скажи  мне,  Викторыч,
здравый народный смысл? Ведь вот как бывает-то, в кино смотришь про  Чи-
чикова или там "Ревизора" и думаешь: литература, мол, все это,  выдумки,
а в натуре - иное! Нет! Все именно так! Стоит на Арнольда посмотреть, да
и на Фомича, прости господи! Ну вылитые они из Гоголя!.."
   Однако на "Державино", на  службе  своего  супруга,  Галина  Петровна
обычно выказывает ему положенное по штату уважение и почтение.  Так  что
некоторый боевой наскок на  Фому  Фомича  за  праздничным  столом  можно
объяснить только рюмочкой, которую она приняла в честь Дня  Военно-Морс-
кого Флота СССР при тосте: "За тех, значить, защитников  наших,  которые
сейчас в море, на вахте и гауптвахте!"
   К концу пиршества я, как непьющий, решил подняться на мостик и подме-
нить вахтенного третьего штурмана, чтобы тот мог принять участие в общем
веселье.
   Со мной на мостике остался матрос первого класса Рублев.
   После застольного шума и духоты особенно чисто, и свежо, и  просторно
было наверху.
   Белое полуночное солнце катилось слева направо над согбенными сопками
материкового берега бухты.
   Штиль был полный, и тишина была полная.
   И бесшумно, черным дневным привидением, скользил-входил в бухту  Дик-
сона теплоход "Павел Пономарев".
   На его носу изображен белый медведь с агатовым зверским глазом, обоз-
начая принадлежность "Пономарева" к судам арктического братства.
   Назван теплоход в честь старого полярного капитана, с которым я  ког-
да-то был шапочно, но знаком.
   Павел Акимович - первый атомный капитан. Он  принимал  атомоход  "Ле-
нин".
   Был час ночи, но солнце пронизывало рубку, и все, что может  сверкать
под солнцем, сверкало в ней.
   Рублев, сын Рублева, явно принял рюмку, не дожидаясь подмены, но  та-
кой мир и безопасность царили вокруг, что я сделал вид, что  не  замечаю
этого неуставного нюанса.
   Мы смотрели,  как  бесшумно  и  спокойно  швартовался  "Пономарев"  к
Угольному причалу. И только грохот якорной цепи  нарушил  и  еще  больше
подчеркнул тишину, - они швартовались с отдачей правого якоря.
   Северная тишина! Она особенная, как тишина гор.
   Второй после якоря "Пономарева" тишину нарушила  тетя  Аня:  принесла
нам в рубку кофе. По своей инициативе принесла. Значит, есть в ней врож-
денное морское - заботиться о ночной вахте. Плюс тете Ане!
   Третьим тишину нарушил Рублев:
   - Входить, родима матушка, пожалуй к нам на пир-беседу! - приветство-
вал он буфетчицу ее голосом. - Не боишша, что снасильничаем тебя,  бабу-
ля?
   - Янот ты бясхвостный! Тебе кофю приволокла, чтоб не локтем закусывал
и командирам сивушным духом не дышал, а он... - совершила четвертое  на-
рушение северной тишины, обидевшись на Рублева,  тетя  Аня.  И,  заложив
имитатора, ушла.
   И мне ничего не осталось, как нарушить тишину в пятый раз:
   - Что же вы, Рублев? Часик подождать не могли?
   Он вздохнул сокрушенно и поклялся памятью отца, что это первый и пос-
ледний раз. Я с Андреем как-то говорил о его  отце,  интересовался  тем,
насколько правдивы легенды. Вот имитатор и даванул на мою психику -  так
мне сперва показалось. Но Рублев, сын Рублева, вдруг поведал,  что  День
ВМФ у них в семье особый, что в море погибли в войну все мужчины  семьи,
что сам он отбухал на крейсере три года в посту управления  планшетистом
и что в такой День ему пить вместе со всеми как раз и не хочется, а  хо-
чется приголубить стопаря именно в одиночку; с такой искренностью он это
поведал, что пришлось отпустить ему грех.

   ДИКСОН - МЫС ЧЕЛЮСКИНА
   28.07. 19.00.
   Съездил в поселок, чтобы подстричься и купить для личных нужд  чай  и
кофе.
   Полубокс (без одеколона) - 74 копейки. С "Шип-ром" - 158 копеек.  Ин-
тересно на Диксоне вспомнить, что "Шипр" происходит с Кипра.
   Парикмахерша хвалила местную милицию.
   Полярники Диксона решили подарить атомоходу "Арктика"  белого  медве-
жонка (атомоход первым дол-жен был прийти сюда и открыть навигацию). И в
ожидании прихода чуда двадцатого века медвежонок жил в милиции: "Отсидел
в холодной", - сказала парикмахерша. И отказалась от чаевых,  которые  я
совал взамен одеколонной надбавки (не люблю и никогда не любил одеколоны
всех марок, кроме "Тройного").
   "Тройного" не оказалось. Не удалось потом купить чаю и кофе - нет.
   Закончил дела на берегу за час, а рейсовый катер должен был  отходить
только через три.
   Сидел и грелся на полярном солнышке, ел апельсиновые  вафли  и  решал
вопрос: идти шестьсот метров до могилы Тессема или не идти. И не  пошел,
- чтобы не лгать самому себе, что, мол, мне идти туда охота.
   В ковше  между  Угольным  причалом  и  берегом  торчали  из-под  воды
надстройки затонувшего буксира. Тихо было. На базальте  прибрежных  скал
красовались похабные надписи мореплавателей, имена их судов и даты посе-
щений.
   Увы и ах, но там сохранились и мои инициалы,  намалеванные  свинцовым
суриком в 1953 году!
   А из цензурных надписей я обнаружил такое стихотворение:
   Голодный бич - свирепей волка, А сытый бич - милей овцы. Но,  не  до-
бившись в кадрах толка, Последний бич отдал концы!
   "Бич" - от "бичкамер" - безработный моряк. Слово исчезло  уже  давно.
Потому, вероятно, старомодному сочинителю ответил современный:
   Я в нос плевал тому поэту, Кто пишет здесь, а не в газету!
   На следующее утро поехали в штаб Западного сектора на инструктаж.  На
южных берегах острова Диксон кое-где снег.
   Вылезли на остров.
   Фома Фомич:
   - А земля-то в прогалинах темная, нормальная.
   Капитан "Софьи Перовской":
   - Да, чернозем.
   Фомич:
   - Вчера ходили в магазин, так она, земля, прямо теплая.
   Я:
   - Это угольная пыль, Фома Фомич. Здесь ледоколы бункеровались от  са-
мого дня их рождения.
   Идем дальше по мосткам тесовым. Травка в щелях между досок - не  про-
падает зеленое-то в Арктике! Торчит - живучая природа...
   Фома Фомич:
   - Трава! А? Козу нормально можно вырастить, а?
   Капитан "Перовской" (молодой, сдержанный, замкнутый):
   - И козла. Чтобы козе не скучно было.
   В штабе Анатолий Матвеевич Кашицкий - начальник Западного сектора.
   Лет шестьдесят, широкая и узкая полоса на погончиках,  не  курит,  ни
разу не надевал очки.
   Солнце просвечивает комнату  с  картами  трассы  на  стенах.  Цветные
кальки шелестят под карандашами младших сотрудников.
   Обстановка. Тяжелая впереди обстановка. Сутки чистой воды до  кромки.
Потом мощная перемычка в проливе Вилькицкого, потом  -  черный  ящик:  в
Восточном секторе за 125-й параллелью стеной еще стоит лед.
   У кромки встретит "Капитан Воронин", и будем болтаться в полыньях  до
конца августа.
   Следовало выходить из Ленинграда на месяц позже, но у Ленинграда  за-
дача - выпихнуть суда в арктический рейс. У  Мурманска  -  выпихнуть  из
Мурманска. У штаба Западного сектора - выпихнуть из своего  сектора.  Об
этом и говорим в кабинете Кашицкого, когда ждем  обратный  катер.  Фомич
нудит о слабости правого борта в районе машинного отделения. Рассказыва-
ет о встрече в Дрогденском канале с бывшим капитаном "Державино" Шониным
("Самый знаменитый архангельский капитан!" - это Фомич  путает  морского
Шонина с космонавтом). И как Шонин предупредил в Дрогденском  канале  по
радиотелефону о слабости борта. И как он, капитан Фомичев, хотел из Мур-
манска дать предупредительную РДО, но потом не дал, так как  дублер  (я)
его отговорил, но теперь, ввиду тяжелой ледовой обстановки,  он  считает
долгом - как бы чего...
   Кашицкий скучает, но терпит привычно. Наконец тихо говорит, что  если
попал в зубы ледоколу, то как к крокодилу. О том, была или не была водо-
течность, ледокол спросит; про винто-рулевую группу - тоже; а вот уж ес-
ли, не дай бог, что-нибудь с "Державино" случится, тогда уж ледокол  бу-
дет индивидуальностью вашего борта интересоваться персонально.
   Еще Кашицкий объясняет, что лед тает приблизительно по три сантиметра
в сутки. Значит, метровая льдина, которая сегодня означает для нас  про-
боину, через десять суток превратится в семидесятисантиметровую - совсем
иной нарзан, то есть качество: будет разваливаться под форштевнем...
   - А все-таки я вам, очень извиняюсь, Анатолий Матвеевич, бумажку  ос-
тавлю, значить, о нашем бортике... Заготовил тут... схемку...  покумекал
на досуге... - говорит Фома Фомич ласково.
   По лицу капитана "Перовской" вижу, как ему стыдно за коллегу.
   Кашицкий берет бумагу. Не читая, пишет синим карандашом что-то  наис-
косок.
   Фома Фомич продолжает бормотать, быстро моргая, вкрадчивым голосом:
   - ...Рейсовое задание... ваши интересы не  затронуты...  мне  большая
неприятность... акт только для нашего  диспетчера...  я  очень  вынужден
просить... я признаю... я понимаю... опыт подсказывает...
   Кашицкий зачитывает резолюцию: "С  документом  ознакомлен  и  глубоко
изучил".
   Фома Фомич прячет бумажку в портфель.
   Уничижение паче гордости.
   - Благодарю, Анатолий Матвеевич, очень извиняюсь, значить, и благода-
рю от души! Пойду катерок на воздухе подожду... - И уходит, кланяясь.  А
в душе-то его на самом деле светится снисходительная даже  какая-то  ра-
дость: этого-то - с широкими шевронами, седого - он, Фомич, обдурил  как
мальчишку. И вот рейс, "Державино" и капитан Фомичев  начинают  обклады-
ваться, обеспечиваться, обвешиваться  нужными  бумажками,  как  портовый
буксир - кранцами из автомобильных покрышек...
   - Думаю, неправильно, что маленькие трехтысячники идут в Арктику пер-
выми караванами, - говорит старый ледовый капитан Кашицкий. - Но  мы  не
знаем смысл приказов в общеминистерском или в общесоюзном масштабе. Воз-
можно, любые затраты на проводку вас первыми оправданы неизвестными  нам
причинами. Не след об этом забывать. И объясните это своим людям.
   Он провожает нас с капитаном "Софьи Перовской" до дверей  домика-шта-
ба, жмет руки, желает счастливого плавания.
   Да, когда старый моряк желает "счастливого плавания", это  звучит  не
пустым звуком. Впереди тяжелая работа. Под занавес  приглашает  зайти  в
гости, если на обратном пути занесет сюда.
   Долго ощущаю тепло и крепость рукопожатия...
   "Тьфу-тьфу!" - думаю, не обойтись кому-нибудь из  нас  без  приключе-
ний...
   На причальчике красно от красных курток - ребята из экспедиции  "Ком-
сомольской правды" с рюкзаками и грузом. Они который уже год ищут остан-
ки Русанова. Перед отлетом из Ленинграда видел  по  телевизору  интервью
Юрия Сенкевича с их начальником. А теперь вижу парня в натуре. Знакомим-
ся.
   Нас жарят из кино- и фотооружия со всех точек его  коллеги.  Еще  бы:
историческая встреча - морской писатель и молодые землепроходцы, искате-
ли останков былых героев. Искатели без шапок, волосы вьются над  покрас-
невшими от холодного ветра физиономиями. Трое из них поедут  пассажирами
на "Державино" до ледовой кромки и встречи с ледоколами, затем вертолеты
ледоколов перебросят их на Северную Землю.
   Пролезаем в узенькую щель между островом и материком. За нами отчаян-
ная революционерка "Софья Перовская".
   Солнце. Ясно. Устойчивый ветер с севера. Поплыли всерьез.
   Отношу в сушилку выстиранные свитер и фуфайку. А вчера  подстригся  и
час отплескался в ванне Фомы Фомича - готов теперь по всем швам к свида-
нию со льдами.
   Так как с детства я говорю и пишу правду, всю правду и только правду,
то придется признаться, что вскоре после отхода с Диксона Спиро  Хетович
посадил меня в лужу! И как позорно посадил!
   На стоянке он на берег не съезжал. И, отправляясь в парикмахерскую, я
предложил старпому купить ему что надо из мелочей.  Оказалось,  Арнольду
Тимофеевичу нужен один значок с полярным колоритом и один конверт. Я ку-
пил ему пять значков и десять конвертов с жирными  штампами  "ДИКСОН"  и
силуэтами ледоколов в сумасшедших льдах. Он  полчаса  ходил  за  мной  и
спрашивал: "Хау мени?" ("Сколько стоит?" - Сколько он мне должен?)  -  и
настойчиво пытался всучить мне рупь. Я не взял. И он заметно потеплел ко
мне и принес электрочайник. Чайник я клянчил начиная с Мурманска, но  он
его зажимал, ссылаясь на отсутствие свободных. Здесь, вероятно, не  пар-
шивый рупь роль сыграл, а обычночеловеческое - услуга за услугу.  Я  ему
значки для внука, он мне электроприбор. И я обеспечил себе на весь  рейс
чай в каюте в любое время дня и ночи - хитрый я лис и психолог.
   В результате потепления наших отношений  я  притупил  бдительность  и
нормально сел в шляпу.
   Дело происходило следующим образом.
   Наличие у нас на борту ребят  из  экспедиции  "Комсомольской  правды"
оживило интерес к прошлому Арктики. Русанов  заставил  вспомнить  других
трагически погибших здесь путешественников. А оказалось, что, в  отличие
от Фомы Фомича, Арнольд Тимофеевич кое-какие книжки читал. И вот на этом
я и погорел.
   Еще в пятьдесят третьем году, когда первый раз шел на восток Северным
морским путем, я интересовался Русановым. И прочитал про него  все,  что
мог достать. Заинтриговала в первую очередь женщина, француженка Жюльет-
та Жан. Русанов познакомился с ней в Париже, там они стали женихом и не-
вестой. Предсвадебное путешествие Жюльетте Русанов предложил  своеобраз-
ное - на слабеньком судне в роли врача через всю Арктику. И сам  замысел
идти на восток был, если говорить правду и только правду, и всю  правду,
авантюрой. И взять с собой на верную смерть девушку, студентку Сорбонны,
на роль судового врача тоже как-то странно  выглядит.  И  даже  название
судна "Геркулес", когда мощность его керосинового мотора  была  тридцать
лошадиных сил, звучало или юмористически, или...
   Погибли они где-то здесь, возле Таймыра.
   Вот запись,  которой  больше  двадцати  лет:  "12.08.  1955  г.  Борт
МРС-823. 20 ч. 00 м. - время местное. Проходим шхеры Минина, остров  По-
пова-Чухчина. Здесь нашли остатки лагеря русановцев.  Где  ты,  Жюльетта
Жан? Какими были твои последние минуты?.. Штормит. Тучи мрачные...  Обя-
зательно сделать рассказ, как где-то во Франции мать  ждала  Жюльетту...
13.08. 1955 г. 23 ч. - время местное. Стали на якорь  в  проливе  Фрама,
измученные качкой, мокрые и грязные. Холодно. Низкий берег острова  Нан-
сена. Хлюпает вода. Нет шланга брать топливо. Читал Тихонова  "Кавалька-
ду". Эстафета чужих вдохновений:
   ...Окончен труд дневных забот... Вечерним выстрелам внимая...
   Надо писать Жюльетту!"
   Не родился рассказ. Но нынче на "Державино", конечно  же,  я  считал,
что лучше меня историю Арктики никто ведать не ведает.
   Ах и эх - эта привычка высказываться о вещах, которые только чуть по-
нюхал! Я, например, часто обсуждаю кинофильмы, посмотрев афиши на  забо-
рах. И самое интересное, что абсолютно уверен в праве судить на  основа-
нии заборных афиш.
   И вот черт дернул говорить со старпомом о Джордже де-Лонге. Я был так
уверен, что Арнольд Тимофеевич ничего об этом несчастном  американце  не
знает! И в разговоре небрежно-безапелляционно брякнул, что могила амери-
канца - в устье Индигирки.
   Тимофеевич сказал, что это не так:
   - Я с киндеров помню, когда и где погиб Лонг. В устье Лены он  погиб.
Вы разрешите вниз спуститься на пять минут? Я этот  пошлый  энциклопеди-
ческий словарь принесу.
   - Идите, - сказал я. А что оставалось делать? Хотя я уже  понял,  что
путаю место могилы Лонга.
   И он приволок словарь, и ткнул меня в него носом, и  на  глазах  всей
вахты торжественно и оглушительно повторил:
   - Такие вещи, Виктор Викторович, моряк с киндеров должен знать!
   И понес, и понес топтать меня. А шли в тумане, туман летел за  дверью
рубки, как выхлоп автомобиля в крещенский мороз. И  хотелось  сосредото-
читься на окружающем мире: курс на  остров  Уединения,  траверз  острова
Свердрупа - мы повторяем пока точь-в-точь маршрут "Геркулеса".
   Ребята из экспедиции "Комсомольской правды" отоспались и сделали эки-
пажу доклад о целях и смысле мероприятия.
   Один парень - радиоинженер, альпинист.  Второй  -  аспирант  пищевого
института. Третий профессию утаил, зато с бородой.
   Попутно они испытывают пищевые продукты, свою  психическую  совмести-
мость, должны собрать плавник на террасах острова  Большевик  на  высоте
ста метров. Если на террасах плавник есть, тогда будет доказано, что Се-
верная Земля последние тысячелетия стремительно поднимается из моря. Ре-
бята везут специальные пластинки, которые  будут  укреплять  в  памятных
местах Арктики.
   Очень обозлили нашего радиста, когда заявили, что у них есть  радиос-
танция весом всего в два килограмма и они с ее помощью  держат  связь  в
микрофонном варианте из Арктики с Москвой и вообще со всем миром.
   Наш начальник рации прямо весь взбаламутился. Он тратит  на  связь  с
Москвой черт знает сколько сил и времени.
   Арнольд Тимофеевич:
   - А вот товарищ адмирал Головко, командующий Северным флотом,  уже  в
тридцать девятом году разговаривал с Москвой из любой своей точки...
   07.40. Начали лавировать между ледяных полей, слышен голос  "Ленина",
он зовет "Комилес" - значит, они уже совсем близко.
   Поморы-зверобои кромку льда называют рычара.
   Есть в этом слове нечто грозно-рычащее, настораживающее,  приказываю-
щее собраться.
   А когда караван входит в настоящий лед, то минута эта и торжественна,
и одновременно напоминает мгновение, когда двери зубного врача уже  рас-
пахнулись перед вами и навстречу - никелевый блеск инструментов.
   Свинцовое Карское море, свинцовое  карское  небо,  на  нем  оловянные
длинные отблески ледяных полей.
   Три черные черточки на горизонте - атомоход  "Ленин",  ледокол  "Мур-
манск", лесовоз "Комилес". Они лежали в дрейфе в полынье за  разряженной
перемычкой плавучих льдин кромки.
   Мы с ходу разобрались и без задержки  в  передней  дантиста  вошли  в
дверь его кабинета, и навстречу нам зажужжали миллионы бормашин. Дистан-
ция - пять кабельтовых. Мы - за "Лениным" первыми. И сразу туман. И сра-
зу пробки из огромных обломков в канале. "Ленин" тяжко переваливается  с
боку на бок в сплоченном льду. Его передняя мачта исчезает  в  сиреневом
тумане. А минут через десять исчезают в тумане и три мощных,  направлен-
ных в корму, прожектора атомохода.
   Не очень приятное занятие следовать в густом тумане за ледоколом, чьи
огромные винты выворачивают ледяные глыбы, каждой из которых  достаточно
для проделывания в твоем брюхе прободной язвы.
   Мы шли, еще не привыкшие к сотрясениям, еще болезненно относящиеся  к
каждому корабельному кряхтению и оху, еще слишком настороженные и  натя-
нутые.
   И на тридцать третьей минуте "Державино"  намертво  заклинивается.  И
здесь виноват я, ибо сдали нервы и я в пандан им сбавил ход, а этого  не
следовало делать: нельзя утрачивать инерцию.
   - Добавьте! - сказал одно слово Дмитрий Алек-сандрович, но уже поздно
сказал. Деликатность в нем сработала. Мы еще не привыкли друг  к  другу.
Это нам еще предстоит.
   Для успокоения моей совести еще через четыре минуты  заклинивается  в
полосе торошения сам "Ленин" - в "ставке", как говорят ледокольщики,  то
есть в полосе сторошенных, многолетних льдин.
   Лежим в приятной тишине.
   "Мурманск" выкатывается из строя и дважды  обкалывает  "Ленина".  Тот
получает возможность движения назад и начинает приближаться к нам, чтобы
получить впереди пространство для разгона. Потоки воды  от  его  винтов,
когда атомоход начинает разбег вперед, жмут нам в нос, давят льдинами, и
мы получаем заметное движение назад: самое отвратительное, ибо это  гро-
зит перу руля и нашим винтам...
   Со скрежетом зубовным даю ход вперед, хотя под кормой  битком  набито
тяжелого льда. Продолжаем движение. Генеральный курс от  острова  Кирова
на остров Садко, что в островах Цивильки архипелага Норденшельда.
   "Ленин" оказывается вежливым лидером. Когда  сотрясения  от  ледяного
потока, обтекающего нас, делаются совсем уж трудно переносимыми, я вызы-
ваю ледокол по радиотелефону и говорю бесстрастным - так положено по не-
писаным традициям - голосом:
   - "Ленин" - "Державино"! Сотрясения сильные!
   - Я