улыбнется мне и примется стряпать
еду до тех пор, пока мое брюхо не вздуется от вкусной кормежки.
   - Я везу Торе браслет, - весело подхватил Олег, - я так  отощал,  что  ей
придется откармливать меня целый год. А что ты подаришь отцу?
   - Я вручу ему дорогой нож с рукояткой из слоновой кости, булгарский купец
привез его откуда-то издалека.
   - А я отдам Харальду шкатулку для драгоценностей, - еще громче  продолжал
Олег, - и велю мастеру рун вырезать на нем его имя.
   Меррик ущипнул приятеля за руку, Олег боднул его головой в  живот,  ладья
покачнулась, мужчины дружно заорали, поддерживая викингов.
   Сцепившись, пыхтя, дружки расшатывали свое судно.
   Ларен с улыбкой наблюдала за ними и вдруг заметила,  что  Меррик  слишком
приблизился к сломанному, опасно торчавшему острием вверх веслу. Она  громко
вскрикнула, но как раз в этот момент Олег толкнул  Меррика,  и  тот  потерял
равновесие, загреб руками пустой воздух и с удивленным  выражением  на  лице
полетел за борт.
   Мужчины чуть не повалились от смеха, пока выуживали Меррика.  Он  перелез
через борт, вода текла с него  ручьями,  и  он  отряхивался,  точно  большая
собака.
   - По-твоему, это смешно? - набросился он  на  Ларен,  которая  от  хохота
держалась за бока.
   - Ага, ты точь-в-точь водяное божество.  Смех  замер  на  губах  Меррика.
Божество? Она что, в самом деле принимает его за бога?  Услышав  смех  Таби,
Меррик отвернулся, спеша уйти от странных слов Ларен. Малыш веселился, тыкал
в него пальцем, старался подобраться поближе к викингу:
   - Отойди, отойди, принц Таби,  -  велел  ему  Меррик,  -  а  то  ты  тоже
превратишься в мокрющего водяного бога.

***

   Они подплыли к длинному деревянному причалу у подножия крутой  извилистой
тропинки, которая вела к огромной усадьбе на вершине горы.  Мужчины  уже  не
могли сдержать свое  нетерпение,  они  рвались  к  женам  и  детям,  которые
поджидали их на причале, размахивая руками и вопя.
   Меррик быстро обежал взглядом толпу, выискивая родителей. Он увидел среди
собравшихся только своего брата Эрика, но не заметил  приветственной  улыбки
на красивом  лице  брата.  Сердце  Меррика  забилось  частыми,  болезненными
ударами. Это предчувствие - нет, оно не могло сбыться.
   И все же  дурное  предчувствие  не  обмануло  Меррика.  Отец  и  мать  не
встречали его, их унесла жестокая болезнь, поразившая усадьбу  за  месяц  до
возвращения сына.

Глава 8

   Меррик молча опустился на длинную  скамью,  согнулся,  обхватил  ладонями
чашу с медом. Его брат Эрик сел рядом с  ним,  помолчал  немного  и  наконец
произнес:
   - Они умерли очень быстро. Они совсем не  хворали.  Все  произошло  почти
мгновенно, я даже не сумею рассказать тебе, как это вышло. Смерть шла  сюда,
мы все чуяли ее приближение, воздух был просто наполнен смертью, и мы ничего
не могли поделать, только сидели и смотрели, как умирают те, кого мы любили.
-  Эрик  покачал  головой  и  стих.  -  Сарла  тоже  заболела,  но  все-таки
выздоровела. Я уверен, это она передала хворь нашей матери,  ведь  мама  все
время ухаживала за ней. Потом чума поразила и отца,  потому  что  он  ни  на
минуту не отходил от мамы. Так-то вот! А Сарла осталась жить.
   Меррик хотел заставить брата замолчать, напомнить ему, что Сарла ни в чем
тут не виновата, но язык не повиновался ему. Меррик еще ниже опустил  голову
и сделал большой глоток, боясь утратить власть  над  собой.  Секунду  спустя
Эрик продолжил свой рассказ:
   - Старики страдали  сильнее,  и  почти  все  они  умерли.  Наши  родители
первыми, а за ними - еще десять человек из усадьбы и  восемь  рабов.  Плохое
выпало время. Жаль, что тебя не было с нами, но, впрочем,  может,  оно  и  к
лучшему - не хотел бы я потерять еще и тебя.
   - На другие мызы тоже пришла чума?
   - Ты говоришь о нашем двоюродном брате Эгиле? Нет, и он, и  его  семья  -
все живы. Чума пришла к нам  и  осталась  здесь,  а  потом  исчезла,  словно
призрак, который тает в лучах дня. Она миновала всех в долине Гравак,  кроме
нас.
   Сарла вынырнула откуда-то из-за плеча Меррика и тихо заговорила с ним:
   - Ты, пожалуйста, ешь. Я приготовила жаркое из оленя. Ты ведь любишь  это
блюдо, так говорила мне твоя Мама. Я не владею ее искусством, но все же есть
можно.
   Меррик улыбнулся этой тихоне, запуганной жене своего брата. Тоненькая,  с
приятным лицом, держалась она так скромно, что никто почти  не  замечал  ее.
Сарла стояла с распущенными густыми волосами цвета спелой пшеницы, глаза  ее
казались скорее серыми, нежели синими, кожа сияла чистотой и белизной.  Она,
как и все здесь, трепетала  перед  Эриком.  Меррик  порадовался,  что  Сарла
осталась жива.
   - Спасибо, Сарла, я не  голоден.  Позаботься  о  моих  людях,  -  тут  он
спохватился, что ничего не сказал про Ларен  и  Таби.  -  Сарла,  присмотри,
пожалуйста, за женщиной и ребенком, которых я привез с собой. Этого человека
зовут Клив. Они будут спать в доме вместе с нами.
   Сарла кивнула, коснулась руки Меррика и спросила,  не  хочет  ли  он  еще
меду. Прежде чем Меррик успел ответить, вмешался  его  брат  -  голос  Эрика
оледенел от ярости:
   - Если Меррик захочет, чтобы ты прыгала вокруг  него,  он  тебя  позовет.
Займись своим делом, женщина.
   Сарла ничего не ответила, опустила голову и отошла  от  них.  Эрик  вновь
заговорил с братом:
   - Эллер сказал мне, ты купил рабов в Киеве.
   - Я купил малыша. Женщина и мужчина достались мне даром. -  Он  улыбнулся
брату, позабыв на миг о своем горе. - Честно говоря, нам пришлось удирать из
Киева, пока швед не заметил, что среди ночи лишился и раба и мальчишки.
   - Какого мальчишки? Это же девчонка, всякому сразу видно.
   - Это так, но тогда она была мальчишкой, тощим,  словно  сухая  палка,  в
рваных штанах и грязной рубахе. Я и не подозревал, кто она, пока  не  увидел
ее попку - мне пришлось лечить девчонку, потому что хозяин, Траско,  жестоко
избил ее.
   - Стало быть, она - рабыня, - подвел итог Эрик. Судя по голосу,  это  его
устраивало.
   Меррик не ответил, он даже  не  расслышал  последних  слов  брата,  вновь
погрузившись в воспоминания о своих родителях.
   - Она все еще очень тощая, - заметил Эрик. Меррик поднял голову и увидел,
что брат не сводит глаз с Ларен, усевшейся возле  очага.  Рядом  с  девушкой
стояла Сарла.
   - Но, похоже, вполне здорова.
   - Теперь да. Видел бы ты ее в тот вечер, когда нам удалось  бежать.  Одни
кости и кожа на спине лоскутьями. Малыш тоже был  совсем  тощенький,  просто
плакать хотелось, глядя на него.
   - Малыш? - Эрик бросил взгляд на Таби, возившегося  с  кожаным  мячом.  -
Толку от него, разумеется, никакого. Девушка  упросила  тебя  выкупить  его?
Обещала стать твоей наложницей, сели ты спасешь братца?  Неужели  это  имеет
для тебя хоть какое-то значение? Мужчина может сделать с женщиной  все,  что
угодно, тем более если она - рабыня. Ради богов, для чего ты купил ребенка?
   - Не знаю, - с трудом ответил Меррик. - Я увидел его и понял, что  должен
забрать с собой. Не из-за Ларен - к тому времени ее уже продали. А  я  купил
Таби, - Меррик беспомощно пожал плечами. - Теперь он принадлежит мне.  Ларен
же я украл потому, что она сестра Таби.
   - А! - только и сказал на это Эрик. Переждав, он спросил:
   - Откуда эта ссадина у нее на щеке? Она почти зажила, но все же  заметна.
Она плохо слушалась, и тебе пришлось ударить ее?
   Меррику надоело отвечать на вопросы брата. Он хотел остаться  наедине  со
своим горем, не отвлекаться больше от скорби.
   - Нет, - произнес он, поднимаясь  на  ноги,  -  я  не  бил  ее.  Я  выйду
ненадолго из дома, Эрик. Мне хочется побыть одному. Думаю,  именно  это  мне
сейчас и нужно.
   Эрик задумчиво  следил,  как  брат  выходит  из  широких  дубовых  дверей
большого дома и направляется во двор.
   Затем его взгляд обратился к рабыне, которую Меррик  привез  с  собой  из
Киева. Она негромко смеялась, прислушиваясь к болтовне малыша. Лицо  девушки
светилось счастьем, она крепко прижимала брата к себе. Потом Ларен поднялась
на ноги и бросила Таби мячик.
   Эрик встал, вышел в просторную комнату ближе к  дверям,  где  поднималось
над очагом мягкое голубое облако дыма.  Тоненькая  ниточка  дыма  стремилась
вверх, исчезая в небольшом круглом отверстии в  крыше  дома.  Ребенком  Эрик
любил смотреть на эту тонкую голубую ниточку, казавшуюся  призрачной,  такой
она была ясной, ровной, вечной. Иные вещи остаются навсегда, меняются только
люди, чьи глаза смотрят на них, - при этой мысли слезы вновь защипали  глаза
Эрика, но его печаль уже не просилась наружу.
   Большая комната хорошо прогрелась,  отовсюду  раздавались  голоса,  порой
звучал смех, но он тут же обрывался, раздавалась и  сердитая  брань,  матери
отчитывали детей - все, как  обычно,  все,  как  всегда.  Эрик  глядел,  как
привычная жизнь течет рядом с ним, пусть и не затрагивая его самого,  -  все
же это казалось надежным и утешительным. Он хорошо  различал  голоса  людей,
прибывших  с  Мерриком,  в  них  еще  слышалось  горе,  недавнее,  глубокое,
искреннее горе, у этих людей закипали на глазах слезы. Эрик устало вздохнул.
Он разделял скорбь брата, но прошел уже целый месяц, и сам он уже смирился с
утратой отца и матери. К тому же, в отличие от Меррика, он постоянно  жил  с
ними под одной крышей, не отлучаясь в торговые походы, - ведь он, Эрик,  был
старшим сыном. С тех  пор  как  он  вошел  в  возраст,  ему  пришлось  много
ссориться с родителями, а они упрямо, бессмысленно запрещали ему  жить  так,
как ему хочется. Память о тяжелых раздорах, криках, неистовом гневе, который
порой вспыхивал в нем против матери и отца, несколько  умеряли  горе  Эрика.
Родители сердились, что у Эрика есть  наложницы,  Кейлис  и  Мегот,  хотя  с
Кенной, сыном, рожденным ему Кейлис, они обращались довольно ласково. Всякий
раз, когда Эрик терял терпение и бил Сарлу, отец с матерью брали ее под свое
крыло. Да уж, у него было  меньше  причин  сожалеть  об  их  смерти,  чем  у
Меррика,  младшего  сына,  любимчика,  которому  к  тому  же  не  надо  было
безвылазно сидеть в Мальверне.
   Теперь Мальверн полностью принадлежал Эрику. Больше не придется спорить с
отцом из-за всякой малости,  которую  ему  вздумается  совершить,  он  здесь
господин и повелитель, только его слова имеют вес. Никто не  может  перечить
ему.
   Эрик посмотрел на свою  жену  Сарлу,  считая,  что  ему  следует  от  нее
избавиться, иначе у него не будет наследника. Впрочем, можно оставить  Сарлу
при себе и узаконить кого-нибудь  из  внебрачных  сыновей,  например  Кенну,
рожденного от Кейлис, крепкого восьмилетнего мальчика, удивительно  похожего
на самого Эрика в том же возрасте. Разумеется, Сарла никогда не скажет и  не
сделает ничего такого, что бы дало Эрику  повод  отослать  ее  к  родителям.
Сарла давно уже превратилась в тень, в кроткого послушного ребенка, чье тело
все еще тешило Эрика, хотя  и  не  слишком,  потому  что  она  лежала  точно
мертвая, застывшая, тихая, позволяя мужу проделывать  с  ней  все,  что  ему
вздумается. Эрик частенько намеренно причинял Сарле боль,  надеясь  услышать
от нее крик - пусть это будет хотя бы крик боли, если не наслаждения.
   Запах оленины показался ему чересчур сильным. Эрик поморщился. Когда мама
готовила жаркое из оленины, над очагом поднимался божественный аромат,  мясо
не заглушало запахи кореньев, трав. Что  тут  поделаешь?  Сарла  никогда  не
научится готовить так, как мама.

***

   Сарла выдала Ларен два одеяла и, как всегда тихо, велела ей лечь  поближе
к очагу, поскольку ночь ожидалась холодная, а в очаге дотлевали  угольки,  и
рядом с ним она не будет мерзнуть. Что касается Клива, то ему  Сарла  просто
вручила одеяла и сказала:
   - Где захочешь спать, там и ложись, - и она улыбнулась ему.
   Клив изумленно оглядел хрупкую женщину, стоявшую перед ним. Она  что,  не
заметила шрам, пересекавший его лицо? Почему она так  приветливо  улыбается?
Может быть, плохо видит? Клив молча кивнул  в  ответ,  принимая  из  ее  рук
одеяло.
   - Сарла!
   Сарла  быстро  подняла  голову  и  увидела  рядом   мужа   -   он